Обычный солнечный день всегда таит в себе какой-нибудь секрет. Бывает, смотришь в это высоко, бесконечное небо нежно-голубого цвета, в котором, словно лампочка, горит звезда, которую здесь, в этом мире, назвали Солнцем, опустишь глаза, а там деревья и кусты ласкают глаза сочным изумрудным цветом. ребятня играет, бегает и веселится на площадках, бабки что-то обсуждают, сидя на лавочках, и просто взрослые люди, которые куда-то идут по свои делам. А развернёшь голову на сто восемьдесят градусов и увидишь совершенно другой мир, где черные тычи угрожают обрушиться на головы, где из цветов можно найти все оттенки гаммы «чёрно-белый»…
Поднялся ветер, который своим сентябрьским, но уже таким холодным, порывом заставил тебя дрожать. Гладкие листья отражают уже не такие теплые лучи, заставляя солнечных зайчиков ласкать твои бархатные щёчки и подчеркивать всю красоту твоих светло-зелёных глаз, которые в последнее время только грустят и тоскуют. И твоя скромность не позволяет тебе назвать причину твоей грусти. Только намёки и случайные оговорки. Попытки их склеить воедино оканчиваются фразами типа:«Не придумывай». И мне приходится тебя обнимать, чтобы хоть как-то тебя поддержать. «Всё будет хорошо».
На этом мы и расстаёмся уже который раз почти год. «Не грусти». «Хорошо». И всё. И я провожаю тебя взглядом, идя спиной вперёд. И вот ты скрываешься за железной массивной дверью своего подъезда. И снова я с этим миром наедине. Я и бесконечное пространство, продуваемое ветром. И ничего хорошего этот ветер не принесёт. Только тучи, которые обрушаться на это пространство мелкими осколками шрапнели. И наступит разруха в наших в тобой сердцах, которая будет усиливаться и превратит наш общий разум в Россия девяностых: такую же пьяную, такую же разрушенную, такую же серую и такую же Россию, созданную для грустных людей, которые на что-то надеются только потому, что делать ничего не остаётся.
А время покажет нам с тобой всю силу наших взаимоотношений. Покажет кто кому друг, а кто кому враг. Покажет смысл бытия. А пока я принимаю телом мелкие удары осколков этой шрапнели, пытаясь прийти в себя. Площадки моментально опустели, все спрятались в бомбоубежища, пытаясь спастись из=под бомбёжки, взрывов и смертоносных осколков. Даже ленивые бабки разошлись по квартирам, чтобы снова залипнуть на весь вечер в телевизор: кто на Малахова, кто на новости, кто на сериалы по «России»… И только я стою посреди этого сражения неба и Земли, которое, впрочем, как и всегда, окончится ничьёй. А я, наверное, погибну, потому что я один остался между молотом и наковальней. Как именно я погибну: от взрыва снаряда или от банального переохлаждения — я не знаю… Как долго я пролежу здесь мёртвым: час, два, а может годы? И как меня найдут, если найдут? Я не знаю.
Дрожь меня привела в чувства, подсказала, что я пока жив, что нужно жить. И я пошёл вдоль по улице. Медленно и неспеша. Я шёл вдоль рек и озёр, пропитанный слезами неба, твоей грустью и своей усталостью, которая стала, наверное, моим вечным спутником, которая будет вести меня до самого гроба. И от неё уже никуда не деться, не спрятаться, ведь от себя, увы, не убежать, как и от своих демонов, которые когда-то были только твоими.
И вот я один. И твоё сообщение, которое нарушило монотонное «ш-ш-ш-ш»…
«Я снова грущу…»
Оторвавшись от экрана своего телефона, покрытого мелкими жидкими осколками, я остановился. Серые дома… Серые металлические конструкции от площадок… Серые каркасы лавочек… Серые листья на деверьях… И капают небесные слёзы на экран мобильного, за ворот, стекают с волос и заливаются в глаза. Нет… Сегодня я не умру на этой войне, только ради твоих зелёных глаз. Ради встреч с тобой. Ради твоих улыбок, которые ты называешь страшными. И ради тебя…
Ради того, чтобы ты жила…