Пойми и прости Арнольд.
В печали стояла она на дороге.
Вокруг распрекрасная осень была.
В руках ее сумка, в ней термос, конфеты,
А в душу, глухая печаль залегла.
«Ведь можно сбежать! Я ещё молодая!
Вся жизнь впереди – мне всего тридцать лет!
С годами печаль, знаю я, исчезает!
Надежда не гаснет, коль выхода нет.»
Ах, как пели птицы. И золотым листья
Все крыли ковром. Как зефир облака.
Летели на юг журавли вереницей,
Журчала хрустальная поодаль река.
Ты просто любуйся и радуйся солнцу.
И возраста счастью, конечно же нет.
И даже младенец, зевая смеется,
Встречая в объятьях у мамы рассвет.
Подумав об этом, она прослезилась.
И вспомнила Митю –он сильно болел.
Сначала простыл, а затем осложненье
На сердце. Малыш с каждым часом слабел.
Лечили в России и за границей.
Продали, что было — и к бабушке жить.
Судьба её сына вот-вот оборвется.
Не в силах врачи от беды защитить.
И вот, Митя в хосписе. Слабый и бледный.
Лежит, еле дышит. Не в силах ходить.
А дома так бедно, все грустные очень.
И если умрет, денег нет хоронить.
Вздохнула она. На скамейку присела.
Из термоса чая себе налила.
Забытые таяли в сумке конфеты…
Казалась далекою дней суета.
И вспомнила годы, когда из курортов,
Семьей возвращались не редко домой.
Когда отдыхали в кафешке с подружкой.
Когда её мальчик не был больной.
И так ее радость тогда закружила,
Из сердца мгновенно исчезла тоска.
И словно мозаика решенье сложилось –
Вперед по дороге Татьяна пошла.
Набрав номер скорой она сообщила:
«Ложусь я под поезд, езжайте скорей.
Хочу завещать свое сердце сынишке.
Нужна пересадка, чтоб жил он. Быстрей!»
Раздался гудок. В телефоне кричали:
«Что делаешь? Хватит грешить! Не посмей!»
Но Таня не встанет, она так решила.
Ей собственной жизни сынишка важней.
Митьку спасли. Он поправился быстро.
Но сердце волнуется всё-же опять,
И мальчик грустит, когда мать вспоминает,
Не зная о том, что душа может знать.
И грустно без матери, и одиноко,
Хоть сердце здоровое бьется в груди…
Но часто во сне шепчет голос родимый.
«Сыночек, я рядом, пойми! И прости.»