5 глава

 — Это очень глупа и странно- рука билась от столь словно безумная, но лицо было спокойно – очень.

— Да, то что творят эти  твари не что иным как бессмыслицей не назовешь – говор его был горд, лицо слегка оморщинено от старости. – особенно с тем что делали они на протяжении веков, сейчас их безумие похоже на самоубийство.

 -Да – рука прекратила барабанить – это начала, что то надвигается мой друг.  – она взяла старый кувшин и налила бокал вина – не дождался ты свободы брат, не дождался.

 — Эльфы, два месяца и свобода, нет, тем тварям надо войну устроить , лишить жизни меня, старого человека. – он вырвал бокал и выпил все что было в нем –нет, не дождетесь.

— Не дождутся, — смотрел он на пустой бокал что вернулся в его руку –как я своего вина.

Все это происходила в старой каменой комнате, что  использовали для собраний  рыцари четвертой башни. Что стояла на востоке смотря в низ черной бесконечной ночи, юга мира. Впереди незримый неприятный  лес, расстилающейся на безмерных потока жизни и руша его. Только небольшой клочке ровной земли заставляет лес держится подальше от города, небольшого города, который охраняют стены, великие ворота, тысячелетние башни, чернь  и Великие Рыцари.  Только двое была там, двое старших ждавших своих  неумелых, глупых, непростительно зазнавшихся братьев.

 Старший брат – Седоус, прослужил много лет, его рука была не столь сильна, не столь  грозной, но голова всегда видела путь, путь к победе и жизни. Он непомерно умен, но при этом все его слова, дело не примерно движется к свободе, к долгожданной и невозможной жизни вне города Сумрака. Рука его  не так сильна, но ум уже видит свою свободу. Его небольшие, но при этом  видные седые волосы возгласили невозможное, прожить в этом аду девять лет. Он доказал возможным отдать долг и жить свободным, только не кто не замечал того факто что полностью посидел и морщины свои он взял не в таком преклонном возрасте( 37-40 лет). Рука его не так сильна от боли и страданий, то болезни жутких и шрамов страшных, и голова лишь думает о воли, чтоб смерть не в городе найти.

Второй брат  прослужил не много,  четыре года, но для других он старшим быть давно уж должен. Ум у него не слаб, в рука сила есть, но что то все не хочет быть ответственным за братьев. Он служил  под началом Седоуса давно, ум его везде так хвалят, но не куда он не уходит он о него, словно тень своего старшего. Много кто этого не понимает, все с призрением смотрят на него. Он четвёртый год служит, но главным быть не хочет.  Что за позор, что мерзость для других братьев, но Седоус терпит и все братья терпят. Эту нахальную злую морду, что с легкостью истезает, убивает,  призирает братьев. Ведь ум его спасает, а дела величают, а молодняк не так уж жалко. Почему Седоус его терпит, возможно из –за лучшего вина что он так легко находит в Сумраке.

Они ждут своих младших братьев, ждут и надеются что жизнь хотя бы двух была цела. Чтоб  башня осталась живой и жила.

Когда их разговор начел утихать в двери появились три брата, приклонив головы, Рейвор мягким, покладистым голосом  заговорил:

— Пост оставили, отбив крупный налет. Младший брат Тибус решил остаётся с одним слугой.  Я потерят трех,  Младший четырех, оставив мне двух.

— Нам, не тебе –перебил его Второй брат. – иначе их постигнет таже судьба, Жнец.

— Прошу, Скверна, не зовите… —  его перебил мощный удар руки в лицо от Скверны.

— Не зови меня так, Жнец, не зови.

— Простите Второй брат.-  слегка придя в себя  начел он молить.

После этого Седоус встал, прошелся, осмотрел своих, нечего не говоря, взял бокал и начел пить воздух. После поставил бокал  и злобно посмотрел на Скверну.

— Пто  то в твоем бокале пуста? – злобно сказал он.- без вина того бреда  что мне прикажут  я не переварю

— Простите. Сейчас напольную его.

Вино наполнила пустой бокал и дух Седоуса начел успокаивается, с каждым глотком его мысли очищались, с каждым бокалом становились все непонятнее  и несуразнее, но слова его было точны и правильны.

— Так, Смерть, — начел он после шестого — ты меняй того слугу, глазастого, он будет теперь на постоянке, а вы двое, Жнец с Малявкой идите выгонять чернь из города. Жнец ты знаешь кого брать,- обрашался он лично  к нему — объяснишь Малявке. А ты Скверна моя за мной, будем слушать тех больванов, понятно.

 — Понятно — произнесли они со злобой и ненавистью, уважением и страхом, с глубокой непримиримой дрожью в сердце.

Рейвор ждал своего Молодого, неопытного  брата, служившего в этой дыре только год, так как он прожил в столь хорошем месте чуть больше двух, и считался уже мертвым, он не ждал ничего хорошего от жизни. Он был высок, немного красив, но самое сильная его сторона был язык, сладкий, но ядовитый. Он не врал и  недоговаривал он был честен, но чуть что исчезал, был умен, но ненавидел все что перед ним, а перед ним были  его старше братья.  Нахальные, жестокие, глупые. Готовые убить его, нужного им человека, просто от забавы, от скуки. А он и слова не мог сказать, да и прозвище, Жнец, за что, ведь сами просят, чтоб  как можно меньше голов знала их секреты. А они смеются, Жнец,  а сам Скверной не дает себя называть, урод.  После этого Малявка появилась перед ним, он вышел из темного ели освещенного места, от куда слышались стоны и боль людей. Он посмотрел на него. « вроде сильный, но глупый, сойдет» подумал он. Он был чуточку выше, на лице его был большой шрам, напоминающий о его «великой побед» и явившимся с ним на поклон, на смех наш. Он один выжил  с того года, тогда нам дали трех, одного зарубил Скверна, другой помер на посту, гоблины ночью зарезали. А этой прошел год унижений и призрений, но жизнь не столь  щедра для живых. Особенно с тех кого нечего брать. Он думает, его глаза говорят о победе, нет.  Просто он станет пешкой, которую можно разменять.

— Ну разобрался или умом подумал? – спросил старший, спокойным мягким голосом.

— Он согласился пожить, значить одноруким служит будет, щас придет, ничтожество.

-Это хорошо, чем больше рук, тем легче будет тебе, особенно в таком деле. А он уже участвовал в войне? — Он кивнул — Значит знает кого можно, кого нельзя оставлять.

— Я его спрашивал, говорит умеет, но не верю я ему, присматривать придется.

 — Ну это разумеется —   с улыбкой сказал брат-  Это всегда, а то проблем не оберёшься.

И вот вышел его слуга ели живой, обмотанной какими то повязками, все снаряжение,  что осталось было дряхлое копье,  что он забрал у кого то,  кому уже не пригодится. Его мощные рука держали его словно это были его кости сросшиеся так. Глаза плавали  и искали господина, и найдя его. Ноги подкосились, а голова смотрела в низ. Слова что он произнес, некого не удивили;

— Верой и правдой, до самой смерти.

— До самой смерти, чей, моей? – с ненавистью и  призрением говорил хозяин.

— Только моей. Только моей души.

— Ну посмотрим, — начел гордо и жестоко , словно рабу говорить — Задача твоя выгонять неразумных детей, похотливых женщин, глубоких лет стариков и забирать с них все, всю еду,  богатство, чтоб их жизни несли только бедствие и ужас нашей напасти.

— Слушаюсь. –единственная рука сжимало копье, а глаза горели страхом  грядущем.

…

По всему городу было слышно крик, крик боли  и страданий, желание жизни и смерти, медный крик  колокола, что взывал чернь покинуть свои дома, свое богатство. В городе разрешалось остаться, да и к этому яростно призывали к этому Рыцари, только юношей и парней, чтоб они оплатили долг своей жизни как войны, как Защитники своего дома, дома из которого врят ли они вернутся. Некоторые бежали, мало кто хотел смерти, но руки ловили, били молодое пополнение, забирая лучших в свою башню, свою стену, на свои ворота,  остальные понимали свою безысходности, ведь путь  врят ли кто пройдет. Переберется через реки, пройдет леса, что наполнены бандитами и убийцами, и не умрет с голоду. Единицы, да и здесь шансов мало, но голова все же выбирала родной дом, чем река или руки убийц. 

 Молодой юноша, лет двенадцати,  вел свою маму, добрую чутка худую женщину, отдавшая всю свою силу своему сыну и маленькой дочке. Они шли поспешно, не замечая криков и ругательств со  стороны окружающих. Он вел их кротчайшим и быстрым путем, не думая как это выглядит  со стороны. Мальчуган, не высокий, но довольно сильный, словно тащит две куклы, одну чутка большую, а другую совсем маленькую.  Он пытался пробиться быстрее, проскользнуть сквозь Падаль, что ловила таких как он и отправляли на смерть,  не думая о их семья, что для них нет будущего без этих молодых рук. Ему несметно везло, три стены  и две башни прошли, осталась  одна стена, ворота и башня, и они сбегут, выживут.  Появится призрачная надежда на будущие.

В переде началась яростная драка, двое не поделили мешок хлеба, из –за чего началась мордобитие, позади же увидели возможность забрать лишнего и словно бешенные побежали участвовать в бойне.  Мальчуган словно понимая это крепко сжал руку мамы и побежал  по диагонали, быстрее той толпы и пытаясь обогнуть мордобой. Что не говори, пару кулоков он получил, кровь текла с головы, но он не сбавлял темп, но мама и дочь были целы. Он бежал и словно думал о  свободе.  В этой бурлющейся каше  событий он не знал, он не заметил  что на него как орел смотрел мой господин.

— какой мальчуган, лови.- сказал он мне, его глаза хотели заполучить его раньше других.

— Слушаюсь.

Расталкивая, толпу своей единственной рукой я бежал за этим мальчикам,  зная что поступаю ужасно, зная что старание мальчика не окупятся, знаю то они умрут. Он словно почуял это и ускорился, но шаг, его был не ровен, он много сил потратил чтоб быть здесь, что значила что рука девочки будет в моей большой ладони.

 Он тянул, но ноги не  шли, он обернулся, и в его глазах исчезла надежда. Он видел меня, старого слугу в его глазах рыцаря, держащего его сестру, она била своими маленькими руками, кричала тонким детским голосом, даже кусала, но камень не разрушишь деревянным мечем. Тогда нужен железный. Он словно бешеный зверь накинулся на меня, но удар коленом вразумил его, он лежал  и мучился от боли, я отпустил девчонку и взял его сказав:

— Таков закон, таков приказ — с ненавистью сказал я — бегите.

Они не убежали, преследовали меня как хвост, что привело  их к нашей башне, и там стоял он, Жнец.

Он словно не понимая, добродушно начел задавать  свой вопрос женщине.

— Простите, но вы должны бежать? – мягкий, бархатный голос сказал это-  прошу, бегите, пока не поздно.

— Мой лорд, разрешите забрать мое дитя, ему еще слишком…

— Он взрослый –сказал с убеждений лорд —  и закон, не рушим. Хотя… -и здесь в его голосе появилась радостная нотка –можно  что то поменять.

— я пойду на все. – с благоговением она смотрела на него.

— Вас можно оставить. –уже радостно улыбался он. – моему старшему  брату как  раз нужна прислуга, согласны.

 — Да. – не думая она подписалась на смерть.

Я прошел мимо, но глаза паренека горели радостью, он словно ожил, думал что в короткой  жизни будет свет, я шел с ним  в пучину отчаяния, но знал это только я,а он верил что  с пускаясь вниз, его ждет что то хорошие. Мне открыл яму  старый знакомыЙ. Он был слугой  Смерти, такой мертвый, как его хозяин. Я швырнул парня вниз и он словно ждал хорошего, спросил.

— Это  правда.

Я не вру, и не обманываю. Но его глаза просто пылали радостью, но правда для меня всегда была дороже.

— Правда лишь в том что его старшему брату нужны слуги… — и мой голос на секунду пропал, словно не хотел говорить, но благодаря силе воли он вновь появился- слуги для того что бы их терзать.

Его глаза загорелись, в них исчезла радость и вспыхнула ненависть, боль, страдание, злобы, он кидался на стену, пытаясь забраться и забрать каким то образом их. Мне жаль паренька, но слова что я ему говорил были правдой, от которой он не сбежит.

Выходя на улицу… на улице уже лежала девочка, та самая девочка которую я держал за руку, ее маленькие ручки, такие мягкие, постепенно холоднели, и вокруг головы медленно и ровно расползался круг крови.

Все словно ослепли, проходя по ней и не видя, не чуствуя трупа, словно небольшой камень вырос за пару минут моего отсутствия. Люди шли, не видели, но мои глаза смотрели, а уши слышали плачь  и боль женщины кричащей с нашей башни. Я не слышал колокола, рева  толпы, стука колес, нечего, только ту женщину и ее боль.

…

«Слушаете внимательно, не упускайте и доли той прекрасной мелодии, что для вас исполняет этот человек, этот  оркестр. Снимите кожу, будет прекрасный вопль. Ударите  ножом в руку, услышишь стон и капли красной, тёплой крови что как барабаны  стучат по камню, по земле не так красиво, и выдают такт вашей мелодии. Помните дети, и слушайте ее.»  Как прекрасны воспоминание, как чудесна музыка, что делала моя мама. Но почему, крики этой женщины так противны, почему стон ее так ужасен, а кровь течет как из ведра, не давая мне такту. Ненавижу, ненавижу.

Последний удар был в лоб, и крики ее не возбудил тех хороших, приятных воспоминаний о мой любимой маме.  Только ярость, только гнев.  И выйдя из комнаты  проведя час столь ужасного концерта он видел довольное лицо, что привел эту женщину.

Злоба и ненависть была в нем, что он видел и лицо  Сэра Рейвора переменилось в знакомую гримасу покаяние.

— Не то-  смотря на него с презрением говорил он.- совсем не то.

— Так женщины вас не  устроила – он смотрел в пол, боясь взгляда и дурной его привычки резать, кромсать  поводырей – я буду знать.

 -Нет – начинил он, голова словно начало что то вспоминать и гнев обратился в сомнение – ребенок все испортил,  в первый раз приводят так. И в общем я не знал что делать. Просто выкинул. Не достойны такие слушать мою музыку.

— Учту – Сэр Рейвор начел уже подымать глаза как передним, к лицо к лицу, был сэр Скверенский и тихо, с жуткой улыбкой безумца говорил.

— Учти, иначе будешь как Смерть ходить,  понятно… —   но вдруг в комнату валился Седоус – Мой лорд, что случилось? –совершенно другим тоном, покаяния и уважения, обратился он к старшему.

 Он был в припадки алкоголя, не видел и не слышал, только мямлил о чем то противном, глупом, несуразном, словно о  глупой атаки, что хотели поручить ему, глупой и бессмысленно. Он не проходя в себя, краем глаза заметил кровь на руках Скверны, и машинально, абсолютно пьяной головой ударил его по лбу, так что он потерял равновесия и упал на пол, а тот словно не заметя сказал:

— Своих? – в его пьяных глазах появился огонек ясности.

 —  Нет- осознав всю сложность ситуации очень быстра прощелкал он —  Жнец доложи.

Жнец он знал что любое слово означало мордобитие именно его  и как бы он все это не подал, он потеряет пару зубов и на его  лице будут сиять  синими маяки ненависти и призрение. Он встал, ровно, и четка начел говорить:

—  Я привел ее…-  и после этих слов полетели кулаки. Они сразу же выбили последний его родной клык, затем он повалился и Седоус просто лупил его, лупил почем зря, а взади  всем этим зрелищем наслаждался его Старший и в его глазах было лишь одно: « вот сей час мелодии нравится». А Седоус бил  пока все его чудное, красивое лицо не превратилось в красную  массу.  После он ушел к себе и не просыпался до самого утра. А Скверна слушала медленнию, грубый хрип Жнеца. Вспоминая давние концерты на который он со своим братом слушал музыку, что дарила его мама.

…

Тихо, чёртовая тишина воцарилась в Городе, очень шумная тишина. Не было  той шальной гулянки что прыгала по улицам и забирала сотни  людей в блаженное неведенье.  Таверны перестали приглашать безмерно нищую чернь, чтоб сделать из них рабов или просто прибыть для удовольствие. Дома, ямы, все затихла, словно в них не было никого, хотя там сидела возможно парочка, а может один единственный старик что ждал своей участи быть убитым в этой намечающейся осаде. Мои глаза видели пару тройку красивых женщин. Которых несли  некто, готовя запасы для блуда и  утех. Как противно, но мне иногда кажется что лучше это, чем то что творится в нашей башне. Бесконечная пьянка, резня и убийство, и глупый, непомерно глупый мой хозяин. Его можно понять, Ведь он считал себя неким Рыцарям, смелым и решительным, и за это я его уважал. Но глупость, недальновидность и призрение к слуге  что верой и правдой служит ему портило все.  Мой отец, что бы не сделал тогда, все было ради своего господина, но он это не видит в его гневе,  я этого не видел в своем гневе. 

Тихо струятся ветви старого дерева,  напоминая танец маленькой девочки на празднике Урожая, старый древний танец, что веками жил в этих краях. Она была мечтой, что я желал, когда еще не понимал той судьбы что мне отдано предками. Мой старший брат  смотрел на меня с ухмылкой, смеясь и зная то что наш ждет. В тот день я узнал зачем меня учили луком, а брата копьем. Отец тогда был  на службе, мать все время молилась, а я стрелял изучая всю тонкость стрельбы. Отца я не знал, он ушел в тот момент когда я начел что то понимать и в памяти моей была только большая широкая спина, надежная и сильная. Но руки мои были слабы, но глаза видели далеко, не то что у других. Руки со временем приноровились, а глаз   начел видеть намного больше чем мой брат,  одарённый  силой и ловкостью.  Он лучше был верхом, владел копьем на немыслимом уровне и сила его руки могла сдавить чью то маленькую голову. Я был слаб и считал себя никем, а брата всем. Так провели мы много зим, в тренировках и  оттачивание навыков. А наша мама молилась, просила Пророка вернуть мужа живым. Я не понимал это, но тоже молился. А брат смотрел, слушал, но не просил нечего.  все знали о  нашей вере, но это не волновало высших господ,  лишь местные косо смотрели на маму. Все изменилось как только вернулся Отец. Его спина была все той же что я запомнил, его лицо излучала надежность и силу. Я был рад, рад и горд за то что он вернулся из откуда не возвращаются. Но люди, люди не ждут тех кто мертв  и  ищут что то, что вернуло его с того света. И ответом для них стала наша вера, гнусная, жалкая верна в Пророка. Что для них последователей Эльфов было не чем иным как предательством и богохульством.  Но что они сделают нам, тем кто служит слугами Лорду их земель, веками служат. Все простят, все стерпят, лишь бы их сыновья не шли в ту бойню. И все бы хорошо, все было так, мы бы жили и радовались, возможно был бы у меня брат или сестра, но жизнь смотрит на все иначе.

Глухой  шорох прошел по землям и этот шорох постепенно превращался в гул, а затем в крики ярости и гнев, что привели его в наш дом. То были посланники церкви, два брата что несли слово Эльфов.  Тогда я возненавидел отца.

 Двое братьев, из церкви Высших  пришли уже как недель. Недель он словно следили и смотрели на наш быт, словно ища ту проказу в нас, ту жуткую лож нашей веры. И главное они со зло смотрели на мою  мать, носящею свою религию, ветку пророка, что спала на ее голову. Я их видел возле дома, и их глаза жрали меня, словно не человек, словно какого то демона, что вылез из низов корней и готовится напасть на людей. И мои стрелы пугали их, стрелы, что попадали в мишень.   Они  никогда не были в двоим, но поздно ночью или раним утром они менялись,  пронося  свои слова на округу. И вот день шума настал своего апогея. Мы все были дома, все готовились насладиться трудом моего и брата тренировок и идти на поклон нашему господину. Как шум оповестил нас об каре, каре за нашу веру. Слова их были такие:

 — За ложь и вранье – начел первый брать, он был небольшого роста со сломанным носом и грубым косным шрамом на лице —  вы все должны быть наказаны – продолжал второй,  имевший красивое статное лицо, словно он был  из богатой семьи, возраст их был  не молод, но не стар.

 Их  слова поддерживала пришедшая с ними деревня, та деревня что смирна смотрела на нас, отдавая моего отца на убои и готовая отдать нас туда  же с братом. Их слова  возжигали радость и ненависть, жажду справедливости и равенством перед Высшими, перед теми кто послал им несчастье тысячи лет назад, нашем общем предкам, и забрал все веру. Таковы были слова мое Мамы, честнейшего существа.

Мой отец серьёзным взглядом смотрел на эту постановку  и словно из уважение к ней продолжен играть ее.

— Моя семья верой и правдой служить здешнему лорду – его голос был тверд, но смиренин, глаза словно знали что будет дальше, но нечего с эти не могли поделать. – так что вера наша не кого не касалась.

— до того  -начел красивый

–пока молитвы твое Жены не  забрали жизнь вашего лорда – и начел другой — но служению вы обязана, так что мы должны забрать двоих – сказал брат со Шрамом – тех кого мы уличили.

Глаза мама понимали всю ситуацию, ее нежная рука держала мою, дрожащею от страха  руку и словно говорила, « все будет хорошо.» А мой отец продолжал играть.

— Кого? –как бута не зная спросил он. – кто по-вашему недостоин жить.

—  Твоя жена – сказал красивый, — твой сын – сказал шрам.

Я был  тем сыном, я знал свою судьбу. Неверных жгли на их Пророках, что запятнать его, запятнать Древо Жизни что дает нам этих Пророков. Моя мама. Такая красивая женщина, с добрыми глазами, маленьким шрамом на лице от  издевательств и непонимание и маленьким худощавым лицом понимала свою судьбу и была готова ей отдаться уже давно. Лишь мой отце  своей сильно рукой, рукой слуги защищал ее веру и жизнь. Но знал что сейчас нечего не поможет, то что его жена и сын исчезнут из его жизни навсегда и тогда его игра пошатнулась  и из глаз потекли скупые слезы.

— Кто тот сын, кого вы заберёте. – но он продолжал играть, а из глаз  продолжали капать слезы.

 — Мы  незнаем. – в один голос сказали они. – выбирай  сам или пусть… – говорил красивый, а со шрамом  смотрел своими глазами  на меня, все зная. – пусть сами.

Моя рука задрожала и начала подымятся, ка вдруг мой отец схватил ее, его холодные руки и взгляд ошарашил меня и то что я хотел сказать  исчезла из уст моих. Оно свалилась на брата.

— это я – дрожащим голосом сказал он.

Что было дальше, не помню. Только огонь, такой обжигающий и вопли брата о  своем несовершенстве.

Вопль брата и огонь, огонь  и брат. Это я виноват. Это он виноват. Так я думал, но вид господина, его слова что я не хотел , но не мог  прослушать, заставили, просто вынудили  думать иначе. А жизнь  лучника, заставляла меня осознавать мою ценность. Но вопль брата и огонь затмили все мое девства.

 Вдруг, когда в моих воспоминаниях горел огонь, я увидел слабый,  ели заметный огонь в далеки. Что знаменовало будущий пожар,  суда над нами.