Покажи ей горы

Это был последний рейс на сегодня. Не было суетливости, толчеи. Пассажиры мало разговаривали, а дети изредка терли глаза кулачками. Проводницы оперативно предлагали чай и разносили горячие напитки, дребезжа ложками о края стаканов. В тамбурах и коридорах пахло моющими растворами и влажной пылью.
Ехать в купе одному казалось неестественным. И парень до последнего верил в чудо. Он даже терпеливо выслушал заученное приветствие женщины в форме и протянул билет на проверку.
Темнота за окном манила отправляться ко сну. Но вскрывать полученный пакет с бельем пассажир не спешил.
Из приоткрытой фрамуги в купе донесся женский голос, усиленный громкоговорителем. Угадывалась только интонация и некоторые слова.
Поезд сотрясся, когда сцепились пазы первого вагона и электровоза.
Парень приподнялся, выключил свет и устало откинулся на обитую спинку лежака. Он смотрел в окно, где стали двигаться здания, столбы и деревья. Поезд набирал ход.
В коридоре звучали чьи-то шаги. Остановились. Дверь по колее отъехала в сторону.
— К вам можно?
Девушка с небольшой сумочкой подмышкой, не дожидаясь приглашения, присела на койку слева. И, нагнувшись, схватилась за обувь.
— Простите, что так врываюсь. Это … ну сами видите. — Взгляду парня предстала туфля с почти отделившимся каблуком.
Пассажир засмеялся так открыто и легко, что незнакомка невольно улыбнулась. Сняв вторую туфлю и поставив пару рядом, она обвела купе глазами.
— Вы едете один? В темноте? — удивилась она. — Если хотите, я закрою дверь.
И без промедления поднялась и задвинула дверную створку. Попутчик не стал ее останавливать. Он вдыхал тонкий сладковатый аромат духов с предчувствии приятных неожиданностей.
— Вам, наверное, интересно, почему я сюда зашла? — Взгляды пересеклись. — Видите ли, я еду с друзьями через три купе отсюда, а они там… ну, отмечают, понимаете? А я вижу, здесь свет не горел. Думала, пустое. Я мешаю? Я могу уйти.
— У меня есть мазь от мозолей, если хотите. — Прозвучало в ответ. За тюбиком пришлось подняться и залезть в рюкзак на верхней полке. — Вот.
Девушка тщетно напрягала глаза, пытаясь прочесть в полумраке надпись.
— Из Китая, — пояснил молодой человек. — В горах — вещь незаменимая.
— Вы альпинист? — подняла девушка удивленные глаза.
— Я просто люблю горы.
Он немного полюбовался девичьим лицом с распахнутыми завороженными глазами, почесал голову и сел напротив.
— Там, где я родился, не было даже намека на них. Каждый раз, когда родители брали меня в поездку, мы проезжали мимо искусственной горы. Это была просто насыпь из котлована, как мне сказали. Для ребенка она казалась Эверестом.
За окном проносились редкие фонари, освещавшие лица: его спокойное, ее — беззащитное и наивное. Тишину нарушали только ритмичный стук колес, который будто отдалялся и затихал, и мужской голос, набиравший силу с каждым предложением.
Он поведал ей о том, как весело было, когда школьный класс ходил в поход, где каждая возвышенность бралась приступом. Улыбался ее тревоге, рассказывая о падениях с высоты. Вспоминал о покоренных вершинах, о холодах и друзьях, с которыми грелся под одним одеялом, разделял еду и слушал радио.
— Те, кто владели гитарой, были на вес золота, — пояснил он, не стесняясь жестикулировать. — Был у нас один, Мишка Зохов. Мы только собирёмся, а он обычно и говорит: «Погодите-ка, ребят. Мы ж самое главное забыли». Уходит в свою общаговскую комнату и приносит гитару. Голос у него звонкий и громкий. Нашу палатку было слыхать в горах за три километра. Как-то раз на нас наткнулись два горнолыжника. Сказали, что шли на его голос два часа, представляешь.
Попутчица сидела, забыв о туфлях, мозолях и тюбике мази в руке, затаив дыхание и иногда приходя в себя, чтобы смыкать губы.
Луна едва освещала рассказчика и огонь в его глазах. Он продолжал, ни разу не запнувшись и не потеряв мысль, словно сам с собой говорил. И тем не менее, был скуп на эмоции. Речь его не знала других интонаций, кроме утвердительной. Парень избегал всего, что могло разрушить волшебство этого момента, все печальное и горькое осталось только в его памяти.
— Смотри-ка, — вдруг остановился он, уставившись в окно.
Девушка неловко привстала и посмотрела туда же.
— Рассвет.

— Вы слышите меня?
— Кто вы.
— Тихо-тихо, не трогайте повязку. Вы находитесь в больнице. Я ваш лечащий врач, Денисов Александр Валерьевич. Вы помните, как вас зовут?
— Скворцов Стас.
— Что последнее вы помните, Стас?
— Я вышел из поезда, — парень опустил дрожащие руки вдоль тела и повернул голову туда, где, как он думал, стоял врач. — Я был с… девушкой. Там был взрыв…. Где она.
— Стас, вы получили много ран, в том числе были повреждены ваши глаза. — Парень напрягся, когда чужая теплая рука дотронулась до его оголенного плеча. — Вынужден сказать вам…
— Ясно, — горько усмехнулся тот, качая головой. — Не продолжайте.
— Боюсь, мне придется это сделать. Та девушка погибла. Мне очень жаль.
Пальцы резко и сильно сжали больничное одеяло. Стас сжал зубы, ожидая, что будет кричать, но ничего подобного не произошло.
— Мы уже сделали вам пересадку. По последней просьбе вашей знакомой, вам были пересажены ее глаза. Резус-факторы и группа крови совпали.
Стас сглотнул.
— Ее глаза… Вы шутите.
— Через неделю мы снимем повязку. Отнеситесь максимально бережно и не трогайте лишний раз. — Чужая рука покинула его плечо. — Помимо обезболивания я назначил вам ежедневный укол сильного успокоительного. Надеюсь, вы меня понимаете. Я еще зайду к вам сегодня, Стас. Отдыхайте.
Дверь чуть слышно закрылась за доктором и парень остался наедине с тихо сигналящим аппаратом и мониторами.

Сняв повязку, он увидит ее зеленые глаза. Много позже он узнает от следователей, что Александра Валерьевича осудили за проведение эвтаназии по просьбе пациентки и последующую пересадку ее глазных яблок. Стас признается, что не знал ни о связи Вероники Комаровой с террористической группировкой, ни о ее сделке с лечащим врачом.