Пара строк о Сахемхете, глинтвейне и северном сиянии

Рассказ-вставка в Главу 7 «Хранителей библиотеки Древних»

(https://author.today/work/171205)

Из записей Джонатана Брайтона, не вошедших в книгу «Хранители библиотеки Древних»

Я видел снег, я видел разноцветное небо —
я видел чудо из чудес!
Сахемхет Аджари (пер. с др. егип.)

Первый снегопад поверг Сахемхета одновременно в шок и неописуемый восторг. Юноша, забыв обо всем, стоял в легкой демисезонной куртке и ловил ладонями снежинки. Одно дело видеть снег на картинках, другое — вживую, стоять в свете фонарей под пушистыми хлопьями. Аджари, увлекшись, уже не сдерживал эмоций, привлекая к себе внимание прохожих. Пришлось насильно затаскивать его в дом, пока он не замерз и не заболел.

Для древнего египтянина первая зима в Великобритании оказалась слишком прохладной, если не сказать, холодной. В этом были виноваты и его долгая жизнь в жарком климате, и циклон, весь декабрь гулявший около островов. Мое каждое утро начиналось с попытки запихнуть Сахемхета в теплое пальто, но он, отнекиваясь, снова убегал в легкой куртке. Вечером же звучала одна и та же «история» про то, как он замерз за полчаса ходьбы до музея и обратно. За десять лет жизни в Каире под присмотром Стефании юноша перенял от археолога не только хорошие привычки и манеры, но и фантастическую упертость в своих убеждениях. За полгода я так устал от этого упрямца, навязанного Захией, что решил преподать двадцатилетнему мальчишке, годящемуся мне в сыновья, хороший урок, научить прислушиваться к моим просьбам хотя бы в вопросах одежды. А для этого нужно показать ему настоящую зиму на севере Великобритании, и горнолыжный курорт Гленко в Шотландии — самое подходящее место.

Взял подработку в качестве независимого эксперта-оценщика артефактов. Деньги будут, поэтому я смело забронировал бунгало на Рождество и Новый год. Вдобавок уговорил доктора Винтера дать десятидневный отпуск Сахемхету на зимние праздники, хотя это время было самым «жарким» у музейных экскурсоводов. Двадцать третьего декабря, когда Аджари вернулся с работы, протянул ему наши билеты на ночной поезд до Эдинбурга. Сказать, что увидел на лице юноши удивление, замешательство, недоумение и испуг разом, значит — ничего не сказать. У него даже не нашлось слов, чтобы задать вопросы. Пришлось самому коротко излагать планы на предстоящую древнеегипетскую неделю1. Свои чемоданы я тайком упаковал заранее, а молодому человеку хватило и получаса, чтобы закинуть нехитрый гардероб в дорожную сумку.

Я рассчитывал выспаться в поезде, но просидел до утра рядом с Сахемхетом. Лучше б взял билеты на самолет, с которым мой древний египтянин уже познакомился. Но поезд, стучавший колесами, раскачивавшийся и несшийся под сто пятьдесят километров в час изрядно напугал его. Он так и не сомкнул глаз, просто лежал, закутавшись в два одеяла, и смотрел на меня.
— Прости… — прошептал Аджари, когда мы сошли с поезда.
— Это я виноват — не подумал о том, что ты можешь не понимать современный мир, особенно, транспорт во многих странах.
— В Каире и Саккаре мне некогда было знакомиться с техническими достижениями человечества за последние сорок веков. Максимум, телефоны, телевизоры, автомобили и лифты. С тобой узнал еще самолеты. Дай мне время освоиться.
Я улыбнулся, прищурил глаз. В ответ получил тоже улыбку, но застенчивую и скромную.

До Гленко добирались уже на автобусе, где всю дорогу оба сладко спали. Вечерело. Небо было ясное, усыпанное яркими, крупными звездами, что предвещало хороший морозец. Угревшийся за время поездки Сахемхет спокойно вышел на остановку, забрал наши вещи из багажного отделения. Однако, минут через десять, пока шли до глэмпинга, он стал замерзать: его любимая куртка не спасала от холода, хотя, по моим ощущениям было не ниже минус пять. Мне же, напротив, как человеку, выросшему в Шотландии, было очень тепло, если не жарко. Я шел нараспашку, шапку запихал в карман и наслаждался достаточно сухим холодным воздухом.
— Джон, давай вернемся в Лондон, — взмолился египтянин, скидывая сумку на ресепшене.
— Через пару дней. Раньше не получится. Рождество же… Праздник.
— Да, слышал… — вздохнул он, устраиваясь около электрокамина. — Тогда… Хотя бы застегивайся, а то я еще больше замерзаю, глядя на тебя.

Сахемхет так и просидел, согревая озябшие руки, пока я оформлял документы. От катания на лыжах и сноуборде отказался: я был уже стар для такого экстрима, а из молодого человека ни горнолыжника, ни сноубордиста не получилось бы. Да и ехали мы не за этим. Парень на ресепшене с недоумением переводил взгляд с меня на Сахемхета и обратно, не понимая, как можно ехать на горнолыжный курорт и что там делать, если не кататься.

Дорога до бунгало также оказалась испытанием, только теперь я закутал юношу в шарф и заставил надеть перчатки. Даже не поужинав, Аджари забрался в спальный мешок и проспал так до утра.
— С Рождеством, соня, — растолкал с рассветом своего спутника. — Пора вставать, а то без завтрака останемся.
— Закажи сюда, — прошептал он, закутываясь в мешок.
— Не выйдет. Это не гостиница. В главном корпусе шведский стол накрыт. Умывайся и пойдем.
Он неохотно вылез, поежился. Плюс восемнадцать в помещении для него было слишком прохладно даже в водолазке и джинсах.
— Я готов, — обреченно вздохнул египтянин, затягивая резинкой волосы в хвост.
— А рождественские подарки открывать? — остановил молодого человека. Зря что ли тащил целый чемодан вещей… для него. — Распаковывай!
Я знал о цветовых предпочтениях Сахемхета: ему нравился белый и светлый беж, остальных же цветов в одежде юноша старался избегать. Даже серый костюм экскурсовода носил лишь потому, что так обязывал дресс-код музейного работника. Черная демисезонная куртка была единственным исключением — он почему-то считал ее вершиной элегантности, и его не волновало, что она абсолютно не смотрится с бежевыми брюками и ботинками.
Аджари вытаскивал из упаковок вещи, примерял их. Да, белый кашемировый свитер и цвета слоновой кости утепленные джинсы привели его в восторг, как и высокие зимние берцы. Белый пуховик с теплой вязаной шапкой довершили начатое.
— Перчатки не забудь, — напомнил ему.
— Уже, — улыбнулся он.

Покинув бунгало, мы шли по утоптанной дорожке. Сахемхет щурился от светившего в глаза солнца, поднявшегося над горной грядой, счастливо улыбался, словно девять месяцев назад не пережил нападения, устроенного неизвестными на лагерь археологов, и гибели приемной матери. Всеми силами я старался вытянуть парня из паутины воспоминаний, которая так просто не желала его отпускать, хотел показать, что жизнь продолжается: она прекрасна, в ней есть не только горе утраты, но и радость, надежда, любовь… Сегодня я одержал победу, теперь надо удержать завоеванное.

Мы заняли столик с удобными креслами на закрытой террасе, украшенной душистыми елочными ветвями с лентами и игрушками. Пока Сахемхет оценивал местные рождественские блюда, я принес две кружки горячего настоящего глинтвейна.
— А такое с утра пить нормально? — поинтересовался юноша, сделав небольшой глоток.
— Не крепче пива. Или тебе малиновое безалкогольное заказать?
Аджари недовольно фыркнул. У него сложилось странное мнение, будто историки думают о древних египтянах, как заядлых пьяницах, которые безмерно пили и пиво, и вино, и даже детей поили выше перечисленным.
— То, что ты называешь пивом, я даже пробовать не буду, — ответил молодой человек. — От одного запаха воротит. А вот это, — он указал на кружку, — горячо, вкусно и пряно. Я бы не отказался от еще одной…
— Что? — невольно вырвалось у меня.
— Вечером, конечно. Сейчас эту бы допить. А ты про что подумал?
Да, Сахемхет, действительно, был непредсказуем, как гробница Рамсеса Великого. Сколько десятилетий ее копают, а конца коридору все нет и нет.
— Мандарины любишь?
Протянул ему половинку. Он удивленно посмотрел, пожал плечами, но все же взял, отломил дольку, поморщился.
— Финики в сахаре вкуснее… — вздохнул египтянин, неловко смахнул потекшую по щеке слезу.
Ну, нет. Тоску разводить ему не дам, и я быстро перевел тему разговора на более атмосферную.
— Вечером пойдем окрестностями любоваться? Если повезет, млечный путь увидим.
Он кивнул в ответ, сделал еще несколько глотков. Допив глинтвейн, молодой человек откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Не знаю, что было в его мыслях, но, судя по довольному выражению лица, что-то позитивное. А, может, он всего лишь дремал, ибо так просидел больше часа.

До темноты мы гуляли по тропинкам среди редких раскидистых сосен и елей. Несколько раз выходили к началу лыжных и сноубордных трасс. Непонятные «штуковины» привлекали внимание Аджари, но на мое заманчивое предложение покататься он уверенно ответил отказом.
— Почему? Это просто: отталкиваешься палками и едешь прямо по тропинке. Я пойду рядом, — попытался уговорить его.
— Тебя устроит такой ответ? Я боюсь. Это чужое для меня.
Молча согласился с такими доводами. Ссориться из-за пустяков в праздничный день совершенно не хотелось. Но в отместку закидал его снежками, когда остались одни на дорожке. Он смеялся, вытряхивал снег из капюшона и с мальчишеским задором не поленился опрокинуть меня в сугроб. А потом долго и весело хохотал, наблюдая, как я пытаюсь подняться на ноги.

В столовую мы заглянули только ради обеда, а ужин заказали «на вынос».

Стемнело. Под каким-то несущественным предлогом я, в одном свитере, незаметно прихватив маленький термос, покинул бунгало.
В круглосуточном кафе, наполнив емкость свежеприготовленным глинтвейном, я поинтересовался прогнозом погоды на ночь и местонахождением хорошей тропы для прогулки. Небо снова было ясным, но мороз усилился.
— Одевайся и идем! — поторопил Сахемхета, натягивая куртку подзамерзшими руками. — Ночные горы — это фантастика!

Мы прошли больше мили по склону вверх до смотровой площадки. Внизу поблескивал огнями глэмпинг, а здесь было достаточно темно. Тонкий серп растущей луны слабо освещал снег на вершинах и не забивал яркие звезды. Аджари с любопытством всматривался в небо.
— Здесь другие звезды, большие… — произнес он, закончив молчаливое изучение темного купола с разноцветными точками.
— Звезды не меняются, — ответил я. — Это только кажется. Просто, мы на приличной высоте. А еще здесь можно увидеть… — взял паузу, осмотрел горизонт и резко развернул парня на сто восемьдесят градусов. — Вот это!
Небо внезапно полыхнуло зелено-желтыми лентами. Я почувствовал, как Сахемхет задрожал, опустился на колени, что-то заговорил на своем давно исчезнувшем диалекте. В тот момент почувствовал себя полнейшим идиотом: при всей своей увлеченности высокотехнологичной наукой Древних молодой человек по-прежнему оставался древним египтянином, списывающим все необъяснимое на волю богов. В его глазах читался испуг: полосы северного сияния, наверное, напомнили ему змея Апопа, что мечтает поглотить Ра-солнце во время путешествия на ладье по двенадцати часам ночи. Мне нужно было предупредить его…
— Сахемхет! Сахемхет! — поднял его с колен. — Это вспышка на Солнце, долетевшая до Земли. Частицы светятся в верхних слоях атмосферы. Это физика… Астрономия… Ты понимаешь? Природное! Не божественное!
— Да… Я знаю… — прошептал Аджари, не отрывая взгляда от неба, где сияние уже играло розовыми и голубыми оттенками. — Это слишком красиво! Как бы я хотел, чтобы и Птаххетеп это видел.
— Он видит. Твоими глазами.
— Души мертвых живут и радуются, когда о них помнят живые, — он посмотрел вниз и после недолгой паузы продолжил фразой, совершенно не в тему: — Снег тоже переливается разными цветами. Чудо! Настоящее чудо! Спасибо, Джон!
— Кружечку горячего и пряного, как ты и хотел утром? — я достал из кармана термос.
— Не откажусь.
Сахемхет маленькими глотками пил горячий глинтвейн из крышки термоса, смотрел на угасающие всполохи северного сияния, на желтоватые контуры гор. Я подошел сзади, обнял его, подлил еще неостывшего напитка.

Мы еще долго стояли на площадке и любовались морозной ночью. Я не знаю, о чем думал молодой человек, но мои мысли сосредоточились на будущем: его учебе и карьере как ученого, расшифровке десятков папирусов, выдвижении гипотез и их доказательств, научном перевороте в истории Древнего Египта — планы на десятилетия. Все это будет по возвращении в Лондон, а сейчас…
— Мандаринчик будешь? — отвлекшись от высоких размышлений, спросил его.
— Пожалуй, можно. А фиников в сахаре у тебя, случайно, не найдется?

1. Древнеегипетская неделя была в десять суток, но их количество могло увеличиваться или уменьшаться в разные периоды (Прим. Стефана Аджари-Карнарвона).