Пенсионер: забирая жизнь

-Александр Петрович, давайте ещё раз и по порядку.  

– Нет, Мишенька. Ты меня, конечно, извини, но я уже устал талдычить одно и то же, к тому же я видел, ты всё записал правильно. Давай подпишу, – сказал сидящий напротив молодого следователя седоволосый пожилой мужчина с грустными зелёными глазами в чёрном старомодном пальто с поднятым воротником.  

Виновато взглянув на своего бывшего учителя, следователь протянул задержанному ручку, но на полпути рука его замерла.  

– И как там Александр Петрович?  

Улыбнувшись, старик ответил мягким, немного с хрипотцой, голосом:  

– По-другому.  

– У нас ещё есть пятнадцать минут, если вам не трудно расскажите. Мне-то там бывать не приходилось, – захлопнув пухлую папку и отложив в сторону, сказал следователь. – Да и вряд ли придётся.  

Положив ногу на ногу Александр Петрович по отечески улыбнулся.  

– Это словно другая страна и другие люди. Оказавшись там однажды, погрузившись в атмосферу их жизни, их проблем, желаний, влюбляешься во всё это навсегда.  

Оперевшись локтями на стол, следователь, внимательно слушал старика, одновременно вспоминая его лекции в институте. Как же они его уважали. Нет, это не правильное слово – восхищались. Да, да восхищались и гордились учиться у настоящего… аса, легенды, профессионала своего дела.  

– Я слышал там очень странные понятия о морали и чести?  

– Странные? Для кого? Для нас?  

Старик подмигнул собеседнику и, подняв указательный палец правой руки вверх продолжил:  

– Если бы мы следовали их принципам, понятию чести и служению родине мы бы добились куда большего.  

– Вроде и так есть чем гордиться.  

– Спорный вопрос. НАША цивилизация стала идеальной средой для потребителей, что год за годом уничтожает в людях стремление искать, бороться и открывать.  

– А женщины там и в правду такие…, такие…  

– Загадочные?  

– Да.  

– Они восхитительны и удивительны. Сумели совместить в себе нежность и красоту с отвагой и упорством. Они ангелы и музы, матери и героини. И в то же время они не изменились.  

– А учёные, писатели, поэты и правда, имеются в таком количестве?  

– Имеются. Время им досталось такое. На изломе всегда сочинителей целая уйма. Бездарности быстро угасают, зато истинные самоцветы остаются в памяти народной.  

– Мне говорили, что транспорт там настолько примитивный, что пользоваться им просто опасно.  

– Пугают. Принцип действия тот же, мой друг, просто современная наука шагнула далеко вперёд.  

– А что там…, – следователь хотел задать ещё много вопросов, но вспомнил для чего здесь находится, и смущённо кашлянув, снова положил перед собой папку с делом Александра Петровича.  

Встретившись взглядом с глазами учителя, он вскочил на ноги. Размазня, соберись.  

– И всё же Александр Петрович я не пойму что вас толкнуло на убийство? В деле уже шестьсот сорок страниц, имеется подробный план ваших действий в тот день, опрошены все свидетели, а мне до сих пор не понятны причины. Зачем, зачем вы оборвали жизнь этой девушки?  

– Всё просто, Миша. Я посчитал это необходимым.  

Следователь не мог в это поверить. Никитин был эталоном «ИПИС». Сорок лет беспорочной службы, сотни открытий и десятки научных трудов, армия поклонников и почитателей, преподавание в институте, награды, почёт, звания, выход на пенсию и вдруг… самоволка и убийство.  

– Ты же наверняка знаешь моё мнение о личности в истории?  

– Конечно. Пассионарность, качества лидера влияющего вольно или невольно на массы, приводящие в движение историю. Идея Льва Гумилёва кажется?  

– Ты всегда был большим умницей Миша только вот почему не пошёл работать по своему профилю?  

Смущённо почесав переносицу следователь тихо сказал:  

– Меня медицинская комиссия не пропустила.  

– Понятно. Так вот, отвечая на твой вопрос. Ты не думай, эту идею я носил несколько лет. Я посчитал. проанализировал, снова посчитал и снова проанализировал и пришёл к выводу, что Засулич Вера Ивановна своим поступком 5 февраля 1878 года привела в движения силы о которых даже не представляла. Она словно костяшка домино, опрокидывающая ряд за рядом подобных ей, не только переписала историю Российской империи, но и ввергла в хаос трёх мировых войн другие страны.  

– Цифры, анализ, но ведь это же человеческая жизнь! – ударил кулаком по столу следователь.  

Тяжело вздохнув Александр Петрович сгорбился от чего сразу стало видно его преклонный возраст.  

– Да, человеческая жизнь Миша и не одна – десятки миллионов, сотни. Я думаю теперь, в той России всё будет по-другому. Не идеально конечно, но по-другому. Не может быть, чтобы история допустила пару подобных сбоев подряд.  

Еле сдерживая гнев и одновременно жалость, следователь опрокинул в горло стакан холодной воды и поправив сбившийся на бок галстук протокольным голосом произнёс:  

– Гражданин Никитин Александр Петрович, я Трубачёв Михаил Алексеевич – старший следователь Седьмого отдела Института прогрессивной истории официально уведомляю, что ваши преступные действия квалифицируется по совокупности преступлений, предусмотренных статьями 8, 11 и 34 УИПИС и подлежат рассмотрению военного трибунала.  

Старик никак не прореагировал ни на тон, ни на слова следователя. Расписавшись, где надо, он успокоительно похлопал по плечу Михаила и в сопровождении охраны вышел из допросной.  

* * *  

Спустя полчаса в комнату зашёл начальник следователя – полковник Цареградский. Форменная куртка со знаками различия натянулась на приличного размера животе удерживаемая одной позолоченной пуговицей. Утирая платком пот градом текущий со лба, он облокотился на стену и выругался.  

Подобного поведения Трубачёв никогда у своего руководителя не наблюдал, да и таким взволнованным его видеть тоже не приходилось.  

– Что-то случилось Филипп Игоревич?  

Скомкав платок в кулаке, полковник бросил на стол следователя элегантный кожаный портфель и ответил сквозь зубы:  

– Случилось. Ты уже постановление вынес?  

Повернув развёрнутый лист к начальнику, Трубачев, указал на него пальцем.  

– Вы же сами меня торопили. Просили до вечера закончить и вам на подпись.  

Помусолив между пальцев дорогущий бумажный лист, Цареградский отшвырнул его в сторону.  

В этот момент дверь допросной бесшумно открылась и в комнату вошли двое.  

Следователь вскочил со стула и выпрямился по струнке смирно, полковник тоже попытался принять вертикальное положение, что при его телосложении удалось ему с трудом.  

Устало махнув на замершего в стойке Трубачёва ошеломлённо пялящегося на него, Вадим Константинович Суздальцев – Советник по безопасности ИПИС опустился на освободившийся стул. Этот человек занимал не только вторую по значимости должность в их учреждении, но и был весьма значимым лицом в государственном устройстве. Удивление присутствующих объяснялось легко – никогда люди такого ранга в допросные не спускались. Не барское это дело.  

У входа скромно замер незнакомый Трубачёву курносый молодой парень с пачкой мелко исписанных компьютерных распечаток.  

– Постановление вынесли? – в свою очередь задал вопрос Советник.  

– Не извольте беспокоиться Вадим Константинович как скажите так и напишем, – застрекотал полковник лебезя перед руководством. – Можем и переписать в случае чего.  

Суздальцев одарил Цареградского презрительным взглядом и сказал:  

– Ситуация сложная и я бы даже сказал нестандартная. Мы конечно предполагали. что поступок Никитина вызовет последствия, но что такие…  

Советник немного помолчал, а затем, кивнув парню у входа, продолжил:  

– Мы трое сейчас должны принять непростое решение, но сделать это нужно хорошенько всё взвесив и продумав. Скоро обо всём прознает пресса и тогда всё ещё сильнее запутается. Нам нужно определиться и немедленно.  

Плеснув в стакан воды, Суздальцев неторопливо сделал несколько маленьких глотков, будто не замечая, что взгляды всех находящихся в кабинете были направлены на него.  

– В соответствии со статьёй 3 правил «ИПИС», в прошлое были направлены четверо агентов, первый из которых начал работу спустя две недели после смерти Засулич, остальные заброшены во временные периоды отстоящие друг от друга на восемьдесят лет.  

Цареградский вытаращил глаза от удивления.  

– Но п. А статьи 3 чётко регламентирует период тестирования пятьюдесятью годами …  

– Перестаньте, полковник, – перебил подчинённого Советник. – Я не хуже вас знаю регламент. Были основания для увеличения срока.  

– Этот пенсионер спутал нам все карты, раздражённо произнёс Цареградский, одёргивая мундир. – Это надо же было допустить его к хроносфере. И это накануне посещения высочайшей комиссии.  

Суздальцев поднял взгляд на полковника и в глазах его сверкнули молнии.  

– Этот пенсионер, как вы изволили его назвать, Никитин Александр Петрович, основатель Института прогрессивной истории. Да, и свод правил и законов «ИПИС» или как говорят в народе «Монолит», написан им лично.  

Встав со стула, Советник, обошёл стол и навис над вжавшимся в стену Цареградским.  

– Поступок Никитина конечно … странный, но он не отменяет того факта, что при жизни этому человеку поставили памятник. А вам полковник не собираются?  

Прикусив губу и трясясь как осиновый лист, полковник отрицательно помотал головой.  

– То, то и оно. Так вот, агенты в соответствии с пунктом «В» и «Г» прожили в прошлом по шесть месяцев каждый и, вернувшись, представили подробный отчёт о случившемся. Пехов твоя очередь.  

Вынув из кармана мятого пиджака узкие старомодные очки, парень у двери, водрузил их на нос. Нервно полистав пачку распечаток в руках, он произнёс:  

– Поступок Никитина вызвал совершенно непредсказуемую реакцию. Скажу лишь, что все наши аналитики ошиблись в своих прогнозах …  

– Роман не тяни резину. Только самое необходимое. Можно своими словами, – прервал аналитика Суздальцев, подходя к зарешётчатому окну.  

Ну в общем убийство Веры Ивановны Засулич не вызвало в российском обществе такой резонанс как её оправдание.  

– Простите, а что она натворила? – робко прервал говорившего следователь.  

– Ну, уж такие-то вещи нужно знать капитан, – развёл руки в сторону Суздальцев. – Она совершила покушение на петербургского генерал-губернатора Трепова и своим поступком подала пример будущим террористам. Так ведь Роман?  

– Совершенно точно товарищ Советник. Её поступок сделал популярным среди молодёжи террор, а оправдание судом присяжных, внушило в их головы мысль о безнаказанности. Волна покушений на государственных деятелей захлестнёт страну конца XIX века, жертвой её станет и Александр II. Буквально накануне своей смерти император подготовил комплекс законопроектов глобального реформирования Российского государства. В нашей истории смерть правителя поставила крест на переменах и страна начала постепенно скатываться к революции …  

– Затем позорный выход из Первой мировой войны, Гражданская, голод, разруха, – нетерпеливо перечислил Суздальцев. – Дальше, Рома, дальше.  

– Так точно. Всё это стало возможным при смене власти …  

– То есть терроризм без оправдания Засулич, не развился что ли?  

– Получается так. Александр II не погиб и вместе с Лорис –Меликовым они проводят в империи необходимые реформы. Россия, конечно, не стала конституционной монархией, но жизнь постепенно налаживается. После смерти императора от сердечного приступа трон унаследовал его младший брат – Константин, пользующийся немалым авторитетом в армии, среди рабочих и горожан. Он перевооружает армию и флот, а также модернизирует промышленность. Советниками его становятся Сергей Юрьевич Витте и Столыпин, тоже не ставший жертвой террора.  

– А Первая мировая война? – задал вопрос переставший трястись Цареградский.  

– А её как таковой и не было. Германские войска, только начав военные действия в Бельгии, были разбиты Первой и Второй армией Ренненкампфа и Самсонова.  

– Так они же облажались.  

– А здесь нет. Военные действия длились десять дней.  

– А Австро-Венгрия? – решил поучаствовать в обсуждении Трубачёв.  

– Она вообще в войне не участвовала. Заявила о нейтралитете.  

– Революции не было, Первая мировая не состоялась. Всё так гладко? – вытерев платком лоб, полковник, присел на краешек стола.  

– В 1925 году была война с Османской империей. Россия войну естественно выиграла, присоединив к себе Балканы, завладев Черноморскими проливами и Стамбулом, которому вернули его старое название.  

– Константинополь?  

– Да.  

Все славянские народы в пределах одной империи. Мечта Екатерины II, – сказал Советник, сталкивая Цареградского со стола. – А как же Вторая мировая война?  

– Здесь это Первая мировая и произошла она в 1940 году. Противником нашим стало США.  

– А у нас они сто лет подождали, – удивлённо хмыкнул следователь. – И как мы?  

– Военные действия длились около года и закончились развалом Соединённых штатов и образованием нескольких независимых государств.  

– Ну а дальше?  

– Никаких войн до 2000 года, когда возник приграничный конфликт с Китаем.  

– Кто победил? Опять Россия?  

– Никто, стороны примирились.  

– Никаких войн, катаклизмов и многочисленных жертв?  

– Несколько локальных конфликтов на ближнем Востоке. Но в целом всё спокойно. Российская империя гарант мира и порядка. Наша наука развивается, население растёт. Уже к концу двухтысячных у России собственная колония на Луне и совместная с Китаем на Марсе.  

В комнате наступила абсолютная тишина.  

Кашлянув, Цареградский поправил галстук и задал вопрос интересовавший всех.  

– И всё дело в сопливой девчонке сделавшей пару выстрелов в старика?  

– Так вышло, что её поступок и последующее оправдание стали переломным моментом в истории нашей страны. Мы пока даже примерно не можем посчитать количество спасённых жизней. Но уверяю вас это сотни миллионов, – закончил аналитик, протирая рукавом пиджака стёкла очков.  

Побарабанив пальцами по поверхности письменного стола, Советник оглядел стоящих вокруг него людей и произнёс:  

– Ну, так, что решим коллеги?  

* * *  

В это солнечное апрельское утро восхитительно пахло сдобой только что выложенной на прилавок в булочной напротив. Мальчишки-газетчики, размахивая своим товаром, надрывались, перекрикивая друг друга, лавируя между редкими прохожими и бездомными собаками, греющимися в солнечных лучах на мостовой:  

«Новый военный корабль «Витязь» спущен на воду в Петербурге! Его императорское высочество лично посетили церемонию! »  

«Покушение на убийство градоначальника! Засулич, ангел или демон?!».  

Александр Петрович ещё раз вдохнул сладковатый запах, напоминающий о детстве и, взглянув на наручный монитор, убедился, что до прибытия тюремной кареты осталось не более минуты. Нащупав в кармане пальто ребристую рукоять пистолета, он вышел из подворотни и занял позицию под ажурным столбом уличного фонаря. Решение было принято, и никаких сомнений старик не испытывал. Он давно уже вышел из возраста душевных колебаний и, наметив цель, упорно шёл к ней, руша любые препоны.  

Раньше считалось, что изменивший прошлое вернётся в другой мир, но теперь было установлено точно, что такого случиться не может. Просто появится ещё одна параллельная реальность, где всё сложилось иначе, а космос, к которому принадлежишь ты, останется прежним.  

Разогнав собак, окованный железом чёрный экипаж замер на перекрёстке. Александр Петрович знал, что старший надзиратель Игнат Сорокин, именно сегодня, нарушил инструкцию и не запер карету изнутри.  

Сделав ровно шесть шагов до цели, старик левой рукой распахнул дверь, а правой плашмя ударил надзирателя рукоятью пистолета в висок. Когда тот, потеряв сознание, упал к ногам скорчившейся на скамье девушке, Александр Петрович поднял револьвер и прицелился в Засулич. Лишь на краткое мгновение их глаза встретились.  

– Прости дочка.  

Выстрел ударил по барабанным перепонкам и наполнил карету пороховым дымом. Тело убитой опрокинулось навзничь, марая стенку позади себя кровью. Выпрыгнув из кареты, старик спрятал в карман оружие и, нырнув в подворотню, уже через тридцать секунд выходил из хроносферы. Всё было так просто и так страшно.  

* * *  

Александра Петровича что-то разбудило. Наверное, муха, которая вилась вокруг лампочки над входной дверью камеры. Да, простая муха – musca domestica. На дворе конец XXI века, реальностью стали путешествия во времени и в космосе, а насекомые всё так же вездесущи и поделать с ними ничего нельзя.  

Этот сон и глаза обречённой на смерть девушки будут сниться ему до конца жизни. Хотя ноющая боль в груди давала надежду на то, что осталось ждать уже не так долго. Достаточно он пожил на белом свете. Хотелось бы верить, что истратил свою жизнь не напрасно и кто-нибудь вспомнит его добрым словом. Хотя … теперь на это надеяться не стоит.  

Дверь камеры бесшумно исчезла в стене, и на пороге появился крепкий мужчина среднего возраста. Серая форма охранника «ИПИС» с нашивками старшего лейтенанта, военная выправка и культя на месте правой руки. Бесцеремонно зайдя внутрь помещения, он уселся на кровать заключённого, который был вынужден поджать ноги под себя.  

Уже было, собираясь выказать своё недовольство, Александр Петрович ещё раз внимательно взглянул под козырёк надвинутой на глаза кепки. Старик знал этого человека, помнил его жизнерадостным кадетом, стоящим в строю выпускников института. Но господи как же он изменился.  

– А я думал, вы меня не узнаете. Никто не узнаёт. Я уже привык.  

Смуглая кожа лица мужчины, справа, была покрыта паутиной шрамов и рубцов.  

– С трудом Лёша, с большим трудом. Что с тобой произошло?  

Махнув перед собой широкой ладонью, Алексей Фролов грустно рассмеялся.  

– Много чего, сразу и не расскажешь.  

Опустив ноги с кровати на пол, Александр Петрович повернулся к говорившему.  

– Почему без протеза? А следы от ран с лица, почему не удалил?  

Задумчиво ощупав повреждённую щёку Фролов снова улыбнулся.  

– Отметки на лице убрать было легко. Сейчас и не такое делают. Но я сам попросил их оставить.  

– Зачем?  

– Чтобы не забывать, то, что я видел.  

– А рука?  

– Тут без надежды. Говорят у меня повреждены какие-то нервы и современные протезы к ним подключить не удастся. Уговаривают удалить всю руку по плечо, но я не соглашаюсь, пока.  

Нервно взъерошив седые волосы на голове, старик крепко сжал губы.  

– Оперативный отдел «ИПИС»?  

– Да, пошёл по вашим стопам. Вы же всегда были для нас легендой.  

– И где тебя так?  

– Лицо и спина это при Верденах, Первая мировая. А рука – взятие Праги, Вторая.  

Некоторое время мужчины молчали, а затем Александр Петрович положил руку на плечо собеседнику.  

– Извини меня Алексей.  

– За что?  

– За то, что дал вам неверные ориентиры, повёл вас за собой, искалечил ваши жизни. Я знаю таких много.  

Словно пружина Фролов вскочил на ноги и замер перед сгорбившемся учителем.  

– Да вы о чём вообще?! Вы …, вы … для нас были и будете примером во всём. Шрамы, рука это всё ерунда. Нас в оперативном отделе таких несколько десятков. Изучение истории не по свиткам, остаткам черепков и настенным надписям, дело опасное. Все знали, на что идут. Быть в центре событий важно. Только так человечество сможет понять, что двигало тогда людьми, будь это переворот, революция или война. А понять, значит предотвратить будущие ошибки. Наши ошибки! И потери, которые будут неизбежны, если мы не справимся. Все помнят, чему вы нас учили.  

– Но какой ценой?  

– Кто-то же должен.  

Присев на корточки перед Александром Петровичем Фролов хотел по-сыновьи обнять старика, но не решился. Даже находясь рядом с этим великим человеком, он испытывал восторг. Да и не похож был он на раздавленного виной и раскаянием.  

– Мы знаем, что вы сделали.  

Пронзительно зелёные глаза сверкнули на морщинистом лице.  

– Погиб человек.  

Алексей долго смотрел на своего учителя, а затем, указав пальцем на свою культю в рукаве, заправленном за пояс, произнёс:  

– Чтобы спасти много жизней, нужно чем-то пожертвовать. Собой, любимым человеком, товарищем, свободой, но пожертвовать. По-другому никак. Так было и будет. Мы видевшие войну, хорошо понимаем это, а шишки наверху и девяносто процентов обывателей, вряд ли. Да и ладно, сами справимся. Только посмотревшие в глаза смерти, по-настоящему хотят её победить.  

Фролов хотел ещё что-то сказать, но промолчал, унимая эмоции.  

– Что там слышно насчёт трибунала?  

– Именно из-за этого я и пришёл. Трибунала не будет.  

– Почему?  

– Вы спасли почти миллиард жизней, пусть и не в нашем мире. Вы герой. Вас просто посадят под домашний арест, поселив подальше от журналистов. Решение уже принято.  

Взглянув на свои морщинистые руки, Александр Петрович медленно, произнёс:  

– Герой? Нет, я не герой. Я просто упрямый дед, который возомнил о себе слишком много. Но по-другому я просто не мог Лёша.  

Фролов готов был поклясться, что слышал в тоне учителя нотки разочарования. Уже выйдя в коридор, он остановился у порога.  

– Знаете Александр Петрович, я бы отдал очень многое только ради того, чтобы жить в той … стране. Стране обязанной своим величием простому пенсионеру.  

Дверь с шипением закрылась, и старик остался в камере один. Странно, но посетитель будто разделил с ним ответственность за содеянное. Думать так было малодушно и низко, но ноющая боль в груди будто бы отступила.