Остановка

Сегодня долго смотрел на твою фотокарточку. Папа, ты здесь молодой. Жаль, что ты не видишь меня сейчас. У меня усы и сломался голос, уже мужчина. Знаешь, мама гордится мной, шутит, что вылитый отец.

Помнишь, как ты трепал меня за щёку и говорил: «Мужик растёт.» Всегда хотел быть похожим на тебя. Мне не хватает твоей поддержки, правда. Пап, если ты слышишь, то ждать осталось недолго. Скоро отомщу за тебя, обещаю!

Я закончил писать письмо и лёг на кровать. Сетка скрипнула, морок окутал сознание и сон унёс в тот роковой вечер.

Снежно было на улице, безветренно. Хлопья падали на дорогу, кусты и деревья. Я устал стоять и сел на скамью остановки.

«Как же интересно читать надписи, нацарапанные на стенах, — подумал я.»

Папа поднял воротник бушлата, надвинул кепку на брови и закурил папиросу. Он всматривался в даль трассы в надежде увидеть грузовик. В тот вечер мы опоздали на автобус, нам не хватило десяти минут, а чтобы попасть на трассу, пришлось преодолеть шесть километров леса на лыжах.

Теперь, когда мы замёрзли и устали, нам хотелось забраться в тёплую кабину лесовоза и отправиться в путь до указателя малая Архиповка.

Я не унывал. В девять лет любая ситуация превращается в приключение, но папа не разделял моего задора и курил одну папиросу за другой.

-Колька, ну ты как, — спросил меня папа. — Ты, случаем, не заболел, брат?

— Пап, я здоров! — засмеялся я.

— Сам знаешь, мамка нас ругать будет.

— Только надоело, домой хочу!

— Да, ты не волнуйся. Понял? Пойдёт лесовоз или уазик какой, я его точно остановлю.

— Пап, так проходил уже лесовоз и уазик тоже.

— Нет, сынок. Там плохой дядя сидел, а вот сейчас нам повезёт, и дядя окажется хороший.

В воздухе висела тишина. Солнце почти скрылось за верхушками сосен, осталась только красная полоска.

— Пап, мне страшно, — сказал я, вжав голову в воротник пальто.

Вдруг отец засуетился, выбежал на асфальт и приготовился. Гул усиливался, а через минуту появились огоньки фар.

-Стой! Стой! — закричал он. — Стой, тебе говорю!

Урал лесовоз с рёвом пронёсся мимо и растворился во мраке. Мы смотрели, как силуэт постепенно превращается в мутное пятно.

— Всё Колька, похоже, здесь и останемся на ночь. Не везёт нам сегодня, брат.

— Мама волнуется, наверное?

— Да, сынок, переживает мамка наша. Ничего, утра дождёмся, а уж тогда точно уедем. Обними мамку крепко-крепко! Да?! — Он схватил меня за щёку и потрепал.

— Угу.

— Утром в деляны пойдут лесовозы, а мы в аккурат их и поймаем. С костром точно не пропадём.

Отец хлопнул меня по плечу, достал папиросу и закурил. Воздух наполнился запахом Беломора. Мы молчали, смотрели на снежинки, как вдруг треск ветки пронзил тишину. У меня мурашки побежали по коже. Я сжался и начал трястись.

— Папа, мне страшно, — прошептал я.

— Тише, сынок, — шёпотом ответил отец. — Не пугайся, это собака бродячая, а может, косуля-дура к дороге вышла.

— Всё равно боюсь, пап.

— Дружок, давай договоримся. Вот портсигар, держи. Ты знаешь, он мне дорог. Сейчас схожу на разведку, сиди молча и никому не отдавай, пока не вернусь. Понял меня?

— Нет, не уходи, здесь темно и страшно.

— Колька, ты мужик, ты не должен бояться. Я быстро!

Он скрылся за остановкой и через мгновение раздался крик. Никогда не слышал, чтобы так кричал отец. Даже голос казался другим непохожим на папин. Я не мог ответить: тело сковал страх, а в горле появился ком.

— Колька! Сынок! — кричал отец.

Леденящее душу рычание пронзило слух. Папка подбежал, схватил меня под мышки и забросил на крышу. Я ударился о край железной кровли и разбил лицо.

— Колька, сынок, только не слезай! Умоляю тебя, не слезай!

С высоты я видел, как близко подошла стая, а самый крупный мгновенно сбил отца лапами и вцепился в горло. Волки рвали его на куски, тянули в стороны. Он кричал, барахтался, отбивался. Словно кролик, зачарованный взглядом удава, я не мог отвести взор от расправы.

Борьба быстро прекратилась, и папа затих. Волки терзали одежду и грызли его плоть. Слёзы потекли по щекам, ладони врезались в край кровли и тело сковал страх. Он удерживал в объятьях и не давал пошевелиться до утра, пока бригада лесорубов не заметила нас.

* * *

Я очнулся и обнаружил подушку мокрой. Нащупал рукой портсигар, вытащил и прочёл надпись на обороте: Старшему лейтенанту Яковлеву П.М., За боевые заслуги, 1943 год.

— Миша! Миша Яковлев! К тебе мама пришла, — раздался женский голос.

Я спрятал портсигар и побежал к выходу, где ожидала мама. Она улыбнулась, поправила прядь седых волос и прикоснулась рукой к моей щеке.

— Веди себя хорошо, Мишенька, — сказал Мария Анатольевна, крупная женщина в белом халате. — Будешь кричать, как в прошлый раз поставим укольчик и отправим на второй этаж. Надеюсь, ты меня понял?

— Да понял я, понял!

Мама принесла фрукты и пирожки с груздями. Папа любил их больше чем папиросы. Он всегда наливал крепкий чай с тремя ложками сахара и ел пирожки.

Мы хохотали, говорили о разном, но время подошло к концу, и мама ушла. Я долго сидел на кровати, наблюдал за воробьями сквозь решётку окна, а потом лёг.

— Я отомщу, папа! Обязательно отомщу! — произнёс я шёпотом, закрыл глаза и сон поглотил меня окончательно.