Переполох

Все знали, что министр продовольственного обеспечения Шако берет взятки. Нет, он не был единственным, кто этим занимался, просто был одним из тех, кто никогда не пытался даже скрывать за собою такого деяния.

-Все берут, я что – исключение? – рассуждал Шако. – Нет, господа, я такой же. Ну, может быть, немножечко лучше и честнее, ведь я не пытаюсь скрыть и беру установленную плату.

Когда эта фраза дошла до короля Филиппа, он расхохотался: выходка министра пришлась ему по вкусу и вскоре он приблизил честного ворюгу к себе, наделил большим жалованием «за честность» и всячески привечал на пирах.

Неизвестно, как долго сияла бы звезда министра, как долго был бы он ещё снисходителен к тем, кто пытался скрытничать о своих неблаговидных деяниях, зная характер монарха и его скорую расправу по плохому дню, но Шако совершил ошибку и зарвался, ощутив за собою поддержку в лице могучей фигуры короля…

Был недобрый вечер – один из тех, что кажется самым обыкновенным, но случайно становится отправной точкой для многих событий, и позже даже не угадывает этого. А уже потом, много лет спустя, какой-нибудь дотошный человек вдруг замечает, что один вечер дал начало доброй тройке-пятерке значимых событий.

Словом, это был именно такой вечер.

Изрядно разомлевший от вина Шако вдруг выказал вслух одобрение недавнему уличному памфлету, разошедшемуся по улицам королевства. В том памфлете король представлялся в смешном, нелепом и даже уничижительном свете, и король был в ярости, узнав про этот памфлет, его ярость была столь заразительна, что все королевское Дознание, возглавляемое жутким его главой – Марком, обрушилось на улицы и хватало всех, кто хотя бы был замечен за чтением того памфлета.

Разумеется, когда власть так торопится скрыть какие-то обстоятельства и документы, да еще так рьяно, народ понимает: стоит прочесть. Вскоре, весь двор тихонько прочел, но выказать свою поддержку посмел только Шако.

Чем он думал? На что рассчитывал? Потерял ли связь с реальностью? Перепил ли? Понадеялся, что король Филипп примет и это удачной шуткой?

Неизвестно!

Но король Филипп не просто не пришёл в восторг от такой безрассудной смелости, но и впал в неистовый гнев, разом вдруг вспомнив, что Шако берет и взятки, и пьет, и вообще – находится не на своем месте.

Но на кого обрушивать свой гнев? Король вызвал к себе главу королевского Дознания – Марка – человека жестокого и непримиримого, и долго распекал его:

-Чем занимается Дознание, если королевский министр может позволить себе открыто брать взятки и также открыто поливать своего короля, а значит, свой народ и своего бога грязью? Чем занимается глава королевского Дознания, как не укрывательством опасного преступника?! За что вы получаете жалование? Зачем держите свое место? Или, может быть, это заговор?!

Марк был опытным человеком. На своем посту он находился уже семь лет и четко знал – надо молчать. Не надо говорить королю, что это был его собственный непрямой указ – не трогать любимца. Не надо упоминать, что Марк уже приносил к королю доказательства взяточничества Шако – будет хуже. Причина проста – Его величеству надо выплеснуть свой гнев, он чувствует себя униженным, он подал руку Шако, а тот укусил эту руку…

Оскорбление, которое так тяжко вынести умом!

И король бы простил поддержку памфлета, если бы Шако сказал бы об этой поддержке в беседе один на один, но не при всех! Ведь тогда Шако – удалец, не ставящий ни во что своего покровителя, а сам Филипп – слабак, пригревший неблагодарного и отчаянного подлеца.

Марк выслушал эту речь с каменным лицом. Он и сам за семь лет службы главой Дознания, и многие годы долгого подъема по служебной лестнице стал камнем. Во всяком случае – внешне. Марк выслушал и откланялся.

Он спешил действовать.

В Дознании Марк дал волю чувствам и от души сорвался на своего заместителя – честолюбивого Ларса, обвинив его во всех смертных грехах одновременно.

Ларс тоже был человеком опытным. Он выслушал весь запал с каменным лицом, делая вид, что раскаивается. За ним не было вины, но он прекрасно знал, что сейчас, вернее всего, его начальство огребло от С А М О Г О и спешит поделиться.

Ларс коротко кивнул и вышел в коридор, где, в свою очередь, дал волю чувствам, сорвавшись на недавно поступившую на службу помощницу. Помощница была хорошенькая и глупенькая. Но у нее был замечательно известный отец-дознаватель и, по старой дружбе, его дочь была принята с закрытыми глазами на совсем простую бумажную работу.

Девочка была совсем молодой и неопытной, потому, выслушав гневный поток от Ларса, заплакала и убежала прочь, не понимая, где и когда что сделала не так. Ларс немного посмотрел ей вслед, чувствуя тоску, а после вернулся в кабинет к Марку – требовалось что-то решать по Шако!

***

Улик хватало с лихвой. Марк, выплеснув весь свой гнев и Ларс, последовавший его чуткому примеру, обсудили всё спокойно.

Оказалось, что если дернуть за две-три ниточки, можно получить пяток свидетельств о том, что взяточничество имело место быть. Шако не скрывался, уверенный в том, что его не тронут, и это стало подспорьем его эшафота.

-Арестовать его будет легко, — уже не в первый раз Марк и Ларс перекидывались вот так то по одному, то по другому делу мыслями, словно в карточную игру, — но меня смущает одно обстоятельство…

-Он попробует отбиться от обвинения, — Ларс сам думал о том же, — а поняв, что не может…

-Примется называть одно имя за другим. Страшно представить что начнется.

-Не запишем?

-Процесс, в любом случае, будет открытым. Не запишем – станет вопить.

-Пусть вопит, кто поверит преступнику?

-Как насчет новых памфлетистов? – Марк поднял тяжелый взгляд на заместителя. – Чем не повод к новой сатире?

-Моя б воля…- привычно прошелестел Ларс и многозначительно сжал кулак, как будто бы желал задушить всех сочинителей.

-Шако! – напомнил отрывисто Марк. – Арест, но как?

-А пусть шумит? – предложил Ларс, подмигнув, — пусть даже очень много шумит. Напротив, будет хорошая услуга королю, дескать, прознав, не пожалел и любимца! Всякий, конечно, поймет, но укорить напрямую уже будет мало охотников.

-Тогда арест днем, — кивнул Марк, щелкнул пальцами, выказывая одобрение, — пусть дознаватели бьют стекла в его доме и все выглядит попыткой к бегству!

-Уважаю, — Ларс протянул ладонь для рукопожатия. Они были ровесниками, и Марк всерьез полагал, что в скоро времени Ларс займет его пост. Но тогда Марк пойдет выше…неплохо же иметь за спиною человека, что будет тебе обязан и верен.

-К делу! – Марк пожал руку в ответ, и Ларс тотчас поднялся с места.

Но боевой настрой не оправдался решительным успехом. Да, дознаватели очень скоро оказались у дома Шако, но тот, не то получив донесение о своем аресте, не то просто угадав интуитивно, уже ждал их.

Облаченный в землистого цвета плащ Шако стоял у дверей своего дома, готовый к своей участи и спокойный. Он не призывал народ в свидетели, не бранился и не привлекал к себе никакого внимания. очень тихий и очень равнодушный к судьбе, Шако приветливо кивнул дознавателям и двинулся им навстречу.

Дознаватели растерялись. Это не входило в планы! Нужно было произвести шум, брань – обратить внимание уличных торговцев, и тогда все слова Шако, его обвинения другим выглядели бы напраслиной. Так уж устроена толпа: чем больше человек шумит, тем меньше ему веры.

Но нет. Шако не подал даже знака к сопротивлению! И даже взгляд его был смиренным. Он шел сам, и этим облекал себя в ореол внимания, какой-то мученический образ, и приковывал к себе куда больше внимания. если бы Шако сейчас начал бы вещать о добродетели, ему бы поверили…

Но Шако не был расположен к добродетели и проповедям. Он шел под конвоем спутанных его действиями дознавателей, и шел с гордостью, а толпа обращала взгляды ему вслед, перешептывалась и ждала.

Марк от души наорал на Ларса за нарушение планов, а Ларс от души на всех и каждого, кто попался ему на пути, в том числе и на глупенькую помощницу, которая так некстати высунулась из-за дверей своего кабинета, привлеченная шумом. Помощница заплакала и снова убежала, а Шако заключили в зал допросов.

А получасом позже Марк укрепился в двух вещах: он оказался прав, предположив, что Шако начнет выдавать имена; и ему не понравилось быть правым.

-Герцог Оберанский дал мне три тысячи золотых монет, чтобы я воздействовал на Судейскую Коллегию, и освободил его сына. Судейской Коллегии хватило двух тысяч… — спокойно вещал Шако, — один из членов Коллегии, а именно – Мариус, был обязан мне за протекцию своего сыну. Разница пошла в мой карман. На другой день Шаторне, известный тем, что не мог никогда отправить достаточно продовольствия в столицу, заплатил мне пятьсот золотых за каждый пуд зерна. Я купил пятьдесят пудов у маркиза Лерна по четыреста золотых за пуд, а по итогу разницу положил в карман и сделал своим моральным должником Шаторне…

Истории шли одна за другой. Шако рассказывал и рассказывал, словно длинную сказку, и не видел никакой опасности для себя.

Больше половины дознаватели и не предполагали, а больше трех четвертей и не знали. У них были мелкие свидетельства – неугасимые и неоспоримые, но так напрямую…

-Какая-то наглость, — у Ларса взмокла спину от нервного напряжения, — вы бы…не были столь откровенны!

-А потом, — Шако не замечал реакции на свои слова, — я получил взятку в размере пяти тысяч золотом от гильдии купцов за то, чтобы задержать поставку зерна по морю и королевство вынуждено было закупать зерно по завышенной цене от гильдии…

Марк взглянул на Ларса умоляюще. Но Ларс не видел выхода. Протоколисты спешно записывали показания Шако, все больше и больше цепенея от неожиданных и громких имен.

***

-Семьдесят три, — мрачно сообщил Ларс еще тремя часами позже, небрежно швырнув на стол к Марку список имен. Проклятых имен. Очень знатных имен. Настолько знатных и опасных, что самое громкое восходило к дому самого короля Филиппа.

Марк выругался и отпил еще вина. Это вино – крепкое, терпкое отвратительно вязало рот при первом его потреблении. Но не от хорошей жизни некоторые дознаватели и министры притрагивались к нему. В первый раз оно казалось всем отвратительно, но по мере того, как человек погружался в мир интриг и тайн, все больше и больше узнавал о других и о себе, вино теряло свое омерзение. В конце концов у тех, кто по-настоящему впутывался и постигал всю суть придворной жизни, просыпалось желание пить только это вино, так как только оно имело еще вкус чего-то живого, не пепельного…

-Понесем королю? – Ларс пригубил свой бокал. Жизнь не помотала его еще так, как марка, поэтому он поморщился, но поспешно пригубил опять.

-Понесем – он нас покарает. Сам посмотри – герцоги, судьи, виконты, графы, купцы…и этот вот, — Марк ткнул пальцем в самое страшное имя, такое близкое к трону и самому королю. – Нам отрубят голову.

-Не понесем – Шако будет вопить об этом всю дорогу до эшафота. Да и, откровенно говоря, сейчас мы могли бы избавиться от некоторых, — Ларс понизил голос и ближе наклонился к Марку. – Сам понимаешь… Шако не мог действовать один, кем-то придется пожертвовать.

-Ненавижу, — признался Марк, — какое же гадство!

-К делу! – Ларс взял перо и развернул к себе список, замер, неуверенно глядя на самое страшное имя, — вычеркнем? Все-таки, дела семейные! Король не вечен.

-Не вечен, — согласился Марк, — как и мы. Дадим ему понять, что знаем, а сейчас вычеркнем. Глядишь – через года и вспомнит.

-Угу, — Ларс вычеркнул самое страшное имя, и дышать ему стало легче, — давай по герцогам пройдемся. Кто нашему королевству не особенно нужен?

Сидели долго. спорили. В конце концов, список из семидесяти трех имен был сокращен до семнадцати – и то, со скрипом, с тяжестью. Никто из этих семнадцати либо не мог заплатить дознавателям за выпадение из страшного списка, либо слишком очевидные имел дела с Шако.

-Вот это поработали…- мрачно оценил Марк, оглядывая новый список. – Здесь уже надо идти к королю.

-Иди, — согласился Ларс и пригубил вино. Оно не обожгло его горло своей тягучей горечью. Это было неприятным удивлением – неужели так приходит конец всему светлому в душе?

***

-Ваше величество, — Марк стоял перед королем таким же каменным изваянием, что и всегда, — в прошлый раз вы были несправедливы ко мне, заявив, что Дознание не занимается ничем и позволяет преступникам разгуливать на свободе.

-Неужели я ошибся? – король Филипп был в хорошем настроении и улыбался. Сегодня он готов был щадить и миловать.

-Ваше величество, я не говорил этого. Но вы были несправедливы. Коллегия Дознания в течение долгого времени вела поиски доказательств о существовании крупного заговора.

-Заговора? Так-так-так! – король приободрился. Заговоры он любил. Особенно против себя и те, что были вскрыты. В эти минуты он чувствовал себя самым умным и самым сильным, всепобеждающим. Пока ему везло…

-И его линии ведут к высшим постам вашего кабинета министров, — Шако скорбно подал лист. Король взял лист с любопытством и пробежал его глазами.

-Ну уж нет, — промолвил он. – Пятый, седьмой, девятый, десятый, тринадцатый мне еще нужны. Семнадцатый… его тоже оставьте. Их не было, слышите?

-Да, ваше величество, — Марк склонил голову, — их не было.

-Остальных утверждаю виновными! – король вернул лист величественно, как и подобает, — вы хороший слуга, Марк. Я пожалую вас новым чином.

-Благодарю вас, ваше величество… — Марк удалился из кабинета короля, а мгновением позже столкнулся с принцем, идущим к своему отцу. Как и подобает покорному сыну, когда он не занят заговором.

-Ваше высочество, — Марк склонился в приветствии.

-Позже, — отмахнулся принц, — мне еще предстоит оплакать потерю многих друзей!

-Не так уж и многих, — заметил Марк, и принц хмыкнул, принимая ответ:

-Я не забуду вашей услуги!

Марк не сомневался.

А потом были аресты. Нудные, долгие допросы, и однообразные попытки оправдаться – дознаватели даже ставки перестали делать на то, кто первым начнет каяться – все каялись и отчаянно сопротивлялись своей участи.

Но сейчас правда не имела никакого смысла! Протоколы переписывались, имена вытирались, а особенно строптивым ломали пальцы, если они отказывались подписывать признание. Вскоре было собрано приличное по толщине дело, означенное в народе метким прозвищем: «заговор Шако».

Но и Марк, и Ларс понимали – самого Шако нужно держать весь процесс подальше от других заключенных, слишком уж вязким и едким оказался он человеком. А накануне уже казни, Ларс и Марк вновь беседовали.

-Он не должен… — мрачно признал Марк, — ты слышал его вчера? Сказал, что будет спрашивать, почему арестовано так мало!

-Не должен, — согласился Ларс. – Нож?

-Нельзя.

-Удушение?

-Заметно.

-Отрава? – и Марк задумался. А Ларс продолжал. – Спишем на желудок или чего там…

Марк кивнул. В народ же, к утру ушла молва: Шако – обвиняемый больше всех, создавший заговор у трона, не дожил до казни, из-за открывшегося желудочного кровотечения. Спасти беднягу не успели.

-Отрава! – вздохнули в одном углу.

-Судьба, — вздохнули в другом.

А через два дня от казни его подельников и не вспомнили больше об этой странной смерти.

***

-Знаешь, что самое лучшее в нашей работе? – спросил член королевского совета Марк у главы королевского Дознания Ларса, наблюдая за пирушкой короля.

-Что она благородна и служит трону? – Ларс уже подпил и перекрестил рот.

-Это тоже, — хмыкнул Марк, — дело в том, что невиновных нет. мы не останемся никогда без работы. А коли останемся – всегда можем вытащить из закромов какое-нибудь имечко…

Развить идею ему не удалось. Король Филипп вдруг заскучал и оглядел стол, ища кого-то, кто развеселит его тоску. Не найдя, в хмельном бреду, вдруг вспомнил и воскликнул:

-А где же Шако?

Звенящая тишина мгновенно перекрыла веселье. Гостьи, большая часть из которых лишь уверенно изображала из себя хмельных, перевела абсолютно трезвые взгляды на Марка и Ларса – от их ответов сейчас зависело как себя вести при упоминании Шако.

Марк взмок. Он был каменным и сумел сдержаться, но дрожь все-таки была.

-Ваше величество, — напомнил он, стараясь быть тихим и вежливым слугою,- вы, верно, забыли? Шако был арестован по взяточничеству и умер в тюрьме.

-Какая жалость! – вздохнул Филипп,- веселый человек, честный… а как умел рассказывать анекдоты! Ну да ладно. Эй ты, расскажи мне что-нибудь!

Марк уже не видел, в кого ткнул пальцем Его величество. Пол качался у него под ногами и вся зала плыла, сдавливая духотой стен.

-Эй-эй! – испугался Ларс, поддерживая своего соратника. – Всё нормально, все хорошо.

А король уже потерял интерес и хохотал над остротой своего нового любимца, не замечая побелевшего и посеревшего своего советника.