Родился я не в нужном месте,
Отец мой умер тож не к месту.
Я жил как загнанный олень
В жизни гонимый, всею жизнью не любимый.
Я старший сын в семье чужой,
Живу и жил подбитый с миру.
Мне мать вбивала с ранне лет,
Что я не нужный диалект,
Что я пробивка перед песнью,
Что не законченный куплет,
Что было б лучше, если б всплыл я.
И часто было в изумление,
Что был побит я и избит.
Картина — чудо из чудес
Что сини я от рук в колени,
Но дышит тело без прилиз.
«Что Боже смерти мне велит?»
Мне мысли голову крутят,
Наверное он так все благоволит,
Чтоб помер Узя.
Средний брат родился рано,
И словно снег в начале лета,
Я за него всяк отгребал,
Что ж боль сидела мне в груди,
И я то чувство большей лжи,
То чувство страшного терпения,
Держал как в клетке над воржи,
Желая скинуть с нетерпением.
С учебой был я не знаком,
Воспитан над Исламским вето,
Пророк Мухаммед был отцом,
Но в грудь мне дул христианский ветер.
Я долго был собой гонён,
За непонимание всяк этого;
И неприянет был мне дом,
Построенный на мертвых летах.
Из яслей сброшенный я в город,
И в новом доме обустроен,
И вроде бы все хорошо,
Однако, толи то — не то.
В казахской школе мои думы
У всех вставали костью в поперёк.
Я б вечно был собою недоволен,
Пока не встретил первую любовь.
Конечно, любовью это звать не гоже,
И даже это не симпат,
Это лишь просто удивлённость,
За те поступки и слова,
Что были для меня как воздух.
Я ту девицу не забуду,
И не забуду я тот смех,
Что осуждал меня занудно,
Что говорил мне: «жить как все»,
Однако это так угрюмо.
Её домишко каждый раз
Всплывает в голове тот час,
Что проезжаю мимо дома,
Что вижу дом её каж раз.
Однако годы дело дали,
И мнимый двойкой в голове,
Уже отчаявшийся вдали,
И обозленный на траве,
В раскрытой веной на руке,
Лежу я словно не в себе,
И кажда мысль мне противна,
И слово «мама» больше нет,
Осталась только лишь надежда —
«Ах, не проснутся б мне во сне».
Друзья покинули меня,
Для близких мне казалось с роду,
Я вдруг изъеденный обед,
Я — мусор, я — принадлежу к отходам.
И вновь, как прошлый раз, через знакомых,
Я поступаю в нову школу,
Я там учусь,
Я там стараюсь,
Но все никак не наставояюсь,
На путь тот добрый и святой,
На что-то новое, живое,
Я путь избрал бы этот свой,
Но поздно уже, поздно…
Казалось бы, и хуже быть не может,
И словно я — не человек и вовсе,
Но тут ещё один пикет,
И я лежу под ночью в соснах.
Я ночью, под утро, с ночи,
Вскочил в окно открытое на раз, два, три!
Глаза закрыл, и страха чуть, почти уж и нет чувства.
Совсем не страшно было б умереть,
Но страшно было б остаться тут хотя бы на немножко.
И вот, мне снится новый день,
Я словно жив, и все тут хорошо,
Однако, боль в ногах все больше, больше, больше…
В глазах темно,
В глазах темно…
И только небо передомной,
Тут только я,
Тут только я, и вот он — Боже.
Его не видел я в глаза,
Его я чувствовал душой,
Я чувствовал,
Что жив,
А осталось то, совсем уж мне немножко,
И был б я совсем уж мёртв,
Совсем как «Даша» кошка.
Но нет, никак уж не умру я,
И жив я, и мысли в голове остыли.
Однако ж ноги мне словно чужие.
Одна смотрит в бок, другая болит…
Словно мне сама судьба благоволит.
Сцена за сценой,
Мысля за мыслёю,
Ко мне подбегает охранник, и кто-то другой.
Для них я — венец идиотизма,
Больной человек без единой нормальной мысли.
Ну а что я?
Я что-ли герой?
А я тот ещё тупица,
И нет мне больше смысла,
Надо было прыгать головой вниз,
Чтобы уж точно разбиться.
В больнице день, два,
С меня берут анализы,
Словно с крысы больной,
А я и не против,
Пускай забирают хоть всю всю кровь.
Приходил участковый,
Говорили по душам.
Сказал, что не помню я как сам упал.
Сказал, что спал я, что очень устал,
Что завалили меня работаю через край.
Он ухмыльнулся, поджмурился тесно,
И рукою маша мне неприветственно,
Покинул палату неудачного оборванца,
Что-то я и не смог страхом совладаться.
Прошел месяц,
И я уже живой,
На костылях петляю в школу,
«Ох, боже, как мже мне хреново».
А по всюду вопросы,
И нет у меня ответов,
Что я скажу им?
Молчу безответно.
А тучи все ноют,
Настроение все хуже,
Уже я и никому толком не нужен.
Общаюсь в интернете с разными людьми,
Нахожу знакомства,
А там и целых три!
Нашел я себе друзей с интернета,
Общались немного,
Проговорились,
И все это,
Кончилось,
Так же нежданно, как и началось,
Словно и не общался я совсем, и обо-всем.
Фикция жизни для меня оно все.
Теперь я с депрессией сижу ежедневно,
Мне как-то уже не интересно быть,
Хотелось бы кого-нибудь полюбить,
Да нет у меня друзей или подруг,
Я один, я сам себе друг.
Другие вопросы,
Другое отношение,
Однотипные шутки,
Желание зависнуть с петлей на шее.
Все, все в жизни теперь мне не сладко,
Хотелось бы узнать, а почему у меня так всё не накладно?
Ответ был бы ясен, если б был я умнее,
Однако я с каждым днём всё тупее, тупее…
Девятый класс,
Пишу я эссе,
Получилась история,
Как жаль, не прочитает её никто более,
Она утерена по моей неволе.
Однако, дало толчок это стихам,
Я начал писать то там, то там,
И книги пошли,
Наброски конечно,
Но из них собираю я коллекцию эту.
«Цветы Адонисово Сада»
Назову я их странно,
И отлягу на постоянно.
Десятый класс — проблемы в общении,
И нет смысла летать без всякого уважения.
Нашу пулю я одну,
Один нож,
Коробок спичек,
Одно единственное прикосновение пламени,
И нет у меня более глупых всех мыслишек.
Их берегу я на потом,
Когда закончу писать книги,
Я соберу их все в одну,
И выстрелю себе в затылок.
И с мыслью доброю в башке,
Ложусь я с миром спать каж день.
Меня так воспитала мать,
Меня так говорил отец.
И вот, родился третий сын,
Весь милый и приятный.
Он мне бы был почти как сын,
Однако все же братья.
Его я очень полюбил,
И рядом с ним куда спокойнее.
Как долго продержится сей мир,
Перед петлей на эшафоте?
Как долго им буду я любим?
Когда закончится забота?
Я полностью закрылся в себе.
Я ни с кем не общаюсь.
Ходил бы в центр помощи я,
Но в помощи я не нуждаюсь.
Руки устали,
Работаю уже шестое лето,
Обеспечиваю семью и себя помоленько.
И вот он, мой звездный час,
Но нетушки,
Я должен учится,
И зарабатывать себе одну монетку в час.
С купюрой в достоинство двести монет,
Меня посылают учится.
Я тут уже сто-двести лет,
Но никак не могу я тут остановиться.
Тут жизнь скучная, умеренная,
Казалось бы, самое лучшее для меня совпадение,
Но увы, сей город слишком стар,
Он мною слишком хорошо изучен.
Я б убежал совсем далёко,
Где нет ни духа этой жизни,
Я б убежал так далеко,
Чтобы позабыть о старой жизни.
Сейчас общаюсь с незнакомкой,
Она мне так мила в общении,
Однако ж я совсем не годен,
Я истукан на погребении.
И вот, пора закончить стих,
Но не рассказал я вам о многом.
Как был я досмерти избит,
Как гулял я в чаще леса.
Как с немою я словечки говорил,
Как выучил я чертов язык жестов.
Однако душу изливать вам,
Я полностью не буду.
Ведь не интересно будет вам,
Слушать об угрюмом.
На сем прощаюсь с вами я,
Прошу прощенья за затраты,
Прощу прощения за меня,
И за мои наклады.
Как знать,
Может быть ещё,
Услышите меня вы.
Но жизнь мне совсем наоборот,
И не даёт жить как степному поэту.
— Синода Кальков.
Еще почитать:
Капюшон
Ответы президента
Одиночество
юный
«
»
