Боль и все её оттенки
Последний шанс

Обычно боль не передается другим людям. «Боль» вообще понятие субъективное – у неё к каждому своё особенное отношение и воздействие, то ли разрушающее, то ли успокаивающее, убаюкивающее, как волны тёплого южного моря, медленно покрывающие еще сухой песок и равномерно увлажняющие его. Однако, какое бы мы понятие не дали «боли» – все люди её чувствуют и с этим ничего нельзя сделать. К чему все это? Я не знаю, правда. Меня зовут Энди и второй год мое тело истязает рак. Я до последнего верил, что главным является мотивация родственников, друзей, а главное – вера в самого себя, но сколько бы не было попыток заявить права на свой слабый организм – все до последней были провальными. Белые стены, неравномерный, везде преследующий писк приборов, ужасающая плитка в общем туалете и спрятанная там же под пожелтевшей плиткой «экстренная» сигарета – это не то, ради чего стоит прожить год, другой. Ржавеющие трубы, скрипучие доски дома, стоящего тут со времени развала Союза, рыхлые рамы окон и мать полная наивной жалости под руку с обнадеживающими онкологами, просто отвратительно. И я сдался. Сдался, но точно не как трус. Трусы даже бы не пытались, а в моем случае просто нет сил – усталость под конец взяла свое. Организм медленно разваливается, так почему бы не сопротивляться и отдаться течению?  

От стен звуком отражается плач женщины, это может быть моя мать или же другая такая же женщина, ведь в онкологическом отделении не бывает радостных новостей. Потёртые колесики каталки выкручиваясь на все 360 градусов и стуча о пол, везут каталку прямиком в операционную. Но я все знаю, я не выживу, ведь я позорно перестал бороться. Врачи переговариваются о чём-то, мне на самом деле не слышно, однако я делаю вид, что понимаю и отчаянно киваю головой на почти каждое предложение, когда цифры на ЭКГ увеличиваются или уменьшаются – я не знаю – а меня клонит в сон. Я чувствую себя спокойно, наверное, это впервые. Перед глазами появляются счастливые моменты до болезни: вот у меня обмазался нос в шоколадном мороженом и друзья – Пайпер, Нат и Оди – весело смеются, пытаясь убрать сладкое безобразие с лица. Я улыбаюсь – мне бы хотелось повторить этот момент. О, а вот воспоминание прямиком из детства: я бегу по мокрой траве, сразу же после первого дня в школе навстречу маме, она счастлива и я счастлив. Я падаю в её объятья и крепко-крепко стискиваю руки, пока она нашёптывает мне слова про праздничный пирог на заднем дворе. Кажется, у меня першит в горле. В голове всплывает сентябрь, примерно три года назад: я лежу с пневмонией в своей спальне, заваленный тяжёлыми одеялами, и врачем, который стоит рядом и объясняет подробный план действий моей, как никогда серьёзной, матери. Тогда она очень расстроилась, что я заболел и была вынуждена не пойти на работу, а остаться ухаживать за 14-летним сыном. Но сейчас что-то определенно не так, у меня стискивает лёгкие и будто перевязывает жгучей веревкой. Больно, огонь прорывается внутрь, но я отчаянно пытаюсь сделать маленькие вдохи, которые хоть чуть помогут моим клеткам синтезировать энергию или что они, черт, там делают. Тёплая слеза скатывается вниз по щеке скорее не от боли, от осознания всего. Сколько всего я упустил и сколько я мог увидеть, если бы только боролся, боролся, а не сдался. Мама, она останется совсем одна. Как я мог её так подвести? Я не могу сделать вдох, писк становиться чаще, но звуки смешиваются в одно непонятное месиво, когда я продолжаю улыбаться. Слёзы текут непрерывно из обоих глаз и пришло чувство счастья, то самое за которым я так долго гонялся и не смог догнать ранее, но так легко схватил в самом финише. Пальцы трясутся и уже не так сильно, как ранее, впиваются в железные ободки каталки, глаза медленно закатываются вверх и понимание того, что я не останусь здесь надолго проходит через меня насквозь. Последние попытки выбраться из голодных рук смерти даются мне с трудом, силы покидают тело с такой же стремительной скоростью, как я ощущаю, что отдаляюсь от этого места.