Последний экзамен

Время уже перевалило за полночь, но Дима все никак не мог уснуть, пускай и лег в кровать еще два часа назад с надеждой выспаться, ведь завтра, — а точнее уже сегодня, — его ждал последний в этом семестре экзамен. Но теперь — лежа на чуть влажных и сбитых простынях, покоясь головой на твердой, как камень, подушке, и то и дело накрываясь, а потом сбрасывая с себя одеяло — Дима весь кипел негодованием: на самого себя, собственный организм, мир вокруг. Но сильнее всего его, конечно же, злил сосед по комнате Олег — тот, приоткрыв рот, уже давно наполнял комнату свои негромким, похожим на тарахтение трактора, храпом.

Дима сел на кровати, свесив ноги на пол и ощущая его приятную прохладу. Подумав мгновение-другое, он решительно встал, и, нацепив старые выцветшие штаны с пузырями на коленях, в которых обычно расхаживал в общежитии, медленно приоткрыл дверь комнаты и выглянул в коридор. Стояла благоговейная тишина. Казалось, можно было даже услышать стук собственного сердца в груди. Выскочив в коридор и прошлепав босыми ногами мимо нескольких соседских комнат, Дима остановился напротив одной из них и легонько постучал три раза — два быстрых, один медленный. Условный шифр.

— Заходи, — послышалось с той стороны, и Дима открыл дверь.

Как он и догадывался — Лизе тоже не спалось. Сидя по-турецки на своей кровати и уткнув локоть в колено, она держала в руке дымящуюся кружку кофе.

— Я так и знала, что ты придешь, — улыбнулась она, кивая на кровать рядом с собой. Дима сел рядом:

— Не могу заснуть, хоть ты тресни.

— А я наоборот — боюсь уснуть. Знаю, что приснятся кошмары. Всегда так перед экзаменами. Поэтому, вот, напилась кофе.

— Волнуешься?

— А ты нет?

Дима замялся. Можно было, конечно, ответить, что — да, конечно, как же иначе? Но он знал, что его нынешнее волнение — та самая нервозность и тяжесть, что отзываются в самом низу живота, отчего тебе не сидится на месте и окружающая реальность принимает какую-то иную, более резкую форму — это ничто по сравнению с тем, что он испытает уже этим утром, дожидаясь своей очереди у экзаменационного кабинета. Поэтому он лишь неопределенно кивнул:

— Не без этого.

— А Олег как? — спросила Лиза, делая осторожный глоток, боясь обжечься.

— Угадай с трех раз.

— Спит как убитый?

— Браво.

— Нет, ну ты посмотри, какие нам соседи достались, — Лиза кивнула на противоположную кровать, где, уткнувшись лицом в подушку, спала девчонка. — Карину тоже никогда ничего не способно смутить. Может, это мы с тобой какие-то не такие?

— Ты же знаешь, что ответ — да.

— Но в другом смысле, верно?

— Да. В другом.

Они еще немного поболтали обо всяких пустяках и Дима наконец стал ощущать сигналы от мозга, что пора отходить ко сну: в голове возникла легкая сумятица, глаза стали слипаться, нить разговора — ускользать. Пожелав Лизе удачи на экзамене, и обняв ее на прощание, Дима на цыпочках вернулся в свою комнату, где, едва уронив голову на подушку, тут же уснул.

***
Небольшой коридорчик перед кабинетом гудел от возбуждения, словно пчелиный улей. Кто-то сидел, кто-то стоял, кто-то оживленно болтал, кто-то примостился, без движения, к ближайшей стенке, прикрыв глаза — но абсолютно все ждали, когда же пробьет заветный час и объявят фамилию первого сдающего.

Наконец, дверь аудитории с негромким скрипом распахнулась и послышался голос:

— Авдотьева Кристина.

Едва Кристина скрылась за дверь — голоса, что стихли на мгновение, вновь оживленно забурлили. Олег не находил себе места — все расхаживал туда-сюда, заламывая руки и причитая по любому поводу. Дима старался не обращать на него внимания, дышать ровно и медленно, но сердце все равно барабанной дробью стучало в груди. Лиза вроде бы, держалась неплохо. Правда то и дело начинала хрустеть пальцами, что жутко раздражало.

Когда Кристина вышла из аудитории все, естественно, накинулись на нее с расспросами. Сдала? Что было? Сильно мучили? Кристина поморщилась, сглотнула, пожала плечами и произнесла: «Вроде нормально…». Напряжение в коридоре с этого момента, казалось, можно было пощупать руками.

Люди продолжали убывать. Одни выходили в общий коридор радостными и спокойными, другие в слезах, третьи молча проходили мимо, уставившись себе под ноги. Дима пытался какое-то время вести подсчет — сколько довольных, а сколько хмурых лиц будет по итогу? — но затея ему быстро надоело. Чем ближе становилась его очередь, тем меньше в мозгу, такое чувство, оставалось пространства для любых других мыслей кроме самого экзамена.

Вызвали Лизу. И когда она вновь появилась в коридоре с несколько обалделым видом — Олег тут же метнулся к ней.

— Ну, что?

— Начали с правой ноги. Потом запястье. Потом шею. Ну и напоследок — грудь.

— Грудь сложно было?

— Сложно, — кивнула Лиза. — Но, кажется, справилась.

И тут коридор огласила Димина фамилия. Он поднялся на ноги и направился к двери. Лиза чмокнула его в щеку на удачу, Олег постучал по плечу. Дима вошел в аудиторию, закрыл за собой дверь — и тут же все возбужденные голоса разом смолкли.

Это было большое, вытянутое помещение, словно для занятий танцами. Диме нравилось здесь бывать. Во многом потому, что, в отличие от жилых комнат, где все окна выходили в тихий, безынтересный двор, в здешних можно было увидеть мосты и гранитную набережную; солнце жизнерадостно лилось в помещение, оставляя на полу, — что слегка пружинил и сонно поскрипывал под ногами, — прямоугольники света.

У стены в дальнем конце расположился стол, за которым сидела экзаменационная комиссия. Лысеющий, сутулый мужчина в крупных очках, что делали его глаза в несколько раз крупнее — Лев Евгеньевич. Сухопарая женщина с безупречной осанкой и тугим пучком волос на затылке — Марина Владиславовна. А между ними — младше обоих, но тоже не молодой: лет сорок — лысый мужчина с быстрыми глазами и легкой небритостью на лице — Игорь Павлович.

Увидев эти три пары глаз, обращенных прямо на него — Дима почувствовал, как его обжег страх. Легкие будто сковало, и целое мгновение, показавшееся ему вечностью, он не мог сделать полноценного вдоха. Но не давая панике схватить себя в капкан, Дима медленно выдохнул, сжал и разжал пальцы в кулаки. Все нормально. Он готовился к этому дню. Он знает, что делать. А сомнения… что ж, сомнения — это естественно. Если человек не сомневается — то он, скорее всего, идиот. Дима идиотом не был.

— Итак, Дмитрий, — обратился к нему Игорь Павлович. — Вы готовы?

Дима кивнул.

— Тогда, пожалуй, приступим.

С этими словами он встал, и подошел к старому деревянному столику, что располагался прямо напротив стола комиссии и рядом с которым, нервно переминаясь с ноги на ногу, стоял Дима. Вся поверхность этого столика была испещрена щербинками и порезами, а один из углов и вовсе отломан, но столик продолжал служить хорошую службу и менять его пока не собирались.

Игорь Павлович в задумчивости стал водить пальцем по лежащим на столике предметам: ножам, отверткам, молоткам, дрелям, пилам и еще с десятку подобных инструментов, то и дело приговаривая негромко: «Так-так…».

— Начнем, пожалуй, с рук, — сказал он наконец. — Прошу вас.

Дима положил руку на поверхность столика ладонью вниз. Игорь Павлович взял в руку увесистый молоток и примирившись, раз-другой, с размаху ударил им по Диминой руке.

Ну и ерунда, подумал Дима, и это они называют экзаменом? Рука, продолжала покоиться на столике совершенно, казалось, нетронутая и ни один мускул на лице у Димы не дрогнул в момент удара. Игорь Павлович попросил пошевелить пальцами, и Дима без проблем сделал это — сложив их, один за одним, в кулак, а следом даже сделав вид, будто играет на пианино и пальцы его бегают по клавишам.

Тогда Игорь Павлович попросил Диму закатать рукав рубашки и также положить руку на столик. Взяв на этот раз нож для колки льда, экзаменатор, схватив его покрепче, нанес Диме несколько быстрых, сильных ударов. И снова совершенно никакой реакции. Лишь в одном месте на Диминой руке осталась крохотная точка, будто след комариного укуса, но не прошло и секунды, как она исчезла.

Дима бросил невольный взгляд на Льва Евгеньевича и Марину Владиславовну — те уже что-то оживленно строчили, склонив голову. Что ж, пока он, вроде, держался молодцом, а значит, хотелось бы верить, писали они что-то хорошее.

Тем временем, попросив Диму задрать край рубашки, Игорь Павлович взял в руку серебристый нож с вытянутым лезвием. От металла даже на расстоянии веяло неприятным холодком и Диме стоило больших сил, чтобы нервно не дернутся, когда острие коснулась его живота. Но этот мандраж — максимум, что ему довелось испытать. Вновь — никаких следов на коже. Дима опустил рубашку и даже повеселел. Все шло как нельзя лучше.

И тогда Игорь Павлович, словно уловив его настроение, произнес:

— Думаю, Дмитрий, вы и сами видите, что с большинством испытаний вы справляетесь без особо труда. Но как насчет того, чтобы проверить себя по-настоящему? Если сможете — получите высший балл без каких-либо вопросов.

Игорь Павлович обернулся к своим коллегам. Те согласно кивнули. И он, сунув руку куда-то под поверхность столика, через мгновение положил на него, с негромким стуком, черный пистолет.

Ощутив, как сотня, а то и больше, мурашек разом выскочили на спине, Дима напряженного прокашлялся. Черный блеск оружия заставлял его одновременно нервничать и испытывать священный трепет. Высший балл… Высший балл, если он выдержит. Но выдержит ли он?..

Несколько мучительно долгих секунд Диму обуревали сомнения. Он уже хотел было отказаться, но когда открыл рот, с его губ слетело уверенное: «Да».

Губы Игоря Павловича подернула улыбка, что было крайне редким явлением. Дима решил, что это хороший знак. Отступив на несколько шагов назад, он утер лицо ладонью, с силой зажмурился, что перед глазами даже появились яркие всполохи, и, наконец готовый, пристально вгляделся в черное дуло пистолета.

Палец Игоря Павловича опустил предохранитель. Секунда, другая, третья. Дима чувствовал, как по спине катится пот. И тут громыхнул выстрел. Дима продолжал стоять, не позволяя себе шевельнуться ни одной мышцей на теле, и напряженно ждал. Хотя сам толком не понимал чего. Все уже случилось, и теперь нужно было лишь понять — удовлетворил ли он комиссию на должном уровне.

Игорь Павлович опустил пистолет на столик и, приблизившись к Диме неспешным шагом, легонько шлепнул его по затылку, словно провинившегося ребенка. На его ладонь упала смятая до размеров пережеванной жвачки пуля. Тут же Дима ощутил легкое покалывание во лбу, но когда коснулся того места кончиками пальцев — совершенно ничего не почувствовал.

— Что ж, поздравляю, — протянул ему руку Игорь Павлович. — Как я и обещал — это высший бал.