Первый шаг

(*)

Очень трудно было не рассмеяться. Это было неуместно, но смех рвался наружу, и я подозревала, что это просто истерика проступает с ним. Но надо было держаться. Ещё не время будить в себе море.

–Царевна, – голос Герарда подрагивал от волнения. Он предлагал мне мятеж, предлагал свергнуть моего старшего брата Сигера, нарекшего себя новым Морским Царём, демонстрировал веру и преданность мне, и даже намекал, мол, не странно ли умер Морской Царь? Не рано ли? Не жутко ли?

Странно и жутко. Просто мой брат оказался подлее меня. Пока я потихоньку отрекала от подножия отцовского трона множество своих братьев и сестёр, Сигер заключил союз с одной из наших пленниц – мятежной ведьмой Калипсо. Он ей свободу, когда успокоится море, а она ему трон.

Вот только море не успокоится. Я – дочь Морского Царя, море во мне и я его знаю. Странно, что Сигер не знает его. От одной ведь воды мы идём!

–Царевна, надо действовать. Не бойтесь, Совет будет за вас, – у Герарда возвышенно-тревожный вид, кажется, убей его сейчас и он будет счастлив – это будет ему доказательством его значимости.

Я не боюсь, Герард. Я знаю, ты был при Совете моего отца, занимался внешними водами, перехватывая управление между нами. Я не боюсь, Герард, моё молчание продиктовано не страхом, а искренним недоумением – неужели они ждут, что я всерьёз соглашусь столь быстро?

Трон мой! И море кровит в моей душе, требуя кары для подлеца-брата. Но я не идиотка, чтобы вступить в открытую битву. Если я это сделаю, вы также сможете назвать меня захватчицей и узурпатором, мятежницей и предательницей, едва я начну действовать не по вашей воле, мои дорогие союзники!

А я начну, потому что никто не укажет морю как ему себя держать.

А я начну, Герард, Симон, Осберт… вы все были советниками при моём отце. И вы все присягнули моему брату, и тут же стоите, коситесь на меня, ждёте моего мятежа, желаете прочесть мой гнев?

Если да – утопитесь лучше. Вы ничего не поняли.

Я буду держаться. Я буду делать вид, что пошла на сговор с Сигером. Я буду притворяться подавленной и задумчивой, я буду показывать вам скорбь о моём отце – вашем, на минуту, Царе, но на деле у меня нет времени поддаваться скорби.

Я буду нести на себе прежнюю печать горя, буду кивать даже одному из братьев, презренному полукровке Бардо, который также трогательно призывает меня к действию. И другие…

Ничего, ничего. Кому-то я говорю об откровенном отказе. Кому-то обещаю действовать, но после, после, когда удостоверюсь в безопасности всех.

Нет, на всех мне, конечно, плевать. Мне плевать на всех, кроме себя. Но как же благородно выглядит моё смирение! Мол, ради вас, дорогие, я склоняю голову и не иду против.

Все любят чужое благородство. Я думаю оно для того и было изобретено, чтобы друг перед другом красоваться да в интриги вплетать, дескать, я благороднее и я заслуживаю, я готовлюсь к жертве, а ты?

–Совет может гарантировать безопасность моим братьям и сёстрам? – мне смешно, смешно с наивности Герарда. Ох, Океан, ну сколько лет ты держишь подле себя такого слугу и всё равно он наивен!

А Герард совсем потерялся в моих словах. Безопасность братьев и сестёр? Что. и того полукровки Бардо? Всех?

Не всех, конечно, все ни одной добродетели не нужны. Но я же не могу во время пира перечислять кто мне полезен, а кто нет? Сигер заметит. Он уже, хоть и на главном месте, а всё равно не пьянеет, поглядывает по сторонам – сократилось число сторонников, да и Алана, сестрица наша младшая, хоть на подъём легка, а тут в твёрдость: не царь ты, Сигер!

Даже я подивилась. Ну где же гибкость твоя, Алана? Ты же вода, а не камень. Вода, ежели препятствие какое обнаружит, так изогнётся. А ты в отказ! Вот и держит Сигер её в темнице.

–Вот и ступайте тогда прочь, – я добавляю в голос свою часть власти. Пусть я трижды слаба, но я царевна, а он кто?

Пена морская, случайным образом в советника сложенная!

Герард подавленно уползает. Мне смешно. Мне кажется, они не понимают, что мой брат Сигер давно уже не простой юнец, и если он обошёл меня и нашёл способ занять трон, то я должна быть ещё осторожнее. А вы, дорогие друзья, предлагаете мне выступить открыто!

И чего вы добьётесь? В лучшем случае – войны внутренней, что море разорвёт на части. В худшем – просто бойню, это ведь на словах вы все герои, готовые хоть сейчас против Сигера идти, а если до дела дойдёт? Часть решит выждать – это как закон, посмотреть, на чьей стороне сила; ещё часть будет просто играть в обе стороны, чтобы при случае остаться в выигрыше; ну а кто-то решит, что присяга важнее, и будет прав.

Потому что присяга Сигеру принесена. И даже я склонила голову, а теперь, задайся мятеж – я предатель? Нет уж, история меня так не умоет. Я подожду её перемен.

–Славься, Морской Царь! – за столом грохот, кто-то решает выслужиться, и поднимает кубок.

Сигер улыбается, почти что виновато, но я ему не верю. Он не смущён. Он играет на публику. Но публика ревёт, приветствует.

Я знаю, что Сигер ищет взглядом меня, хочет посмотреть на мою реакцию, он – один из тех немногих, кто знает, что я на самом деле из себя представляю. Мы вместе с ним змеями выскальзывали у трона отцовского, отодвигали своих же братьев и сестёр, подальше-подальше, кого в ссылку дальних вод, а кого-то…

Я вздрагиваю, вроде бы случайно, растерянно и запоздало улыбаюсь, нарочно обливаюсь вином из синих водорослей, но не смотрю на брата.

Змеи царские видят всё. И что видят сейчас они? Молодая Царевна – дочь Морского Царя – растеряна и держит траур. Тут Сигер бессилен. Он требовал, чтобы я пришла, чтобы продемонстрировала своё согласие с его властью, но он не учёл, что и прийти можно по-разному. Он сам разодет по-царски, а я – его сестра, в подчёркнуто строгом тёмном платье. На мне нет украшений, ни одного кулона, ни одной ракушки, ни браслета, и волосы свободно рассыпаны, без причёски, без убора.

Я держу траур. Пока мой брат занимает трон и принимает почести, которых не заслуживает, я держу траур. У нас один отец, но вы видите, сами видите какой он и какая я.

Сигер никогда не стремился понять слуг. Он всегда был умён, но направлял ум свой не в ту сторону. Запомнить имена хотя бы ближайших слуг – выше его сил. А я другая. Я давно приветлива со всеми, я всегда стараюсь всех помнить, я, в конце концов, справляюсь об их делах.

Я не переломлюсь, а плюсы себе соберу. Купить любовь, привязанность легко – но всегда найдётся тот, кто перекупит. А я по-другому попробую, авось и выплыву.

–За Царя Морского! – ещё один пожелал выслужиться. Снова грохот.

–Дозволь, брат, и мне тебя восславить! – мой голос тих, но грохот стихает. Я поднимаюсь со своего места и краем глаза вижу, как бледнеет Сигер – он не идиот, но труслива его мысль, и кажется ему, что я сейчас его буду обвинять.

Ведь я всё знаю про его сговор с ведьмой!

Но я не просто так сказала «дозволь, брат». Первое слово подчёркивает моё смирение – я же прошу разрешения, вы чего? Второе слово – ты хоть Царь, но ты мне брат, и этот факт ничего не изменит!

–Ты занял престол нашего Отца, и бремя царства лежит на твоих плечах, – мой голос тих, но никто не оборвёт его звучания. Сигер сидит прямо, корона на нём держится крепко, но он напряжён. Ещё бы, ведь я издеваюсь. – Тяжёлое бремя выпало на наш век, и нужно много мужества и храбрости, много чести и много изворотливой хитрости, чтобы преодолеть препятствия.

Это обо мне и о тебе. Ты, братец, моё препятствие.

–И я надеюсь на верность и справедливость, которая обязательно восторжествует и поможет преодолеть все тяготы.

Это уже обо мне, ну и обо всех тех, кто поглядывает на меня, прикидывает и видит во мне готовящийся мятеж.

–Славься, Морское Царство! – не ты, Сигер. Не отец наш, который не мог внести разбора между детьми, а Царство, за которое я всё море разбавлю кровью, если будет нужно.

У Сигера нет выбора. Царь не может не выпить за Царство. А если пьёт Царь, пьют и подданные его.

–Прекрасные слова, сестра! – Сигер даже выдвигается из-за своего места и идёт ко мне. В глазах его – зеленых, оскверненных магией Калипсо, плещет злость. – Прекрасные слова…

На глазах пиршественного зала происходит трогательное объятие – Царь обнимает сестру свою, и от нежности момента слёзы проступают на глазах её, – так сказал бы какой-нибудь романтик, далёкий от двора.

–Только попробуй, – угрожающе напоминает мне Сигер, незаметно для других стискивая моё запястье до боли, – убью!

И вот это правда. Боль – это ничего, хорошо, если он сдавит ещё сильнее, чтобы остался синяк.

Сигер отпускает меня, улыбается тепло-тепло, как союзнице, идёт к себе. Но я знаю своего брата, я вижу в движениях его едва проклюнувшуюся скованность – бойся меня, братец! Народ любит меня, так просто ты меня не убьёшь и в клети не посадишь! Бойся меня, тебе всё равно нужно время, выждать нужно, ведь смерть царевны Эвы вызовет много вопросов, вскипит море, подозревая тебя отчётливо в преступлениях, а ты этого не хочешь.

Терпи, Сигер, мои насмешки. А я буду собирать силу.

***

Алану я не выношу. Она вся такая лёгкая, вся на песнях и плясках – никакой серьёзности, никакой дальновидности! Но иногда она меня удивляет. Вот и сейчас не явилась на пир, осталась запертой, хотя стоило ей сказать что Сигер – Царь, и вот свобода.

Но упёрлась!

–К царевне Алане! – рявкаю я, когда стража пытается остановить меня. В моих руках тарелка с её любимыми жемчужинками-пирожными.

Я не выношу Алану, но навестить её сейчас – полезно. Слухи пойдут быстро, ведь это же так чудесно и благородно: старшая царевна Эва жалеет младшую царевну Алану, а злой брат Сигер…

Да и удивляет она меня, удивляет! Не ждала я от неё твёрдости!

–Эва! – она рада мне. Пока она обнимает меня тонкими, никогда не знавшими меча руками, я успеваю заметить её растрёпанный, совершенно не царский вид. Да и лицо – распухшее от слёз, и глаза ярко-синие – блестят от слёз.

–Это тебе, – ставлю тарелку на кровать, места иного просто нет – стол в каких-то ниточках и ракушечках, в мелких коралловых жемчужинках и цветном песке, да в стеклянных фигурках. Иногда я забываю какое она дитя, может быть от того она так весела и беззаботна была? Я-то всё детство своё очернила борьбой, предвестием интриг, а она?..

–Спасибо, – Алана только взгляд бросает и тут же отворачивается от тарелки, смотрит на меня.

–Склони голову, – советую я, моя совесть требует, чтобы я так сказала ей. Ну в самом деле, Океан, что же делается? Я сильная, я могу за себя постоять, если и проиграю, то так, что море вскипит напоследок, а она?

–Он не Царь, – Алана возражает, её возражение категорично.

–Пусть так, но он на троне Морского Царя, и это надо учесть, Алана. К чему твой мятеж? К чему твоё откровенное презрение?

Океан, почему я должна объяснять всем, что надо быть умнее, хитрее, осторожнее? Ну есть же очевидные вещи!

–Потому что он ненастоящий Царь! Я чувствую сердцем – он сделал что-то…что-то такое…

Слёзы блестят в Аланы в глазах. Она не плачет, старается держаться при мне – маленькая, суровая царевна, легкомысленная и слабая! Что ты можешь против других? Да, конечно, ты чуешь дурное – это всякий брат или сестра чует – но в тебе, быть может, больше моря, чем я видела?

Оно кровит, я знаю. Оно требует мятежа и кары отцеубийце и узурпатору трона. Но море не правит, правит тот, в ком живёт море. Само море не носит корону, но я свою должна буду сдержать.

–Это не так, Алана, – я говорю строго, словно она виновата в какой-то проделке, – народ признал его. Я признала его.

Я не люблю Алану. Я вообще никого не люблю – только море, но Алана всегда тянется ко мне, и потому я прихожу к этому аргументу, продавливая её непокорность. Даже я, Алана, склонилась! А ты?

Я поступаю так не из добродетели, вернее, во мне есть шип жалости к ней, но больше всё-таки расчёта – мне нужны любые союзники, никогда не знаешь заранее откуда придёт нужная помощь и откуда вылезет новый враг.

–Ну и дура, – бурчит Алана, и я цепенею.

Вот тебе и щукин день! Это кто же тебя научил? Ладно я – я в оружейной как у себя дома в детстве была, да и тренировки посещала – с мечом училась управляться, да и в битвах бывала, но ты-то куда?

Доплыли.

–Ладно, поговорим как подобает, – соглашаюсь я, – я тоже против. Я против него, слышишь? Но что я сейчас могу? У него пока сторонников больше, чем у меня. Надо ждать.

Алана слышит, но не реагирует. Море в ней кипит, противится перемирию. Море не знает мира, оно ведает войну.

А ещё смерть.

–Знаешь, Эва, я его, наверное, убью, – вдруг говорит Алана, поднимая глаза. В ней уже нет жемчужной легкомысленности и тонкого перезвона почти русалочьих песен. В ней только мрачность, которая так отвратительно не идёт её мягким, ещё совсем юным чертам.

Я молчу, пытаясь понять насколько мне выгодно это. Нет, само собой, Сигер даже пьяный отобьётся от Аланы влёгкую, но сама попытка…

Она мне выгодна или нет?

–Что ты такое говоришь? – пожалуй, всё-таки выгодна. Если Алана совершит на него покушение, то тогда либо Сигер станет применять более жёсткие меры к потенциальным заговорщикам, чем привлечёт на мою сторону больше симпатии, либо он и вовсе накажет её или убьёт, чем опять же себя загонит в ловушку и привлечёт на мою сторону больше симпатии, да ещё и повод даст: возмездие, месть за сестру.

–Убью, – упрямится Алана, и я пытаюсь понять почему её море не огибает камни, а точит их. – Он обещал прийти после пира. Я уже приготовила нож…

Она поднимает одну из юбок платья, и я вижу тонкий нож. Ну да, конечно, таким убьёшь! Это же нож для самих пирожных, которые, как известно, куда прочнее, чем плоть!

Тьфу! Надо было не мелочиться и отдать Алану на обучение мечному делу, пусть не было бы у неё успеха, но хотя бы что-то она бы умела! А то с ножом для пирожных против Сигера – это, конечно, угроза! Ну не свой же нож ей оставлять?

–Это предательство, мятеж и измена, – напоминаю я, мысленно желая ушедшему пеной морской отцу вечного скитания в Океане. Пусть не знает он покоя – раз допустил такое, пусть вечность его треплет вечный шторм!

–Пусть, – бурчит Алана.

Она не знает смерти, она не знает морской пены, она и крови не ведала. Море впервые даёт о себе знать в её душе, впервые оно не ласковое, а штормовое, грозное.

–Ну и дура, – я отвечаю ей в тон, – ничего не добьёшься, ничего у тебя не получится, зато сгинешь. И ничего никому не докажешь!

–Зато я хотя бы что-то делаю, а не жду спасения! – Алана огрызается. Щукин день, у нас дитя испортилось! Оно стало у нас хамить.

И я не жду спасения. Я творю его для себя чужими руками, но руки, знаете ли, надо ещё направить! И при этом делать вид, что это желание этих рук, а не моё, что это они меня тянут из плена, а я, в общем-то, и сгинуть в нём готова ради общего блага и по воле Царства.

–Ешь пирожные, они свежие, – я поднимаюсь, у меня больше нет интереса к Алане. Чем такой союзник – лучше без союзника вовсе. Пользы – пшик, а упрямства целая чаша!

–Эва, – она окликает меня у самой двери, – можно тебя попросить?

Ну не знаю – не люблю я идиотские, внезапные просьбы! Но да ладно, посмотрим, чем ты меня сможешь удивить!

–О чём, Алана? – самое главное, это правильно выбрать тон. Он не должен быть слишком мягким и жёстким, чужим тоже. Это должен быть тихий, уставший, но всё-таки строгий голос.

–Если я всё же умру, если придёт мой срок в морскую пену идти…– у Аланы дрожит голос, но она слишком долго несла в себе эту мысль, чтобы теперь отказаться от неё, хотя вслух она звучит совсем иначе, чем в её сознании, – ты попроси, пожалуйста, чтобы меня нарядили не в бежевое платье, а в голубое. Пене всё равно, а голубое такое красивое!

Нужно выдержать, нужно. Я царевна, я на опасной дороге, но я всё же не выдерживаю и оборачиваюсь, в глазах что-то покалывает, непривычное и непонятное…

Алана стоит у кровати, в её руках свёрток. Платье? Похоже на то. Неужели она настолько готова и уверена в своих мыслях? Неужели не может справиться с кипящим, негодующим морем? Надо её отговорить, надо ей помешать, надо встряхнуть её! Отхлестать по щекам. В конце концов! Что она может? Беззащитная рыбка среди акул!

Сигер сожрёт её и не подавится.

Надо отговорить, надо… и я молчу. Молчу вопреки всем «надо», зная что в её душе и в моей одинаковое море. Но я со своим научилась справляться, я договариваюсь со своим, пусть оно кровит, но оно получит свою жертву, а Алана?

Она не справляется с этим морем. Оно гонит её действовать и протестовать против всего, против Сигера, против смирения, против ожиданий…

Я должна отговорить её, остановить, не допустить, но я не говорю ей и слова. Я только выхожу в полном молчании.

Прости, Алана, ты мне не настолько нужна. Хоть мне и жаль тебя, хоть ты и дитя, но отец приближал к трону твою глупость и легкомыслие, я даже опасалась, что однажды он может передать трон тебе и это то, чего я никогда тебе не забуду и это то, что я никогда не перестану считать угрозой.

Есть вещи, которым не учат. Хитрость и осторожность, которые входят в душу вместе с морем. И поэтому я не отговорю тебя. Но я вытяну из этого всю пользу, какую только смогу, это мой долг перед Морским Царством.

***

Сигер был готов ко многому. Но он не был готов ко всему, и, возвращаясь в свои, уже царские покои, находящиеся под строгой охраной, не ожидал встретить за своим же столом – меня.

Он не сказал, да и никогда не скажет мне этого, но я вижу страх в его глазах и изумление и не могу не испытывать мстительного удовольствия, которое так нравится морю, что кровит и бесится в моей душе.

–Охрану на рудники, – усмехается Сигер. – Предатели…

–Не вини их, – я улыбаюсь, – они не знают что я тут.

Вот теперь лёгкая тень страха в глазах Сигера превращается в панический ужас. Он знает кто я, и что я могу сделать, и теперь, выходит, я преодолеваю влёгкую его охрану?

–Я прошла тенью, мороком, да и не через дверь, – объясняю я. Вода всегда найдёт ход, если захочет, и так уж вышло, что наобщавшись за свою жизнь с мелкими прислужниками, прачками и служанками, которые не должны попадаться на глаза царственным особам лишний раз, я знаю много о тайных ходах.

–А как? – пугается Сигер, испуг его мне нравится, но мне не нужно, чтобы он достиг высшей формы сейчас.

–Не бойся, я безоружна, – напоминаю я.

Хотя теперь ты, Сигер, будешь знать, что я могу убить тебя во сне. Бойся, бойся меня! страх обладает замечательным действием – он даёт воображению развиваться и творить, именно поэтому в испуге ты, братец, будешь думать о том, что я могущественнее, чем есть.

Это хорошо, это в любом раскладе хорошо. ЕС ли запаникуешь – станешь делать ошибки, если перепугаешься – запустишь террор, и опять же – покажешь себя. Если решишь меня убить…

Море будет кровить, братец!

–С чего ты решила, что я тебя боюсь? – он бравирует, но он знает меня, а я – его.

–Ты убил моего отца, занял мой трон, – напоминаю я. море требует оторвать ему голову, но я сохраняю спокойствие. Земные говорят, что море – это обман, оно кормит и губит с одинаковой силой и яростью.

Может, в кои-то веки, и сухопутные душонки правы?

–Я взял своё, – Сигер не отрекается от обвинений, но напоминает, – мы же уже всё решили.

–Но я пришла не мстить, – сейчас он не царь. Сейчас я ему нужна, а он, мерзавец, пока нужен мне – нельзя стать законной царицей, не объяснив, что этот царь – слабак, подлец и мерзавец. – Я пришла сказать тебе три важных вещи.

–Ну? – он принимает мою игру, улыбается, и даже слегка склоняет голову, показывая, как он мне благоволит.

–Вино на пирах у тебя отвратное, – я издеваюсь, но он не может меня в этом обвинить. Вино и вправду было отвратительным, так как из дальних уделов, настоящие запасы не успели добраться. С земли тоже. Сигер спешил, так что пусть слушает мой яд. – Уж на пир мог бы и не жадничать!

–я тебя напою другим, – обещает Сигер и напрасно расслабляется.

–Рука болит! – я улыбаюсь, но руку всё-таки демонстрирую. На руке синяк. Не так уж и больно, но обидно, знаете ли!

–Меньше будешь ехидствовать! – он бросает это легко, но я вижу его взгляд. В его взгляде сожаление. Он проявил несдержанность, и теперь я могу использовать это против него – но это ещё малая беда. Хуже, гораздо хуже то, что он поддался на провокацию – и этого Сигер может не признавать вслух, но он знает и знаю я.

Хорош Царь!

–Ну и третье, – я поднимаюсь, нарочито спокойная, безмятежная, – Алана хочет тебя убить. Даже приготовила нож для пирожных, чтоб пустить его в ход.

Сигер молчит. Я тоже молчу. Прости, Алана, но лучше уж я буду распоряжаться твоей судьбой, чем ты. Ты ещё безрассудна и не понимаешь, во что лезешь.

–Это шутка? – интересуется Сигер глухим, совершенно чужим голосом.

–Хочешь – посмеёмся? – предлагаю я, но я мрачна и он тоже.

Первый шаг всегда самый сложный. Я полагала, что мой путь к битве с Сигером начался тогда, когда он сразил нашего отца колдовством, но нет, он начинается только сейчас, когда я нарочно творю между нами пропасть, используя для этого Алану.

Впрочем, какая разница – кого?

(*) Больше историй о Морском Царстве в рассказах «О почтении», «Без жалости», «Чудовище», «О спасении», «Об одном колдовстве» и «Смута». Врата в Морское Царство открылись лишь недавно. Вселенная Морского Царства задумана мною как короткая история об одной недружной семейке