О себе. О себе нелюдимом.

 Родился я не в нужном месте,

Отец мой умер тож не к месту. 

Я жил как загнанный олень

В жизни гонимый, всею жизнью не любимый. 

Я старший сын в семье чужой,

Живу и жил подбитый с миру.

Мне мать вбивала с ранне лет,

Что я не нужный диалект,

Что я пробивка перед песнью,

Что не законченный куплет,

Что было б лучше, если б всплыл я. 

 И часто было в изумление,

Что был побит я и избит.

Картина — чудо из чудес

Что сини я от рук в колени,

Но дышит тело без прилиз.

«Что Боже смерти мне велит?»

Мне мысли голову крутят,

Наверное он так все благоволит,

Чтоб помер Узя. 

 Средний брат родился рано,

И словно снег в начале лета,

Я за него всяк отгребал,

Что ж боль сидела мне в груди,

И я то чувство большей лжи,

То чувство страшного терпения,

Держал как в клетке над воржи,

Желая скинуть с нетерпением. 

 С учебой был я не знаком,

Воспитан над Исламским вето,

Пророк Мухаммед был отцом,

Но в грудь мне дул христианский ветер. 

 Я долго был собой гонён,

За непонимание всяк этого;

И неприянет был мне дом,

Построенный на мертвых летах. 

 Из яслей сброшенный я в город,

И в новом доме обустроен,

И вроде бы все хорошо,

Однако, толи то — не то.

 В казахской школе мои думы

У всех вставали костью в поперёк.

Я б вечно был собою недоволен, 

Пока не встретил первую любовь. 

 Конечно, любовью это звать не гоже,

И даже это не симпат,

Это лишь просто удивлённость,

За те поступки и слова,

Что были для меня как воздух. 

 Я ту девицу не забуду,

И не забуду я тот смех,

Что осуждал меня занудно,

Что говорил мне: «жить как все»,

Однако это так угрюмо.

 Её домишко каждый раз

Всплывает в голове тот час, 

Что проезжаю мимо дома,

Что вижу дом её каж раз. 

 Однако годы дело дали,

И мнимый двойкой в голове,

Уже отчаявшийся вдали,

И обозленный на траве,

В раскрытой веной на руке,

Лежу я словно не в себе,

И кажда мысль мне противна, 

И слово «мама» больше нет,

Осталась только лишь надежда —

«Ах, не проснутся б мне во сне».

 Друзья покинули меня,

Для близких мне казалось с роду,

Я вдруг изъеденный обед,

Я — мусор, я — принадлежу к отходам. 

 И вновь, как прошлый раз, через знакомых,

Я поступаю в нову школу,

Я там учусь,

Я там стараюсь,

Но все никак не наставояюсь,

На путь тот добрый и святой,

На что-то новое, живое,

Я путь избрал бы этот свой,

Но поздно уже, поздно…

 Казалось бы, и хуже быть не может,

И словно я — не человек и вовсе,

Но тут ещё один пикет,

И я лежу под ночью в соснах. 

 Я ночью, под утро, с ночи,

Вскочил в окно открытое на раз, два, три!

Глаза закрыл, и страха чуть, почти уж и нет чувства. 

Совсем не страшно было б умереть,

Но страшно было б остаться тут хотя бы на немножко. 

 И вот, мне снится новый день,

Я словно жив, и все тут хорошо,

Однако, боль в ногах все больше, больше, больше…

В глазах темно,

В глазах темно…

 И только небо передомной,

Тут только я,

Тут только я, и вот он — Боже. 

Его не видел я в глаза, 

Его я чувствовал душой,

Я чувствовал,

Что жив, 

А осталось то, совсем уж мне немножко,

И был б я совсем уж мёртв, 

Совсем как «Даша» кошка. 

Но нет, никак уж не умру я,

И жив я, и мысли в голове остыли. 

Однако ж ноги мне словно чужие.

 Одна смотрит в бок, другая болит…

Словно мне сама судьба благоволит. 

Сцена за сценой,

Мысля за мыслёю,

Ко мне подбегает охранник, и кто-то другой. 

Для них я — венец идиотизма, 

Больной человек без единой нормальной мысли. 

Ну а что я?

Я что-ли герой?

А я тот ещё тупица,

И нет мне больше смысла,

Надо было прыгать головой вниз, 

Чтобы уж точно разбиться. 

 В больнице день, два,

С меня берут анализы,

Словно с крысы больной, 

А я и не против, 

Пускай забирают хоть всю всю кровь. 

 Приходил участковый, 

Говорили по душам.

Сказал, что не помню я как сам упал.

Сказал, что спал я, что очень устал,

Что завалили меня работаю через край. 

Он ухмыльнулся, поджмурился тесно,

И рукою маша мне неприветственно, 

Покинул палату неудачного оборванца,

Что-то я и не смог страхом совладаться.

 Прошел месяц, 

И я уже живой,

На костылях петляю в школу,

«Ох, боже, как мже мне хреново».

А по всюду вопросы, 

И нет у меня ответов,

Что я скажу им?

Молчу безответно. 

А тучи все ноют,

Настроение все хуже,

Уже я и никому толком не нужен. 

 Общаюсь в интернете с разными людьми,

Нахожу знакомства,

А там и целых три!

Нашел я себе друзей с интернета,

Общались немного, 

Проговорились,

И все это,

Кончилось, 

Так же нежданно, как и началось,

Словно и не общался я совсем, и обо-всем.

Фикция жизни для меня оно все. 

 Теперь я с депрессией сижу ежедневно,

Мне как-то уже не интересно быть,

Хотелось бы кого-нибудь полюбить,

Да нет у меня друзей или подруг,

Я один, я сам себе друг. 

 Другие вопросы,

Другое отношение,

Однотипные шутки,

Желание зависнуть с петлей на шее.

Все, все в жизни теперь мне не сладко,

Хотелось бы узнать, а почему у меня так всё не накладно?

Ответ был бы ясен, если б был я умнее,

Однако я с каждым днём всё тупее, тупее…

 Девятый класс,

Пишу я эссе,

Получилась история,

Как жаль, не прочитает её никто более,

Она утерена по моей неволе. 

 Однако, дало толчок это стихам,

Я начал писать то там, то там,

И книги пошли,

Наброски конечно,

Но из них собираю я коллекцию эту.

«Цветы Адонисово Сада» 

Назову я их странно, 

И отлягу на постоянно. 

 Десятый класс — проблемы в общении,

И нет смысла летать без всякого уважения.

Нашу пулю я одну,

Один нож,

Коробок спичек,

Одно единственное прикосновение пламени,

И нет у меня более глупых всех мыслишек. 

 Их берегу я на потом,

Когда закончу писать книги,

Я соберу их все в одну, 

И выстрелю себе в затылок.

 И с мыслью доброю в башке,

Ложусь я с миром спать каж день.

Меня так воспитала мать, 

Меня так говорил отец.

 И вот, родился третий сын,

Весь милый и приятный.

Он мне бы был почти как сын,

Однако все же братья.

 Его я очень полюбил, 

И рядом с ним куда спокойнее.

Как долго продержится сей мир,

Перед петлей на эшафоте?

Как долго им буду я любим?

Когда закончится забота?

 Я полностью закрылся в себе.

Я ни с кем не общаюсь. 

Ходил бы в центр помощи я,

Но в помощи я не нуждаюсь. 

 Руки устали, 

Работаю уже шестое лето,

Обеспечиваю семью и себя помоленько. 

И вот он, мой звездный час,

Но нетушки,

Я должен учится,

И зарабатывать себе одну монетку в час. 

 С купюрой в достоинство двести монет,

Меня посылают учится.

Я тут уже сто-двести лет,

Но никак не могу я тут остановиться. 

 Тут жизнь скучная, умеренная,

Казалось бы, самое лучшее для меня совпадение,

Но увы, сей город слишком стар,

Он мною слишком хорошо изучен. 

Я б убежал совсем далёко,

Где нет ни духа этой жизни,

Я б убежал так далеко,

Чтобы позабыть о старой жизни. 

Сейчас общаюсь с незнакомкой,

Она мне так мила в общении,

Однако ж я совсем не годен,

Я истукан на погребении. 

 И вот, пора закончить стих,

Но не рассказал я вам о многом.

Как был я досмерти избит,

Как гулял я в чаще леса.

Как с немою я словечки говорил,

Как выучил я чертов язык жестов. 

 Однако душу изливать вам, 

Я полностью не буду. 

Ведь не интересно будет вам,

Слушать об угрюмом. 

 На сем прощаюсь с вами я,

Прошу прощенья за затраты,

Прощу прощения за меня,

И за мои наклады. 

 Как знать,

Может быть ещё,

Услышите меня вы.

Но жизнь мне совсем наоборот,

И не даёт жить как степному поэту. 

— Синода Кальков.