Об одной внезапности

У Азазеля было плохое настроение. Это было странно: обычно он не поддавался какому-либо унынию, которое плотно вошло в моду Подземного Царства. Азазель всегда оставался или в собранном действии, или крепился, держал всякое раздражение в себе – так было и тогда, когда он был ещё ангелом и обитал в чертогах Небесного Царства, так осталось и теперь, когда от чертогов Небесного Царства в его судьбе остались лишь жгучая память и едкие шрамы на месте срезанных крыльев.

Уныние, плохое настроение, беспричинная раздражительность не были свойственны Азазелю. А тут здрасьте – явилось непрошенным гостем, ворвалось без всякого предупреждения, подхватило, замело, и объясняться не желало.

Было муторно, скучно, тоскливо, скверно. Причём в самом худшем смысле всех этих слов. Азазель даже испугался, когда понял, что вокруг него и в самом его сознании тянется и всё острее поднимается, заливая всё его существо, эта серая муть непроходящей безысходности.

–Заболел я, что ли? – вслух подумал Азазель, но ответить ему, конечно, никто не мог. Во-первых, кто бы его услышал в его-то собственных покоях, которые были ему дарованы благодаря дружбе с Самим? Во-вторых, даже если допустить, что кто-то бы и услышал – в конце концов, все стены имеют уши, кто бы решился ему что-то на этот ответить? Азазель сам по себе демон из числа первых, то есть, из перекинувшихся ангелов, да и в ангелах он был в числе карателей и воителей. Теперь же, когда он был демоном, да ещё и приближённым к Самому, кто бы осмелился-то? Любители адреналина, как известно, обитают только в Небесном и Людском Царствах. В Подземном Царстве не приживаются любители острых ощущений – обычно даже до самых безумных доходит, что это не то место, где тебе можно шутить и где можно не думать.

Можно, разумеется, сойти с ума и забыться, и тогда всё спишут на твоё сумасшествие, но, знаете ли, с ума сойти – это тоже задача не из лёгких.

Словом, вопрос Азазеля остался без внимания. Не добившись ответа от стен (те стыдливо молчали, на всякий случай, не решаясь показать в себе разум), Азазель понял, что отвечать ему придётся самому себе.

–Ну какое там «заболел»? – Азазель заворчал. – Я же не болел никогда. Так, горел пару раз, но это мелочи. Так что за хандра?

А хандра была весомая, она давила и тащила его куда-то на самое дно. Правда, он же был в некотором смысле на дне миров, так что хандре пришлось бы постараться, чтобы утащить его ещё ниже. Но настроения не было. А вот раздражения на всех и вся, плюс тоска – это было, да.

Азазель честно попытался заняться работой. От смертных он слышал, что работа помогает забыться. Как там она помогает смертным – Азазель точно не знал, но ему не помогло. Наверное, дело было в том, что смертным отведён обычный, людской срок жизни. И это означало, что их разум и душа работают по принципу выталкивания ненужного и отвлекающего. Дескать, ни к чему терять время, так что давай-ка мы сейчас выкинем из твоих мыслей весь этот протухший компот скорбных мыслей и заменим рабочими, нужными, а то ты скоро уйдёшь за пределы Людского Царства, а сделать-то успел всего ничего!

Но Азазель жил долго и если всё шло бы и дальше так, как он себе прикидывал, жил бы ещё дольше. Так что работа ему не помогла, напротив, расширила муть в сознании, наделила большей серостью, чем в начале дня.

Что ж за напасть? Азазель с таким не сталкивался. Да, у него бывали плохие дни и уж совершенно точно бывали плохие ночи, но всё это он переносил без такого сильного уныния и раздражения на всех и всё. А тут приплыли – накрыло!

–Старею! – решил Азазель, вспомнив удобную людскую отговорку.

Легче не стало.

–Вот возьму и никуда не пойду! – пригрозил Азазель стенам и демонстративно устроился в резном кресле. Конечно, обещать что-то подобное, находясь в положении советника Самого, было нельзя. Кто знает, что случится в ближайшие пять минут? Или хотя бы в минуту? Но хотелось громких слов. Пусть и незначащих.

И точно! Слиться с креслом и утонуть в тоске Азазелю не дали. Стражник стыдливо и опасливо просунулся в двери.

–Господин, – позвал стражник, не представляя, что навлекает на себя скопленную за эти часы метания и неприятных размышлений о тоске, ярость Азазеля.

Договорить стражник не успел. Азазель высказался на его счёт, и всё, разумеется, припомнил: и демона Вахтома, который за этого стражника просил, родственник, дескать (не любил за это Азазель демонов обращённых, из числа смертных душ пришедших – родственники у них были, чтоб их!); и призрака безумного, который в покои Азазеля вломился посреди ночи, сослепу или спьяну, с частушками бранными; и даже оборотня, который наглотался собственной шерсти и картинно очищал желудок в этом коридоре…

Но лучше не стало. Тоска, съедавшая его изнутри, копившаяся раздражением и странной мутью, не проходила. Ошарашенный же вид стражника, его глупое лицо, лишённое всякой надежды на воскрешение в нём интеллекта, тоже не добавляли удовлетворения.

«Как странно…почему же смертные тогда срываются друг на друге в минуты злости и тоски? смысла же в этом нет! И легче не стало» – подумал Азазель, оборвал свою тираду и спросил:

–Чего пришёл?

–Так ведь это…– у стражника происходил слом остатков соображения. Только что ему вспоминали посмертные грехи, угрожали отправить на переобучение в отдел кадров, и тут же тон сменился. – Ну…это…

–Я твою голову на пику насажу, если ты сейчас мне точно не скажешь чего пришёл, – спокойно пообещал Азазель.

Вообще-то он не испытывал никогда тяги к карам. Это всего лишь было его работой. Да, работой грязной и шумной, но кто-то же должен делать и такую работу, верно? Вот Азазель и делал. Тяги же к насилию в нём не имелось, более того, когда была возможность проявить милосердие – такое странное милосердие, которое знакомо лишь карателям, он его проявлял. Тайно, чтоб не засмеяли. Ну, если бы кто-то решился, конечно, засмеять.

Но стражник поверил в это обещание без труда.

–Так это…Хозяин вас вызывает! – наконец промолвил этот несчастный.

–И чего молчал? – поинтересовался Азазель, отталкивая стражника от двери. Вызов Самого, Хозяина, Люцифера – это важнее всей тоски, всего раздражения. Всего важнее.

Да, когда-то они были друзьями, но это было давно. Их равенство было в прошлом, и сейчас Азазель был покорным слугой, и гордился этим, и доверием своего старого друга крайне дорожил.

Люцифера он нашёл не в его покоях, что не было странно – а на балконе. В Подземном Царстве нет неба, но Люцифер, похоже, по нему скучал, от того и создал в своих владениях эту прекрасную иллюзию: звёздное, чистое, ясное небо.

Правда, видеть его можно было только из одной точки Подземного Царства – с балкона самого Люцифера. Но Азазеля ждали, и потому он прошёл без всяких препятствий.

–Взгляни, – предложил Хозяин, когда Азазель возник за его спиной. Он не поздоровался и не поприветствовал старого друга – он вообще себя часто вёл так, словно не было между их беседами расстояний во времени и расстались они только что.

А может так и было? Азазель давно подозревал, что Люцифер поднялся над законами времени, не презрел их, как то делали рядовые демоны, а покорил.

–Красиво, – в отличие от Люцифера, Азазель довольно часто бывал в Людском Царстве и видел небо, соответственно, куда чаще. Да и не скучал по звёздам, не находил в них красоты. Холодными они ему казались и очень уж далёкими.

–Врёшь, – спокойно сказал Люцифер, даже не глянув в его сторону, – не красивы они тебе, да и никому не красивы.

–С чего это? То, что я не люблю звёзд, не говорит о том, что я не уважаю их света…

–Да не в том дело, – Люцифер отвернулся от неба и теперь смотрел на Азазеля. Оба они были в почти людском облике – выдавал лишь заметно высокий рост, превосходящий людской, цвет глаз – кроваво-чёрный путь, да одежда…

Оба они почему-то тянулись к более людскому воплощению, хотя в Подземном Царстве это было и необязательно. Наверное, они оба хранили в своей памяти мечту ангелов – приблизиться к людям. Хотя когда они были ангелами? Сотни рек уж иссохли!

–Не в том, – повторил Люцифер, – звёзды эти ненастоящие. Настоящие звёзды тебе подмигивают, меняются местами друг с другом, не то гоняются, не то играют… а что до этих – они без движения. А значит без смысла. Как этот…

Люцифер пощёлкал пальцами, вспоминая чёртово слово.

–Пластик, – подсказал Азазель.

–Совершенно так, – согласился Люцифер, – пластик. Не живут, не подмигивают, не играют.

–Не умрут, – Азазель попробовал найти утешение. – То, что не живо, то и не умрёт. Пройдут века, иссохнет ещё сотня рек, разольётся ещё три десятка морей и будут сметены множество городов, а они останутся.

–Красота не в вечности, – возразил Люцифер, – красота не в том, что останется даже тогда, когда города будут стёрты в пыль, а мирская жизнь вернётся в воду, из которой поднялась. Красота в том, что будет прочитано. Всем существом будет прочитано. Вспомни великих художников, музыкантов, поэтов, писателей, философов…да кого хочешь вспомни, но именно великих. Почему они, собственно, великие? Потому что воспринимают их по-разному души, потому что спорят об их созданиях. А смысл спорить о пластике? Он всего лишь пластик.

Азазель молчал. Во-первых, он не знал, что на это сказать – как-то печально прозвучали слова Люцифера. Во-вторых, он никогда не был в тяге к размышлениям подобного толка. Он просто жил, воевал, существовал, выполнял поручения и поступал так, как казалось ему верным. Все размышления о вечности, о добродетели и о сути долга, Азазель предусмотрительно оставил тем, у кого есть время и могущество для рассуждений. Ну ещё и тем, у кого было не просто время, а слишком много времени, но при этом не было могущества, зато было желание поразмышлять.

У Азазеля такого желания не было.

–Молчишь, – кивнул Люцифер, – что ж, молчание – это дар. Такой же как красота, такой же как угасание этой красоты. Впрочем, я не для этого тебя позвал.

Что ж, логично.

–Я слушаю и готов к поручениям, – заверил Азазель.

–К поручениям? – Люцифер почти удивился. – Нет, я хочу узнать у тебя – что с тобой сегодня? Я чувствую в твоём сознании серость и тоску. Тебе это несвойственно. Так в чём дело?

Азазель тоже не удивился. Видал он уже могущество Люцифера. Ничего не скроется от того, кто был прежде другом, а ныне стал Хозяином. Ничего! Дотянется до каждого, вытащит, спросит. Вон, встревожился, похоже, хочет знать – ведь Азазелю и впрямь несвойственна тоска. Не для него она. Азазель – существо действия, а самобичеванием и самоедством он не привык заниматься. Но тут тоска! Откуда?

–Не знаю, – честно признался Азазель, – такое накатило. Как волна. Но не проходит.

–Совесть мучает? – ехидно поинтересовался Люцифер.

Азазель уже хотел, было, ответить, что он думает о совести и о её относительности, но воздержался, вовремя вспомнив, что Люцифер ему не друг, а Хозяин. Да и то, что у Азазеля было плохое настроение, не располагало его сущность к самоуничтожению, а Люцифера лучше не провоцировать.

–Не то, – наконец, ответил Азазель. – Просто какая-то тоска.

–Что-то вроде бессмысленных размышлений? – предположил Люцифер. Он откровенно забавлялся и будь на месте Азазеля кто-то другой, этот другой мог взбеситься – ведь тоска губительна, а Люцифер насмехается. Но Азазель не реагировал, привык. – Что-то вроде «кто виноват» и «что делать»?

–Кто виноват я и сам знаю, – буркнул Азазель, – все и никто. А что делать? Ну… мой любимый ресторан запускает новую линию бизнес-ланча, там теперь будет на выбор суп, салат, второе, десерт и напиток. Причём суп по дням недели. Так что я знаю что делать.

–Что же? – Люцифер с трудом удержал смешок.

–Карту постоянного клиента завести! – ответил Азазель. Но веселее ему не стало. Тоска никуда не делась, осталась лежать камнем.

Люцифер изучал его. В абсолютном молчании. Двинуться под его взглядом, сменить позу, или почесать внезапно пошедший раздражением нос, было неловко. Азазель терпел.

–Ты счастлив, – вздохнул Люцифер, – уж точно счастливее меня.

И отвёл, наконец, взгляд, снова уставившись в потерянное много веков назад звёздное небо.

У Азазеля от неожиданности даже нос прошёл.

–Я? – испугался он.

–Ты! Ты счастлив. У тебя есть интерес к бизнес-ланчам, ресторанам, барам, женщинам, прогулкам, розыгрышам.

–Ещё я был в зоопарке! В Лондоне. Там интересно, на самом деле интересно.

Азазелю стало неловко за своё обрывочное счастье.

–Ну вот, – Люцифер хмыкнул, – как в тебя это помещается? Не представляю.

–У меня вместительный желудок и потрясающий обмен веществ. У души, кстати, тоже самое.

–У тебя никогда не было сомнений? – Люцифер снова обратился к нему лицом и Азазель заметил, как изменился цвет глаз Хозяина – из кроваво-чёрного, привычного, демонического, сверкнул серебром и снова стал прежним. Так, словно блик прошёл. – Сомнений в том, что весь путь – один большой тупик? Всё наше противостояние и все наши интриги – одна пустая игра. А все наши поступки – одно большое Ничто? Я говорю не про нас именно, не про Подземное Царство, а про все Царства вместе. И Небесное, и мы, и Людское…чем мы живём? Для чего? Разве договаривались мы явиться на свет? А Владыка? На кой он всё это начал? Чтобы однажды закончить, как было однажды с Потопом?

–Не было, – признал Азазель, и Люцифер взглянул на него с сомнением. Солгать Азазель не мог, но как было Люциферу принять это простое «не было»?

–Не было?

–Не было, – подтвердил Азазель. – Ну а что? Зачем мне эти сомнения? Я был рождён. Я не договаривался об этом, но это случилось. Хорошо. Я был ангелом. Я не просил этого. Но так случилось – ладно! Ты был моим другом, и ты поднял мятеж. Ладно. Я пошёл за тобой. Теперь работаю здесь.

–Нормально ты наши тысячелетия сократил! – Люцифер всё же рассмеялся и не привычным холодным, колючим смехом, а прежним, забытым уже, тёплым и искренним.

–А чего мне сомневаться? – не понял Азазель. – Я что, каждый день выбираю? Я служил Владыке, потому что он меня сотворил. Но я выбрал твою дружбу и служу тебе. Я не философ, я не творец, я исполнитель чужой воли. Надо решить по работе? Я решаю. Надо навести порядок? Навожу. А в остальное время существую.

–И как это у тебя получается? – Люцифер покачал головой, – ты счастливый, очень счастливый. Я бы хотел не сомневаться.

–Я тебе могу секрет открыть, – согласился Азазель, – хочешь?

–Давненько мне секретов не открывали. Удиви.

–Я просто идиот, – Азазель развёл руками, – сомнение это для умных и для тех, на ком большая ответственность.

–На тебе тоже ответственность, – Люцифер покачал головой, – и немалая.

–Она требует от меня исполнительности и умения соображать. Я знаю на какой стороне и кто у меня в подчинении. Но о том, что будет дальше, я не решаю, чем значительно облегчаю себе путь. Скажешь, чтобы я шёл войной? Я пойду. Скажешь, чтобы я шёл мыть окна в Индии, я пойду.

–Почему в Индии?

–А почём я знаю? – удивился Азазель. – Это тебе надо решить, где мне мыть окна, а я пойду. На месте, конечно, я решу, чем их мыть – кислотой или мылом, а может просто выбить. Но решение о том, где и что делать – не на мне.

–Что-то ты меня сегодня раздражаешь, – Люцифер пошёл с балкона, кутаясь в свой тяжёлый чёрный плащ, расшитый множеством серебряных узоров. Азазелю нравилось разглядывать эти узоры – вышивка была столь искусной, что в серебряных нитях можно было разглядеть всю их историю – вон Искуситель ползёт по древу, вон Каин убивает Авеля и не может себя за то простить, вон они сами – великое воинство, мятежники – на самом краю, правда, далеко от людской истории.

–Я не специально! – заверил Азазель, следуя за Хозяином. Он всегда за ним следовал.

–Да ясное дело, – Люцифер сел в своё кресло, жестом велел Азазелю сесть рядом. – Искренне не понимаю иногда, как же всё-таки это случилось с нами. Почему именно мне выпала тяжесть сомнений, а ты, да и не только ты от неё свободные.

–Кто везёт на том и везут…или как-то так? – Азазель слышал что-то такое в Людском Царстве, но не знал правильно ли употребил эту поговорку.

–На том и едут, – поправил Люцифер, который вроде бы и не был знатоком Людского Царства. – Не совсем к месту, кстати. Но да ладно, я понял твою мысль.

Азазель кивнул. Тоска в нём плелась, ширилась, простиралась серой мутью, плескала. Но раздражения стало меньше, значительно меньше – Азазель чувствовал, что у него нет права на это раздражение. Кто он, в конце концов? Винтик, жалкий прутик, ничтожная веточка, ниточка для заварного пакетика чая…

–Ты закончил со сравнениями? – поинтересовался Люцифер.

–Без винтика механизм может ещё работать, без прутика веник останется веником, без веточки дерево будет деревом, а без ниточки чай всё равно заварится, – объяснил Азазель.

–Хвала тьме, что этого никто сейчас не слышал!

–А я и не философ, чтобы это кто-нибудь слышал. Хожу, работаю, думаю как думаю.

Азазель был твёрд в своём убеждении: ему сомнения чужды! Чужое ему и всё то метание, и всякие размышления. Не до них ему – работы через край. Вон и Люцифер позвал, не о тоске же, будь она неладна, выспрашивать? Явно ведь предлог.

–Какая она, тоска? – спросил Люцифер, снова, к неудовольствию Азазеля, возвращаясь к неприятной ему тоске.

–Она…– Азазель был покорным слугой и вместо того, чтобы спросить какого она тут вообще дела имеет, он принялся отвечать добросовестно, – она похожа на раненое море.

–Да вы поэт, гражданин!

–Тьфу-тьфу-тьфу, упаси меня тьма! – Азазель чуть не обиделся. Поэтов он не любил и считал их всех сумасшедшими. – Просто это самое точное. Она заполняет меня, всё, что во мне есть, всю требуху, если хочешь.

–Не хочу, ешь сам.

–Мне помнится, что и море поступает также. Съедает скалы, что стоят на берегу, и камни тоже точит, пробивает дорогу. Так и тоска. Только это море раненое. Оно болит, понимаешь?

Люцифер молчал, и одной тьме было ведомо, о чём он думает.

–Оно как будто бы тянет…как предчувствие, во! – Азазель, наконец, смог подобрать слово. Ему даже стало стыдно за фразу о раненом море. В самом деле, что он, мальчишка?

–Я не сомневался, что ты будешь первым из моих слуг, кто это почует, – сказал Люцифер. Его слова сбили Азазеля с толку, но он покладисто молчал. – Просто интересно как это по-разному ощущается. Море! Надо же! Мне не приходило на ум. Для меня это как пожар, вернее, как пепелище после пожара. Знаешь же, когда горит, пламя сбить можно, но этот запах, этот пепел, они забирают куда больше места, чем пламя.

–Ты тоже это чувствуешь? – осторожно спросил Азазель, ему начинало казаться, что он начинает что-то понимать. Главное было не ошибиться в своих надеждах.

–Уже неделю примерно, – подтвердил Люцифер. – Тьма волнуется. И небо тоже. И те, кто стоят ближе, чуют. Я первый. Ты, получается, второй. Ещё через пару недель, а может дней через десять, как раз на полнолуние, почуют все.

–Тоску?

–Её самую.

Азазель затряс головой. Вроде бы только что ему стало всё понятно, но внезапно новый разворот и снова ничего непонятно. С чего волноваться-то? нормальный день, месяц и год тоже.

–Пока нормальные, – поправил Люцифер. Без сомнений, без всякого удивления видел он мысли верного слуги. – Пока, Азазель.

И Азазелю очень не хотелось спрашивать, что там будет за этим зловещим «пока». Но он был верным слугой, и сомнения, и ужасы, и страх не должны были лишать его действия. Поэтому он спросил:

–А что будет после?

–После всегда что-нибудь будет, – улыбнулся Люцифер, но улыбка тут же сошла с его губ, поскольку была улыбкой привычного тьме Люцифера, а не улыбкой того, кто когда-то был ангелом. – Но если уж отвечать на твой вопрос, то будет война.

–Где? В Африке волнения? В Индии? – Азазель подобрался. Войну он знал хорошо, знал и своё место в ней.

–Что ж тебя на Индию-то тащит? – спросил Хозяин, вздохнув, – ты же не из этих мест!

–Просто пока мы разговариваем, я вспомнил об одной пекарне. Она совершенно потрясающая, правда, её надо вот прямо знать. Она находится в Румынии, в одном маленьком городке, и там представляются сладости со всего мира. Можно, конечно, взять и направиться по месту, так скажем, но я не очень люблю те края, мне в Румынии проще. Так вот, в этой пекарне подают один десерт – рецепт как раз из Индии. Он из творожного сыра, молока, иногда даже растительного, и теста. Его варят в сиропе и в розовой воде, и добавляют фрукты, и посыпают там всякими стружками. Но это такая потрясающая вещь! Её раскусываешь, она, если правильная, слегка ещё поскрипывает…

–И что, позволь спросить, в нашей беседе тебе о ней напомнило? – голос Люцифера был бесплотным, понять, злиться он или веселиться было нельзя.

–Боюсь предположить, но, похоже, те звёзды. Они просто белые…и там белый десерт.

Люцифер смотрел на Азазеля с насмешкой и непередаваемой ехидцей.

–То есть, я тебе про суть тоски, а ты про десерты думаешь?

–Я считаю, что про них не надо думать, а их надо есть. А вообще – да, зачем мне суть тоски? Ну тьма волнуется – ладно, ну будет где-то война – ладно. Скажешь что от меня требуется, и я…

–Война между Небом и нами, – перебил Люцифер. Наверное, он слегка всё-таки злился, но именно слегка, в противном случае Азазеля бы уже не было ни на свету, ни во тьме.

Азазель поперхнулся.

–Это шутка?

–Факт. Я не хочу начинать первым, но скоро свершится неизбежное. И будет то, что будет. И нам придётся подняться.

–Значит что…– Азазель не договорил, плеснуло внутри тоскою, и море, из которого должен был явиться Зверь, и беззаконник где-то промелькнул, и что-то, похожее на великий пожар, запылало на дне его памяти.

–Значит, – согласился Люцифер, – всему приходит конец, всё свершается, что должно свершиться. Это наше общее, печальное. Скоро начнётся, вот и волнуется тьма, набирает силу, будит все злое, что было и спало в природе.

Азазель нервно сглотнул. Что ж, надо было помнить это. Всему конец – и будет снова война, великая, страшная, схлопнет Три Царства в единое, кровавое, мрачное. А потом новое пришествие, новое разъединение и новая история, да только всё о старом.

И много поляжет их, если не все – и людей, кто б им счёт вёл! – и ангелов (кто б их когда жалел), и демонов – кто бы им когда позволил отступить. Люцифер, конечно, останется. Как и Владыка – эти двое возвеличат свои Царства, разделят силу и начнут сначала, даже если не будет прежней земли и прежнего истока, да и образа не будет.

В прошлый раз, когда было это, и Азазель, и Люцифер были ангелами. Молодыми ангелами и видели они то пламя, и тогда, наверное, Люцифер задался вопросом: почему?

Не нашёл ответа, ушёл в мятеж, а «почему?» осталось.

–Тоска, – сказал Люцифер, – одна тоска по-настоящему предвидит войну.

Азазель вздохнул. Что он, ничтожный, мог изменить? Что мог исправить и с кем спорить? Не ему это дано, не ему. Так зачем тревожиться?

–Повоюем тогда, – сказал Азазель и поднялся, не дожидаясь разрешения Хозяина, – но пока мы все здесь, я, пожалуй, смотаюсь до пекарни. На тебя взять?

Люцифер взглянул на него, и многое в том было взгляде: и тень удивления, и возмущение, и мрачная весёлость, и непрожитая лукавость и ребячество, и жестокое сострадание, и беспомощность величия.

–Если это окажется невкусно, я скормлю твоё жалование вурдалакам, – ответил Люцифер. Всё-таки ответил.

–Да я даже премию свою положу, если так! – рассмеялся Азазель и выметнулся прочь из покоев Хозяина. Тоска оставалась в сути Азазеля, плелась, пласталась, расширяла своё влияние, давила, напоминая о себе, но Азазель решил, что он сможет с нею справиться и сжиться сможет, если придётся. Тьма с нею, с тоскою, внезапной, нежданной гостьей! Он справится, а размышлять и жалеть о ней, сочувствовать – это не его участь, пусть те, кому надо и тошно, и кому заняться нечем разбираются на счёт тоски, а у него дел много – для начала, ясное дело, в Румынию! Потом уже остальное.

Люцифер остался в своём кресле, не поднялся следом, ни к чему пока было. Он остался думать, размышлять и удивляться, да, всё-таки удивляться тому, какое разное бремя легло на них. И ещё завидовать, словно он смертный какой-то. Право, смешно даже.

И думать, снова возвращаться к грызущему, не отпускающему вопросу: почему?

–Почему это небо, почему этот путь, почему этот вечный сход к войне? – тихо прошелестел Люцифер. Но стены его покоев были мертвы и не ответили бы ему, не говоря уже об остальных приближённых, которые хотели ещё существовать, пусть и в Подземном Царстве.

И которые ещё не знали о той внезапной тоске, что готовилась напасть на каждого, кто был близок тьме, и, что хуже, предвещала новый виток их общей, но всё-таки расходящейся к разным итогам дороги.

(Рассказ принадлежит к вселенной рассказов о трёх царствах: Небесном, Подземном и Людском. На сегодня готов один сборник «Их обугленные крылья – 1», в процессе второй. Все рассказы в свободном доступе в сети)