Обыватель и Гламур
Обыватель, как ни странно, любил гламур. Толстые глянцевые журналы за их настоящую цену покупать он избегал, но довольствовался вполне уцененкой, и желательно на «шару», резонно полагая, что время для гламура не имеет значение. Гламур как и дадаизм вечен. Когда же глянцевый «толстяк» попадал ему в руки, обыватель начинал с ним задушевный разговор. «Тэк-с, этова мне никогда не видать в руках, да и не надо. Вот тут могла и пониже наклониться, дура. Куды на такой тачке по нашим дорогам, разгонисси и в яму с кипятком. Вискарь 0,7, а догонятся чем будешь? Ножик швейцарский как у пионера, а дядя Вася отверткой пятерых проткнул. Серый такие сундучки гвоздодером открывает». «Толстяк» чувствовал в нем солидного клиента, который не выбросит его в контейнер, и уж конечно не повесит на гвоздик, там, где брать особо нечего. Но самый большой кайф доставался тому «толстяку» которого брали наугад из запыленной стопки после составления «джюса» из соковарного фруктала и самогонки в равных долях. Клиент, держа в одной руке высокий бокал с охлажденным «джюсом», другой рукой протирая глянец от пыли о внешнюю поверхность бедра, упакованного в треники, предвкушал безыдейное, но от этого не менее вожделенное общение с посланцем из другого мира. «Толстяк» был на седьмом небе от такого интима и хамски подмигивал неудачникам в стопке.
Но самый драйв начинался, когда глянец доставал из своего нутра, как фирмач из подсобки, биогрэфик бывших и действующих зиц-председателей, именуемых вполне себе прикольно президенты. Клиент был в ударе, «джюсы» заряжались, как снаряды в орудие. Комментарии сыпались градом, начиная от безобидных: «Наша женщина равна четырем французихам, широка моя страна, а Ширака узенька» до вполне нетолерантных: «Микрон, заднеприводный, и с бабушком своем, по полям гулят, Елисейский грядки проверят». Исключение составляли только Франклин Делано Рузвельт, как человек недостижимого интеллекта, Джон Кеннеди как ветеран войны и их земляк Дональд Фредович Тарарампов, как председатель колхоза «Американский Светлый Путь», устроивший во вверенном ему колхозе большой тарарам, и чуть не засудивший заведующую фермой, воровливую гражданку Клинтон, застуканную за кражей комбикормов, когда весь колхоз слушал в местном клубе соло на кларнете ее мущинки, блудовитого Джонни, вкупе с бухгалтершей Моникой превратившей круглый зал для партсобраний в результате своего флядства в овальный скотный загон, а Дональд Фредович, благодаря своей драгунской выправке пользующийся заслуженным успехом у колхозных леди, объезжал на жеребце по кличке Бидон все закоулки колхоза и светил фонарем. Также исключением считался Учитель из Великой Северной страны Великий Пу, сокращенно ВелПу, и то, потому что за него поручились китайцы. Иногда клиент с «джюсом» в руке подходил к патрету Великого Пу и спрашивал подобострастно: «Когда пенсию вернешь, Га». Сами китайцы в исключение не входили, и в комментариях «джюса» вполне уживались Денис Саяпин, Боб Силаев и частушки а-ля-рюс «Полюбила тракториста, в перву ночь с ним обнялась, всю неделю мыла титьки и соляркою лилась» из уважения к идейному народу перебитые в идейном стиле : «Полюбила Ху-Ван-Биня и повесила патрет, а наутро просыпаюсь, Ху висит, а Биня нет». Особняком стояли представители Персиды, с которыми обыватель сталкивался на рыбалке по разным берегам реки Аракс. За несгибаемость и жесткую работу с грантоедами и прочими прихлебателями западного тухлого поветрия, жители древней страны Ариан заслуживали уважения. К тому же держали, как и прежде в кулаке все близлежащие горы. Лошадки американского стойла, типа псевдодеятелей Польши и центральноевропейской конюшни плюс пони Прибалтики, бельгийские, германские и испанские конюхи у обывателя интереса не вызывали по причине импотенции. Презрительный интерес вызывали только попытки отечественных «конюхов» втиснуть Великую Державу в стойло, но все попытки меченых и вечно пьяных проваливались, в том числе по причине того, что ее хотели пустить на экологически чистое сено для послушных жвачных животных. Слезы, сопли, стучание себя в грудь до опрокидывания, стенания: «Мы же свои, такие же, мы за вашу и нашу, пустите», чужих «конюхов» не растрогали, в крайнем случае кидали со стола косточку «лучшего немца» или давали гроши на «Цин-Цин-Центр».
