Торчьё Part шестой. Блазн.

БЛАЗН или блазнь (церк.) — соблазн, соблазнительные слова, поступки. Блазнить кого, чем, соблазнять, искушать, смущать, совращать, наводить на грех.

Глава 26

Дверная пружина-доводчик состоит из трёх основных деталей: туго скрученной пружины и двух держателей, к которым пружина крепится с двух сторон. Пружина соединяет саму дверь и дверной косяк.

Дверная пружина-доводчик выполняет важную функцию и ранее была повсеместна на дверях подъездов до тех пор, пока большинство из них не оказались заменены менее уродливыми и более надёжными металлическими кодовыми дверьми или дверьми с домофоном.

Наличие дверной пружины-доводчика не позволяет двери оставаться открытой. Дверь с хорошей пружиной-доводчиком не позволит порыву ветра распахнуть её, а также закроет дверь за людьми, у которых заняты руки и за людьми, рождёнными в лифте.

Дверная пружина-доводчик выполняет полезную функцию. И ещё одну полезную функцию она выполняла теперь исключительно для нас.

Я смотрел на фотографию пружины, которую минуту назад отправил мне виртуальный барыга. В описании было сказано, что дверь находится в парадной прямо после кодовой.

Хуй знает, почему дверь эту не демонтировали при монтаже металлической, ведь она представляла собой теперь ненужную преграду на пути к лестнице; да к тому же издавала, вероятно, до ужаса бесячий скрип.

Хуй знает, почему её не демонтировали. Возможно, потому что всем похуй. А, возможно, она по-прежнему ждала нас там, чтобы отдать один грамм убойной (по отзывам) марихуаны.

По пути Диана спрашивает, может ли ей стать плохо в процессе курения или после. Я стараюсь отвечать расплывчато, успокаиваю её, а сам трясусь, как сраный зяблик.

Фактически – это мой первый раз.

Когда мы с Сэмом брали клады в подъезде – это были большие подъезды с десятками квартир. Даже, если это были старые хрущёвки – у нас был выбор, кому позвонить.

Если нам отказывал один – мы звонили другому. Могли дождаться, пока кто-то будет возвращаться домой и шмыгнуть за ним. В конце концов, мы делали это в обед или вечером, когда люди ещё могли ответить на звонок домофона.

Знаете, сколько квартир было в том сраном падике, куда нам предстояло попасть? Семь.

Ёбаное счастливое число Бога. Семь сраных квартир. В одиннадцать часов вечера. В ёбаную среду.

Оплаченная позиция однозначно была не лучшей из тех, что мне встречались. Но и не худшей – ведь мы были не в лесу.

Я был готов поспорить на заныканный там стафф, что в этом подъезде живут одни бабки. Мазафака, первая квартира задала нужный настрой.

Дрожащий голос бабки поинтересовался, кто мы.

— Простите, — говорю, — я ваш сосед с седьмой квартиры (всегда называл квартиру, максимально дальнюю от той, в которую звонил, полагаясь на то, что они с жильцом никогда не пересекались), пошёл за сигаретами и забыл ключи от домофона. Не могли бы вы…

— Какой квартиры?

— Седьмой.

— Какой сосед?

Вот же старая сука. Ещё этот её дрожащий голос, будто она на одноколёсном велосипеде и отчаянно пытается сохранять равновесие.

— Ваш сосед. Я из седьмой квартиры.

— Не знаю никакого соседа, вы ошиблись.

Так. Ладно. Ладно. Я засучил рукава.

В конце концов, прозванивать первый этаж всегда рискованно, потому как нажавший на кнопку домофона жилец может выглянуть посмотреть, кого он там впустил.

Надо сразу третью.

Не отвечает.

Четвертая?

Мимо.

Пятая.

Гудки. Гудки. Блять, ну конечно! Сраная бабка, снова сраная бабка!

— Здравствуйте, я ваш сосед со второй квартиры, не могли бы вы открыть дверь, я забыл ключи дома.

— Вторая квартира?

— Да, со второй.

— От Анны?

— Чт… Да, — ну, если уж пиздеть, то до победного.

— А какой вы сосед, у неё и нет соседей.

Блять, что???

— Я снимаю у неё комнату. Только вчера заехал и… Короче, не знаю, она не отвечает на звонок, возможно, уже спит.

— Простите, я вас не знаю.

Бросила трубку.

Сука. Вот же старая сука. Простите, простите за подобное отношение к пожилым людям, но в тот момент: больше, чем эту малышку за своей спиной и шмали за железной дверью, я хотел в руки сраную базуку!

Оборачиваюсь на Диану. Она, смущённо поджав губы, пожимает плечами.

— Попробуешь? — спрашиваю.

— Я?

— Да, сестра. Тут, походу, одни бабки. Тебе они, возможно, поверят. Девочки – принцессы, мальчики – наркоманы.

Малышка нехотя соглашается и сыпется на первых же фразах. Не, в это невозможно поверить, она безнадёжна.

Конечно, третья бабка также динамит нас и после ещё пары звонков мы понимаем, что это не выгорит.

Гугл выдаёт пару универсальных кодов от домофона марки Visit. 6767, 2222, 1518, 65465456415632 4564 3652 СУКА, СУКА, СУКА, СУКА!!!!

Я стараюсь не подавать вида, но я, БЛЯТЬ, В БЕШЕНСТВЕ! Когда все коды перепробованы, понимаю, что мы в полной жопе.

Ну, думаю, стаффа нам не видать, не видать накурки и секса мне не видать. Хоть я и не планировал приставать к ней, но всё равно обидно.

Может, мне обломился бы лёгкий петтинг, пара поцелуев. А теперь только дрочка на трезвую голову и лёгкий сон с перерывами.

Наконец, мы решаем посидеть на лавочке недалеко от подъезда. В конце концов, вероятность, что кто-то придёт всё же есть.

Блин, должна быть. Выражаясь словами классика: говорят, даже палка стреляет раз в год.

Понимаю, что выглядим мы сейчас палевно, но сдаваться я не собираюсь, чего нельзя сказать о Диане.

Малышка предлагает попробовать в другой раз, но я уговариваю её остаться ещё на двадцать минут.

У Вселенной есть двадцать сраных минут. И уже на пятой – к подъезду подходит парень. Отлично, молодой пацан. Я привстаю с лавочки и, сам того не осознавая, следую за ним почти впритык.

Он останавливается у двери, но не открывает! Мудак не открывает дверь, какого хрена ты творишь, мудак? Мудак, мудак, блять, мудак, открой дверь, мудак!

Я прохожу мимо него, оглядываюсь на Диану. Боже, наверное, она просто в ахуе сейчас. А, ведь, всё могло так хорошо получиться.

Кладмен мудак, кладмен главный мудак в этой ситуации. И сейчас, наверное, трахается. Накуренный трахается – по-любому.

Останавливаюсь в пяти метрах от пацана, чтоб успеть добежать, если он всё же откроет дверь. Но тот кому-то звонит, просит впустить его и получает такой же отказ.

А, ясно, блять! Рыбак рыбака…

Палево. Какое же это палево.

Мы палимся, и мне становится не по себе.

Я решаюсь попросить помощи у Сэма.

Пишу ВК. Прошу его, мужик, мол, выручай, код от Visit, ни один из известных не помогает.

Должен же быть выход, ну, должен же быть?!

Пацан уходит. Торчок. Может, ты даже наш клад взять собирался, а? Пошёл в жопу. Мудак. Мудак, блять, уходи и не мешай нам делать грязь.

У меня остаётся десять минут от обещанных двадцати, когда Сэм отвечает. Смотрю на ответ.

Зажать звёздочку и нажимать единицы, пока дверь не откроется.

Чё? Бред, блин. Наверняка, он обдолбанный сейчас.

Подхожу к двери и, будучи абсолютно, блять, уверенным в том, что это не выгорит… открываю долбаную дверь. *1111111……..

Сэм. Мать твою, твою мать, сукин ты сын, убивший деда (НЕ ВСПОМИНАЙ), сукин сын, скуривавший по меньшей мере треть моего гашла – я тебя просто обожаю, нет, я тебя ЛЮБЛЮ.

Так и пишу ему: «люблю, солнышко».

Лучший пацан в мире.

Эта мелодия открывающейся двери заставляет чувствовать напряжение в штанах. Теперь кажется, что дело за малым.

Диана вприпрыжку забегает в подъезд, я – следом за ней. Осторожно закрываю дверь, пялясь на её задницу так, будто уже имею на неё право этим вечером.

Я же крут.

Скрип открываемой двери (той двери, ага) заставляет нас обоих поморщиться. Прошу её посветить фонариком. В полутьме открываю дверь до упора и прошу Диану придержать её.

Пружина. Как он, вообще, додумался сунуть клад в сраную пружину-доводчик? Как, вообще, поместил его туда?

Да, клад определённо там, вижу его (злобный смех).

Мои замёрзшие пальцы дрючат эту пружину. Так. Спокойно.

Ты, ведь, уже на месте. Ничего страшного больше не случится, тебе лишь нужно приложить силы и старания, чтобы достать ёбаную траву из ёбаной пружины, ЁБАНОГО, БЛЯТЬ, ДОВОДЧИКА!!!

— Есть что-то длинное? — спрашиваю у Дианы, а та после недолгих поисков в клатче достаёт пилку для ногтей. — Идеально, сестра.

Растягиваю пружину и медленно, по миллиметру приближаю клад к выходу. Так. Так, давай, малыш. Мисс Травка, я же до тебя доберусь, доберусь до тебя, сучка.

Ну.

Ну, давай-давай, сука ты, да-да-да-да, давай, ДА!

Стафф вылетает из пружины, и Диана светит себе под ноги. На секунду я в страхе думаю, что он закатился в какой-то тёмный угол с порталом в другое измерение.

Но нет. Тут он. У правой ножки Дианы.

Глава 27

Преимущество клада было в том, что находился он менее, чем в километре от моего дома. Восемьсот шестьдесят четыре, мать его, метра, если бы точнее.

И по моим предварительным подсчётам в течение двадцати следующих минут мы уже должны были быть накурены и смеяться во всё горло.

Но, как показывает практика, в подобных делах предварительные подсчёты годятся лишь для того, чтобы запихнуть их себе в жопу.

Короче, не прошли мы и трёхсот метров от злосчастного подъезда, как боковым зрением я увидел тачку с синими полосами.

И это были нихуя не стритрейсеры.

Я тихо прошептал: «бляха-муха».

Диана вопросительно посмотрела на меня, а я теперь выпученными глазами смотрел на то, как полицейская тачка заезжает на тротуар, останавливается и из неё выходят два амбала – чёрные, как смерть, а вместо кос – палки на плечах.

Обычно в такие шокирующие моменты всё происходит быстрее, чем первый трах – вот и этот случай не стал исключением.

Копы вышли и обращались к нам.

Говорят, типа, «молодые люди, можно вас?» или ещё какую-то формальную херь – я толком не расслышал, потому как тем временем уже лезу в карман за паспортом (бля, ну явно же они не сигарету стрельнуть остановились).

Боковым зрением вижу, как Диана прежним шагом идёт дальше.

Малышка, что ты творишь? С этими ребятами так нельзя.

Представляю, как охренела она в тот момент, если учесть, что у меня-то штаны явно были на мокром месте.

Короче, один коп берёт мой паспорт, а другой – догоняет малышку. Молюсь, чтобы она не попыталась бежать на нервяках – тогда нам точно пиздец.

Говорю: «Эта моя девочка, вы её простите, мы немного повздорили, она… ну…»

Коп приводит Диану к машине, изучает её паспорт.

Мой коп спрашивает, с какой целью я нахожусь тут. Мать твою ебать собрался, тебя, вообще, волнует? Мы, что, блин, с автоматами тут разгуливаем?!

Интересно, насколько быстрой была бы их реакция, услышав они такое. Какова была бы последовательность их действий? Конечно, я так не говорю и надеваю свою самую безобидную шкуру.

— Из церкви возвращаемся, — и испуганно улыбаюсь, стараясь не смотреть им выше груди.

Так, неплохо, малый. Боже, видели бы вылица этих ребят. Это было рискованно – сказать такое. Могут подумать, что я шутник.

Интересно, видели ли они, как мы заходим в подъезд? Или выходим? Или это, вообще, была подстава!!!

— Проводится операция наркоконтроля, предоставьте карманы к досмотру.

Я вижу, как Диана косится на меня.

Мы оба выворачиваем карманы. В моих, как обычно, какие-то фантики, пустая пачка сигарет, полная пачка сигарет, телефон-наушники-бумажник, долбаная крышка от… Кока-Колы (что?) и…

Всё, думаю всё.

— Всё?

— Да, всё, — лишний раз хлопаю себя по карманам.

Вижу, что другой коп разглядывает буклет церкви. Она его с собой носит?

— Что за церковь?

— Там написано, — дрожащим голосом говорит она.

— И… что это? Где ваш храм?

— У нас нет храма, мы… п-протестанты.

И жалобным взглядом она, будто пытается спросить у меня, законно ли быть протестантом в этой стране, а то она раньше с таким не сталкивалась.

Мой коп подходит ближе (эй, я начинаю смущаться) и начинает лезть руками в карманы моей куртки.

Я рефлекторно поднимаю руки, чтобы (чтобы что?), ну, чтобы пресечь это неправомерное действие, но тут наши взгляды встречаются, и он одёргивает мои ослабшие конечности со словами:

— Тих-тих, спокойно.

Если честно, я, блять, более чем понимал, что это незаконно. И понимал, что таким образом он может подбросить мне что-то (ЭТИ ПРОКЛЯТЫЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ, ОСТАНАВЛИВАЮЩИЕ НЕВИНОВНЫХ ГОРОЖАН!).

Однозначно, я был осведомлён о своих правах и смотрел все эти разъясняющие видео политических блоггеров о том, как вести себя при обыске.

Но, мазафака, ни в чём я не был так уверен, как в том, что сейчас лучше не рыпаться. Короче, этот коп начинает натурально шмонать меня, другой – шмонает Диану (а пя зяконю абискивать женщну мёжет тёлькя женщна-пялицейский, ага).

Короче, эта мучительная процедура длится в районе двух минут, и я просто без остановки прошу бога не сажать меня в тюрьму.

И молюсь, конечно, (спойлер) чтобы копы не додумались с фонариком осмотреть асфальт вокруг нас.

Наконец, они отходят, и мой коп благодарит нас за оказанное сотрудничество. Оба они садятся в свой зловещий грузовичок Джипперса Крипперса, разворачиваются и едут дальше.

В первые секунды после этого я принимаюсь осматривать асфальт, подумываю включить фонарик, но затем здравый смысл одёргивает меня, называет долбоёбом, и мы с Дианой идём вперёд.

— Я сейчас в обморок упаду, — говорит она.

— Не надо, сестра. Я сейчас не в том состоянии, чтобы кого-то нести.

— Где ты её спрятал?

— В кулаке, блин.

— Чего?

— Я выбросил это дерьмо и сейчас оно лежит где-то там. Теперь мы сделаем кружок, вернёмся на то же место и заберём его. Будем надеяться, что нас не опередит какой-нибудь грустный чувак.

Диана молчит. Ну, конечно, это неплохая встряска для ангельской девочки.

Сестра, что бы сказал на такое Иисус?

Стоит отметить, конечно, что сотрудники полиции сработали на высоте. Дубинку в жопу не засунули, мефедрон не подбросили, даже не ударили ни разу.

Вот это называется – реформа внутренних органов! Лучшие из лучших. Надеюсь, ещё и достаточно тупые, чтобы не додуматься вернуться.

Короче, в полной тишине (иногда слова не нужны) мы делаем круг и возвращаемся на прежнее место.

К тому времени я прихожу к выводу, что, возможно, полицию вызвала одна из бабок, которых мы вероломно пытались наебать.

Фонарик включать я всё же не решаюсь, а потому – надеюсь на своё орлиное зрение с минус двумя диоптриями.

— Как он выглядит? — шёпотом спрашивает Диана.

— Ну как тебе сказать? Чёрная такая херня. На чёрном… блин… асфальте. Вот.

Почему-то я даже не успел испугаться. Мисс Трава лежала у левой, блин, ноги Дианы.

Ловко подхватываю дерьмо с земли, и с чувством собственного великолепия мы продолжаем наш путь с прежней скоростью.

— Не против, если я приобниму тебя? — спрашиваю её.

Она не знает, что ответить, но я поясняю:

— Ничего такого. Просто мне кажется, что сладких парочек не трогают. А мы шли поодаль, они, возможно, подумали, что мы дружки-торчки. Мы можем этого не делать, просто…

— Хорошо, обними.

Остаток пути я ощущаю эрекцию вперемешку с мутящим чувством в животе (не столько от влюблённости…).

И невольно – совсем невольно – мысленно проговариваю, кичась, выпячивая грудь, как гусак: наебнули мусоров; наебнули. мусоров. наебнули…

Глава 28

Оказавшись дома, я готов растечься по полу от расслабления.

Как выяснилось, в расчётах я проебался на какой-то десяток минут.

Насыпав себе изрядную горку (изголодался, малыш) я вдыхаю всё за один заход и ловлю на себе изумлённый взгляд Дианы.

— Так делать не обязательно. Можно вдыхать по чуть-чуть.

— Ладно. Ладно, я поняла, — она принимает бонг из моих рук.

И я понимаю, что малышка ни хера не поняла, как им пользоваться.

— Короче, когда я буду говорить – ДЫШИ, ты будешь вдыхать, ладно? Если будет нужно выдохнуть, просто прикрой трубку бонга ладонью и выдохни, идёт?

Диана кивает. Я держу бонг, зажимаю отверстие пальцем, подношу трубку к её губам, другой рукой чиркаю барабан зажигалки, подаю команду…

И в первую же секунду Диана разрывается одним из самых жутких и массивных приступов кашля, какие мне только доводилось видеть.

Под конец – улыбка даже сползает с моего лица, потому как я решил, что она подыхает.

Знаете, все эти тезисы о том, что ещё не зафиксирован ни один случай смертельной передозировки марихуаной – полная херня, когда ты видишь, как малышка на твоих глазах испускает дух подобно столетней бабке.

— Ну? — спрашиваю я, когда она останавливается, глядя на меня выпученными глазами.

— Давай ещё.

Второй вдох дался проще. Но она всё равно кашляла.

Наконец, я решил предупредить её, что, если она продолжит кашлять – ей может стать плохо. Предложил сделать перерыв, но та оказалась не промах и решила завершить начатое.

Короче, в шесть заходов ей всё же удалось осилить те кропали, которые я насыпал. Я закурил сигарету. Предложил ей, но она отказалась.

— На самом деле такое со мной впервые.

— М? — она подняла на меня красные непонимающие глаза.

— Копы. Я впервые имел с ними дело. И был напуган не меньше твоего. Это ужасно, они… не имели право обыскивать тебя. Да и меня, блин, тоже. Какого, вообще, хрена. Ты сильно испугалась?

— М? — она опускает свои красные непонимающие глаза.

— Эй, ты нормально?

— Что?

— Фак, я спросил, всё ли нормально? Не пугай меня.

— Я не понимаю, что ты говоришь. Что?

— ТЫ, — показываю на неё пальцем. — Нормально? Обстановка как? Т-В-О-Ё С-О-С-Т-О-Я-Н-И-Е.

— Я не знаю. Ничего не чувствую.

— Ну, это лучше, чем плохо, — бормочу себе под нос. — Давай поговорим. Расскажи о себе. Давно ты верующая?

Мудак, ты забыл, что её отец – пастор?

Диана, вдруг, встаёт и, едва удерживая равновесие, идёт в коридор, говоря о том, что ей, типа, надо уходить и она задержалась, хотя мы сидим тут пять сраных минут.

Мы накуренные в гавно, а она выдает мне такую песню – писец, блин.

Я, конечно, останавливаю её, поясняю, что всё нормально, никуда ехать ей не нужно, а она смотрит на меня этими своими пустыми глазами.

В конце концов, усаживаю её обратно за стол, ставлю перед ней стакан воды.

Нереально мощная трава, нереально, блять. Особенно, если учесть, что нормальной зелени я не курил примерно… сколько? Пол сраных года. Даже у меня, блин, второй глаз открывается.

ЧТО? Второй глаз. Второй глаз, пиздец, какой ещё второй раз, у тебя же они и так открыты! Третий глаз, ты хотел сказать ТРЕТИЙ! ВТОРОЙ! АЗПЗАХХ!!!

— Мне кажется что-то не так.

Она начинает осматриваться. Ничего, пусть привыкнет к обстановке. Возможно, не стоило сразу накуривать её. Блин, реально не стоило.

— Ты живёшь здесь один?

Малышка старается не смотреть на меня, будто сидит на допросе в полиции. Разглядывает обстановку, но не думаю, что в её голове сейчас есть какие-то мысли.

Я загоняюсь насчёт легкого беспорядка. Да, это лёгкий, по сравнению с тем, что тут творится в дни без посещений.

— Не. С моим другом.

— Спите на одной кровати?

— Ну… кому-то это может казаться странным, не спорю.

Она усмехается. Хоть какая-то искра жизни в этом мёртвом теле.

— Мне кажется, я покурила слишком много и… боюсь уснуть.

— Если ты уснёшь – я могу лечь на полу. Всё нормально, Аким, тот парень, сегодня в ночную смену. Он… ну, придёт часам к семи, — я пытаюсь заглянуть в её в глаза, но она упорно прячет их; наконец, спустя несколько зрительных выстрелов это мне удаётся. — Тебе просто нужно расслабиться. Первый раз всегда бывает странным.

— Не знаю, зачем я пошла на это.

— Всё в порядке, это не опасно. Тебе лишь нужно расслабиться. Если не расслабишься – будет тревожно ещё часов пять. А потом на всю жизнь останутся дерьмовые воспоминания об этом. Слушай, ты чувствуешь это? Внутри тебя какая-то странная энергия. Ты можешь направить её в положительное русло и пообщаться с неплохим парнем, от души посмеяться, шаришь? А можешь просидеть в напрягах тут полночи и потом стыдиться своей паники. Ты не понимаешь, что происходит с тобой – это нормально. Твой мозг никогда не испытывал такого и сейчас привыкает к новому состоянию, притирается к этой магической дымке в голове, — наконец, я (слишком беспардонно) кладу руку на её руку (она не одёргивает). — Тебе не нужно бояться меня, правда. — Убираю руку. — Прости за это. Я просто расслаблен и… Люблю курить. В таком состоянии чувствую себя счастливым. Может, это неправильно. Конечно, неправильно, — я закуриваю вторую сигарету. — Конечно, неправильно, искать утешение в уходе от реальности. Тебе ли не знать об этом. Наркота, алкоголь, травка… Библия штырит лучше всех, — одёргиваю себя. — Плохо сказал, прости.

— Нормально сказал, — она слабо улыбается.

— Я на самом деле очень не хочу, чтобы ты напрягалась сейчас. Что я за человек такой тогда? Привёл девушку к себе домой и буду смотреть на то, как она ждёт своей смерти.

Она усмехается. Затем обнимает себя за талию.

— Немного побаиваюсь.

— Меня?

— Немного. Вообще-то, нормально так побаиваюсь. Не знаю, что делать – я даже ходить теперь не могу.

— Я… Не знаю, что сказать. Дать тебе нож?

Малышка снова смеётся. Я, мать его, делаю успехи.

— Не думаю, что смогу удержать его сейчас. Чувствую себя беспомощной.

— Тебе лишь нужно понять, что я не воспользуюсь тобой. Не знаю, как убедить тебя, но это правда, — наши взгляды порой соприкасались и красные полосы капилляров, опутывающие наши глаза, казалось, тянулись навстречу друг другу. — Всё, чего я хотел сегодня – это провести с тобой время. Ничего такого. Я поклялся, что больше не буду ходить за этим дерьмом. Не буду шляться по подъездам, копать ямы, шататься по двору с фонариком. Прошло чуть меньше двух недель, и вот я сделал это снова. Ради тебя. Но, так или иначе, как это может оправдать меня? Что я за человек такой? Что скажет про меня Бог? Я пообещал ему, что больше никогда не буду заниматься таким. Стоял перед этими копами и… Знаешь, я безумно боялся за тебя, но и за себя тоже нехило пересрал, чего греха таить.

— Ты, вроде, просил не загоняться.

Она вновь улыбается. Смущённо прикрывает лицо руками. Она красивая. По накуре ещё красивей.

Некоторые лица могут показаться тебе просто отвратительными по накуре, а эта мордашка – наоборот.

Я бы трахнул её прямо сейчас.

Стараюсь не думать о таком, но понимаю, что отдал бы один из пальцев на ноге, чтобы затащить её в постель сейчас.

— Прости. Бля-я-ин, это же я попросила тебя. Теперь я чувствую вину.

— Я ценю это, — неуклюже встаю и иду к раковине, справа от которой стоит графин с водой; наливаю стакан и ставлю перед ней.

Она делает несколько глотков и затем, тяжело дыша, едва не роняя, ставит стакан на мой любимый обеденный столик.

— Я даже никому не сказала, где буду сегодня. Папе сказала, что буду у Оли. Но ей я не доверяю ещё больше. Она может разболтать. Я, конечно, попросила её и всё такое, но она может, она может прямо сейчас говорить с ним и сливать меня. Пошла в ночь куда-то с каким-то пацаном. Она такая правильная, я бы ей голову молотком пробила.

Да, малышка, в этом желании мы с тобой сходимся.

— Да и вообще… — продолжает она после недолгого тупняка, — хз, зачем мне это. Я никогда не курила траву, но… Просто подумала после пары твоих шуток, что ты, возможно, разбираешься в этом. Просто взяла сама себя на понт.

Я задумчиво киваю.

— В этом нет ничего такого. В конце концов… В Библии же ничего не сказано про травку?

— Блять, — она смеётся, малышка смеётся этим накуренным голосом. — Да, я и забыла.

— Не хочешь лечь?

— Не.

— Точно?

— Не, серьёзно. Мне и так норм.

— Не обманывай меня, сестра, я знаю, что ты чувствуешь сейчас. Тебе хочется лечь, ну? Я ошибаюсь?

Она долго думает над ответом. Настолько долго, что я уже забываю, о чём мы говорили.

— Просто… боюсь уснуть.

— Почему?

— Просто боюсь.

— Да ладно, сейчас половина двенадцатого. Тебя отпустит ближе к утру, часа в четыре. В таком состоянии я тебя не отпущу – это точно. Тебя спалить на раз-два. Хочешь к тем ребятам, которые нас тормознули? Они, наверное, ещё шныряют по городу в поисках таких девчонок.

Я звучу, как маньяк, который усыпляет внимание жертвы.

Не, брось, ты хороший мальчик. И ей нечего бояться, ты… не кошмарь сам себя, ага?

— Эта дура Оля, — говорю я. — Бесит меня очень сильно. Зубрилка она…

— Зубрилка, да, — подхватывает Диана. — Зубрилка долбаная, зубрилка – такое слово правильное. Зубрилка. Зуб… рил… ка. Рилка-зубрилка.

— Не знаю, как ты с ней общаешься?

— Ну… с детства. Типа… это, как родители.

— Не выбирала.

— Ага, не выбирала, — она становится грустней. — Не выбирала я ничего в своей жизни. Только синий или зелёный. Даже не платье, а просто цвет. Цвет, блин.

Пожимаю плечами.

— Ну, такое дерьмо. Иногда лучше не выбирать. Потому что объебёшься по любому.

А что, на хрен, ты выбирал-то, солнышко? Гаш или зелень. Загоны или смех. Дерьмовая работа или ещё более дерьмовая работа. Вылететь из универа или вылететь из универа через полгода.

Ты такой же дурак, как и она. Мы все такие дураки. И ни хрена не выбираем. Просто кто-то понимает это. А кто-то с чувством хозяина положения выбирает цвет ёбаного платья.

Глава 29

Славная девочка, с которой можно обсуждать всё, что-угодно. Давно я такой не встречал. Через сорок минут от былого напряжения не остаётся и следа.

Она смеётся. Я шучу, она смеётся.

Я молчу, она смеётся.

Её пробивает на болтовню, я внимательно слушаю. Она задумывается, я молчу вместе с ней.

Я палюсь перед ней. Хотел показаться ей максимально праведным засранцем, но теперь понимаю, что ни черта не вышло.

Я накурен в гавно, матерюсь и рассказываю про свои обдолбы. Базарю про эволюцию, панспермию, книгу «Код да Винчи» и прочее антихристианское дерьмо.

Курю ещё немного (блять, ну не прям немного; чуть больше, чем немного) и спрашиваю у неё.

— Не, — говорит она, косясь на бонг, как солдат SWAT – на рассыпанный по столу кокос.

— Да ладно, тебя почти отпустило. Чувствуешь, как мозг становится трезвым?

— Думаю, так и оставить.

Не хочу больше уламывать её. И так нормально для одного вечера.

Вдыхаю. Выдыхаю. Кашляю. Убираю бонг. Малышка не выдерживает в последнюю секунду.

— Можно, да?

Улыбаюсь по-люциферски.

Мы снова накурены в гавно. Теперь она в большей степени задумчива.

Всё ОК? — спрашиваю.

— Боюсь, что папа узнает.

— Просто не говори ему.

— Ну, вообще, — она берёт сигарету из пачки на столе, закуривает, кашляет и сдавленным голосом продолжает. — Вообще, блин, не круто для меня.

— Просто загоняешься.

— Нет. Не охота разочаровать его. Как я потом буду ему в глаза смотреть.

— Просто скажи, что была с Олей. Научись врать, если не умеешь. Нужно уметь врать, понимаешь? А родакам врать – это благое дело. Прожить жизнь за них – это неблагодарное дерьмо по отношению к себе. А рассказывать им всё о своей жизни – неблагодарное дерьмо по отношению к ним. Поэтому приходится врать. Зачастую ты просто не рассказываешь большую часть из того, что с тобой происходит – это даже не враньё. Да и потом, блин… Думаешь, наши старики в молодости корпели над Библией?

Диана кивает.

— Мой отец – да. Он повёрнут на этой теме. Родители воспитывали его так, как он сейчас пытается воспитывать меня. Он знает Библию, как адвокат – УК. Он просто шарит в ней, ты его даже не подъебёшь с этим своим атеизмом.

— Я и с тобой не планировал обсуждать такое, просто… как-то само вышло.

Она тушит недокуренную сигарету и наклоняется ко мне.

— Зачем ты пришёл к нам?

Малышка звучит угрожающе. Блин, неужели я обидел её?

Искра, не уходи от нас, ну.

— Ну… — вопрос, конечно, на миллион или больше. — У вас очень навязчивая рекламная компания. А у меня проблемы с самоопределением.

— Я, знаешь… — она на несколько секунд прикрывает глаза рукой и шумно выдыхает. — Я просто… Думаешь, я не понимаю, что вся эта тема с Богом порой звучит не очень убедительно? Типа, ты завёл тему про космос и эволюцию и всё такое, а я ничего не могла сказать, потому что… бля-я-яин, не знаю, просто не знаю. Скорее всего, мы произошло от мартышек или от кого там. Скорее всего, бога нет. Я просто делаю это и всё. Молюсь каждый день перед сном. Читаю одну главу Библии перед сном. Хожу на воскресные собрания. И по понедельникам – тоже. Делаю эти бутерброды. Конченые бутерброды для новообращённых. Делаю это просто потому, что живу так. Вот и всё. Мой отец чокнутый на Библии. Такой он сделал и меня. Теперь я понимаю это. А раньше верила. Конечно, верила, верила ещё как. Боялась заснуть, не прочитав молитву перед сном. Думала, что, если умру ночью – попаду в ад, и там тысячи чертей будут варить меня в котле. Вот так и думала. У детей фантазия богатая, знаешь ли.

— Жёстко.

— У кого-то жизнь ещё жёстче. Папа говорит, что всё познаётся в сравнении.

Мы курим одну сигарету за другой. Переводим тему каждую пару минут. По накуре тяжело слушать кого-то; тебе хочется говорить и говорить, изрыгая псевдо-гениальное дерьмо.

Но я стараюсь слушать её. Когда-то мой папа говорил, что женщину нужно слушать. Это пиздец как сложно с такой горячей девочкой.

Я должен воспринимать её, как человека. Стоило подрочить сегодня, чтобы снять растущее теперь напряжение.

На часах два.

Остаётся четыре сигареты.

Нам не помешало бы сходить в магазин, а потом добить шмаль. Но я тупой торч, а потому – предлагаю покурить, а потом хуй знает, что делать будем.

Малышке уже похеру. Её полуприкрытые глаза следят за бонгом.

Я курю первый.

Забиваю ей.

— Ты кашляешь специально? — спрашивает она.

Наклоняю голову к приподнятому плечу.

— Ну… однажды человек, с которым я курил в первый раз, сказал, что так сильнее прёт. Возможно, наврал. Но я делал так всегда, поэтому даже не знаю, работает это или нет.

Она вдыхает, как королева.

Намеренно кашляет, выдыхая столб дыма. При таком глубоком затяге не советовал бы я ей, конечно, этого делать.

Теперь она и сама, похоже, об этом жалеет. Разрез её глаз становится ещё уже.

— Хочу прилечь.

— Я тоже.

Но если бы она сказала, что хочет пробежаться – вы знаете мой ответ.

Короче, лежим мы с малышкой на кровати, глядя друг другу в глаза, и постепенно уходим в царство Морфея.

Мы обессилели и потому нам западло даже шевелить губами. Диана говорит что-то вроде:

— Ме хааршо (Мне хорошо)

— Йа… ад (Я рад)

Тот дед, которого мы убили, НЕТ, ТЫ ПОДОЖДИ, тот старик, которого мы убили.

— Нуна быо раслаиться, как ты и гаваил (Нужно было расслабиться, как ты и говорил) Сеяс мне очень харащо (Сейчас мне очень хорошо)

Наши колени соприкасаются, и я ощущаю стояк.

Малыш, ну не сейчас, ну. Ты же знаешь, что ничего не выйдет.

Он просто не понимает, что я не в состоянии теперь даже ширинку расстегнуть.

— Очень хаащо. Очень хаащо, да. (Очень хорошо. Очень хорошо, да)

— Куто. (Круто)

Ты даже не запомнил его имя. Того старика. Помнишь, как его звали? Ты – преступник и эта девушка, возможно, НЕТ, ТЫ ПОДОЖДИ, ПОСЛУШАЙ, та девушка, возможно, тяжело переживала его смерть.

Может и нет, но не стоит ли тебе попробовать рассказать ей об этом.

В конце концов, ты не можешь вечно держать это в себе. Ведь, это случилось и это ужасно.

Теперь я понимаю это дерьмо из Достоевского. Это и в самом деле угнетает с каждым днём все сильнее. Иногда кажется, что ничего не случилось, а когда тебе хорошо, ты вспоминаешь тело того деда в сугробе и понимаешь, что ни хера не хорошо.

— Стока мисей (Столько мыслей)— говорит Диана.

—У мя тож. О чём ти думаш (У меня тоже. О чём ты думаешь?)

— Ню… По папу, по маму. Хезе. В бащке бадак какой-та, но пикольно. (Ну… Про папу, про маму. Хз. В башке — а, бля, да вы и так уже понимаете; языковой барьер – нахуй). А ти а тём?

— По тея.

— А тё по меня?

— По то що ти касива.

— Тё павда?

— Угу.

— Пикольно. Я тя не визу поти.

Её глаза почти закрыты, лишь веки едва заметно подёргиваются.

— Мона тя поцевать?

Пытаюсь рассмотреть что-то в этом разрезе глаз не шире волоска. После долгой паузы она отвечает.

— Ну тють.

— Тють-тють.

Я с трудом приподнимаю голову от кровати и приближаюсь к ней. Касаюсь губами её губ. Отстраняюсь.

— Мона есё?

— Ля, ну мона.

Прижимаюсь губами к её губам. Отстраняюсь.

В третий раз я не спрашиваю.

Мы целуемся.

Так лениво перебирая губами.

Не прикасаясь друг к другу руками.

Не прижимаясь друг к другу телами.

Завтра мы проснёмся после обеда. Её лицо будет первое, что я увижу. Мне понравится начало этого дня.

Мы мало чего вспомним, и почти не будем разговаривать. Мне будет казаться, что за время сна мы стали чужими.

Хорошая малышка Диана, на которой я женился бы. Хорошая малышка Диана, с которой я провёл бы остаток жизни, даже продолжая работать на моей нынешней дерьмовой работе.

Даже, если бы мы перебивались с гроша на грош до конца наших дней. Даже, если бы мне пришлось бросить курить, чтобы её подружка не ебала мне мозги по поводу запаха изо рта и от одежды.

И леди Гаш с мисс Амф и мисс Травой – они все стали бы мне неинтересны, если бы эта малышка была со мной.

Хорошая малышка Диана, в которую я, похоже, был теперь окончательно влюблён.

«От проблемы не сбежать, но тебе похуй – это. Ты лишь хочешь подсластить её конфетой. Ты лишь хочешь намутить ещё, тупица; закажи свою радость, как пиццу» — Скриптонит «Колёса»