Определение последней доминанты в пути

Разгадывая и подбирая ключ к моему сердцу мои родители всегда хотели мне большего счастья, чем оно было на самом деле. То ли я взрослел слишком быстро, то ли время сжималось у меня возле носа и раздирало на клочья фантазии моих родителей, а они так хотели быть хорошими. Моё детство прошло как обычный и финальный конкурс на самозаточение между свободой и равноправием понимать — кто больше должен этой жизни, я или она мне. Но сегодня, спустя сорок лет я немного оробел, вспоминая о прошлом и тычу себе под нос много невежества и плохой рутины внутри. Но я точно знаю, что был неплохим ребёнком и занимался всё свободное время тем, что поучал своих сверстников о будущем внутри космических станций на других планетах. Тем самым я очень их раззадоривал и почему-то произносил немаловажные слова, о которых потом долго судачили.

Звали меня Антон, но я проходил внутри компании друзей, как Тоха. А быть может и вовсе по-другому, но очень своеобразно и замечательно невинно в свободном голосе мальчика. Этот способ говорить мне так нравился, что хотелось бы вспоминать своё детство снова и снова. Уж очень оно мне запомнилось. Прошли те годы на окраине Москвы, где-то в глубинке подмосковных улиц, гладко перетекающих в настоящий хаос повседневности. Там я осознал свою будущую мужскую силу и стал более самоуверенным. Мне было тогда около десяти лет и возможность познать эту реальность менялась раз от раза. Точно двигая картины освещения прямо перед занавеской, внутри которой и спряталось медленное солнце моего грустного будущего.

В один из запоздалых дней перед школой и всемирным праздником добра и весенней любезности мне было предсказано умереть. А точнее я увидел тень на окне, которая распадалась на атомы в моём уме и чрезвычайно трогательно в чёрных сгустках пыли говорила, что я умру. На окне был знак смерти и он точно символизировал это для меня. Нечаянно я разлил кофе и одна струйка понеслась прямо в мой мозг, а другая уже укатилась на небо в поисках всемирной истины, которой никогда не было. В этом и произошла суть моих первых переживаний и суеверий. В комнате пахло розами, а душные занавески свисали свинцовыми глазами вниз и очень меня раздражали. Нужно было собираться в школу, но я замер в заточении своего страха и стоял как вкопанный. Из под угла короткой перебежкой выполз таракан и смело посмотрел на меня, а потом прикрыл немного свой левый глаз и исчез. Фантасмагория не уходила и внутрь меня проникло что-то горчичное и очень тесное. Оно сжимало мои лёгкие и теснило меня до последнего.

«Может я уже умер и мне снится последний приговор о чудовищности этой жизни? Когда уже даже тараканы тебе подмигивают и переходят дорогу перед школой, выбегая навстречу, чтобы ошарашить и поторопить в навзничь развалившейся способности лететь дальше?» — подумал было я и ожил на несколько секунд. Моя мать замерла и спросила всё ли в порядке, а потом поправила мою кровать и отошла за своими делами обратно на кухню. Я ещё не знал, что моё десятилетие прошло так необычно и трогательно, что делая что-то своеобразное я тоже мог бы стать таким вот тараканом и ползти к своей удаче брюхом кверху. Но я ещё ребёнок и мне помимо дозволенного — больше ничего нельзя. А расти ещё долго и трудность белеет наяву, как снег за окном, чтобы пробудить ещё больший ужас в жизни впереди. Там я сам, как закостенелый маятник тащу свою жизнь и прогибаюсь насквозь сооружения личности. В ней я так хорош, что даже сверстники любуются мной на протяжении всего обучения в школе. Но этого мало.

В прошлом, а может уже в совсем далёком прошлом я был другим человеком. Я даже не знал себя самого, что бывает на Земле такое. Что могут быть плазменные телевизоры и квантовые машины, а ещё искусственный интеллект, в котором моё воображение зависит от меня же. Этим можно управлять всеми вещами на Земле, но я не проникся здесь свободой, предназначенной для человека. Я только вспомнил свою прошлую жизнь и она открыла мне тайное окно внутри умиления о судьбе. В доказательство смерти я не верю, не держу свободное отношение людей перед собой. Я внушил себе, что я родился здесь по предназначению, но таким маленьким и беспомощным я ещё никогда не был. Там я жил в роскошном доме и около меня всегда ютились какие-то служанки. Видимо моё богатство доставляло мне много тщеславного чувства юмора и я их похлопывал по заднице и приговаривал что-то брюзжащими тоном вослед. А потом сам делал себе кофе и моя мраморная статуэтка родственника напоминала мне о свершениях моего рода.

Этим прошлым можно было бы забавлять своё воображение, но я стоял внутри комнаты и недвижно ухмылялся сам себе. Так прошла минута, потом ещё одна и дым в глазах окутал моё сознание. Мне показалось, что я перенёсся за горизонт своего мышления куда-то далеко и тихий снег уже не жалит меня морозом, а тихо гладит тёплой рукой. Моя роль мужчины меня настораживала и очень гордила, исподтишка сдувая пылинки на старом комоде в комнате, где я стоял. Там было тихо и мутно, как будто кто-то постоянно приговаривал мне о значении моей жизни в будущем. Я слышал эту роль и она являлась мне в новом обличье каждый раз, когда утром ко мне заходила мама и трогала мой лоб. Так она проявляла заботу и выходила на контакт с новой пользой побыть наедине с любимым ребёнком. Зная свои слабые стороны характера я не был одиноким и забитым мужчиной около десяти лет, а просто жил для себя. Моё эго ещё не вышло за пределы социального общения со сверстниками и забот в жизни было немного. Но только притронувшись к социальным заботам людей — они обходили меня стороной. То ли чувствовали, что я особенный, то ли моя манера выдавала мой тон внутреннего упрямства и неожиданно я сам сопротивлялся людям, уходя с головой в обсуждение своих проблем.

Немного отойдя от мыслей Антон уложил свои школьные предметы в рюкзак и направился прямиком в школу. По дороге всё брюзжал какой-то трактор рядом. Он шёл так незаметно и огибал зимний пейзаж, что было не по себе. За шумом Антон забыл о случившемся, но осадок горечи не оставил ему спокойного утра на его маленьком уме. Образ реальности был школьным, но очень туго думал и засыпал по дороге. Там уже пыль поднималась навстречу холодному воздуху и шли ещё другие дети. Они радостно приветствовали друг друга, а утренняя Москва походила на серьёзного господина в чёрной шляпе из флисовой надменности в голове.

Антон понимал, что ему предстоит учиться целый день, а нервы были не в форме. Он переживал свой утренний разговор с самим собой и этот странный мираж, а быть может иллюзию внутри своего детского эго. Немного подойдя к школе Антону стало совсем не по себе, страх завораживал его своей щепетильностью, а рюкзак тошно сползал с плеча. Он расстался с мечтой быть обычным ребёнком и просто наблюдал за происходящим перед собой. Улица, на которой он жил стала для него невыносимой и он с трудом переходил на другую её сторону, чтобы не столкнуться с чем-то неведомым и прямо не завести себя в тупик своего же тщеславного и бурного формирования детской фантазии. После 12-ти часов был перерыв в школе и Антон спросил своего друга не приключилось ли с ним что-то странное в минувшие сутки. Но услышал только усмешку и удивление в свой адрес. Говорить было неудобно и Антон просто замолчал и стал ожидать чего-то тайно необычного и очень мудрого, что должно помочь ему преодолеть его слабое детское мышление. В нём то Антон и увидел заминку в том, чтобы навести порядок в жизни и обратить свои страхи против них же. Но его родители ни о чём не подозревали. Они только занимались домашними хлопотами и неустанно ворошили проблемы вокруг семейного быта.

В тот день я немного опешил, но решил, что такого больше не повторится. Играть с личными страхами я не любил и вынудил самого себя опешить и больше об этом не вспоминать. После перемены я пришёл в класс как обычно, я занял своё место и стал усиленно учиться. Так усиленно, что опять провалился внутрь своего переживания о возрасте. Он мучил меня и раньше, но сегодня особо тревожил на уроках. В нём я как бы раскрепощался и принимал позу лучшего друга для самого себя. А потом стойко обнимал свои мечты быть старше. Это желание не выходило из меня и мне уже стало чудиться, что я состарился. Что я стал выше и вылил свой возраст впереди самого себя. А потом я увидел себя в зеркале и понял, что я меняюсь слишком быстро, что мои черты лица огрубели и вышли за рамки детской внешности. Перед моими глазами даже преподаватель был не таким уж и умным, только ёрничал по заказу от внешнего беспокойства и говорил умные речи, как бы приподнимая верхнюю губу. И отзывая свой внушительный объём знаний, когда хотел повторить изученное ранее. Вдруг, я увидел позади своего учителя его отражение, которое находилось в фантоме между ним и стоящей доской за ним же. Этим я был ещё больше ошарашен. Пройдя через весь класс — «это» тащилось за ним и свет становился всё ярче и больше. Там я начал привирать самому себе, что больше не могу выносить этот бред и видеть того, чего нет в этом мире. Может моя фантазия зашла в тупик и мозг выдаёт больше, чем я могу увидеть? Но это так прискорбно, что и говорить не хочется вслух, а также врать сверстникам, что я могу жить как обычные дети.

Когда преподаватель зашёл сбоку от меня и что-то предприимчиво показывал на своей зелёной доске — то я очутился в другом месте. Я пробыл там около минуты, а тихая заводь между классом, в котором я сидел за оконными рамами, которые выходили на улицу — не пускала меня на выход. Туда, где я мог бы оказаться первым и последним космонавтом на необитаемой планете и выжить там, будучи ребёнком и без особой выучки страдать земной болезнью самомнения. Я пробыл на другом конце света всего минуту, а тысячи лепестков Сакуры не стихали внутри меня и что-то всё время обсуждали в тишине. Это было не место, не город, не смысл жизни. Это был просто другой конец света. О нём можно было рассуждать также нечаянно и дерзко, но я не хотел умереть раньше времени и решил промолчать. Так, сужая свои воспоминания и перенося мысль за мыслью с того конца света на этот — я уже дошёл почти до ручки, но вспомнил, что нахожусь в классе. И тогда преподаватель строгим тоном спросил меня, что я услышал на лекции знакомого для себя из жизни? Но я остался внутри так одинок и беспомощен, что решил ответить, что не знаю, но буду обдумывать это после уроков и скажу завтра. Быть может сработает и мне поставят хорошую оценку. Вдруг, преподаватель тонким голоском ответил утвердительно и согласился подождать до завтра. Так я сузил ещё больше круг своих проблем и стал вынашивать долгие планы о том, чего мне не хватает, чтобы избавиться от вынужденных иллюзий.

Может сами люди их мне и выдумывают или страхом я загоняю их внутрь самому себе и потом они выдают неожиданный результат? Тут моё терпение кончилось, как кончился и урок, на котором я сидел. И я опять побрёл домой. Чтобы обсуждать самим с собой долгие проводы и ссоры своего интеллектуального сноба. А потом доводить своих тараканов до сумасшествия и опытным путём доискивать другое измерение мира, в котором мне будет намного лучше. Жить или копить на старость, чтобы обсуждать в старости много чужих проблем наедине с впадиной, измеряющей другой конец света. «Так где же она — моя формула незабываемого счастья?» — подумалось Антону и он медленно вышел на крыльцо своей серой школы. До того серой, что штукатурка струилась между плиток и завораживала общей фундаментальностью линий вокруг самой себя. Это были такие узоры, про которые хочешь сказать, как будто ты сам завинчен внутри школьного пейзажа линий и топчешься на одном месте, пытаясь привинтить ещё хоть немного благоразумия в свою маленькую душу. О которой я совсем забыл, как забыл и спросить о том самого себя: «Где оно — то забытое счастье, в котором я так кланяюсь судьбе и образую новые чувства к миру сегодня?»

Так вот она, та самая замедленная съёмка моей существующей формулы счастья, в которой я живу, в которой двигаюсь и окружающие меня предметы становятся всё отчётливее и смешнее напротив, уплывая в глазах. По моим сегодняшним привычкам — это ровный свет, который опускается на меня изо дня в день и слышится, как я его сегодня побуждаю к делу. Чтобы обдумать моё взросление и мысли, по которым я хочу стать мужчиной. Внутри или во внешности, но это будет самой стойкой возможностью говорить мне сегодня о личном. О том, что я мог бы сделать для мира и привыкнуть к нему, как и к людям вокруг. Они то и дело смотрят на меня с подозрением, но также как и я не могут привести свою точку зрения в активную фазу и не могут быть лучше чем я. Этим Антон немного себя успокоил и перешёл дорогу прямо к дому, а потом его белокаменная крыша показалась ему уже точно знакомой. Такой ветхой и прямой, как будто уже где-то являлась ему во сне или казалась ещё более высокой, чем он сам. Антон вошёл в квартиру и стал раздеваться, потом ему почудилось, что из-за двери подул свежий ветер и он оглянулся. «Может окно кто-то открыл или сквозняк виляет из под двери?» — подумал он и стащил свои штаны с ног. Но формально всё было спокойно и только он потушил большую лампочку в люстре — произошло что-то ещё более странное. Такое странное, что можно угадать только по глазам маленького ребёнка в глубоко стоящей комнате без движения и без раскиданных носков по квартире. Откуда было бы промедлением видеть свою изношенную и без того школой и унылую жизнь.

Антон подошёл к зеркалу и ему стало неприятно. Он поднял левую бровь и прищурился. Как только он понял, что стоит немного выше — то выпрямился и стал себя разглядывать более внимательнее. «Может я вырос за ночь или мне показалось?» — подумал было Антон, но страх стал мешать ему рассуждать как в обычной жизни. Здесь предстояло Антону выяснить, как можно стать выше за одну ночь и он решил себя измерить. Он встал на измеряющую линейку, которая стояла в углу его комнаты. Этот прибор подарили ему родители, чтобы он смог контролировать свой рост самостоятельно. И примерил своё тело, как обычно он это делал. Потом посмотрел на цифры и замер — плюс десять сантиметров. «Какое же чудо могло произойти, что я вырос на десять сантиметров за ночь?» — подумал было Антон и выгнул свою будущую мужскую спину. Щепетильности ради он снова себя измерил и понял, что всё совпадает. Но на этот раз ему как-то стало не по себе. Он резко отмахнулся от идеи выяснить, что это с ним происходит и стал делать домашнее задание из школы, а потом и ужинать.

Ещё более сомнительным стал его следующий день, когда Антон не мог сосредоточиться на учёбе и кто-то постоянно мешал ему и отрывал от занятий. Он медленно соображал и выжидал очень много, чтобы решить простые задачи, а потом он быстро уставал и ёрзал всё время за партой. Дни стали тяжелее и что-то всё время тяготило Антона, но он не унывал, просто ухмылялся над своим состоянием и шёл впереди проблем, чтобы казаться себе лучше других. Но люди его не очень замечали и немного сторонились, а потом Антону стало неприятно, что он не такой положительный, каким видит самого себя. Этим же вечером что-то постоянно возникало в голове у Антона. То ли мысли скопились так грузно и как орехи нависли над ним, чтобы подсказать ему выход. То ли счастье от жизни куда-то ушло и теперь не хотелось вести себя также прилично. Но, вдруг, кто-то в голове подсказал Антону, что он просто переживает из-за ерунды. Что он должен вести себя более естественно и тогда люди будут к нему также обращаться. «Но куда ещё более естественнее?» — подумал было Антон и немного прихорошился. Ему постоянно чудилось, что он старше своих сверстников и может их обогнать в развитии, хотя учился он в среднем также как и остальные школьники. Это суеверие не давало ему покоя и мнительность, которая забивала его ум — тоже стала для него мукой.

Вечером Антону предстояла прогулка с его новой собакой, эдакий терьер из разряда домашних и маленьких зверьков, которого он называл ласково — Вайк. Собака весело кружилась перед его глазами, то и дело подмигивала и стройно выражала своё сомнение к зелёному газону. А потом Вайк быстро подскочил и нашёл маленький мяч от гольфа, он стал с ним играться и перебежал за кусты, а потом пропал. Как только Антон потерял Вайка из поля зрения то стал присматриваться, но он не выбегал из-за кустов. Антон пошёл посмотреть и нашёл только мяч от гольфа, Вайка же там не было. В этот миг Вайк выскакивает из-за соседней сосны и Антон видит своего терьера совсем не таким, каким он был. Его питомец напоминал маленький комок шерсти, которому было страшно и очень мокро. Вайк вымазался в чём-то чёрном и стал похож на соединение маленькой собачки и чёрных, собранных сгустков шерсти вокруг него самого. Антон стал салфетками вытирать мордочку своей собаки и та стала ему сильно улыбаться. А потом Антону почудилось, что Вайк стал говорить с ним на одном языке так понимающе, что собачье сердце слилось с человеческим. Эта умильная сцена могла бы повториться, но Антон очнулся и решил пойти обратно домой. Но собачка не хотела возвращаться и юлила постоянно и рвалась ещё больше в парк, чтобы погулять. Так происходило много времени и Антон устал держать Вайка. Он отпустил его ненадолго и тот отбежал за деревья поодаль.

Через полчаса Антон встретил своего гуляющего друга Андрея и они разговорились. Оказалось, что Андрей недавно переехал из своей квартиры в другую и у него было новоселье. На которое он пригласил Антона, так они разговорились, что удивились как прошло два часа. Вайк же гулял постоянно один и был очень странно взбудоражен, настолько странно для собаки, что люди стали обращать на него внимание. Потом Вайк совсем выбился из сил и сел рядом с Антоном. Он высунул свой язык от усталости и от животной радости завилял хвостом, как будто ему почему-то стало скучно опять. В глазах Антона этот день был обычный, но Вайк очень странно игрался и был взбудоражен настолько, что один мог бы поднять целую толпу людей, чтобы развеселить их внимательными движениями своего хвоста и притёртой собачьей гримасы. В ней то Антон и увидел то необычное сегодня, что хотелось рассказать людям, но он не мог это объяснить на человеческом и понятном языке. Андрей был сверстником Антона и его школьным другом. Так они постояли и в ходе разговора развеселились, от чего и родители Андрея тоже удивились, насмотревшись на играющую собаку перед ними в парке.

Но время подходило к позднему вечеру и Антон стал собираться домой. Они попрощались и Антон пошёл домой, также как ходил постоянно из парка, когда гулял с собакой один. Это было совсем недалеко, поэтому родители позволяли ему гулять одному с Вайком. В комнате Антон почувствовал себя неловко. Он очень устал с прогулки и был выжат как лимон, проходящий через мясорубку в пути своей схожести с человеческим телом. Он сел за стол и немного поиграл в компьютерные игры, а потом собрал всё для школы, посмотрел телевизор и очередные новости про ублюдков из соседнего района, которые запугивают граждан своим маргинальным поведением. Антону захотелось спать, но страх сковал его чувство и он решил спать с включённым светом. Его лампа, размером с небольшой кувшин стояла на столе, а сам он лёг на кровать и приготовился ко сну. Но внутренне его гложила какая-то странная проблема. Которой видимо не существовало, но она могла бы появиться и стать решающей в его маленькой жизни. Ведь мужчиной стать нелегко, как нелегко и прочитать все нужные учебники, которые тебе задают в школе. А потом под надзором преподавателей их пересказать да ещё и решить задачки по ним такие, что волосы встают дыбом. Тут Антон увидел туман перед глазами, а потолок наполнился какими-то всплесками ярких звёзд. Он ещё не знал, что это было, он видел только поверхностно, что с ним происходит что-то странное.

По комнате стали ходить страшные тени. Антон забрался под одеяло и ему стало сниться, что он стал маленьким карликом и его больше никогда не полюбит никакая девочка из школы. Страхи перемещались во сне как забытые схемы из сознательной тоски по нормальной жизни, которой почему-то не хватало Антону. Он ёрзал и просыпался, потом он вышел из состояния сна и стало вдруг тепло. По коже всполыхнул новый пожар и он понял, что это температура. Может он заболел новой лихорадкой или подхватил простуду — неизвестно, но он решил сказать об этом родителям и не пошёл в школу. На следующий день Антону стало хуже и он уже бредил. Ему мерещились странные тени на потолке уже наяву, а фантомы в глазах раздваивались, как будто люди из его прошлого приходили к нему и что-то ему объясняли. Наевшись таблеток Антону вроде полегчало и температура стала спадать, но фантомы остались и вместе с ними осталась и его мания стать более старше чем он есть на самом деле. Он приободрился и вышел из комнаты, потом пообщавшись с родителями понял, что ему придётся провести целое лето на даче. Играть со своей собачкой и наслаждаться небом из серо-голубого цветистого уровня его надежд на счастье. Он приготовился уже жить полной жизнью, но его тело стало его слушаться всё хуже и хуже. Соблазны быть другом или таить в себе обиду стали проявляться чаще, а мысли Антона улетали на необъяснимое место куда-то далеко, пока он сам себя не высмеивал.

Так проходили дни и тянулось ощущение дискомфорта. Антон замечал, что его окружение понимает его превратно, а сам он какой-то странный и вид его бледный и болезненный. Но он прошёл медкомиссию и числился здоровым. Антон сомневался, что его одиннадцатилетие будет таким же радостным, как прошлое, но до весны ещё далеко. И ему было всё время лень ждать свою молодость, чтобы не упустить из вида непрошенное время, по которому он бы стал рассуждать кто он такой. А ведь он был обычным ребёнком с множеством обычных проблем, с ловким взглядом и холодной выдержкой. Антон понимал, что расти ещё долго, но интриги в школе не давали ему пройти в свободное общение, которое он хотел. За ним шла целым рядом противная пустота из нравоучений и долгих рассуждений, что нужно делать ему, а что ему ещё делать рано. Потом он долго блуждал в мыслях, когда хотел приподнять тонны своего будущего воображения и выплеснуть остроумием на подножке школьного обучения. Но школа — это всего лишь долгие проводы мимолётного хода знаний через его повзрослевшее эго. Они тайно шли к нему навстречу и всегда, когда Антон задавался вопросом — то понимал, что сам он не может в этой жизни ничего сделать один. А только ходит вокруг разговоров и мысленно приглядывается к своим школьным делам и играм на перемене. А потом нервно выходит на крыльцо этой школы и его жизнь обретает новые смыслы, когда звучит финальный звонок и он уже не ученик, а просто сын своих родителей.

Уже через месяц Антон провожал глазами несколько девочек из своей школы. Уж очень они ему приглянулись и стало понятно, что он взрослеет. Они понимающе ему кивнули и вынули записку, которую сразу же передали. Антон очень удивился, что они не написали в мессенджер, а просто на бумаге, но принял и это. Там были тайные знаки и предложение пообщаться на соседнем дворе вечером. И Антон сразу согласился. День близился к вечеру и томно подходили минуты его детского ожидания. Посередине асфальта он быстро остановился и стал переживать, что плохо одет. Потом он стал совсем себя плохо чувствовать, но не предал этому значение. «С кем не бывает?» — подумал он и засмеялся. Но трудности были только впереди, Антон собрался выяснить, как к нему относятся его милые собеседницы и очень насторожился, когда узнал, что хорошо. Он сыграл перед ними Донжуана и потеребил свой чубчик на голове. Также он выяснил, кто плетёт о нём интригу среди его школьных друзей и тоже обнаружил свободное пространство между линиями своего взрослеющего мышления. То, что говорили ему другие — мнилось ему более чувствительным и тонким, чем оно было на самом деле. Может такая душа или Антон задумался о смысле своей жизни, но не нашёл в ней выход, пока..

Пытаясь определить как Антон будет жить в Москве в будущем — он опоясал себя странным страхом и чередой несбывшихся надежд. Но сам был обескуражен лёгкостью своего преображения. Он думал, как нелегко страдать из-за страхов, но при этом гордиться собой, что он свободный человек внутри и сам может влиять на свою осознанную жизнь. Четверть подходила к концу и Антон не знал, как ему справиться с собой. Он стал учиться хуже, а его память стала как затерянная шхуна у побережья — болтаться и привыкать к мнительной свободе. По которой невозможно было вспомнить ничего из того, что могло бы помочь Антону в его сегодняшних проблемах. Он быстро засыпал и медленно просыпался, он ждал чего-то страшного, но это никак не наступало, а потом он начал болеть. Странные тени мерещились ему всё ближе и ближе, а температура не спадала и тонкие стёкла казались ему бронебойными впадинами на смертном одре, выводящими на след свободного и здорового утра. Так Антон стал чахнуть и не понимал, что происходит. Врачи ему сказали, что у него воспаление внутренних органов и выписали антибиотики, но они слабо помогали. Когда уже родители забили тревогу — то было поздно и очень мало времени потребовалось, чтобы стало понятно что-то неизбежное. Чтобы сам Антон очутился уже на другом конце света и понял, что обратной дороги ему нет. Что он больше не увидит своих родителей и сам того не зная приобретёт новую форму сознательной головоломки. Чтобы изучать самого себя из земного пространства, а потом понимающим взглядом обдумывать своё призвание стать мужчиной. Так ему это и не удалось, он умер не дожив до своего одиннадцатилетия, но скоро выяснились подробности его страшной и затяжной болезни. Врачи нашли у него много врождённых недугов и его постоянные лихорадки были для Антона фатальными. А внутренне он сам мог предугадать в своём поведении, что болен, но видимо не стал этого делать.

На следующий день его отец пошёл как обычно выгуливать Вайка, а улица была наполнена людьми. Они толпились повсюду и было ощущение, что наступил какой-то праздник. Но праздника не было. Вайк выбежал на дорогу и его неуклюжее собачье тельце стало сверкать на новом асфальте. Он подморгнул своему хозяину в последний раз и рявкнул, попав под колёса движущегося навстречу автомобиля. Множество людей обступили машину и стало понятно, что Вайку нужна помощь, но приехавшая служба спасения констатировала его смерть. Это была вторая смерть следом и очень трудно было передать эмоции, которые наполняли эту семью. Когда выше уже нет ничего, а тонкие и глубокие ножи пронзают круговорот событий в семье. Так и стало в этот несчастный день, когда милая собачка попыталась перебежать улицу и его жизнь оборвалась на толстом колесе автомобиля. Как будто бы прицел жизни уже унёс его туда, откуда уже не возвращаются, так, что стало страшно и темно визжать за поворотом мысли вослед. Родители были в трауре и пылко гонялись за каждым соболезнованием в свою сторону. Они немного поседели за это время и тонкий холодок спадал со щёк этих людей, когда они проходили по кладбищу в затёртой до умопомрачения атмосфере их сильного несчастья и переживаний.

Эта трагедия была довольно внезапной, её тень так и скользила по району, где жил Антон, а он уже был на том конце света. Круг событий был овит тайной и его последняя доминанта была той собачкой, которую можно было спасти. Или вылечить ещё не умершего ребёнка, так близко и так быстро, что можно было бы говорить ещё много слов об этом. Страхи в школе распространились и на друзей Антона. Они стали искать у себя болячки и смотрели друг на друга непривычно и очень холодно. К тому же четверть заканчивалась, а напряжение было таким, что холодом веяло из-за всех щелей в таком просторе, что жутко было вздохнуть. Когда совсем страхи обострились и нужно было что-то менять, то один из учеников предложил больше не говорить об Антоне и замолчать его ситуацию. Он стал убеждать своих друзей, что притягивать разговорами смерть опасно, что можно притянуть на свою голову ещё много неприятностей. Образ реальности стал меняться, а ужас, который испытали школьники, когда увидели как можно внезапно умереть — воплотился в белую даму. Пока её никто не видел, но все знали, что некто возник изнутри этой страшной истории и ходит вокруг школы, чтобы задумать ещё очередную каверзу и странный трюк в жизни. В этом можно было бы забыть, как заканчиваются трагедии, а страхи не уходят в прошлое. Так и я остался смотреть на себя своими глазами и спустя уже сорок лет всё также смотрю на прошлое, в котором я ребёнок, а мои родители ухаживают за мной, чтобы вырастить.

Когда ты знаешь, что умрёшь — то жизнь немного проще. Она становится предвестником мнительной обиды на совесть. Она желает ещё немного подождать, чтобы узаконить смерть. И её проявление также снисходительно, что проходит гладко и тонко над конечностью линии жизни. Но я знал всё это не до конца и переживал, что буду скучать на другом конце света. Что не смогу увидеть больше своих близких, а они забудут меня, как маленький маятник, который всё время шатается и уходит внутрь своих размышлений опять и опять. А потом внутри этого содержания я могу пролететь тысячи километров и оказаться на том, что уже неповинно и чисто, как белый снег в своей заре непреходящей смелости в жизни. Когда уже нет смысла расти дальше, но хочется это сделать на том конце света, где тебя уже нет. И может никогда доселе не было, а трогательный звон поющего школьного звонка только приснился и стал трепетно сокрушать мои надежды. Прийти к самому себе на кладбище и разобрать свои мысли спустя сорок лет. Как делают все поэты, которые не допели своих песен и высмеяли свою прошлую юность внутри. Этим стал и я, когда-то живший и очень задорный мальчик из Подмосковья, внутри которого замыкались линии внутренней тревоги и стыд оставался всегда в напряжении забытого детства. А школьное крыльцо неустанно носило тщеславные тени, как будто они бродили по потолку и утешали меня сегодня, что я прожил свою никчёмную жизнь и уже не знаю, что сделать с этим прошлым. Просто расстаюсь с мнительной обидой на самого себя и выкладываю множество взглядов на противоположный берег детской памяти на том конце света, где я уже никому не нужен. А потом хожу там по краю бездны и попадаю во внутренний коллапс памяти, из которого нет выхода на встречу сооружению близкого уровня надежды. Её то мне и не хватило, чтобы заподозрить у себя болезнь и узнать о ней до начала проявления симптомов.

Через год несколько друзей Антона видели около школы женщину в белой одежде, которая внезапно пропала, как будто это был фантом, а не человек. Он двигался слишком быстро и рывками и замирал также случайно, как программа внутри героини, которую не смог выключить режиссёр из своего фильма. Как проводник и ментальный путь, внутри которого не было исходной точки движения человеческого лица. А только размытый облик и фигура, которая перемещается из одного угла школьного двора в другой. В это же время один его друг потерялся внутри своей спокойной жизни и утонул, когда ездил на отдых в Сочи. Он так расслабился, что заплыл слишком далеко и не смог вернуться обратно. Другой его не менее известный друг так постарался добиться признания у девочек со школы, что расшиб голову, катаясь на скейте в том же дворе. Эти две смерти не стали исключением и изменили целую цепочку событий, в которую хочется поверить. Но случайностей не бывает, а белая дама всё ещё ходит вокруг школы и притворяется живой, как будто стала олицетворением ужаса и мнительной обиды школьников на жизнь. Их самым страшным днём и каверзой, вслед за которой приходит женщина в белом и опускает свои руки, только коснувшись мимолётного образа тоски. А следом приходит и смерть, которая так классически хочет перебрать суеверие внутри людей, чтобы ещё раз обогнуть этот земной предел и попасть на тот конец света.

Где и я теперь нахожусь и живу внутри своего мира воспоминаний. Я так увлёкся рассказом о своей смерти, что даже не заметил, что дама в белом теперь стала приходить к моим старым друзьям со школы и рассказывать о моей прошлой жизни. О том, как мы веселились и как случайно готовились стать взрослыми, а потом поняли, что это совсем невозможно. Что стрелки часов передвинулись на части той души, которой уже нет и там они и остались до сих пор. Эта тайна осталась неразгаданной, как тонкий ветер последней доминанты в пути, о котором ты ещё не знаешь. И который ты не можешь увидеть над своим голубым небом в будущем. Там идут мои рассказы о жизни, там немеет моё прошлое и мне хочется узнать ещё больше, кем стали мои друзья. Но я уже не могу. Я оказался на том конце света, где мечтал всегда быть, но в своём воображении, когда усидчиво получал претензии со стороны близких и уходил в себя. Настолько надолго, что тени в глазах становились тенями на потолке и скапливались на моём внутреннем сознании. А потом перемещались и жили, как будто сплели против меня целую кучу символического бреда. О нём я не мог понять до последнего, даже когда увидел эту белую даму. О ней я могу говорить долго и очень точно пояснять её равнодушное отношение к жизни. Когда она выходит на крыльцо своей необъяснимости и дышит тебе вослед, когда ты её не видишь, но она уже рядом. И тысячи таких же классических мыслей обагряют её солнечное отражение внутри городской пыли двора. В той Москве, которую я запомнил, в том месте, где я жил, когда мне приснилась эта ужасная драма и стала для меня вечным испытанием и блужданием в самом себе. Спустя сорок лет я прихожу на свои места, где я рос и был счастлив, где обезумел от первой любви. Но так и не смог сказать ничего путного вослед своей требовательной жизни. Так как слишком увлёкся дружескими беседами и мелкими выяснениями своей ценности жизни. Когда не можешь найти выход в ней и всё время мерещится тупик. А потом он становится более разумным и появляется эта дама в белом, как неземная проводница особой воли трагедии и маразма. Когда ей нелегко убывать под надобностью ночной Луны и она плывёт себе, как роскошное классическое слово в образе представления быть человеческим. Ещё человеческим образом смерти, но уже трагическим и мрачным. В котором соединяются детали мимолётной жизни и казуса в эгоизме детского рассудка и требовательности стать настоящим человеком в себе.

Так и сегодня эта белая дама выходит на крыльцо того дома, где я жил и снимает свою широкополую шляпу, внутри которой европейский классицизм соединён с витиеватой просьбой мира о пощаде. С тем, чтобы больше она не приходила и не сбивала с мысли людей, когда они бояться всего на свете, когда холодно даже в жару от мимолётного ветра. А тени спускаются на фатум предвидения твоей болезни каждый день и там они и остаются, чтобы жить постоянной жизнью и шевелить странное поведение в глазах людей. В нём я вижу постоянно эту даму и что-то пронзает моё сердце на том конце света, где нет ответа на отгадки всемирного времени, а ход часов замер давно и не сулит ничего хорошего. Он встал и смирно притворяется, как нелюдь за подсказками ветра и человеческих обид быть теперь только покорёнными словами, в которых взывают люди к своей определённости в жизни. Когда уже всё ясно и последняя доминанта становится снова проявленным светом внутри символизма последующих лет, а они уже открывают путь внутри своего имени быть человеческим. Там и я подошёл к самому себе и вижу свой образ и слышу смех, от которого тени не слились воедино. А спрятались за мраморными иллюзиями более «хорошего» существования на этой Земле.