Обитаемый мир

                Приятный женский голос системы оповещения объявил о прибытии, и я выбрался из кресла. С удовольствием потянувшись, разминая затекшие мышцы, я направился к шлюзу. За стеклом кабинки диспетчера сидела симпатичная девушка. Она окинула меня равнодушным взглядом, приняла мои документы и со скучающим видом застучала по клавишам терминала, оформляя мое появление на станции.

                Я прибыл местной «ночью», когда персонал отдыхал. В просторном зале никого больше не было. Странно, я думал, меня встретят. Ведь о моем приезде была договоренность с руководством станции. Тем более что я приехал по их просьбе. Ну да ладно, как-нибудь сам доберусь.

                Я взял из окошка свои документы и вместе с ними — регистрационный талон. Просмотрев его, я узнал, что буду жить в 36-ом номере сектора 6 блока «C». Вверху талона гордо значилось местопребывания: «Город Исследователей». Вообще-то это была обычная станция, их на Марсе было несколько. Но станция Исследователей была весьма велика, обширна и в некоторых частях, насколько я знал, имела даже транспортную систему. Так что это практически был город, со своими жилыми комплексами, лабораториями, ремонтными цехами, производственными помещениями, оранжереями и складами. Заблудиться тут было не сложно, поэтому я потратил несколько минут, изучая схему станции, висевшую на стене. Блок «C» был жилым блоком, в нем располагались жилые помещения и территории для отдыха и релаксации. Располагался он недалеко, я довольно быстро добрался до 6-го сектора, а там и до номера 36.

                Это была моя первая поездка на Марс. Идти было очень непривычно из-за меньшей гравитации, но я знал, что человек к этому быстро привыкает. В таких условиях мышцы слабели и человек, вернувшись на Землю после нескольких месяцев пребывания на Марсе, заново учился полноценно передвигаться. Поэтому на станции было много спортзалов с различными тренажерами, а сотрудники станции были обязаны посещать спортзал, независимо от должности и работ, ими выполняемых. Меня это не касалось, я прибыл на Марс ненадолго.

                До начала трудового дня оставалось немного. Я прилег на койку и погрузился в раздумья. Приехал я расследовать исчезновение ученого. Ушел несколько дней назад исследовать пещеру в местных горных образованиях и не вернулся. Поиски окрестностей и самой пещеры результатов не дали. Ясно, что он погиб, хотя бы потому, что запас воздуха в скафандрах модели «Викинг», которые использовались на марсианских станциях, был рассчитан на 6 часов максимум. Конечно, можно взять с собой запасные баллоны, в «Викингах» была предусмотрена «горячая» замена, но профессор Стенерсон пропал четыре дня назад, столько баллонов не унесешь. Так что искать мне придется тело профессора, негоже оставлять его при невыясненных обстоятельствах.  Пожалуй, это первый случай в межпланетной практике.

                Чем занимался профессор на станции, я не знал. Вообще по этому делу информацией меня снабдили скудно. Искал чего-то, исследовал… Верно, заблудился в пещерах, кончился воздух… По слухам, нашел что-то невозможное. Неизвестно, где теперь труп его искать. Тем более что пещеры поисковые отряды обшарили.

                Начиналось местное «утро». Слышался звук дверных перегородок, сильно приглушенные шаги в коридоре. Я вышел из своего номера и направился в административный сектор, находящийся в этом же блоке. Надо было отметиться у начальника колонии.

***

                Начальник станции, плотный мужчина пожиловатого возраста был на рабочем месте. На нем был толстый вязаный свитер с высоким горлом, отчего начальник сильно смахивал на полярника. Усадив меня в кресло и выслушав меня, он сказал:

                — Что ж, гражданин Велесов, очень на Вас рассчитываю. Вы понимаете, это большое потрясение для всей колонии. Межпланетная работа связана с большим риском и процент смерти межпланетников весьма высок, но, чтобы вот так, пропасть без вести… К тому же, на нашей станции за столько лет не было ни одного смертельного случая!

                — Я понимаю. Я хотел бы ознакомиться с работой профессора Стенерсона. Побеседовать с его коллегами. Это возможно?

                — Да, разумеется. Я дам Вам соответствующий допуск, — он засучил рукава свитера, явно ручной вязки и достал из ящика стола пластиковую карточку. Сунул ее в приемник терминала и через несколько минут вручил мне.

                — Это допуск в блок «B», там находятся лаборатории и исследовательские сектора. Кроме того, на пропуске электронный ключ от двери номера 138 сектора 5. Там жил Стенерсон. Вы ведь захотите осмотреть его комнату?

                — Да, конечно.

                — Вам ведь придется выходить наружу? Скафандром пользоваться умеете?

                — Да, приходилось. И «Викингом» в том числе.

                — Хорошо. Должен Вас предупредить: хотя в скафандр встроен радиомаяк, необходимо специальными радиомаячками-маркерами отмечать свой путь в пещерах. Это обязательное правило. Самому путь назад легче найти будет, и поисковым отрядам работу облегчите, если вдруг что…

                — Почему же не нашли профессора Стенерсона? Он не отмечал свой путь?

                — К сожалению, профессор Стенерсон то ли в запале энтузиазма, то ли по рассеянности оставлял маркеры крайне редко. А сигнал здесь очень слабый – результат помех из-за наличия некоторых пород в скалах. Путь профессора удалось отследить совсем немного, далее сигнал обрывался. Сигнал от маячка скафандра профессора также обнаружить не удалось.

                Я встал. Он тоже поднялся:

                — Желаю удачи. И если я буду нужен, обращайтесь в любое время.

                Попрощавшись, я вышел. В приемной висела большая схема станции. Думаю, здесь она часто встречается. Я стал искать блок «B».

                Блок «B» был невелик по площади, но это было сердце станции. С него она начинала строиться. Именно исследования в первую очередь были нужны таким станциям как эта. Ради них сюда и прилетели все эти ученые. Конечно, были и другие блоки и гораздо более обширные. Один только транспортный блок «D» чего стоил, с его посадочной площадкой, гордо именуемой «космопортом», диспетчерской и сектором связи. Но все эти блоки были нужны в первую очередь для обслуживания лабораторий. Как и персонал. Я вспомнил хорошенькую девушку-диспетчера, регистрировавшую мой прилет, и улыбнулся.

                Лаборатории были оснащены по последнему слову науки. Перегородки были из полупрозрачного пластика, и комнаты просматривались из коридора. То и дело сновали люди в белых халатах с очень озабоченными лицами. Люди в комнатах с не менее озабоченным видом глядели в микроскопы, стучали по клавишам терминалов, разглядывали какие-то диаграммы.

                Первым делом я пришел к заведующему лабораториями, но его на месте не оказалось, тогда выйдя в коридор, я обратился к первому же человеку, проходящему мимо. Он указал мне направление, где работал профессор Стенерсон, и я решил осмотреть его рабочее место.

                В комнате никого не было. Лаборатория эта оказалась маленькой и какой-то пустой. Бумаг на столах было гораздо больше, чем приборов.

                Пока я осматривался, в комнату вошел сухощавый мужчина средних лет в белом халате. Глаза были воспалены, видимо от бессонницы. Я поспешил представиться.

                — Очень приятно, — мужчина протянул руку, — доктор Гленн. Я работал со Стенерсоном.

                — Тогда Вы мне поможете, — жестом я предложил ему сесть. — Расскажите, что он был за человек и чем он занимался.

                Доктор Гленн устало потер глаза, и уселся на стул возле двери.

                — Это был замечательный ученый. Трудолюбивый до одержимости. Многие посчитали бы за честь работать с ним. Мне повезло. По специальности он планетолог-геолог, но спектр его интересов был весьма широк.

                — Планетолог-геолог? Поиск полезных ископаемых?

                — Да, в частности. Но в общем — изучение строения планеты.

                — Продолжайте, пожалуйста.

                — Так вот, спектр его интересов был велик. Насколько я знаю, он интересовался и археологией, и лингвистикой и много чем еще. До Марса он работал на некоторых спутниках Сатурна. Об этом есть его опубликованные труды. Чрезвычайно интересные, хотя, допускаю, что интерес представляют по большей части для специалистов.

                — Я слышал, что он человек со странностями.

                — Со странностями? – доктор Гленн усмехнулся, — а кто из нас без странностей? Как настоящий ученый, он был фанатично предан работе. Хотя, я предполагаю, откуда такие слухи. Видимо, это касается его последнего открытия.

                — Да, мне сказали, что он нашел что-то невообразимое. Но подробностей я не знаю.

                Доктор Гленн внимательно посмотрел на меня:

                — Последние дни жизни профессор Стенерсон заявлял, что обнаружил марсианскую цивилизацию. И не какую-нибудь древнюю, вымершую. А самую что ни на есть живую.

                Я недоверчиво посмотрел на него.

                — Понимаю Вас, — доктор Гленн согласно кивнул, — поэтому Стенерсона некоторые горячие головы сразу объявили сумасшедшим. Тем более, что никаких доказательств он не представил, да и вообще ничего не объяснял.

                — А что думаете Вы?

                — Видите ли, при всем уважении к профессору Стенерсону, думаю, сильное переутомление, вызванное непрерывной работой, подкосило физические и душевные силы профессора.

                — Понятно. А как он пропал?

                — Он постоянно работал в Подземном Царстве. Это обширные пещеры в близлежащих скальных образованиях. Настоящий рай для геологов. Они-то и дали им такое название. Стенерсон проводил там многие часы, насколько хватало баллонов с воздухом. Как раз, когда он говорил, что он представит неопровержимые доказательства, он пропал. Ушел, как обычно, в пещеру и не вернулся.

                — Его ведь искали?

                Доктор Гленн тяжело вздохнул:

                — Поймите, Подземное Царство — это обширная система тоннелей, залов и переходов. Все они находятся под поверхностью планеты. Было несколько поисковых отрядов. Я сам предводительствовал одной поисковой группой. Но после того как пропал один отряд и только случайно вышел к выходу, поиски решено было прекратить.

                — А его труды? Наверняка, есть какие-то записи.

                — Есть, но здесь Вы их не найдете, — доктор указал глазами на кипы бумаг на письменном столе, — здесь только текущие дела, а все, что касается «открытия», Стенерсон держал у себя в комнате.

                — К чему такая секретность?

                — Ни к чему. Просто профессор работал с ними и «дома» тоже.

                — У меня есть допуск, я посмотрю.

                — Хорошо. Надеюсь, в них есть что-то полезное.

                — Что ж, если мне понадобится Ваша помощь, я надеюсь, могу рассчитывать на Вас?

                — Разумеется, — доктор Гленн поднялся, его слегка пошатывало. – Я почти всегда здесь.

                — Вам надо отдохнуть, — участливо сказал я.

                — Надо… — он рассеянно посмотрел на меня, — что ж, пойду работать.

                Он попрощался и вышел. Я еще раз оглядел комнату, решил, что делать мне здесь нечего и тоже вышел. Теперь – комната профессора Стенерсона.

***

                В номере профессора был относительный порядок. Койка, стол, стул и многофункциональный шкаф – стандартный набор мебели. На столе стоял личный компьютер профессора — стандартные жилые номера компьютерами не оснащались. Были и бумаги на столе, но много меньше по сравнению с лабораторией.

                Я включил компьютер. Как я и думал, пароля на вход не было. Я вывел на экран список всех документов и понял, что, если буду просматривать их все, то застряну здесь надолго. Тогда я вывел список всех документов, с которыми работали в последнее время. Список был не такой уж и большой. Я стал их изучать. Так, это классификация каких-то образцов, это письмо-отчет «уважаемому Стоицкому», это какой-то длинный текст, наполненный геологическими терминами. Так, а это здесь откуда? Я увидел фотографию, по всей видимости, какой-то стены или поверхности камня, покрытую ровными рядами каких-то закорючек, напоминающих иероглифы, вот только я таких раньше не видел. Я вспомнил слова доктора Гленна, о том, что профессор Стенерсон интересовался лингвистикой. Под фотографией были комментарии профессора о данной письменности, но понять что-либо мог только специалист.

                Помимо электронных текстов я нашел несколько аудиофайлов. Я запустил наугад один из них, голос профессора звучал сухо, как у строгого преподавателя на лекции: «…в дальнейшем считаю целесообразным провести более детальный анализ хондритов на предмет наличия…» Я запустил еще пару файлов, послушал скучные рекомендации профессора самому себе относительно того, что ему предстояло сделать в дальнейшем и решил заняться бумагами.

                Я взял первую попавшуюся папку и стал просматривать документы. Все записи относились к геологическим заметкам. Были рассуждения, таблицы, цифры, какие-то расчеты. Были даже несколько проектов писем, насколько я понял, это были наброски будущих отчетов земным ученым сообществам. Профессор явно принадлежал к тому типу людей, которые первичную информацию доверяли бумаге, а окончательную обработку позволяли вести электронике. В другой папке мне попались два рисунка, выполненных карандашом. На одном был изображен коридор, явно искусственного происхождения – слишком ровный и правильный. На другом был виден зал странной шестигранной формы. Никаких пометок или комментариев не было. Я перешел к следующему документу. В нем говорилось о каком-то пути. Пути в хаосе к колыбели жизни. О выдающемся открытии, о небывалом переселении. Несколько раз мне встретилось упоминание о коридоре. Уж не этот ли коридор, чтобы был нарисован карандашом? Интересно, где профессор его видел и зачем нарисовал? Вообще текст был весьма сумбурный, видимо профессор испытывал сильное эмоциональное возбуждение, а может, напротив, как сказал доктор Гленн, переутомление. В любом случае писал явно нездоровый человек. Понять, что-либо было сложно, но у меня сложилось впечатление, что это было описание, как найти что-то. А вот и рисунок – сильно разветвленные, змеящиеся линии и, как на картах кладоискателей, крестик в углу.

                Бегло просмотрев остальные папки, я не нашел ничего примечательного. Отложив в сторону найденные три рисунка и это странное описание, я задумался. Профессор постоянно пропадал в местных пещерах – «Подземном царстве». Рисунок-схема вполне мог быть картой этих самых пещер. Конечно, она была выполнена кустарно, и, наверняка, была неточна, но это был хоть какой-то указатель. Я решил попробовать.

***

                Нужный мне шлюзовой отсек был довольно далеко, и я решил воспользоваться транспортной системой станции. Это была электрическая железная дорога. В качестве вагонов были маленькие открытые вагонетки, использовавшиеся и для перевоза пассажиров, и для перевоза грузов. Пассажирские оснащались двумя жесткими сидениями. Скорость передвижения была немногим больше скорости пешего хода. Но ехать все равно было приятно. Впереди меня ехали какие-то мешки. А позади – женщина, наверное, ботаник со счастливым лицом везла в кадке неказистое дерево.

                В шлюзовом секторе царила тьма. Поезд уехал, женщина с деревом помахала мне рукой, и я остался один в кромешной тьме. Впереди красновато светилась кабинка, как я понял, диспетчерская. Касаясь рукой стены, я дошел до нее. Человек внутри поднял на меня глаза и поприветствовал.

                — Что случилось? – спросил я.

                — Электричество вырубило, опять распределительный блок барахлит. Вы не волнуйтесь, его уже чинят. Шлюзовая автоматика подключена к другой цепи, и, если Вам надо наружу, то я помогу Вам.

                Терминал работал, и диспетчер отметил меня в журнале выходящих. Также отметил поклажу – я собирался взять дополнительный баллон с воздухом – а заодно и в журнале транспортных средств; по его совету, я решил воспользоваться ровером, так как до пещер было очень далеко – целых сто метров. Затем он, светя себе фонариком, подошел к стене, вдоль которой был большой стеллаж, достал небольшой ящичек и вручил мне, это были радиомаячки, путь которыми мне придется отмечать; выдал мне запасной баллон с этого же стеллажа и только тогда подвел меня к другой стене, где хранились скафандры. Я стал одеваться, диспетчер мне помогал, а после тщательно проверил все стыки. Он поднес к стеклу шлема оттопыренный вверх большой палец и подвел меня к внутренним створкам шлюза. Открыл его и пошел в свою кабинку. Я забрался внутрь и приготовился к встрече с Марсом. Внутренние створки закрылись, как обычно раздалось громкое шипение, и шлюз милостиво выпустил меня наружу.

                Яркий свет резанул по глазам, я зажмурился. Марсианский день был весьма солнечным. Стекло шлема почти моментально отреагировало, комфортно потемнев. Роверы находились рядом. Погрузив все в ближайший, я включил его и взял курс на пещеры, которые отчетливо были видны впереди. Я подъехал прямо к входу. Здесь уже находились два ровера, видимо, в пещерах работали геологи. Приладив на себя баллон, взяв в одну руку радиомаяки, а в другую – план-карту пещер, я вошел внутрь.

                Блуждания внутри пещер оказались весьма непростым делом. Двигаться было неудобно, обзор был отвратительный, в некоторых тоннелях приходилось протискиваться. При этом я постоянно останавливался, чтобы залезть в треклятый чемодан с маяками, вытащить один и пришлепнуть его на стену.  Несмотря на то, что конструкция чемодана была спроектирована с учетом пальцев в толстой перчатке скафандра, доставать маячки было очень неудобно. После активации маячка, он начинал часто моргать белым светом, а его сигнал улавливался информационной панелью, встроенной в левый рукав скафандра. На ее дисплей я мог вывести все сигналы от поставленных маячков, и тогда я видел дорожку огоньков, обозначающую мой путь до этого места. Надо признать, что без этой путеводной нити дорогу назад я бы не нашел. Не представляю, как здесь ориентируются геологи. Я находился в настоящем лабиринте, туннели шли во всех направлениях, пересекаясь под всевозможными углами. Большая часть их, тем не менее, плавно вела вниз.

                Воздуха из штатного баллона мне должно было хватить на шесть часов. Значит, у меня есть где-то часов пять. Пять часов в одну сторону, пять обратно на запасном баллоне и два часа – НЗ. На непредвиденный случай. Такое длительное путешествие — непростое испытание даже для тренированного человека. Но мне приходилось бывать и в более тяжелых ситуациях. В конце концов, не развлечения ради я сюда полез.

                Сперва на стенах встречались пометки и указатели, сделанные геологами. Обозначения и цифры мне ничего не говорили, но непременно помимо значков была изображена стрела, нарисованная ярким белым цветом. Стрела указывала направление к выходу из пещер. Но чем дальше я углублялся в змеевидные ходы марсианского лабиринта, тем реже встречались наскальные указатели, а после пропали совсем.

                Как я и опасался, карта профессора была крайне неточна. Видимо он отмечал только крупные туннели и развилки, игнорируя мелкие ответвления. Все же мне казалось, что я верно держу направление, и это придавало мне бодрости. Два раза я нашел на стенах маячки. Думаю, это как раз те, что оставил здесь пропавший профессор. При возвращении работникам предписывалось забирать свои радиомаяки. Так что тот, кто разместил на стенах эти два, назад уже не вернулся. Маячки были «потухшие» — аккумулятора хватало на двое земных суток. Это меня укрепило в мысли, что я иду дорогой профессора. Однако я шел уже несколько часов. Первый раз я остановился передохнуть, спустя два часа от начала спуска. Теперь остановки требовались мне все чаще. Несмотря на пониженную гравитацию, двигаться было тяжело, скафандр был громоздким, да и перемещение по подземным туннелям не назовешь прогулкой по аллее парка. Психологически дело обстояло не лучше. Стены начинали давить на меня. Нет, я не страдаю клаустрофобией. Но однообразие поверхностей стен, бесконечные коридоры, гробовая тишина, в которой слышишь только собственное дыхание, действовали на нервы. А когда на привалах, я гасил фонарь скафандра, чтобы сберечь батарею, кромешный мрак наваливался на меня, и я буквально чувствовал его тяжесть. Еще всего лишь через час после входа в пещеры, я попробовал связаться с диспетчером станции и не смог – сигнал не проходил. А сейчас и сигналы маячков инфопанель не улавливала, высвечивала только ближайшие ко мне. Все это действовало весьма удручающе.

Потихонечку мне стало хотеться выбраться отсюда. Я гнал навязчивые мысли прочь, но желание покинуть это место меня не оставляло. Поверхность Марса стала мне представляться совершенно в ином свете. Яркое Солнце освещает марсианский простор. Всюду гуляет вольный ветерок…  Почему-то я отчетливо представлял себе именно ветерок. А здесь, в этих подземельях, я был как похороненный заживо. Я поднял голову: прямо надо мной был близкий свод бессчетного тоннеля. Я представил всю громаду, нависшую надо мной. Представил, как она медленно опускается и раздавливает меня своей неотвратимой бесконечной массой. Я отгонял эти мысли и упрямо все шел вперед. Но каждый раз, когда луч фонаря выхватывал новые стены в новых тоннелях, мой разум вновь начинало сжимать мрачное подземелье, и у меня все меньше оставалось сил противостоять ему.

Ватная тишина привела к появлению слуховых галлюцинаций. Я начал слышать голоса. Не в переговорном устройстве, а, как если бы, кто-то разговаривал рядом со мной шепотом. Иногда сбоку, иногда я слышал голос сзади. Очень хотелось обернуться, но я понимал, что это все плод моего воображения. Но это раздражало. Несмотря на все это я не забывал сверяться с картой, отмечать свой путь маячками и следить за уровнем воздуха.

Я спускался все глубже, кажется, я уже на километр от поверхности. Коридор сменялся коридором, уровень – уровнем. Я шел, проползал, карабкался и протискивался. Я окончательно потерял счет времени. Иногда казалось, что я здесь не более десяти минут, а иногда, что я здесь десять часов. Определеннее я не мог сказать. Временами мне все это казалось ненастоящим. Может я давно уже упал от слабости и нехватки воздуха, и все нынешнее это больной бред моего мозга, лишенного кислорода и доживающего последние мгновения. А может я давно умер, и теперь по подземельям скитается мое сознание, лишенное тела.

Одолеваемый этими тревожными мыслями я не сразу заметил странную вещь. Я шел по ровному, очень ровному коридору правильной геометрической формы в сечении. От бесконечных блужданий сознание мое притупилось, взгляд не фиксировал детали и потому я не заметил то, что сразу должно было броситься в глаза – стены носили следы обработки! Здесь на Марсе! На огромной глубине! Стены, пол, потолок были гладкими и правильными. Туннель напоминал изображение на рисунке профессора. Я подошел к стене, поверхность была гладкая, но не как отполированная, а как оплавленная. Вероятно, весь коридор проплавили в толще породы. Сердце мое бешено колотилось, неужели это правда? Я ускорил шаг, тоннель уходил все дальше вниз.

                Внезапно стены раздвинулись, и я вышел в огромный зал. Я осматривал стены, куда мог дотянуться мой фонарь. Если не ошибаюсь, весь зал представлял по форме шестиугольник. В точности как на рисунке! Я решительно шагнул вперед, и хотел выйти на середину этого огромного зала, чтобы осмотреться. Но тут произошла ослепительная короткая вспышка белого света, я почувствовал слабость во всем теле, и далее я потерял сознание.

                Когда я стал приходить в себя, то понял, что лежу на спине, все еще в пещере, но уже не в зале, а в естественном коридоре с шероховатыми стенами. Надо мной склонился человек. За стеклом шлема я никак не мог разглядеть его лицо. В наушниках долетел его встревоженный голос:

                — Очнитесь, вы меня слышите? Очнитесь!

                Голос я узнал, это был профессор Джеспер Стенерсон.

                — Что случилось? – я попытался сесть.

                — Как хорошо, что вы живы! – профессор помог мне сесть, а затем и встать на ноги, — но нам надо торопиться, воздуха у Вас осталось совсем мало. Идемте! Мы недалеко от входа в пещеру.

                Мы вышли, голова у меня кружилась, и вести вездеход я не мог. За руль сел профессор.

                — Почему Вы живы, — спросил я, как только мы тронулись, — Вернее, как Вам удалось выжить?

                — Как? А почему я должен быть не жив? Кстати, кто Вы?

                Я представился и рассказал о цели своего визита на Марс.

                — То есть по Вашим меркам я отсутствовал несколько дней? – его голос в наушниках звучал восторженно. — Феноменально!

Меня так и подмывало расспросить его обо всем, но я понимал, что лучше это сделать в другой обстановке. Через полчаса мы были на базе. Профессор отказался идти сразу к начальнику станции с докладом о своем спасении, сказал, что сперва подготовится, и что несколько часов ничего не изменят. Решительно пройдя в свою комнату, профессор усадил меня в кресло и заварил чаю.

                — Ну, рассказывайте! – выпалил он, как только всучил мне в руки дымящуюся кружку.

                — То есть как? – опешил я, — это же я вас должен спрашивать.

                — Вы видели? Нет, вы видели? Что вы видели? — не унимался Стенерсон.

                — Я видел зал с отшлифованными стенами. Вот, в общем-то, и все.

                — И что это, по-вашему?

                Я задумчиво отхлебнул чаю:

                — Профессор, значит это правда? Ведь зал рукотворен?

                Стенерсон откинулся в кресле и счастливо засмеялся.

                — Конечно, правда!

                — Они живут под землей? Коренные марсиане? До сих пор?

                — Живут и здравствуют! – профессор вскочил и принялся расхаживать по комнате, — вы только представьте: на поверхности жизнь не возможна – состав атмосферы, не пригодный для дыхания. Только не надо рассказывать мне о возможных различиях физиологии людей и марсиан! – он замахал на меня руками, хотя я даже рта не раскрывал, — смею допускать, что марсиане и люди очень даже близки анатомически и физиологически. Далее, слабое давление, солнечная радиация, удары метеоритов, перепады температуры, отсутствие жидкой воды, наконец! А там в глубине? Ведь по сути, недра планеты представляют замкнутое пространство. И там можно создать условия, какие пожелаешь – давление, нужный газовый состав и влажность. Проблема с отсутствием солнечного тепла и света, но это не такая уж сложная задача для технически развитой цивилизации. Марс погиб не в одночасье. Марсиане видели, что их планета умирает и подготовились. Как следует подготовились и ушли. Ушли вглубь. О, это было величайшее переселение! Ни одно из деяний человеческих не сравнится с переселением целой цивилизации вглубь своей планеты. Прошли тысячи лет, сотни тысяч, а они живут. Вот не знаю только, процветают ли они или, наоборот, пришли в упадок. Но они там есть! Тот шестигранный зал, что вы видели, это что-то вроде приемной, вернее пропускного пункта. Граница, так сказать.

                — А белая вспышка, что-то вроде охранной системы?

                — Именно! Вы – чужак, и вас дальше не пустили, но при этом, заметьте, не навредили.

                — Вы их видели?

                — Нет. К сожалению, нет. Но я их слышал. Я прошел дальше вас. Первый раз меня точно так же «вырубили» и я так же очнулся у входа в пещеру. Но я пришел снова, и не углубляясь в зал, стал исследовать его стены. Вы знаете, что там есть надписи? Они очень мелкие, их не увидеть от входа. Они не похожи на земные знаки ни одной из известных цивилизаций прошлого и настоящего. Я приходил каждый день. И как-то раз я понял, что что-то слышу. Как будто не сильное эхо разносило по коридорам фразы, сказанные едва слышным шепотом. Я понял, что это они! Они переговаривались. Не скрою, мне стало страшно, но в то же время, я ликовал! Они наблюдали за мной, возможно, обсуждали именно меня. Я решил попробовать пройти. И у меня получилось! Вы понимаете?! Я прошел этот шестигранный зал и меня не остановили! Они позволили мне пройти. Я блуждал по коридорам, галереям, залам и анфиладам. Вернее, не блуждал, а… у меня было такое чувство, что меня ведут, может, хотят показать что-то. Никого и ничего я не встретил в этих пустынных туннелях, но я все время слышал этот шепот, похожий на шелест листвы. По моим ощущениям прошло около двух часов, а оказывается, я отсутствовал несколько дней. Но ведь и запас воздуха я не исчерпал даже в одном баллоне. Не знаю, как они это сделали. А потом я почувствовал, будто меня влечет по туннелям неведомая сила. Как будто бурный поток подхватил меня и тащит назад. Но я не ощущал физического воздействия, только видел. Это было как во сне. Мне не было страшно, я отстранено смотрел, как меня куда-то стремительно тащит. Перед глазами мелькали комнаты и коридоры. Все было очень быстро.  Как кино, которое проматывают назад. Потом я словно очнулся от этого и сна и ощутил реальность этого мира в том коридоре возле выхода. А впереди лежали Вы… Вы понимаете Велесов, они вернули меня обратно, что бы я Вам помог. Видимо, Вы долго не приходили в сознание.

                Раздался звонок внутреннего коммутатора. Профессор снял трубку.

                — Да, хорошо. Хорошо… Хорошо, сейчас приду. Нет, ему все-таки не терпится, — Стенерсон со страдальческим выражением лица отключил связь. — Придется идти к начальнику станции без подготовки, продемонстрировать, что я жив.

                Я встал, собираясь уйти.

                — Детектив Велесов, — обратился ко мне Стенерсон, — Вы ведь возвращаетесь на Землю?

                — Мое дело здесь закончено, я же нашел… гхм… ваше тело.

                Профессор рассмеялся.

                — Скорее мое тело нашло вас, — сказал он. – У меня к вам просьба. Если бы вы согласились задержаться на денек, я подготовил бы материалы на Землю, вы могли бы захватить их с собой. Их очень ждут. Рейсовый планетолет будет еще не скоро.

                — Думаю, начальник станции не будет возражать, если я задержусь на денек, — сказал я. На том и расстались с профессором.

«Денек» профессора продлился все три. К счастью, начальство согласилось мне предоставить эти три дня отпуска. За это время я, как следует, изучил станцию, перезнакомился со многими сотрудниками и, наконец-то, вызвал улыбку у милой девушки-диспетчера.

Все эти дни станция гудела как растревоженный улей. Профессор Стенерсон стал самым востребованным человеком, он постоянно кого-то консультировал, отчитывался, давал указания и постоянно отсутствовал на месте. Наконец, настал и мой черед. Профессор пригласил меня к себе, вручил увесистый шмат документов, электронные записи и сообщил мне, кому я все это должен сдать на земле. Я прошел регистрацию на «выбытие», девушка-диспетчер помахала мне рукой на прощание, и я отбыл на Землю.

На Земле я посетил геологический институт, лично встретился с его директором В.С. Арутюновым и сдал ему все материалы Стенерсона.

***

Через неделю в разгар рабочего дня, со мной связался Арутюнов и попросил о встрече в институте. Утром следующего дня я был у него в кабинете. Доселе улыбающийся Арутюнов, жадно расспрашивающий меня о моих приключениях на Марсе и о встрече со Стенерсоном, выглядел уставшим, озабоченным и, пожалуй, даже встревоженным. Он усадил меня за стол, сам сел напротив.

— Это никак не связано с Вашей профессиональной деятельностью, — сказал он. — Тем не менее, я решил, что Вам будет интересно узнать…

Он на долгое время замолчал, перебирая бумаги на своем столе, среди которых я заметил и документы профессора, которые я ему привез.

— Я ознакомился с материалами Стенерсона, — рассеянно сказал он. – Они довольно подробны и обстоятельны, но изложение несколько сумбурно.

— Он торопился, — пояснил я. – Не хотел меня задерживать с отправкой материалов.

— Да, конечно, но дело вот в чем…

Он помолчал, глядя в лист бумаги, который выудил из кучи документов.

— Довольно давно наши сотрудники работают в горах Памира, там обнаружена чрезвычайно обширная и разветвленная сеть тоннелей. Там довольно интересные геологические особенности строения, но полагаю, что интересны они только нам – геологам. Несколько дней назад пропала одна из групп исследователей, работавших на самом нижнем горизонте. Но до того, как совершить крайнюю вылазку, они отправили из лагеря предварительный отчет и сообщение, что попытаются продвинуться дальше в исследованиях. Из пещер они не вернулись. Поиски на данный момент результатов не дали.

Он перегнулся через стол и протянул мне бумагу, которую держал в руке.

— Это было среди присланной информации.

Я взял листок, посмотрел и вздрогнул. Это была фотография. Неважного качества, очень с плохим освещением. Но на ней явственно угадывался знакомый мне шестигранный зал.