Отпуск

-Ну пожалуйста!

-Нет!

-Я тебя прошу!

-Отстань!

-Всего тысячу лет… — Смерть заискивающе глянула на меня, состроила самую умильную рожицу, какую вообще могла состроить, имея вместо человеческого лица нечто, походящее на маску – отвратительную, белоснежную, прилегающую плотно к черепу – лишь тёмные провалы вместо губ и рта.

-Отвали, — я отмахнулась, — у меня и без тебя работы много!

-Всего тысячу лет! – повторила Смерть, как будто бы это было решающим аргументом, словно ждала, что после этого я с облегчением вздохну, всплесну руками и воскликну:

-Всего тысячу? Что ж ты сразу-то не сказала, дуреха? Конечно, я побуду вместо тебя, езжай…

Проклятие – не помню, куда она там хотела поехать? Ладно, нельзя выражать интереса, а то еще нарвусь на ответ.

-Ну Мара! – Смерть схватила меня тонкой белой ледяной рукою поверх запястья, встретила мой демонстративный взгляд на свою руку и поспешно убрала. То-то же! Не стоит лезть ко мне – это каждый знает, кто, конечно, еще помнит…

***

А помнить меня почти и не стоит. Смысл? Это раньше нас было много – богов, божеств, существ и сущностей. Каждый народ отделял нас от бесконечной силы, каждый народ придумывал наши образы и мы пробуждались и радостные спускались к людям, покровительствовали им и были теми, кем они хотели нас видеть.

Человеку всегда надо верить. Человек не может объяснить природы и потому призывает нас, обращается к бесконечной Силе и та, конечно, отозвалась. И мы проснулись, и явились, и стали властвовать.

Каждый знал свою роль. Тот, кто ответственен за урожай, давал его. Тот, кто призывал дождь, к примеру – призывал дождь, тот, кто мог исцелить – исцелял… народы разные, разбросанные по миру в хаосе, ко всеобщему удивлению, нуждались в одном и том же. Они давали нам разные имена, наделяли нас разными ликами, но все мы являли Силу.

Это потом люди стали жить иначе. Не сразу, но понемногу, осторожно изучали мир, понимали, что не вся божественность им нужна. Исчезали народы, смешивались между собою и вскоре становились прежде разные боги и сущности одними, а то и вовсе исчезали.

Я помню, какой ужас произвело на меня слияние Деметры и Циреры – ещё вчера это были две богини плодородия и земли, они смеялись, они работали, давали отчеты о своих действиях в нашу Канцелярию, чтобы та отчиталась уже перед Силой, а наутро – это было уже одно создание, двуединое, но одно!

Половина лица златоликой Циреры и половина лица смугловатой Деметры, и тело, как сшитое покрывало…они мучились, они были все-таки разными, но тогда были вынуждены действовать как одно – их народы слишком сильно перемешались.

Это потом, когда сливались другие, такая картина стала повсеместной. Наш могучий Пантеон божеств превратился из воинов и воительниц, целителей и красивейших существ в измученных и перешитых, переделанных и сбитых с другими – чудо, если только с одним, привычнее, если с двумя.

Мы ослабевали, мы исчезали, когда в нас переставали верить. А люди переставали. На смену многим богам приходил единый, в одного верить многим людям оказывалось проще, и Пантеон пустел.

Легче было таким как я, что некоторое время оказались еще под властью неотвратимых процессов.

Я покровительствовала небольшому племени, покровительствовала смерти. Я уносила души мертвых с полей битвы, я приходила тенью в дома к умирающим. Мне оставляли подношения, потому что смерть была страшна всем.

И даже те, кто верил в единого бога, тайком звал меня, связывал амулеты и приносил, воровато оглядываясь, жертвы, едва слышно бормотал:

-Не тронь дом мой в эту весну, Мара!

Я слышала. Подношения не брала – они мне не нужны, но слушала, радуясь, что меня не забывают.

Домовым и прочей мелкой нечисти было ещё проще – в них верили больше, потому что их дела касались жизни, а мое дело лишь смерти. Но смерть неотвратима, а жизнь долгая.

Для людей долгая. Для меня и существ Пантеона прошло немного – мгновение, или два, а люди уже стали нас забывать. Относительное, проклятое время – изобретение людей, единственных творцов мира!

А потом стало ещё хуже: в Пантеон пришла оптимизация.

***

-Это новый бог? – осведомилось тогда чудом уцелевшее создание древнего египетского мира. Молится же кто-то еще на земле Анубису, а? чудны дела твои, Сила!

Представитель Канцелярии (бюрократы проклятые!) – молчал, собираясь с мыслями, затем промолвил:

-Почти как бог. Но только для богов.

Мы были разными – выходцы уцелевших диких племен, которые не знали цивилизации; представители народов, слабые и сильный среди нас – Единый…оставленные на служение свету и тьме, злу и добру, рождению и ненависти, но мы все переглянулись.

Затем со стороны скандинавской группы (почему-то их осталось больше всех), один из рогатых и весьма массивных осведомился, выражая всеобщее недоумение:

-Чего?

-Я тоже не поняла, — голос женщины-богини, стоявшей рядом со мной, походил на шипение раздраженной змеи. Да и сама она – смуглая, высокая, гибкая, с вертикальными зрачками в красноватых глазах походила на змею.

Я так и не помню, откуда она пришла. Н е о из Индии, не то из Африки. Да и богиня ли, или просто, вроде меня – неотвратимое что-то, а может домовая местного разлива?

-Я скажу откровенно, — Представитель Канцелярии вздохнул, — скажу как есть. Не во всех нас сегодня есть надобность. Вы выполняете мало работы, в то время когда получаете подпитку от Силы за свои дела. Это не рационально.

-Рационал – это тоже бог? – осведомился миловидный юноша правее меня. Я невольно глянула на него. Этот юноша не так прост и миловиден как кажется на первый взгляд. С самого начала, конечно, поражаешься его утонченной красоте, но глянешь другой-третий, и понимаешь, что в чертах его кроме изящной красоты есть особенный вид порочности.

Да и есть один неопровержимый факт не в его пользу: из всех божеств, в который верил народ, а их было порядка двадцати разной силы – уцелел он один. Чем и как – пусть разбирается Канцелярия, но это факт и весьма неприятный.

-Это по желанию, — быстро ответил Представитель Канцелярии, которому, похоже, тоже не внушал успокоения этот странный юноша, оставшийся богом в своем народе, когда все его собратья сгинули. – Но вы должны выслушать меня спокойно.

-Мы пытаемся, но вы же говорите так, что мы ничего не понимаем! – заметил скрытый капюшоном бог.

Его я знала – он один из богов смерти над миром. Но имел он столь непроизносимое имя, что я спотыкалась где-то на середине, чем вызывала его смех. Это было чем-то вроде нашей шутки.

-А на примере объясню, — спокойно пообещал Представитель Канцелярии и вдруг взглянул на меня. Я поежилась. Я, конечно, отвечаю за смерть своего народа, но кто, спрашивается, ответит за мою жизнь, если Канцелярия решит, что во мне нет надобности.

-Мара, — продолжал Представитель, назвав меня по имени с той особенной ласковостью, что я поняла – конец неизбежен. – Скажи, пожалуйста, сколько живых голов ходит под твоей тенью?

-Чуть больше трёх сотен человек! – я попыталась быть хвастливой.

Некоторые не сдержали завистливого вздоха. А как же! В некоторых верит лишь человек пять-десять, начитавшихся энциклопедий и смутных книжонок, основывают культы, а мы цепляемся – все же последователи! Значит, есть еще жизнь. Тонкий ручеек подпитки, но Сила еще от себя не оторвет, не отключит от своего питания, если в тебя верят.

И неважно, что «чуть больше трех сотен человек» — это триста четыре единицы, из которых семьдесят пять процентов старики, на которых я и держусь, которые помнят заветы древности. Еще пять процентов – малые дети. Остальные – молодежь. Молодежь не последует за поколением своих отцов и вряд ли продолжит верить в меня… сколько еще я смогу выдержать?

-И скольких ты забрала за последний сезон?

-Семнадцать, — я понурила голову, до меня медленно доходило то, что еще, может быть, не дошло до других.

-А знаешь, сколько в тебя вкачала Сила? каждый твой вздох она поддерживает тебя! – Представитель Канцелярии уже не пытался быть мягким. Маски были не нужны. – Ты больше не занимаешься смертью, мы создадим из всех мелких божеств по одному — в лучшем случае, два существа, которые будут отвечать не за мелкие народы, а за мировое явление. К богам единым это не относится – у вас нагрузка большая. К богам разряда смерти, жизни, воды, плодородия и прочих – относится в первую и в последнюю же очередь! Ясно?

И началось!

Плач, мольбы…толку-то? Канцелярия жестока. Не поддается она на наши метания. Им все равно. Сила остается – меняются лишь ее служители, мы. Конечно, не хочет Сила тратить на мелких сошек вроде меня огромную энергию, не получая почти отдачи.

Боги плакали, но покорялись. Сила переставала подпитывать их, оставляя им жизнь от одной веры их народов. И они, безработные, мучительно смотрели на то, как нечто новое замещает их, становится единым проявлением некоторых стихий жизни и смерти, а им самим, ненужным и покинутым, остается слабеть и ждать неотвратимой пустоты.

Я была смертью, властвующей над малым народом, и теперь должна была угаснуть, потому что мою работу, как работу и других смертей делала просто – Смерть.

Выскочка, созданная Силой, взявшая на себя все наши народы, отобравшая нашу работу…

***

-Но мне просто не к кому обратиться! – теперь эта Смерть рыдала у меня в обители, в запустевшей и затхлой, но еще существующей. Мой народ, хоть мои уже не был, продолжал почему-то следовать заветам своих отцов и продолжал возносить мне мольбу и подаяния, не позволяя мне отправиться в ничто.

Не всем так повезло. Смерть говорила правду.

Я никогда не могла выговорить его имя, спотыкаясь на половине, но пришла проститься к нему, к соратнику, к тому, кто властвовал над смертью среди своего народа, но оставался теперь, как и я, без работы.

Он увидел меня, узнал, улыбнулся.

-Мара, ты цела!

-Пока да, — я старалась улыбаться, потому что не представляла, что еще можно сделать и как ободрить. Я хоть и смерть, как и он, но уже в прошлом. Да и не знали ни я, ни он, ни наша выскочка-Смерть, что там, за гранью.

Страшно!

-А я уже, кажется, всё… — он сглотнул, — обидно.

-Обидно, — согласилась я, — но представь как обидно было другим, тем, кто не дожил до наших дней, кто ушел сразу же, не увидев и дня нового мира? Я не говорю о тех, кто бился до последнего, вроде Аида или Анубиса… я о мелких, вроде Криниса и Алфеи, они исчезли еще при всех, не очень-то и нужные даже народу. А мы дожили до оптимизации! Шутка ли?

-Только не пережили ее, — серьезно подтвердил он, и вдруг схватил теплой рукою мою, давно заледенелую, — запомни хоть раз, Мара! Меня зовут – Миктлантекухтли!

-Миткал…- я споткнулась раньше прежнего, мой умирающий соратник рассмеялся с грустью:

-Почему бы тебе не запомнить мое имя, вместо имени Люцифера?

-А его попробуй забудь! – я натурально испугалась. Люди сделали его единой силой раньше, чем приняли единого бога света. Люцифер не кичился этим, но я один раз видела его, он прошел рядом и меня едва не сожгло его внутренней энергией – Сила не жалела себя, накачивая его.

-Да знаю! Он не я, — мой соратник печально вздохнул, и в следующее мгновение его не стало. Осталась лишь черновато-золоченая пыль на его месте и пустота — странная и тоскливая, надрывная пустота во мне.

Неужели и мне распасться придется такой же пылью?

***

-Куда ты собралась? – я слабею, но могу еще держаться. Насколько я знаю, среди прежних существ Пантеона Смерти осталась лишь я. Оптимизированная Смерть встала над всеми нами.

-В отпуск! – Смерть почуяла мое колебание, но, как истинная юность, не сумела воспринять его правильно.

-Какой еще отпуск?

-А ты пробовала каждый день пахать на весь мир? Ни минуты покоя! То кризис у них, то война, то пандемия! А последние три года и вовсе от меня ничего не осталось, я совсем-совсем на издыхании! Ну помоги ты мне, маара, ну поработай чуть-чуть, а? ты же засиделась?

-Ну я не знаю…- теперь главное не показывать своей радости, а то, не ровен час, еще догадается. – Пошла бы к высшим!

-Ага, пойдешь к ним! Они и говорить со мною не станут. Да и вообще, в Канцелярии мне сказали, коль найду замену себе, могу идти в отпуск! Ну Мара, Марочка моя! Им-то плевать, кто работку выполнит, а у меня руки от косы устали…

-От чего? – я поперхнулась.

-От косы, — Оптимизированная Смерть показала мне косу, на вид обыкновенную, сельскую, если бы только не серебряное лезвие и не обитая серебряными змеями ручка.

-Это как? – в мои времена были разные приемы, но чтобы косой! А чего не топором-то сразу? Я вообще брезговала такой мерзостью заниматься и укладывала души мертвых на своих крыла, под мягкие перья, чтобы пока я их несу к грани, души были в покое. А тут – коса!

Тьфу, оптимизаторы!

-Не боись, это для антуража, — Смерть по-девичьи хихикнула.

-Чего?

-Для атмосферы, — объяснила терпеливая Смерть, — ну и для тех, кто сопротивляется. Массовая культура требует косу, как откажешь? Крылья и змеиные кольца больше не в моде. Этим поколениям только жесть подавай…

-Что-то как-то… — я вздохнула, — черт с тобой, в смысле, с косой. Говоришь, на тысячу лет всего?

-Ага-ага! Я быстренько – туда и обратно! Сил нет моих больше!

-Ну ладно, — я сдалась с нарочитым усилием и Оптимизированная Смерть тотчас бросилась ко мне на шею:

-Да ты моя хорошая!

-Уйди, не то передумаю!- припугнула я, прекрасно понимая, что передумывать не позволю.

Какая мне разница, как называться? Мара или просто Смерть? Ничего, никто не отнимет моей работы. Придется взять в руки косу? Я возьму. Я позабочусь о душах, а ты, отпускная оптимизированная идиотка, попробуй потом вернуть свою работу! Попробуй-ка, отними!

Я заставлю людей верить в смерть, в себя. Я сменю имя, если понадобится. А ты улыбайся, иди в свой отпуск, в вечный отпуск!