О первой правде

(*)

Понижение в правах – это, если подумать, не так и страшно. В конце концов, это лучшее, что я смогла получить при всех обстоятельствах собственной глупости. Да, теперь я не могу голосовать, но я и раньше не голосовала. Не могу очень уж свободно перемещаться по миру, но я и раньше не очень путешествовала. Не могу давать службу, могу только на неё поступить…

С этим заминка, учитывая, что мои мечты, если дозволялось мне ещё мечтать, вели меня к возвращению в агентство. Да, теперь всё было бы по-другому, и не было бы верной Габи рядом, и вообще ничего во мне прежнего бы не было, но всё же – это был бы мой и только мой мирок.

Но нельзя. Понижение в правах. Зато не казнь. Да и служба найдена. Правда, у Рудольфуса де Рэ – местного мага, поджигателя войны, потомка Жиль де Рэ, также двинувшегося на войне, но это временно, ведь так?

– Ничего нет более постоянного, чем хорошо замаскированное временное! – хихикнуло зеркало, отзываясь на мои мысли, и я с трудом удержалась от соблазна разбить его тотчас первым же заклинанием, нет, так нельзя – всё же я не у себя дома.

Да и дома у меня нет.

– Уже устроилась? – Ричард появился вовремя. В последние дни ему было явно лучше. он даже улыбался посвободнее.

– Можно убрать эту гадость? – я ткнула в зеркало.

– Сама ты гадость! – тотчас отреагировало зеркало. – Магрит – унылая ведьма! Тьфу на тебя! Три раза тьфу!

– Так вы уже подружились? – Ричард усмехнулся, но быстро посерьёзнел, – нет, Магрит, прости, не могу. Рудольфус в каждом кабинете развешал такие зеркала. Это идея его предка, так он следил за слугами, чтобы не воровали.

– Я не собиралась воровать!

– Да знаю, – успокоил Ричард, – но проблема в том, что и Рудольфус их не от воровства повесил. Он набирает нас для работы, а лучший способ контролировать работу – быть повсюду. Да не расстраивайся, Магрит, моё зеркало вообще плюётся мелкими осколками каждый раз, как я захожу.

Я честно попыталась представить и потерпела позорную неудачу.

– Это как?

– А вот так, – Ричард набрал побольше воздуха и выдохнул, – тьфу!

Красноречиво, ничего не скажешь.

– Ну ладно, я просто пытался разрядить обстановку, – признал Ричард, видимо угадав по моему взгляду всё то, что я думаю.

– Разрядить? – зря он это сказал, ой зря! – с чего желаешь начать? С того, что профессор Карлини, который помог мне выйти в магический мир и принял меня после того, как я провалилась, в свои стены, дал мне должность и совет, меня ненавидит?

А он ненавидит. Потому что Магрит, которой можно было поручить мерзкие дела, на которые не хватало совестливых сил пойти самому, провалилась. Более того – почти сознательно. Не захотела она, видите ли, становиться пособницей в убийстве Рудольфуса де Рэ, который снова хотел расколоть с трудом собранный в единство мир людей и магов на две разные общности.

Негодяйка!

Но это я так, хорохорюсь. А в душе хочу плакать. Потому что помню взгляд профессора Карлини, когда мне зачитали приговор о понижении в правах – злой взгляд, полный ненависти. Никогда он не обращал ко мне такого взгляда. Но он никогда и не говорил, что я буду в его руках оружием, которое можно швырять на дела разной степени низости!

И всё же, я подвела его. И себя подвела…опять.

– Старый жук просто возомнил себя богом, – Ричард подал голос, а ведь я почти про него забыла. – Ты правильно отреклась от него.

Ага…и в чью пользу? В пользу де Рэ? Я не хочу войны, я не он. Это ему комфортно в мире войны и беспокойно в состоянии покоя! Будь мы расколоты так, как он хочет сейчас, будь мы отделены – маги от людей, он всё равно бы что-то придумал. Он не может не воевать.

Но согласиться работать на него значило избежать более сурового наказания…

– Или ты хочешь поговорить о своей дочери, которая осталась на попечении мадам Франчески? – я бушевала, я не хотела успокаиваться.

Да и тут вина Ричарда была сильна. Виня его, я освобождала от вины себя. Это он, узнав, что его дочь не имеет магии, а была много лет под силами лжи своей же матери, отрёкся от неё. Это он, когда девочка осталась без матери, отправил её в Серый Дом – для неприкаянных и отвергнутых. Это он…

– Я служу у Рудольфуса для того, чтобы защитить её, – но Ричард простил себя, а это следовало понимать как то, что мои слова, как бы я не была в них жестока, для него больше ничего не значили. – У него есть артефакт, который поможет заменить ей память. У неё будет другая, людская жизнь. Она не будет помнить меня, но о ней позаботятся. Кажется, мы это обсуждали, Магрит!

Обсуждали, но если ты себя простил, я тебя за твою дочь не прощаю.

– К слову, – добавил Ричард уже спокойнее, – я связался с мадам Франческой, она доставит девочку сюда.

– Сюда? И кто за ней будет смотреть?

– Ну не ты, – Ричард криво улыбнулся, – и не я. Про меня она вообще не будет знать. Здесь за нею присмотрят.

Даже как-то обожгло от «не ты». Привязалась я, что ли? К его дочери? Интересно, потому что это – его дочь в первую очередь или потому что жалость свойственна ведьмам, хотя и стыдом остаётся?

Нет, неинтересно. В любом случае, ответ меня расстроит, так что лучше его и не знать вовсе.

– Успокоилась? – спросил Ричард. – Или перед грозой притихла?

А я и правда притихла. Как не притихнуть, когда аргументы кончились? Или всего лишь силы. Кажется всё таким масштабным и мрачным, кажется, что мир полон дождя, но послушаешь так Ричарда, и оказывается, что ты под зонтом стоишь один, а для всех солнце светит.

Карлини тебя ненавидит? Да так оно и надо ему! Девчонка непонятно с какой судьбой? Так отец её обо всём позаботится, и уже всё на сто шагов продумал! Успокойся, Магрит, успокойся!

– Тебе так легко живётся…– в эту минуту я могла возненавидеть Ричарда снова, но это была лишь минута, продиктованная завистью. Мне тоже хотелось быть такой лёгкой. Почему же это не удавалось?

– Я прикидываюсь, – отозвался он. – Почти всегда прикидываюсь. Но если рассуждать логически, то всегда есть какое-то решение. Может оно не слишком изящное, может быть даже очень не изящное, но оно есть.

Только вот Магрит эти решения не находит. Но это у нас, ведьм, общая черта. Мы крепче связаны с природой, а та стихийна. Маги же больше завязаны на самих умениях. Маг без базовых знаний и образования ничего не сможет сделать, потому маги, бывает, и умирают в раннем детстве от несчастных случаев. Ведьмы другие. Ведьм бережёт природа. Самая глупая, необразованная ведьма может жить долго и здорово – природа направит её.

– Я за тебя рада, – а что ещё мне сказать? Да и потом, важно ведь как сказать! В моём тоне Ричард услышал сейчас насмешку.

– Лучше скажи, что тебе поручил Рудольфус? – Ричард не отреагировал на насмешку, зато демонстративно оглядел теперь уже мой кабинет.

Ну как кабинет…закуток. Стол, два стула, кресло шкаф, тумбочка и чёртово зеркало, которое, на счастье, замолчало. Тут же можно было и прилечь – кресло раскладывалось. Удобно? Не знаю, мне уже нигде не удобно, но везде я привыкну.

– Разбирать документы, – я кивнула в сторону кипы бумаг.

На самом деле, я не до конца сказала правду. Но тут Ричард сам виноват – он же не надеялся, что я выложу ему всё? на самом деле, я и впрямь разбирала бумаги, но только бумаги эти касались средневековых источников и содержали в себе размышления, протоколы допросов и свидетельства о совершённой магии. Рудольфус был краток:

– Я ищу следы проклятий, подвязанных на предметы, а это твоя специализация.

Всё было ясно! Я должна была среди древних текстов отыскать то, что могло бы оказаться в связи с проклятием или предметом. На самом деле, это было даже интересно – читать чужие письма, протоколы допросов, дневники…

Не знаю, откуда Рудольфус таскал эти архивы, но работы прибавлялось каждый день. Стоило разобрать одну пачку, так на тебе – приходишь утром, а у тебя точно такой же объём. Но пока интересно.

Не знаю, что я буду делать, когда мне перестанет быть интересно, до этого момента ещё нужно дожить.

– Хорошо, – одобрил Ричард, как будто бы это одобрение на что-то могло повлиять.

– А чем занимаешься ты?

– Встречи, консультации магов, – он тоже не желал открывать мне всю правду.

Мы опасались друг друга, мы стали осторожными. Это радовало – мы повзрослели, и это же огорчало – мы уже не прежние. Где-то там, за пологом прошедших лет, оставались наши тёплые, полные насмешек приятельские отношения.

Или дружеские. Но в любом случае – истлевшие, прежними нам не быть. Сейчас мы, кажется, можем сказать друг другу то, что таили, на что обижались, в чём друг друга винили, но мы молчим. Время слов – это время открытости, а мы научились выбирать слова, выбирать тон, прятаться.

– Если что-то понадобится…

– Да-да, конечно.

Я постараюсь сделать так, Ричард, чтобы мне от тебя ничего не понадобилось. Я не знаю, действительно не знаю, что мне делать и куда идти, кем быть, кем стать. Мы с тобой ровесники, у тебя есть дочь, и если ты не лжёшь, то и цель – дать ей новую память и новую судьбу. А я не знаю даже, что делать. Преподавать я больше не смогу – Карлини не пустит. Воевать на стороне де Рэ? Так я не на его стороне. Пойти против него? так Ковэн, который против, меня понизил в правах. Весело же он меня встретит! Начать вновь своё дело? я не могу, я ограничена в правах…

Но зато в моей жизни почти спокойные дни. Я сижу, читаю бумаги, выписываю то, что кажется мне интересным, отношу к Рудольфусу, почти никогда его не застаю и оставляю бумаги в его кабинете, возвращаюсь к себе или гуляю, чтобы наутро снова сесть за бумаги.

Иногда компанию мне составляет Ричард. Подозреваю, что его иной раз нет, не то что в городе, но и в стране, но он заходит, если на месте, мы говорим, почти как в старые добрые времена, но ключевое слово тут «почти» – стена между нами никогда не рухнет до конца.

С другими соратниками Рудольфуса я почти не общаюсь. В своём официальном штабе он держит на постоянке лишь некоторых слабых магов и ведьм. А те за свою слабость платят преданностью и рьяностью такой страшной силы, что мне не по себе. Если и говорят, то о нём или о его предке – сподвижнике сожжённой ведьмы Жанны д`Арк. Или про саму Жанну. А мне всё это надоело, и я не хочу говорить про Жанну.

Иногда я гуляю с Каталиной. Дочь Ричарда действительно доставили в целости и сохранности, правда, никому не дано вернуть уже ей прежней радости, за короткую свою жизнь девчонка нахлебалась посильнее многих: она узнала, что мать лгала ей и никакой магии в ней нет, есть лишь накачка силой; её мать утопилась, её отец оставил её…

Мне удалось перехватить слово с доставившей её Франческой.

– Карлини бесится, – сообщила ведьма, усмехнувшись, – даже я никогда не была в такой силе, чтобы настолько его взбесить.

Я боялась, что старая ведьма будет меня ругать, но в её глазах мелькало озорство. Я доверилась:

– Мне жаль. Он подставил меня, мадам Франческа. Но мне жаль…

– Не хлюздить! – сурово напомнила ведьма, – а то обращу тебя в носовой платок! Сделала-сделала, чего уж жалеть? Он хитрая скотина, но и мы кое-чего в хитрости смыслим.

Против воли я улыбнулась. Ко мне доверчиво жалась Каталина – дочь Ричарда, неприкаянная в мире магов, как и во всей жизни, я сама находилась в пониженном положении в штаб-квартире разжигателя войны, которую всерьёз не поддерживала, а всё равно – улыбалась!

– То-то же! – довольно потёрла руки мадам Франческа, – ты, вот что, от де Рэ беги при первой же возможности. Ни к чему тебе, Магрит, война эта. Он если не развяжет её интригами, так пойдёт уже жёстко. А оно нам надо? Не надо.

– Почему его не заткнут в Ковэне? Не убийством, а…– я осеклась, здесь меня могли услышать, хоть тени, хоть слабые, оставленные Рудольфусом на работу маги и ведьмы.

– Да выгоду все ищут! – Франческа даже ногой топнула от злости, – кто-то думает старые счёты свести, кто-то законопроект протащить. Например, скоро будет голосование в Ковэне о принятии или непринятии дополнительных щитовых чар над самим Ковэном. Всё, конечно, под предлогом того, что Рудольфус может ворваться, а по факту – помнишь, кто ставит щитовые чары?

– Семейство Морруэз?

– Ага. И кто у нас станет влиятельным? И кто у нас раздувает тревогу? – Франческа махнула рукой, – даже говорить не хочу. Каждый думает решить с его помощью свои проблемы – продвинуть нужных людей на посты, протолкнуть нужные проекты, заработать, в конце концов, перехватить где золотом, а где артефактом или разрешением каким, вот только де Рэ не игрушка… когда они захотят его обуздать, сообразив, что он не плюшевый, вот тогда будет самая настоящая…

Франческа осеклась, Каталина, жавшаяся ко мне, хихикнула.

– Уши оборву, – пообещала старая ведьма, – обеим!

– Пустое, пустое, – заверила я. Картина, однако, которая вырисовывалась перед моим внутренним взором, столь весёлой не была. – Я здесь ненадолго, мадам Франческа.

– Ну смотри! – она пригрозила мне пальцем, а затем вдруг сунула руку в свой плащ и вынула банку с чем-то мутным, – держи, сама варила. Это вишнёвое варенье, будешь пить чай, да меня вспоминать добрым словом.

На том и расстались. Варенье я не люблю, но спорить с Франческой себе дороже. Да и потом, странное это было чувство, это банка варенья была как тёплые объятия посреди холода.

Так проходили и дни.

Я пыталась развеселить Каталину, но не могла. Ей не помогало даже варенье Франчески, а я что могла сделать?

– Папа меня не любит, да? – спросила она как-то, набравшись смелости. – Он не приходит, хотя я знаю, что он здесь. Я его видела. Я его позвала, но он свернул за угол и исчез.

Ричард, скотина! Не хватает смелости подойти к своему ребёнку?

– Детка, может это и не он был? – но вслух я попыталась успокоить девочку. Она не виновата в том, что всю жизнь ей лгали, а потом, когда лгать уже было нельзя, жестоко швырнули в правду и сказали, что она может и выплыть, конечно, но только лучше бы ей этого не делать.

– Говорят, он тут, – упрямилась девочка.

У нас с ней не заладилось в начале. Я пыталась её учить, когда не знала ещё, что она дочь Ричарда и что в ней нет настоящей магии. Да и сама Каталина тогда этого не знала о себе. Но теперь всё изменилось, мы сблизились.

И это было всё ещё странное, сдавливающее горло чувство.

– Он пытается тебе помочь, – я попыталась защитить Ричарда.

– Он не любит, – повторила девочка. – Я его расстроила. Я не ведьма.

Ричард, чтоб тебя!

– Но я не выбирала быть такой, тётя Магрит! Я не хотела! Я бы хотела колдовать, – она в отчаянной беспомощности смотрела на меня.

У меня в горле стоял плотный комок и никак не желал проходить. Ричард, какая же ты трусливая свинья! Она твоя дочь. Всё равно твоя!

– Твой папа это знает. Ты прости его, он просто растерян, как и ты…

Не оправдание. Она ребенок, он все равно взрослый. Но слов получше у меня нет. Я не утешитель, я ведьма!

Каталина кивнула, потупилась ещё сильнее.

– Пошли чай пить, – позвала я, – с вареньем.

Она не повеселела, но побрела за мной, а я в очередной раз пообещала себе устроить головомойку Ричарду. Хотя, сколько их уже было?

Я кричала, что он трус, предатель, что его дочь нуждается в нём, а он оставался при своём мнении: он плохой отец, но он делает всё, чтобы его дочь осталась вскоре с другой памятью.

– Ей нужна твоя поддержка хотя бы сейчас! у нее нет матери, никого нет! – бесновалась я снова и снова. Я не возмущалась уже насчёт того, что разорвана моя связь с Карлини или моя жизнь пошатнулась, я пыталась заступиться за беспомощность.

– Да чем я ей помогу? – Ричард был собран и холоден. – Я делаю ей будущее. она не будет нуждаться. Я уже подобрал родителей. Они будут любить её, а она их…

– А сейчас?

– А сейчас я не могу ничего сделать.

– Ты избегаешь её!

– Потому что я останусь без неё. Я уже остался без всего.

И опять по кругу. Плюс-минус одинаковые вариации одного и того же смысла в слепой попытке выяснить кто из нас хуже.

– Как она? – вдруг спрашивал Ричард, когда у меня заканчивалось желание спорить.

– Поди и узнай!

– Магрит…

– Плачет. И тоскует.

Он сжимал губы, мрачнел, но обещал опять и снова:

– Скоро у неё всё наладится.

И я почти верила ему. Впрочем, это почти было разрушено им же. Нет, я не хотела этого. Я просто нашла в тот день довольно интересную вещицу в свидетельских показаниях – выходило так, будто бы один крестьянин видел, что знатная дама прикоснулась к ожерелью и некоторое время летала без всякой тени сознания над полом. И это ещё можно было списать на пьяный бред, но буквально через четверть века уже в другом уделе людского мира было схожее свидетельство. И ещё через пятнадцать, и ещё…

Я насчитала цепочку в двенадцать единиц с разным интервалом. Самый большой перерыв был в четверть века, а самый малый в полгода. Происходили подобные явления исключительно с женщинами знатного происхождения, примерно одного возраста – от двадцати до тридцати лет, и заканчивались горячкой для пострадавших, которые ничего не помнили. Разные земли, но сколько сходств! Предметное проклятие или случайное? Или странная болезнь? Нет, тогда болезнь зацепила бы и простых женщин.

Словом. Пришлось идти к Рудольфусу раньше, чем обычно.

– С Жанной такое же было! – он выслушал меня со вниманием, но разговор, как добрая треть всех разговоров в штабе де Рэ, привела к Жанне д`Арк.

Но на этот раз это было не простым «а вот во времена Жанны» или «Жанна однажды сказала» и даже не «Жанна, будь сейчас с нами, наверное, сказала бы…», нет, на этот раз он поднялся и извлёк из стола чёрный ящичек. Ящичек оказался закрыт на серебряный замок и набит письмами. Нужное впрыгнуло в руки Рудольфуса.

– Владеешь ли ты старым верхнефранцузским?

– Только сейчас узнала, что есть верхний, – покаялась я.

– Прочту! – пообещал Рудольфус. – Итак… «Анри, дорогой Анри, я собирался писать к тебе в прошлую ночь, но ОНА была нездорова. Описывая произошедшее, я опасаюсь не за себя, а за НЕЁ и тебя, мой дорогой друг. Это великая тайна, которую я не могу разделить. Мне не с кем! Она не помнит, а я, боясь преследований, молчу и только ты можешь стать мне надеждой. А было вот что: тело её, словно потеряв всякую волю, поднялось над полом и почти полчаса висело в воздухе. Я звал её и пытался стянуть вниз, но она не отзывалась и оставалась недвижима. И только когда я собрался бежать за лекарем, она упала в беспамятстве на пол. О лекаре не могло идти уже и речи! Я бросился к ней, она дышала и как будто бы спала. Утром её свалила горячка, но прежде, нет, клянусь тебе всем, что есть, прежде не видел я ничего подобного, и сейчас….»

Рудольфус замолчал и принялся убирать лист в ящик.

– Сейчас? – не поняла я. – Что сейчас?

– Лист оборван. При аресте не слишком бережно обошлись с бумагами, – ответил Рудольфус. – Но, как видишь, дело занятное, и виден явный след какого-то вмешательства. Я думаю, нам нужно расследовать это дело, причём сделать это…

– Господин де Рэ, – в дверь просунулась подобострастная голова одной слабенькой ведьмы, которая мне уже примелькалась в коридорах, – вас ждут!

– Да, иду, спасибо, – он милостиво махнул рукой, и голова исчезла, влюбленно сверкнув глазами.

– Я пойду, – я поднялась с места, готовая исчезнуть.

– Глупости, останься! – тон Рудольфуса стал стальным. – Это приказ, если хочешь. Я ненадолго.

И он действительно вышел, оставив меня в своём кабинете, наедине с ящиком переписки своего предка и тьма знает какими ещё бумагами!

Я ошалело смотрела на это. Возникла даже идиотская мысль порыться в столе или на столе, но я отогнала её – Магрит, не будь дурой, ты и без того уже порядком навредила всему и вся. Особенно себе! Так что сиди ровно и жди.

Ага, жди! Легко сказать, а вот сконцентрированный в одной точке центр тяжести, жаждал движения. Мне захотелось движения, даже ноги заныли от тоски. по ощущениям прошло уже, наверное, полчаса, хотя это, конечно, не было правдой – от силы минут пять прошло! Но сколько ещё ждать его самопровозглашённую милость? Мне скучно. знала бы – не пошла бы в этот час!

Но ноги ныли, хотелось хоть немного пройтись по кабинету, размеры и обстановка которого обходила мой закуток раз в пять, не меньше.

Прошла по кабинету, поразминалась, попрыгала…

Тоска! Ненавижу ждать. А самое главное – зачем? Почему меня нельзя потом вызвать? Что за неуважение ко мне?

Зеркало… через него, наверное, Рудольфу наблюдает за нами. Интересная вещица! Хоть какое-то отвлечение от скучного ожидания.

Я приблизилась к зеркалу, оно послушно отразило меня. Как им пользоваться-то? на всякий случай показала отражению язык, оно повторило за мной.

– Тоска! – сказала я и отражение повторило.

Я ткнулась носом в отражение и…

Сначала я не поняла, почему зарябило перед глазам, а потом отпрянула, сообразив. Это был ужас, настоящее «встряла!», помноженное на и без того шаткое моё положение. Зеркальная гладь, словно послушный экран людского телевизора раскрылась передо мной и показала незнакомую мне прежде, слабо освещённую комнату.

Но чёрт с ним, с показала! Она дала мне…услышать.

– На ведьму доза должна быть сильнее, – сказал Рудольфус. Это был он. Я, без пяти минут вечно проштрафленная, стала невольным свидетелем его тайной беседы! Ситуации хуже представить себе было нельзя.

Заметалась. Повела рукой по зеркалу, мысленно призывая его сомкнуться. Бесполезно. Ещё раз ткнулась носом – всё одно, Рудольфус стоял в комнате, и я его видела.

Меня обдало дрожью от мысли, что Рудольфус может быть, тоже видит меня. или узнает, что я слышала!

– Да, с этим проблем не будет, – дрожь сразу отошла на второй план, потому что я увидела тень собеседника де Рэ и, что важнее, узнала его голос.

Ричард! Всё ещё Ричард! Что ж, это не так страшно. Когда де Рэ вернётся, я скажу ему, что мы с Ричардом старые друзья, и вообще – ему нужно мне доверять, а так я никакого вреда не несу и в мыслях дурного…

– Она доверяет? – де Рэ выбил меня из облегченных размышлений о том, как вывернуться.

– Безусловно. И девочка к ней привязана.

Меня кольнуло нехорошей иглой предчувствия. Ричард говорил о Каталине? Что ж, это хорошо, может, и впрямь он заботится о ней и готовится к воплощению своего плана? Но почему-то меня это не обрадовало, хотя должно было.

Я ведь ясно слышала про «ведьму». О ком речь?

– Нужно сделать это, пока работает понижение в правах, – продолжал Ричард, – иначе, полагаю, Карлини будет добиваться её возвращения.

Карлини? Понижение в правах? Теперь я уже не боялась того, что де Рэ меня обнаружит. Я боялась услышать суть, потому что внутри меня бурлила, содрогаясь от предчувствия, сила.

– Мне жаль терять такого специалиста, я уже говорил, – отозвался Рудольфус де Рэ. – Я надеюсь, что мне удастся выжать из неё самое необходимое. Область проклятий – это очень узко специализированная область, и когда она потеряет память…будет обидно.

– Вы обещали, – Ричард не изменился в голосе. – Вы обещали, что позволите мне в обмен на её услуги, отправить её в забытьё.

– да-да, заботиться о вашей дочери. Я помню свои обещания, просто напоминаю, что мне жаль. и ещё…призываю вас не торопиться.

Зеркальная гладь сомкнулась, оставив меня где-то над пропастью отчаяния. Я не могла собраться, не могла осмыслить, хотя осознание уже приходило ко мне.

– Любопытство – порок всех ведьм, – сказал Рудольфус де Рэ, возникая у меня за спиной.

Я не испугалась. Бешенство, формирующееся из страха и догадки, приправленное ненавистью, набирало силу.

– Что это всё…какого чёрта?

– Не ори, – посоветовал Рудольфус, – я очень уповал на порок ведьм, когда оставлял дверь в это зеркало. Я поклялся не говорить правды напрямую, если ты сама не узнаешь. Но теперь ты знаешь, и я могу сказать прямо – Ричард очень хотел, чтобы ты отправилась в мир людей с его дочерью, чтобы очнувшись после промывки разума моим артефактом, ты думала, что Каталина – твоя дочь, и не знала, что в тебе есть магия.

– Разве…– меня трясло, я чувствовала, что сейчас точно упаду, но пыталась спрашивать, потому что не знала, когда я ещё смогу вернуться к вопросам.

– Возможно, – согласился Рудольфус, – стирание личности, не только памяти. Говорят, после такого остаётся вечная тоска и депрессия. Но ты по плану должна была жить семьёй. Он даже подобрал вам мужа и отца. Хороший человек, привлекателен, богат…имеет свою стоматологическую клинику, обожает дочь Каталину и жену Магрит.

Бред, какой бред!

– Это был его план, – повторил Рудольфус, – он хотел, чтобы ты, как самая участливая, как та, кто открыл ему правду о его дочери, отвергнув то, что он принял за её болезнь, с нею и осталась. Как месть. И как защита для нее. Он очень в тебя верит.

Я поползла на пол, потому что не было больше сил стоять. Рудольфус переместился за мной.

– А мне нужен был специалист по проклятиям. Так и договорились.

– Отстаньте…отстаньте! – к горлу подступала истерика. Ричард предавал меня. Снова. Он хотел стереть меня настоящую и дать мне вместо магической жизни людскую, обыкновенную, чтобы я заботилась о его дочери!

– Но я не хочу выполнять договор. Он мне кажется жестоким, а Ричард своё отживает. Зато специалист по проклятиям – это то, что нужно в войне, – Рудольфус не давил, он просто наблюдал за мной, а я чувствовала, как сбивает дыхание, как подступают слёзы, как душит меня снова обрушивающийся мир.

Ричард! Предатель! Зря не убила…убью.

– Он своё отживает, – повторил Рудольфус, – в войне такие как он пока не нужны, а сейчас он знает много и может меня шантажировать. И я не хочу выполнять то, что ему обещал. Я сочувствую тебе, Магрит, и потому спрашиваю у тебя, спрашиваю серьёзно – чего ты хочешь?

Разрыдаться, де Рэ. И ещё потерять сознание. И ещё меня тошнит. И ещё… ничего, я уже ничего не хочу, де Рэ. Только перестать жалеть о том, что я не убила Ричарда, что я пожалела его.

– Так чего, Магрит? – он поднялся сам и протянул мне руку. – Тебя душат слёзы, я вижу. Но прежде найди в себе силы и ответь мне – заключишь ли ты со мной новый договор?

Меня мутило и шатало, словно я съела что-то сильно несвежее или выпила слишком много. Рука Рудольфуса плыла перед глазами, а всё из-за слёз, что прорывались, я ткнула руку наугад, он перехватил мою ладонь и потянул меня вверх.

Зря не убила…убью, убью, убью! В порошок сотру! В клочья…

(*)(История Магрит в рассказах «Об одном доме», «Благое дело», «Чёрный Сад», «Спящее сердце», «Разочарование», «Без вины», «Руины», «Неудачница», «Искушение», «О терпении», «Метла», «Без надежды», «Неправда», «Из первого пепла», «Лучше промолчать», «Из пепла второго», «О начале падения» и «О тёмных мыслях»)