Они пришли на озеро

Они пришли на озеро. Почему-то именно на озеро. Старший жнец обещал привести Рэя в особое место, но привёл к обычному озеру – пустому, лишённому всякой живности, над которым свободно прогуливался ветер, растворяясь в пустоте.

— Что это за место?

Старший жнец не ответил. Он продолжал медленно вышагивать по тонкому слою льда, не боясь провалиться в холодную воду. Конечно, они ведь не проваливались. Они могли чувствовать текстуру мира, взаимодействовать с ней, но вот мир никак не мог взаимодействовать с ними. Таковы законы природы. Каждый выполняет свою особую функцию, уготованную ему Вселенной. Люди, правда, этого не понимают, но жнецы усваивают это с рождения, с первых секунд появления в материи мира. Старшие передают знания младшим, объясняют им как правильно выполнять работу, а после идут на заслуженный отдых. Особенно часто поколения сменяются во время войн. Люди вгрызаются друг другу в глотки, убивают чужих детей, вырезают глаза незнакомым людям, и в это время жнецы невероятно сильно устают. Один выход на поле боя отнимает немало сил. Душу каждого убитого нужно встретить, попытаться успокоить и выпроводить из этого мира – последнее особо тяжко, потому что в первые секунды после смерти души людей ещё не успевают отделиться от тела, и приходиться силком тащить их за собой, сквозь остальной мир. Солдаты, погибшие от пули, начинают осознавать свою смерть лишь тогда, когда мир перестаёт контактировать с ними; они становятся подобными призракам, озирающимся вокруг прозрачными глазами.

Снизу раздался треск. Рэй посмотрел под ноги и увидел у носков небольшую трещину, маленькие веточки которой разошлись по поверхности льда. Настоящая трещина.

Впервые Рэй почувствовал то, что люди называют возбуждением. Непонятно отчего всё его нутро содрогнулось от вида треснутого льда, замерло, и уже в следующую секунду грудную клетку тронуло тепло, до этого неведанное. Трещины! Трещины! Мир видел его!

— Здесь тонкая грань? – Рэй удивился силе своего голоса. Для юноши среди жнецов он говорил довольно нагло в присутствии Старшего жнеца, но он просто не мог сдержать восторга! Мир разом стал ярче, а цвета полыхнули яркостью, будто от одного треска Вселенная проснулась. – Вы слышали?! Лёд чувствует меня! Это же…

Старший жнец молча поднял руку, и одного этого жеста хватило, чтобы Рэй заткнулся и тут же устыдился своего возгласа. Хотя, по правде говоря, ему особо-то и не было стыдно. Он продолжал двигаться за своим проводником и пружинистой походкой шагал по льду, внимая звуку трескающегося льда подобно лучшей в мире мелодии. Почему его ноги здесь имеют значение? Он, конечно, совсем молод и ещё много где не бывал, но даже из рассказов Отошедших жнецов было ясно, что случаи взаимодействия мира со жнецом – всего лишь легенды. Жнецы служили смерти, они забирали души погибших (именно погибших, умершие собственной смертью в сопровождении не нуждались) и помогали им выйти из материи мира, освободиться и уйти. Вселенная не мешала, но и не помогала. Ни один жнец не был способен открыть дверь или хотя бы поднять иголку, вместо этого их наградили даром неосязаемости.

Но здесь… Боже, здесь лёд трещал под ногами! Какие же будут лица у Отошедших, когда Рэй расскажет им об этом! Вряд ли они поверят ему, но ведь есть этот Старший! Он всё подтвердит! И лучше будет, если Рэй запомнит это место – чтобы почаще возвращаться сюда. Он, конечно, видывал места и покрасивее, и поуютнее, и более захватывающие, но…

— А как называется это место?

Старший жнец не обернулся. Он продолжал идти по тонкому слою льда, но услышав вопрос, чуть повернул голову и произнёс одно единственное слово:

— Ладога.

Это Рэю ничего не дало. Ладога…. Ла-до-га… Название такое… Если автор сия названия хотел сделать так, чтобы при произношении оно звучало гордо, то он однозначно потерпел неудачу. Я бы назвал это озеро Трещинкой, подумал Рэй. Дети бы бегали по льду, он бы хрустел под ними, а потом хрясь!.. и новая работёнка для жнеца. Здесь наверняка богатый улов!

— Не думай так. – Старший на миг обернулся, но этого мига хватило, чтобы Рэй заметил в его глазах упрёк. – Я способен прочитывать образы в твоей голове, малыш. Мне они не нравятся. Ты мыслишь как самый настоящий жнец.

— Так я же и есть жн…

Снова поднятая рука, и снова Рэй замолчал, не в силах противиться этому сжатому кулаку, устремлённому в небо. И почему его послали именно с этим занудой? Почему на обучение ему попался именно этот Мистер-Не-Думай-Так, а не какой-нибудь крутой жнец, который, например, участвовал в двух мировых войнах? Ух, вот он бы рассказал историй! И, может, даже показал бы! Некоторые старички говорят, что на местах, в воздухе над которыми плавает достаточная концентрация эмоций, возможно вызвать некоторые фрагменты прошлого. Рэй, конечно, в это никогда не верил, но иногда перед сном он представлял, как забирается на Эйфелеву башню и смотрит, как Париж обстреливают немецкие самолёты. Он не знал, обстреливали ли когда-нибудь Париж немецкие или хоть какие-нибудь самолёты, но это было не важно – мечтам факты не нужны. Он просто жаждал увидеть войну! Это же так захватывающе! Повсюду взрывы, гремят выстрелы, кровь в окопах смешивается с грязью, а шум двигателей танков перекрывает стоны раненых солдат! Ну как можно о таком не мечтать?!

Наконец Старший жнец остановился. Рэй последовал его примеру, замерев в нескольких шагах от него прямо за спиной. Ветер трепал их мантию и… да, он ласкал кожу прохладными, невидимыми пальцами. Рэй знал о ветре, видел, как деревья качаются под его дуновением, но впервые он почувствовал его. Здесь, видимо, и в правду тонкая грань. Настолько тонкая, что два мира соприкасаются друг с другом непозволительно сильно. Казалось, если проломить лёд и окунуть ногу в воду, то можно будет ощутить холод, окутывающий лодыжку. Неужели действительно существует такое место, где жнецы перестают быть призраками и могут почувствовать то, что чувствуют или чувствовали когда-то люди?

Ладога. Старший жнец назвал это место Ладогой.

— Подойди ко мне. Встань поближе, чтобы я мог видеть твоё лицо.

Рэй медленно, неуверенно двинулся в сторону высокого силуэта, замершего над тонким слоем льда. При каждом шаге под ногами хрустели невидимые веточки, и звуки эти казались лучшей во Вселенной мелодией – такой сладостной, что слушать её хотелось бесконечно. Но уже через пару секунд она прекратилась, Рэй поравнялся со Старшим жнецом и украдкой взглянул на него, стараясь сделать это как можно незаметнее.

Слёзы. С глаз Старшего жнеца срывались слёзы – настоящие, крупные, блестящие в лучах уходящего солнца. Впервые Рэй увидел слёзы не только на лице человека. Он увидел их на лице высшего существа, которое по природе своей не могло, просто не способно было плакать.

Но тем не менее плакало. Здесь, на Ладоге, слёзы вырвались оттуда, где не должны были появляться.

— Присядь. – Голос дрожал. В нём отчётливо звенели нотки волнения и лёгкого возбуждения, какое появляется у людей, когда они приходят на давно знакомое им место. – Опустись на лёд вместе со мной.

Рэй последовал совету и уже через секунду сидел на льду, не в силах оторвать взгляд от Старшего и, по словам Отошедших, невероятно мудрого жнеца. Но мудрость жнецов всегда определялась хладнокровием, с которым они выполняют свою работу; равнодушием к крикам погибших людей и безразличием, не отражающимся на лице. Но Рэй не видел в своём учителе хладнокровия. Наоборот, с каждой секундой в нём просачивалось всё больше человеческого, и процесс этот был безумно завораживающим. И всё из-за озера. Из-за обычного озера.

— Не обычного, — Рэй вздрогнул от сделанного ему замечания. Он вновь посмотрел на слёзы, стелющиеся по лицу, и решил обуздать свои мысли: если Старший жнец прочитает в его голове что-то непристойное, кое-кто получит отсрочку в становлении полноценным жнецом. Поэтому Рэй максимально далеко отстранился от своих мыслей и сфокусировался на словах Старшего.

А он тем временем смотрел в даль. В бесконечную, простирающуюся под оранжево-розовым небом даль.

— Это не обычное озеро, Рэй, а особенное. И особенным его делает то, что здесь произошло. Ты ведь изучал историю войн?

— Ну да… с переменным успехом правда. Но про самую кровавую я знаю – Вторую мировую. Тогда сменилось не одно поколение жнецов. Столько народу было!

Старший молча кивнул – точнее, качнул головой вниз, затем — вверх, будто она стала слишком тяжелой. Бледные губы на несколько секунд сжались, превратившись в тонкую белую линию. На одно страшное мгновение Рэю показалось, что сейчас его новоиспечённый учитель разрыдается. Это, конечно, невозможно, но эти дрожащие губы…

— Ты, наверное, не поверишь, малыш, но я видел пять войн, одна из которых ещё продолжается: это первая мировая, вторая, Афганистан, все чеченские кампании и боевые действия в Сирии. Я… — Тишину прорезал всхлип. Лишь на секунду он вырвался наружу и почти сразу же растворился в воздухе. – Люди сменяли друг друга подобно свиньям на скотобойне. Красивые парни шли умирать, а те из них, кто возвращался, уже не были прежними. Проходило десять, двадцать лет, и вместо спокойной жизни одной ночью они брали хранящийся в ящике стола пистолет и застреливали себя, потому что всё ещё помнили друзей с кишками в руках. Я это видел. Я сам сопровождал таких людей в ад, и мне было совестно передавать героев двух мировых войн в руки дьяволу. Но, Рэй, ты сам знаешь, что у нас такая работа – пойди, забери, принеси, проваливай.

Он знал. Не хотел принимать это, но в глубине души всё-таки знал.

— Я не должен говорить тебе всего этого. Я обязан рассказать тебе, какая важная работа тебя ждёт, показать тебе, как правильно извлекать души людей из их тел, но… я… не хочу я. Я хочу рассказать тебе правду. Позволишь?

И Старший жнец впервые посмотрел на Рэя. В отблесках уходящего за горизонт солнца он заметил, что глаза у учителя голубые, ярко-голубые, совсем как у человека. И блестели они как у человека. Очень, очень похоже.

Наконец Рэй собрался с силами и смог произнести одно короткое, но очень важное слово:

— Позволяю.

Над ними пролетела чайка. Силуэт её длинных крыльев чётко очерчивали лучи огненного шара, что целовал горизонт подобно страстному любовнику. Закат разливался по небу словно акварельные краски, стекая к тоненькой линии над озером, пылающей ярким оранжевым светом. Чайка громко крикнула и устремилась вдаль – туда, где пахло свободой, а ветер не встречал никаких препятствий; туда, где не разрывались снаряды, где царили мир и гармония, где люди не насилуют чужих жён, царапая их нёбо стволом пистолета.

— Наша профессия, Рэй, заключается в том, чтобы мы помогаем душам погибших покинуть этот мир и уйти навсегда, не доставляя кошмаров близким. Ты, наверное, прекрасно знаешь: если жнец не справился с работой – то есть, опоздал или по другой причине не проводил душу, — то она становится призраком и доводит всю семью до самоубийства. Это не страшилка, малыш, нет, это правда, потому что я сам становился свидетелем таких случаев. Особенно много их было во время войн, потому что жнецы просто не успевали выполнять свою работу.

Из голубых глаз вновь покатились слёзы. Бледная ладонь поднялась и тут же вытерла их, но уже через несколько секунд на коже появились новые, блестящие ручейки слёз.

— Главное качество жнеца, которым он должен обладать – хладнокровность. И я был таким, хладнокровным меня считают и сейчас, раз позволили обучить ребёнка. Но послушай, Рэй… послушай меня очень внимательно… Сейчас я стараюсь поступить правильно. Так, как велит мне сердце, которого у меня нет. Если бы нас с тобой сейчас услышал Главный Совет, меня тут же бы испепелили на месте. Но я хочу поступить правильно, я… хочу быть откровенным.

— Зачем вы привели меня сюда? На Ладогу? Почему именно здесь?

— Положи ладонь на лёд, малыш. – Старший жнец опустил свою ладонь на тонкий слой замёрзшей воды, ученик последовал его примеру. – А теперь слегка надави. – Оба они проделали это одновременно, вызвав громкий треск. Рэй как ошпаренный отдёрнул руку, но при этом в его глазах зажглось возбуждение. – Мы чуть не провалились, понимаешь? Для тебя это ново, необычно, интересно и весело. А теперь представь, что весишь ты около двух тонн, слой льда чуть толще, и тебе как можно быстрее нужно добраться до берега. Ты человек, твои мышцы сожмутся при контакте с холодной водой, а дома тебя ждёт ещё один человек, которого ты больше всех на свете любишь. А внутри этого человека находится маленький человечек, который ещё не видел мир.

Рэй нахмурился, опустил голову и уставился на серебряные веточки трещин во льду, одновременно и видя их, и не видя. Человек в человеке. Дома ещё один человек. Весит две тонны. Видимо, у Старшего жнеца началось что-то вроде маразма – то ли на фоне почтенного возраста, то ли из-за пяти войн. Конечно, войны это круто, но пять — уже слишком. Да и кто говорил…

— Ясно, — Старший Жнец схватил голову Рэя. – Лучше я тебе покажу.

И в следующую секунду мир утонул во тьме.

***

Он слышал рассказы отца о Первой мировой войне, слышал о парализующем тело страхе, но лично столкнулся с ним только сейчас.

Оказывается, смерть игрива. Лёша понял это ещё тогда, когда им пришлось защищать колонну грузовиков от фашистов, напавших из-за засады. Почему игрива? Да потому что дразнит. Идя на войну, будучи не больше двух десятков лет от роду, по непонятной причине ты считаешь, что костлявые пальцы смерти схватят любого, но не тебя, нет, только не тебя. Потом пули начинают свистеть над головой, смерть играет с твоими нервами, но ранений на твоём теле всё ещё нет – конечно, ты же избранный! А потом…

…потом от разорвавшейся гранаты в тебя вгрызается несколько осколков и ты ревёшь как маленький мальчик, захлёбываясь кровью под взрывы зарядов. И вот тогда понимаешь, что война – ужасная вещь. Именно понимаешь, потому что от того весёлого мальчугана, что только пришёл на фронт, ничего не осталось. Здесь все солдаты, здесь все могут погибнуть. И из человека в солдата ты превращаешься после первого боя.

Самое главное, не остаться солдатом навсегда. Дома ждут. Все ждут. Особенно Алексей Алексеевич, который должен вот-вот родиться.

Но сейчас… все мысли о семье, о стране, о чём-либо другом исчезли; всю голову, всё тело заполонил страх. Лёша, неделю назад отпраздновавший своё двадцатилетие, на мгновение замер. Он ехал по Ладожскому озеру, сидя в кабине грузовика ЗИС-5 с открытой дверцей – чтобы успеть выпрыгнуть в случае провала транспорта под лёд. Температура снизилась до рекордных тридцати двух градусов, поэтому на лёд, скорее всего, можно было положиться.

Конечно, избранных ведь не трогают беды.

И только когда под колёсами едущего впереди грузовика затрещала корка воды, Лёша почувствовал запах страха. Оказывается, он пахнет – жгучей смесью бензина с металлическим привкусом крови. Сердце пропустило удар, потом ещё один, не смея нарушать тишину, которую прорезал жуткий треск.

— Твою мать, — Лёша крепче сжал обод руля, буквально вцепился в него, выпрямив руки. – Нам же сказали, что лёд крепкий!

Он быстро взглянул на женщину, что сидела рядом с ним, зацепился взглядом за её широко раскрытые глаза и с трудом подавил в себе желание закурить. Нет, только не сейчас. В его кителе была смятая пачка, да – за ними он следил тщательнее, чем за оружием, — но Лёша заткнул в себе эту жажду, уговорив её тем, что выкурит сразу две сигареты, когда доберётся до берега.

А сейчас следовало взять ситуацию под контроль. Или хотя бы попытаться.

— Мы попали в беду?

Голос у женщины дрожал. Дрожал как у маленькой девочки, которая вот-вот заплачет. Господи, ну и зачем я её взял? – подумал Лёша. С женщинами же всегда всё идёт не по плану, а теперь помимо себя мне придётся успокаивать и её!

— Нет, ни в какую беду мы не попали. Просто наш командир либо решил пошутить, либо ему дали неточные показания. Сейчас слишком рано для грузовиков. Чёрт, слишком рано! – Пальцы крепче вцепились в руль, холодный воздух заглядывал в салон через открытые дверцы автомобиля. Лёша и черноволосая женщина с когда-то красивыми глазами были укутаны в несколько слоёв одежды, так что провались один из них под воду, их же одеяния станут их гробом – всплыть в таком невозможно.

Грузовик спереди не остановился, тянущиеся сзади тоже не прекратили движение – просто сбавили скорость. Лёша последовал их примеру, немного отстал от первого в колоне, ни на секунду не переставая слушать тишину. Задачей его взвода являлась доставка припасов Ленинграду, который, судя по новостям, очень сильно голодал. Лёша знал, что такое голод. Он вырос на улицах, укрываясь зимними ночами в подъездах, иногда пробираясь в чужие квартиры и засыпая у батареи. Голод был его верной подругой до совсем недавнего времени (честно говоря, он пошёл на фронт в первую очередь из-за еды). Но как только узнал про Ленинград – про АД, что царствовал там – тут же решил записаться в автомобильные войска и помочь городу не умереть от голода. Никто не заслуживает такой смерти, особенно во время зимы, когда истощённому телу нечем ответить на жестокий мороз.

— Вроде бы пронесло. – Действительно, казалось, будто лёд под колёсами стал крепче, грузовик начал двигаться увереннее, проблемы отступили. Лёша уже видел противоположный берег, военнослужащих и облегчённо выдохнул, позволив себе чуть-чуть расслабиться. – Можете не напрягаться, мадам, всё самое страшное позади.

— Мадам? Это чт…

— Так называют красивых женщин во Франции. Я не француз, но… — На юном лице появилась улыбка. – Хозяин пекарни, откуда я постоянно воровал еду, так называл свою жену. Он говорил: «Мадам, пристрели этого наглого сучьего сына!»

И Лёша рассмеялся – так, будто в жизни не слышал ничего смешнее. Может, подобным образом организм выбрасывал стресс, но какая к чёрту разница? Ему было хорошо – это главное. И смеялся он так искренне и непринуждённо, что вскоре услышал, как хихикает женщина. Через несколько секунд она уже не могла остановиться и, сама того не заметив, положила ладонь на колено водителя, пытаясь справиться со смехом.

Именно в этот момент лёд под грузовиком окончательно провалился, а в раскрытые рты ворвалась вода. Только когда кабина полностью ушла под воду, Лёша понял, что задыхается.

Перед смертью он подарил одному человеку несколько счастливых мгновений.

***

Рэй вскочил и со скоростью рыси отполз от Старшего жнеца. Воздух с трудом втискивался в грудь, кости звенели от напряжения, а кожа и вовсе натянулась подобно тонкой-тонкой ткани.

— Что это было?

Вопрос был глупым, но с губ он всё же сорвался. Рэй прекрасно понял, что только что произошло – Старший жнец впихнул его в сознание солдата, прямо перед самой…смертью. Да, Отошедшие рассказывали, что подобное возможно, но одно дело слышать, а совсем другое – прочувствовать. Как будто всё это произошло с тобой…

— Ты можешь говорить?

Рэй медленно перевёл взгляд на склоняющееся к горизонту солнце, затем на трескающийся под ногами лёд, а после он осмотрел всё озеро и узнал то место, по которому ехал ещё несколько секунд назад. Смеялся… Смеялся оттого, что нервы уже не справлялись с навалившимся стрессом. Смеялся и верил, что всё будет хорошо.

— Я… — Рэй взглянул на своего учителя и словно во сне поплёлся к нему, уже не обращая внимания на слабый треск под ногами. – Я чувствовал воду во рту. И страх. Неужели люди так боятся? – Старший жнец молча кивнул, и от этого кивка Рэю ещё больше стало не по себе. – Было очень холодно, а ещё я очень сильно хотел есть. И…и рядом была женщина, она села зачем-то, уже не помню зачем.

— В Ленинграде остался её муж – вот зачем она попросила Лёшу довезти её. Представляешь, малыш, что творит любовь? Эта женщина прекрасно понимала, что город умирает, но всё равно отправилась туда за любимым человеком.

— Это сумасшествие.

Голубые глаза учителя блестели в оранжевых лучах, что устилали собой всю поверхность Ладожского озера. Тишину – такую умиротворённую и спокойную – разбавляли лишь крики чаек, что давно покинули двух пришедших гостей. Вдали они разговаривали о чём-то своём, спускались на лёд, вновь поднимались и продолжали кричать. Пейзаж Ладоги прекрасен, он способен растопить сердце подобно улыбке очаровательной девушки, но вот только… сколько грузовиков сейчас под этим льдом? Сколько осталось скелетов водителей, что так и не оторвались от руля? А сколько людей, которые слёзно умоляли довезти их до того берега? И как каждый из них умирал? О чём думал? Какое последнее слово произнёс? О чём успел пожалеть? Чему последний раз улыбнулся? А может, многие из них до сих пор не осознали своей смерти? Может, их души пытаются выбраться наружу, но всё время врезаются в непробиваемый лёд? Рэй-то знает, каково это – быть невидимкой. Мир не любит призраков, он жесток к ним, считает их отбросами.

— Рэй, присядь, пожалуйста.

Он подошёл к Старшему жнецу и аккуратно опустился на лёд, машинально прижавшись к своему учителю. Со Стороны оба они напоминали отца и сына, вышедших на зимнюю рыбалку. Только не понятно было из-за чего спина сына слегка трясётся, а отец постоянно протирает глаза, хотя ветра почти не было.

— Я привёл тебя сюда потому, что именно здесь я понял, что не хочу быть жнецом. Ни на одной войне мне не было так плохо. Я видел окопные войны в начале 20 века, видел, как фашисты, забавы ради, напротив живота беременной женщины ставили малыша и выстреливали. Так они шутили. Говорили: «Одним выстрелом трёх положили!». Это у них было типа боулинга. Я… — Учитель опустил голову, глубоко вдохнул, выдохнул. – Прости, я соберусь. Так вот… Я видел, как в Афганистане дети запутывались в колючей проволоке, и чем отчаяннее они пытались выбраться, тем сильнее расходилась их плоть. Я видел подвиги российских солдат в Сирии, видел, как они жертвовали жизнями ради выполнения приказа. Но ничто из того, что я видел, не сравнится с Ладогой. Этот парень, Лёша, он стал тем поворотным пунктом в моей, так скажем, жизни.

— Поворотным пунктом?

— Да, можешь назвать это отправной точкой, если хочешь. Я наблюдал за ним с самого утра, потому что знал, что он погибнет. Я был свидетелем многих ужасных смертей, но почему-то именно эта…пробрала меня до дрожи. Он смеялся над своей глупой шуткой, вместе с ним смеялась и женщина, а в следующую секунду оба они провалились под лёд, и вода ворвалась им в лёгкие. Ледяная вода. Ты понимаешь, о чём я, Рэй?

Он понимал. К сожалению, он всё понимал. Рэй прочувствовал эту смерть на себе, этот страх, эту бурю эмоций, что присуща только людям.

— Хладнокровие – вот основной инструмент всех жнецов. Но, признаюсь, тогда я потерял самообладание. Об этом никто до сих пор не узнал, но позволь рассказать тебе, малыш. По инструкции я обязан был сопроводить его душу, а там уже решили бы, куда она отправится. Я прекрасно понимал – отправится она в ад. Потому что Лёша очень и очень много воровал, а оправдания – даже самые серьёзные – никого не интересуют. Ну и я… Короче, я вытащил его в рай, даже не спрашивай как.

— А что было после этого?

— Я продолжил работать.

— Почему вы не ушли?

— Потому что я ничего другого не умею, я могу лишь забирать чужие жизни. В этом плане я очень сильно завидую людям – они в любой момент, вне зависимости от возраста, могут уйти с пути, который им не нравится, и стать теми, кем хотят быть. Не все, правда, это делают, но у всех есть такой шанс – стать другим.

Оранжевый круг солнца ещё больше растёкся по горизонту, превратив его в огненную полосу, за которой заканчивался мир. Скоро потухнет и она, тогда небо укроет ночь, проснутся романтики, влюблённые парочки выйдут на улицы, в городах засияет любовь. Была бы война, всё было бы по-другому. Ночью начались бы тайные операции, убийства, а любовь сохранялась лишь в головах солдат. На войне всё иначе. На войне и мир другой, и люди другие, да и ты сам уже не тот.

Война – это не классно, подумал Рэй. Война это ужас, созданный людьми для людей.

— Блокада Ленинграда началась 8 сентября 1941 года, в самом начале осени, но я помню, что тогда на деревьях ещё не начали желтеть листья. Я старался работать как можно больше, старался ухватить в свои лапы как можно больше сражений – был как ты, тоже рвался в бой. На Ладогу я попал только в сорок втором году, как раз зимой. И вот в то время я понял… нет, не понял – осознал ужас своей работы. Я смотрел на этих людей и чувствовал себя виноватым, понимаешь? Они мчались на всех парах через это озеро, чтобы прокормить не себя, не свою семью, а других людей! Они вообще не знали друг друга! Но это был единый народ, и ещё крепче их сделала война. Мужчины рисковали жизнями, чтобы не погибли чужие жёны, ты только можешь себе это представить? Они умирали в ледяной воде, хотя могли сбежать, но нет! Они не делали этого! А знаешь почему? – Старший жнец взглянул Рэю прямо в глаза. Посмотрел так, как отец смотрит на сына перед отправкой на фронт. – Потому что у этих людей была и есть воля, потому что в каждом из них есть вера в друг друга. Мне тяжело было работать на Ладоге, но я бесконечно благодарен этому месту. Именно здесь я полюбил людей. Они чем-то прекрасны, мы не заслуживаем того, чтобы отбирать у них жизни и тем более передавать на чей-то суд.

— Но ведь люди сами устраивают войны.

— Нет, малыш. Войны устраивают единицы, а вот гибнут совершенно непричастные к этому люди. И знаешь что самое забавное? Зачастую те, кто устраивает войны, позже пожимают руки друг другу, подписывая мирный договор. А простые солдаты гибнут. Порой гибнут глупой смертью, иногда нелепой, чаще – ужасной. Но почему-то именно здесь, на Ладоге, я опротивел к своей работе. Мне понравились люди, мне понравилась эта страна. Чёрт возьми, мне понравилось то, как вся она сплотилась, чтобы поддержать город, хотя его могли спокойно сдать! И эта вера людей друг в друга, в Победу…покорила меня. Это живой памятник Великой Отечественной войне, Рэй. Ладога не просто озеро – это поле боя, где люди сражались со страхом и природой. И в конце концов люди победили. Мы победили. Советский Союз победил.

Старший Жнец в последний раз вытер с лица слёзы, поднял голову и посмотрел на простирающиеся вверху звёзды. Несколько секунд он провёл в тишине, разбавляемой лишь дыханием учителя и ученика. Потом взглянул на скрывающееся за горизонтом солнце, вздохнул и медленно, почти с отцовской нежностью обнял Рэя.

— Я тебя ни к чему не принуждаю, малыш, я просто рассказал правду. Я ухожу, это наша первая и последняя встреча. Надеюсь, я не запомнился тебе занудным дядькой. – Под голубыми глазами дрогнула улыбка, но она почти тут же скрылась. – А теперь позволь оставить тебя одного. Посмотри на Ладогу, подумай о нашем разговоре и реши, хочешь ты быть Жнецом или нет. И если всё-таки решишь им стать, никому не говори, почему я привёл тебя сюда. Всё равно никто не поймёт.

После этих слов Старший жнец поднялся и зашагал к тому берегу, с которого оба они пришли на озеро. Рэй не обернулся – он прекрасно слышал треск льда под призрачными ногами, что становился всё тише, тише, тише.

Вскоре мир окутала тишина, и только одна фраза витала в воздухе подобно мотыльку:

Можете не напрягаться, мадам, всё самое страшное позади.

А после в их лёгкие ворвалась холодная вода…

Даниил Реснянский

8 апреля – 25 апреля 2021 г.