ОСЁЛ И ЗМЕЯ (Рождественская притча)

— А вы интересный молодой человек, – сказала змея, когда осёл представился ей Эшелоновым Пагабедом Мухадимычем, и даже показал ей свой паспорт. На длинную морду с остроконечными ушами возвратилась надежда. Под смоляными доверчивыми ресницами затеплился зыбкий свет. — Я и не подозревала, что в лесу обитают такие твари, с которыми так легко найти общий язык.

На прохладной тропе, выстукивая копытом по торчащим круглякам, Осёл, раз такое дело, думал было перейти к лирическому разговору, но, – выпустив из ноздрей две молочные струйки пара, – предпочёл лишь заметить:

— Я бы рад вам помочь, сударыня, но я спешу к вольноотпущеннику, который обучит меня великим делам.

Осёл хотел потрясти на прощанье своею кроткою рыжеватою гривою, как вдруг – среди зарослей лопухов – его огрели так, что только не порвали уздечку:

— Эй, ты, отродье, не пора ли тебе отведать шипов алых роз? – перед широким плоским носом возникла мышиная возня – все в костюмах Эйнштейна – с высунутым языком; а у одной из мышей – в лапках была зажата трость с железным набалдашником. К подобному развязному поведению спешащих на костюмированный бал штрейкбрехеров Осёл не был готов.

— Мы смотрим на луну, – предупредили представители по надзору за нежелательными вассалами. — Мы всё видим, – сотрясал жезлом главарь. — На ней творятся чудеса, несравнимые разве что с теми, что происходят в твоём хлеву.

— Странно, – сказала Змея, – значит ли это, что Луна существует, если на неё смотрят мыши?

От загривка до хвоста вдоль навьюченного бока лунный свет, блеснув, скрылся у задних копыт, почив на одиноком лопухе, из-под которого Змея вновь с шипением дала о себе знать:

— Твои мысли прекрасны, Осёл. Не обращай внимания на мышиное свинство.

После этих слов Змея уползла вглубь леса, а Осёл ударился в меланхолию; сев на землю, глядя в премудрое небо, он задумался: «Оно одно над всеми нами, и власть над всеми нами, и какие-то немощные царьки управляют нами, не зная, что им не выжить без нас; я бежал из пещеры разбойников, попадал в руки жестоких дровосеков – меня понуждали к непосильной работе. Я путешествовал со жрецами, жил на мельнице, истязаемый работой; я служил огороднику и солдату. — Тут Осёл, ещё сильнее задрав голову, взмолился: — Нам так одиноко под этим премудрым небом. Моё падение в том, что я оторван от власти – она главенствует над моим овсом, и мною вправе пренебречь, ведь мы – убогие личности…»

Тут вернулась Змея; обвив неопытного Осла, она прошипела премудрым тоном:

— Помни о том, что ты, мой мальчик, так веришь своему палачу, что в замке Штралегг, в котором у тебя прописка, нет больше смысла содержать тебя, как только эксплуатировать, а в конце и вовсе оставить после тебя одни уши.

— Почему у меня в жизни так всё беспросветно? – сидел на голой земле когда-то именуемый господином Ослом – Осёл.

Змея, исследуя своим раздвоенным языком воздух, приправленный дымом от недалёких костров, зашипела ещё напористее:

— Потому что у тебя никогда не было девушки, – и тут же, перейдя на лёгкий свист, добавила: — я, кстати, могу быть твоей девушкой. — Её голова засеребрилась в лунном сиянии.

— Ты правда можешь быть моей девушкой? – искренне удивился Осёл – в его вопрошающем взгляде проскользнула толика космической ностальгии.

— Ну конечно, – прикрыла бровями свой цепкий взгляд и лопнула пузырь из жвачки мудрая Змея, затем – сползла к горемычным бокам дурня.

— А что мне для этого нужно делать? – спросил Осёл.

— Тебе нужно сделать ход конём, и жизнь у тебя наладится!

Чтобы не дымить в ослиную морду табачным дымом, Змея опять отползла к старому дубу. Осёл же, почувствовав свою значимость, встал в свечу и – дабы жизнь наладилась – громко провозгласил себя – администратором художественного театра имени Луция Ословского. Слова его были услышаны сидящими у недалёких костров – под ясным ночным небом на него высыпала челядь, вооружённая железными прутами и монтировками. Они так усердно надавали ему по бокам за то, что он уже третий месяц не платил им зарплату осветителей, костюмеров и гримёров; а когда приползла Змея обратно, то заподозрила неладное: вместо Осла на тропе виднелись одни уши.

Кесарю кесарево. Если падение — в несостоятельности власти, которая главенствует над овсом в хлеву, то в силу змеиной премудрости — чуть не была спасена ещё одна ослиная душа! Не рассчитав возможности бессмертия, та душа была столь близка к верованию, что жизнь – это поедание овса и что за это – нужно благодарить своих душевных покровителей.