Обряд

Первая поездка в Унгуртас описана в. рассказе Лисья нора.

На фото настоящий портрет дервиша Бифатимы-апа

       Несколько лет назад я работала в творческой мастерской. Кроме детей, наши занятия нередко посещали взрослые люди. Кому-то, с выходом на пенсию, кому-то для борьбы со стрессом, рекомендовали психологи, кто-то приходил воплотить давнюю мечту. Среди них была Жанна, женщина средних лет. По ее словам, это была мечта детства.  Однажды она поделилась, что ей предстоит операция по пересадке печени, причем она — донор. Волнение Жанны не позволяло ей взяться за кисти. Слово за слово, и мы узнали, что она хочет пройти обряд очищения, который может провести дервиш Бифатима. Мне было известно, о ком идёт речь и об Унгуртасе, где та жила. Однажды уже доводилось побывать в этом необычном месте. Та поездка оставила неизгладимые впечатления и изменила мою жизнь.
***
      Мы отправились вчетвером на моей машине. Путь неблизкий, почти двести километров.  День был рабочим. Приезжих, желающих лично убедиться в странности этого места, немного. В основном были те, кто оставался жить в доме дервиша надолго. Бифатима, в таком же простом платье и безрукавке, какой я видела ее в первый раз, окропила нас водой из бочки, стоящей у стены дома. Переводчика не было, поэтому она сама объяснила нам, что делать:
— Гора ходить нет. Идти туда, – она показала на небольшое саманное строение в стороне, вход к которое был завешан домотканным ковриком, — Там как зерно, корни по вся вселенная. Много.  Любой язык молиться. Любой вера. Когда чистый сердце, светлый душа, тогда создатель слышать.
      За дверью обнаружился, вырубленный в плотной глине сине-зеленого оттенка, лаз, с грубо сколоченными перилами. Ступени, ведущие глубоко под землю, были выстланы полосатыми домотканными половиками. Спуск в три «лестничных пролета», слабо освещался электрическими лампами и завершился просторным помещением куполообразной формы. Воздух, влажный и теплый, был удивительно свежим, словно здесь только что проветрили. Мы притихли от ощущения нежности и ласки, медленно обволакивающих нас.  Обсуждать что-либо не хотелось. Первой, опустилась на колени, посреди странной подземной молельни, Жанна. «Господь Всемогущий!» — услышала я тихий шепот, и оглянувшись, увидела Любу, осеняющую себя крестом. Погружение в молитву было столь глубоко, что казалось невозможным вывести её из этого состояния. Из затенённого пространства возле лестницы послышался шепот Натальи, ее дочери, тоже произносящей слова молитвы.  Почувствовав покалывание в ладонях, я перевела на них взгляд.  Мои руки касались тонкого светящегося «ручейка». Голова немного закружилась, и я прикоснулась к стене. Казалось, что рядом бьется огромное сердце. Следом за одной светящейся дорожкой показалась другая, третья… много. Они переплетались причудливым образом, в местах где касались друг друга, вспыхивали ярче. Замкнутое пространство исчезло, я видела нас всех внутри большого кокона, сплетенного из пульсирующих светящихся нитей. На память не пришло ни единой молитвы. Слова полились сами собой из глубины души — слова благодарности, слова веры.
     На поверхность мы выбрались часа через два. Не покидало ощущение необъяснимого счастья и легкости. Бифатима встретила нас улыбаясь:
— Туда идти. Два баран готово. Ты нет, – она жестом остановила Наташу, — Ты скоро быть ана*, мать быть. Жди маленький улы. Сын жди.
Будущую мать проводили в дом и оставили с чашкой шубата*(напиток из верблюжьего молока) в руках. Было непонятно, зачем нужны бараны. Одна из женщин на мой вопрос ответила неопределенно, что нам и ещё нескольким, обязательно нужно пройти обряд до конца. Каждая должна была по три раза ползком пролезть под животами баранов по земле, в одном направлении на животе, обратно на спине. Сначала это показалось смешным, только на деле не так просто. Отряхиваясь от пыли и вытаскивая колючки из волос, которые нацеплялись с шерсти животных, все это еще казалось забавным. Чуть поодаль, в круглую, глубиной метра три, яму с отвесными стенами опустили деревянную лестницу. Бифатима велела всем раздеться до белья. На мою попытку возмутиться, одна из женщин, уже проходившая этот обряд, строго посмотрела мне в глаза:

— Ты сколько жить хочешь? Тебе здоровье нужно? Первый раз я приехала сюда, когда врачи сказали, что мне осталось не больше двух месяцев.  Пятый год приезжаю.  Сейчас мы спустимся, и уберут лестницу. Бояться нечего. Нужно просто оголить грудь.

     От странного предчувствия била дрожь. Я смотрела на других женщин и понимала, что они чувствуют то же самое. Через несколько минут сверху по желобу на нас полилась горячая баранья кровь.
— Чего ждёшь? – женщина подставила ладони и размазала кровь по моим плечам и груди. – Помогай! Каждая капля ценнее золота.
Все по очереди заходили под струю крови, помогали друг другу распределить ее по телу. На поверхность мы выбрались с головы до ног в присохшей крови.
— Река ходить. Где из земля вода идти, видно. Там мыть вся кровь. Вода знает, вода лечить все.
       Пока мы, подхватив одежду, спускались вниз по тропе, с обеих сторон заросшей карагачем и шиповником, женщины уже побывавшие у реки, рассказали, что в месте где бьет родник, вода всегда одной температуры и не замерзает зимой.

      Бросив на берегу одежду, я вошла в реку. Глубина возле подземного источника была выше бедер. По щекам катились слёзы. Показывать их никому не хотелось, поэтому старалась с головой опуститься под воду, снова чувствуя «биение огромного сердца».  От этого становилось немного легче. 
      В доме нас ждало несколько больших блюд с горячим мясом баранов, принесенных в жертву. Жанну запеленали в их шкуры и уложили. К ней первой обратилась Бифатима:
— Твой сердце благородный. Кому ты отдать часть своя тело неблагодарный. Она снова пить арак*(водка). Жизнь не ценить. Муж, дети тебя сердится.
Потом она глянула на Любу:
— Ты не быть одна до конца. Муж скоро придет. Хороший муж. И дочь тоже скоро. Ее улы не знать свой отец. Будет знать другой отец. И пять дети родить.

      Она разговаривала с другими женщинами. Жанна лежала в шкурах, пока с нее градом не начал катиться пот.
— Теперь ты готов идти делать, что решил.
Только после Бифатима обратилась ко мне:
— Ты быть раньше в Лисья нора. Ты видеть, что другие нет, между сон и не спать. Надо сурет салу* (рисовать). Ты много думать, значит жазу керек* (надо писать). Нет бояться.

       На обратном пути я попросила Любу сесть за руль. Нужно было осознать смысл жутковатого языческого обряда – очиститься, исцелиться, переродиться через кровь, обрести новый смысл и силы жить дальше.  Одно было несомненно, той женщины, которая сегодня утром села за руль и поехала с подругами в Унгуртас, больше нет. В город возвращался совершенно другой человек без сомнений, без страхов, способный принять и пользоваться способностью, которая открылась несколько лет назад в Лисьей норе. Стоило закрыть глаза, сразу всплывали картины первой поездки: отвесная каменная стена, в ней на уровне груди округлое отверстие. Возникло знакомое ощущение покалывания в пальцах, когда коснулась камня в глубине этой норы, теплых волн, пробегающих по телу. Только в этот раз видение было другим, когда выбралась оттуда. Будто в немом кино видела Любу. Она вернулась домой с работы. Из кухни ей навстречу вышел мужчина с горячим пирогом на противне. Они смеются, что-то обсуждая. Наташенька, повзрослевшая и все такая же красивая, ведёт старшего сына в первый класс. Двое мальчишек помладше важно вышагивают рядом со старшим братом. Её муж несёт на руках девчушку лет двух. Пятый ребёнок должен скоро родиться, судя по слегка округлившемуся животику. Дальше – ночь. Открывается входная дверь. Жанна выходит из комнаты. Её муж вталкивает в прихожую девушку. Она пьяна. Пытается разуться, садится на пол и глупо хихикает. По щекам Жанны катятся слезы. Но почему я не вижу ничего о себе?! Усиливается волнение. Уже почти паника. Откуда-то издалека доносится звук биения огромного сердца, становится громче и громче.  Волнение отступает. На смену ему приходит уверенность – ведь я знаю, чего хочу добиться, знаю, как и что бы ни случилось в моей жизни, со всем справлюсь.