О начале падения

(*)

– Ричард не подавал письма? – спрашивать было глупо, но что-то же надо было делать! Я не верила, просто не могла поверить в то, что он так легко увернулся от всех мук совести. Сколько я знала его? Долгие годы. Неужели ошибалась?

– А почему он подал письмо бы мне? – удивился профессор Карлини. – Его дочь у нас больше не учится…

Да-да-да! Каталина не учится, а пригрета из милости. Нет в ней магии. Обман, всё оказалось обманом. Несчастное дитя обманулось собственной матерью, пожелавшей сокрыть тот факт, что её дочь из неприкаянных – то есть рождённых в мире магии, но без неё. Мать напитывала её силой сколько могла, а дальше…

Всё выглядело болезнью, но вскрылось. И по моей вине. Девочка не умерла, но её мир треснул, мать обрела в воде покой, отец отправил в Серый Дом – ужасное место, где на неприкаянных проводят опыты и тестируют новые зелья и заклинания и где неприкаянные в свободное время сами себя обслуживают без самой малой капли магии. Погибнуть бы там Каталине, так нет, снова Магрит влезла! И теперь Каталина в Академии, а Магрит не знает чего делать.

По-хорошему, ей тут не место. Тут учатся её недавние сокурсницы, но они постигают магию, а она? Режет коренья для мадам Франчески, моет котлы и остаётся за бортом жизни.

На кой я взяла за неё ответственность? Вот дура!

– Ну не знаю, может справлялся…– я смутилась ещё больше под внимательным взглядом Карлини, но он и не думал ставить мне моё смущение в упрёк.

– Магрит, ты губишь себя, – сказал он мягко, – в тревоге, в бессоннице…она ведь ещё с тобой?

Я кивнула. Бессонница – та самая верная погань, которая от меня не отлипает! Ещё когда у меня было агентство и помощница Габи, бессонница меня жгла, а дальше, с крахом моей жизни, с сожжением агентства и смертью Габи – с чего б ей уходить с такой благодатной почвы? Да и дурная я какая-то – неизменно куда-то влезу и потом страдаю.

Вот далось мне играть в спасителя? Ну померла б Каталина в Сером Доме, мне-то что? Она не моя дочь! Но вступило!

Теперь греби, Магрит!

Пришлось уходить. В коридоре меня перехватила мадам Франческа:

– На урок?

– Не-а, так болтаюсь. Впрочем, надо бы…

Надо бы проверить прошлые эссе, а ещё составить тест. Драмы драмами, личная дурость за личную дурость, но ты, Магрит, не просто ведьма, ты ещё и профессор Академии. Интересно, чем думал Карлини, когда решил, что я подойду?

– Может чаю? – предложила Франческа. – Вид у тебя пришибленный, с таким видом нельзя ходить по коридорам.

С таким видом и жить нежелательно.

– А давайте, – согласилась я и Франческа легко завела меня под локоток в первый же кабинет, шуганув из него пару первокурсников.

– А вдруг у них тут занятие? – усомнилась я.

– Чтоб я кабинет уступила? – прищурилась Франческа, – обойдутся! Малы ещё!

Она уронила меня в кресло и принялась хлопотать. Щелчок пальцев и пахнуло чайным отваром – Франческа всегда пила крепкий сладкий чай, считая, что любой иной чай – преступление против добродетели. Появилось и неизменное её варенье. Варенье я не люблю, но Франческе лучше об этом не знать – она всё-таки ведьма, может в варенье и утопить.

– С чего такая забота? – спросила я, когда она села напротив и сунула мне почти под нос чашку с чаем, сурово наказав пить пока он горячий. – Я никогда не была для вас любимой ученицей.

– Это правда, – она не стала спорить, – я помню, как ты училась. У тебя не было ни малейшего дара к настоящим зельям.

Не было, именно поэтому я тяготела к заклинаниям. Ну а ещё стоять и методично размешивать в котле то одно, то другое, резать червей и птиц – занятие не для меня, меня, знаете ли, и мутит.

– Карлини за тебя просил, – буркнула Франческа, и мне пришлось уточнить:

– Тогда или сейчас?

Если тогда – всё понятно. В Академии учиться двенадцать лет, но бесплатно даются только первые три обязательных курса, а дальше – либо ты проходишь за хорошие оценки, либо за деньги. Платить за меня было некому, и профессор Карлини в годы моего детства умудрился вправить мне мозги так, что я начала учиться. Но не всё, конечно, получалось.

Но если сейчас…

– Тогда, – ответила Франческа. – Я такие просьбы не люблю, но он мне клялся, что ты талантлива.

Жаром хлестануло в лицо, я почувствовала, как покраснела.

– Не спрашивай даже, как он договаривался и чем был обязан, – предостерегла Франческа, – дело прошлое. Да и не могла ты его ничем подкупить, так что тут его личный интерес, а за личный интерес всегда приходится платить самому.

– Вы не ответили, – напомнила я. – С чего такая забота? У вас нет ни одной причины, чтобы так переживать за мой пришибленный вид.

– А я не переживаю, а любопытствую, – поправила Франческа и посуровела. – Ты справлялась о Ричарде у Карлини?

Ну сила! приплыли!

– Справлялась, – призналась я. – Всё-таки его дочь…

– Дорогуша, если я ещё раз услышу от тебя о Ричарде, я надаю тебе пощёчин! – Франческа перебила меня с лёгкостью и непередаваемым, истово ведьминским смешком.

Я, невовремя отпившая чая, поперхнулась. Заворачивает!

– Че-го?

– А то! – Франческа назидательно подняла ладонь, точно проповедник людишек, – гордость надо иметь!

Я во все глаза смотрела на неё, не зная, плакать мне или смеяться. Наконец, спохватившись о том, что я долго молчу, поторопилась напомнить:

– Вопрос не во мне. Вообще-то, у меня его дочь. А я всё же ведьма. Может я её на зелья разобрала? Или пытаю. Или сдала вурдалакам…

А дальше не думать, Магрит, не думать! Вурдалаки – те ещё скоты, и здесь я понимаю людей, которых их истребляли безо всякой жалости. Те не только плоть жрут, им же ещё подавай свежатинки – откусываю по куску, прямо с плоти, как оно есть, жуют, потом отпускают в клетки.

Убила бы…

– Ну представьте, представьте, – уговаривала я Франческу, торопясь разубедить её насчёт моего личного интереса к Ричарду, который эта ведьма, непонятно каких зельев отбпившись, придумала, – что у вас есть дочь, и её уводит какая-то ведьма…

– У меня было их две, – спокойно ответила Франческа и я осеклась.

Она подняла на меня глаза, и я впервые поняла, что вижу их цвет. Тёмно-синие. Глубокий тёмно-синий, насыщенный цвет. Редкость для ведьмы – мы почти все или с карими глазами, или с зелёными – шутка природы, к которой мы близки. А синие…

Это что-то из смутно всплывающего в памяти о ведьмах северных гор, племя которых безжалостно истребили. Те все как на подбор были синеглазые.

– Простите, – прошептала я, сминаясь под её взглядом.

– Ничего, – она вздохнула, – они давно умерли, ты не могла знать. Мало кто в Академии знает меня больше, чем просто мадам Франческа. Но это не всегда было так. у меня было две прекрасные дочери – у старшей был настоящий дар к зельям и целительству, я хотела передать ей все знания. Впрочем, вскоре она обошла бы меня. её слушались травы – они к ней тянулись сами. Ты видела такое?

– Только в книгах читала, – признала я, всё ещё смятённая внезапным откровением.

– Её сожгли в войну, – продолжила Франческа, – я отправила её на север, подальше от войны и противостояния, наказывала не выдавать своей силы, но она не стерпела. В поселении, где она жила, заболел ребёнок, не утерпела, понимаешь?

Я понимала. Помогать людям даже в те годы, когда они нас жгли и пытались уничтожить – почему мы это делали? И проклинали ведь, и тут же спасали. Так и сплеталось. Природа противоречива всеми своими стихиями – одной рукой она душит и карает, а другой питает и успокаивает. А мы близки к природе. Так и выходило как-то.

– Ребёнка она спасла, но силу свою показала. Вскоре её и сожгли. Она не плакала, не голосила, шла молча…– в голосе Франчески шелестнула гордость.

– А…вторая? – я не знала, имелось ли у меня право на вопрос, но всё же спросила.

– Вторая ушла на войну сама. Младшая. Хотела воевать с людьми. Я отговаривала, так она ночью сбежала. Вся в меня, зараза! Там и сгинула.

– Убили?

– Пропала. На их лагерь тогда люди ночью напали, пожгли знатно. Может там она умерла, может быть и нет…не знаю, нет следов её в этом мире.

Франческа не плакала. Глаза её были сухи, и взгляд оставался ясным – всё горе, которое перекладывалось в слёзы, уже было выплакано ею.

– Плохая из меня мать вышла, дорогуша.

– Ну уж не хуже, чем из моей! – брякнула я, как всегда не подумав.

Франческа, конечно, знала, не могла не знать о моей семье. Но одно дело видеть личное дело, и другое слушать.

– Я родилась когда люди с магами мир уже заключили, но сами знаете, то в городах, а там где деревни и поселения, вдали…

Я махнула рукой. Кому я говорю? Когда появился договор. Уравнивающий нас, люди не поторопились распахнуть нам свой мир, да и не нужен нам был их мир. Мы свой берегли. Это позже всё начало мешаться меж собою. Но тогда, тогда! В крупных городах мы появились быстро, а вот поселения держали нас на враждебных сторонах.

– Мать хотела в историю войти, – объяснила я. – А тут у неё дочь. Меня спихнули на воспитание её сестре, а так… не нужна я была. Там подвиги, там битвы, пусть и мелкие, но всё же, куда уж до меня? а потом всё кончилось. Мать вернулась, забрала меня, но мы как чужие были. Да и неинтересно ей было…

На краешке сознания мелькнула вечная её фраза:

– Всё из-за тебя! Если бы не ты, я жила бы иначе!

Да, это иронично, но моя мать, положившая себя на поиск подвига во имя магического мира, так этого самого подвига и не нашла. В истории магического мира она осталась как просто одна из многих ведьм, устанавливавших мир на дальних участках.

Самой большой её гордостью была открытка, присланная на десятилетие мира от высшего совета. Она поставила её под магическое стекло, чтобы даже пыль не садилась и показывала всем гостям:

– Совет помнит своих героев!

Гости молчали, хотя даже я тогда знала, что такие открытки разослали всем, кто даже мимо проходил в те дни.

– Короче, когда я поступила в Академию, она мне даже не писала, – продолжила я. – вы и сами знаете, что я оставалась даже на летние каникулы… а знаете почему? Она уехала.

– Куда? – не поняла Франческа.

Я пожала плечами:

– Мне не сказали. Поэтому у меня был только один выход, учиться самой. Так что – если вы не переезжали от своих дочерей в неизвестном направлении, оставив их на произвол судьбы, то вы ещё не самая плохая мать.

Франческа улыбнулась. Как-то странно и тонко:

– Кто-то об этом знал? о твоём положении?

Я мотнула головой:

– Ричард только потом знал. Ну и всё, наверное. Я даже как-то у него гостила пару недель. Да давно это было, не значит уже.

– И ты ещё удивляешься, что он не тревожится за свою дочь? – хмыкнула Франческа.

Я боялась, что она спросит о моём отце, но у нас, ведьм, род идёт по матери, по ней и привязанность, как правило, так что Франческа даже не снизошла, к моей радости, до такого вопроса.

– Простите?

– Неправильная ты ведьма, Магрит! – вынесла вердикт Франческа. – Ведьма о себе должна думать, потом о себе ещё раз, и только потом о ком-нибудь другом, но и то недолго, чтобы не устать. А ты пришибленная!

– А вы?

– А я тебе не образец.

Я кивнула – справедливо.

Хотелось продолжить наш неспешный разговор, но нет – Магрит не везёт! В двери постучались. Франческа, злобно взглянув на дверь, пропищала:

– Никого нет, все умерли!

– А с кем я тогда разговариваю? – поинтересовался профессор Карлини. Его голос нельзя было не узнать.

Франческа выразительно закатила глаза, показывая, как утомил её этот бренный мир, легко встала из-за стола, но направилась не к дверям, а к окну.

– Вы что делаете? – возмутилась я. чашка уже слетела со стола при моём неловком подъеме, плеснула по мне чаем, а по полу осколками.

– Убегаю с работы, – ответила Франческа, уже оказавшись на подоконнике, и…шагнула в пустоту.

Я метнулась к окну. Совершенно спокойная, непомятая, не тронутая никаким падением мадам Франческа бодро шла по двору, разгоняя попадающихся на пути учеников. Учитывая, что мы сидели в кабинете четвёртого этажа, выглядело сие весьма впечатляюще.

– За это не люблю ведьм, – профессор Карлини, впрочем, тоже уже стоял рядом со мной. – Вышла в окно?

– М…да. Я не делала…

– Да мне всё равно, – заверил Карлини. – Я хотел тебя попросить кое о чём.

Попросить? Обычно добром это не кончалось. Но я обязана ему всем – прежде всего полученным образованием, и потом ещё тем, что мне дали приют, да должностью не обидели, когда моя жизнь рухнула.

– Некоторым моим знакомым очень нужно, чтобы один маг перестал представлять угрозу.

Понятно. Дела высших магов, советы-ковэны, по факту – одна большая выгребная яма, в которой варятся интриги.

И куда мне нет хода. На счастье и несчастье.

– То есть, кого-то убить? – уточнила я. – Профессор, я, конечно, могу, но сделал ли этот человек мне что-либо?

– Он не человек, это раз, – Карлини не смутился. – Не убить, а подвести к убийству. Ты специализируешься на проклятиях, поэтому, будь добра, специализируйся на совесть. Ну и на третье – едва ли ты его знаешь. Имя Рудольфуса де Рэ тебе о чём-нибудь говорит?

– А должно?

– Не должно, говорю же. Впрочем, кое-что я тебе открою. Он потом Жиль де Рэ. Про него ты знаешь?

Меня прошибло. Жиль де Рэ? Про него я знаю. Сподвижник знаменитой ведьмы Жанны д`Арк, сожжённой в войну, он много принёс горя, спятив на своей утрате. При её жизни поговаривали, что он в неё влюблён, а когда её не стало – не стало и сомнений, он не просто был в неё влюблён, это было нечто вроде одержимости.

На этом фоне у него и пошло расстройство рассудка. Он искал способ вернуть Жанну из мира мёртвых, ушёл в некромантию, причём в самую грязную…

И много людей полегло от его опытов.

– Это его пра-пра-пра…сколько-то там раз, – объяснил Карлини, – но, видимо, род сам по себе безумен. вместо того, чтобы служить магии, хранить мир, он вздумал возрождать древние традиции и прямо заявляет об отчуждении магического мира от мира людского. В состоянии войны ему комфортно.

Не ему одному. Многие старые маги не могут смириться с перемирием. Прошло тридцать лет! Всего тридцать лет, а столько и человек проживёт, не говоря уж о магах, которые помнили ночи и костры самых страшных ночей.

– Но он не стар, – наверное, Карлини читал мои мысли, а может угадал о чём я думаю, – лишь немного старше тебя. Когда ты поступила в Академию, он её только закончил.

– И он хочет отчуждения? Ну и пусть отчуждается сам.

– Одному неинтересно. Мир ему не нужен. Ему нужна война. А нам нужно, чтобы люди столь агрессивного вида…

Карлини красноречиво развёл руками. И это тоже ясно. В совете неспокойно – там много старых магов, не все из них рады смешению общества. Есть те, кто хочет крови или хочет грани между мирами. Но пачкать руки кому-то из них? зачем, когда можно спихнуть на кого-то и сделать вид, что ты здесь не при деле?

– Вы только одно упустили, профессор, я не убийца.

– Ты тоже упустила кое-что, Магрит. Ты мне обязана.

Его лицо потемнело. Маг может носить маску дольше, чем ведьма, но однажды и она треснет.

Карлини помогал мне для того, чтобы заполучить марионетку. Открытие ли это для меня? ни разу. Противно ли мне? Ещё как.

И что я скажу? Что на мне нет долгов? Так это ложь, с которой я не смогу жить. Я ему обязана. Но кто заранее выставлял счёт моим обязательствам? Кто говорил о цене, которую я буду вынуждена платить?

– Его будет просто проклясть. Он большой любитель редкостей – часов, браслетов, всё с намеком на средние века. Так что – думай, Магрит, думай.

Карлини ушёл, оставив меня в разбитом состоянии. Я удобна – мною можно распоряжаться. Я в зависимости. И я обязана. При этом если я попадусь, ничего не изменится для совета. Я ведь не смогу указать на кого-то из них.

***

– серебряные кольца! Настоящее серебро!

– Антиквариат! Пряжки! Гребни…

– Посуда…

На ярмарке шумно. Не знаю, откуда в этом городе столько любителей древности, но шумно, тьма всех возьми! Суетно, толкливо. В этом плюс для меня. ну и для воров. И минус для всех порядочных граждан.

Рудольфуса де Рэ я узнала издалека. Высокий рост, тёмные волосы, ожесточённое нарочитой беспощадностью лицо и, главное – тень магии в глазах. Ну что же – оставалось надеяться на то, что он клюнет на мой подарок. Не заметить на прилавке серебряный кулон на тяжёлой цепочке невозможно, а вот проклятье на нем не увидеть – легко.

Я постаралась.

Взяла из закромов тяжёлую цепь высшей пробы, немного поколдовала над кулоном из древнего серебра. Королевские лилии теперь отливали на серебре оживлённой синевой драгоценных камней. Но секрет не в этом.

А в том, что стоит взять такой кулон в свой дом, и прощай, нервная система. Сначала будут кошмары. Каждую ночь – непрошенные, но очень реальные. Потом кошмар перейдёт и в явь и ты спутаешь день с ночью, и…

И если честно, я надеялась на то, что Рудольфус де Рэ разбирается в древностях, потому сгрубила работу, чтобы было видно – подделка. Но он, похоже, очень мало времени уделял настоящему коллекционированию, зато с лихвой – хвастовству.

Он скупал на пути всё, что казалось ему ценным. Он приближался. Мне хватило ума не светить мордой и сдать накануне ярмарки свой товар непривередливой торговке, но всё же я хотела убедиться…

Не знаю даже в чём – в том, что выдержу? В том, что он возьмёт? В том, что пройдёт мимо?

Он приближался. Неумолимо близился тревожный момент, нарастало в душе моей мутью, звало остановить его. Он ведь не сделал мне дурного. И сколько я буду для Карлини марионеткой? И сколько…

– Работа дрянь! – Ричард напугал меня так, что я ему едва проклятием не заехала в нос и локтем в грудь, или наоборот – разум не успел сориентироваться.

Но это был он. За моей спиной. Бледный, даже сероватый, но всё же вид его был лучше, чем в последнюю встречу.

– Какого…

– Дрянная подделка, – ответствовал он. – А послал, конечно, Карлини?

В его руках блестел уже кулон. Я скрипнула зубами от досады. Это было моей битвой, моим решением, моим испытанием.

– Мой тебе совет, – сказал Ричард, – не трогай Рудольфуса.

– О дочери спросить не хочешь?

– О ней? – он задумался. – Едва ли ты сдала её вурдалакам. Скорее всего, она в тепле и комфорте. Но сейчас дело не в ней.

– В ней. она тебя ждёт. Она тяжело переживает предательство!

– Я тоже. Я думал, она нормальная, из нас. Но Илди нас обоих за нос водила.

– Илди утопилась, а ей жить! И ты взрослый, состоявшийся маг, а она твоя дочь. Она не виновата что родилась такой!

– Так вот, Рудольфус…

Он решил перейти на другую тему, видимо, надеясь, что я забуду о разговоре. Но не тут-то было. плевать мне было на Рудольфуса де Рэ, который уже почти поравнялся с нами, и на кулон, который должен был его уничтожить.

– У тебя дочь! Ты…ты вообще собираешься хоть что-то делать?

– В этот самый момент, – ответил он спокойно. – Потому и прошу – не трогай Рудольфуса.

А вот это уже интересно.

– Он обещал помочь ей, — Ричард знал, что я жду ответа. – но для этого ему нужно перехватить власть в совете. Услуга за услугу. А тут ты, дурная!

У меня зашумело в голове.

– Рудольфус де Рэ хочет отчуждения магии от людей! – напомнила я то, что слышала от Карлини. В эту минуту мне хотелось верить в то, что Карлини просто не знал сам о том, что Ричард попадётся мне на пути. – А ты…

– Какое мне дело? – поинтересовался Ричард всё также спокойно. – И потом, перехватить власть ещё не удержать её. Будь умнее, Магрит, и не лезь в это дело.

Я поперхнулась. Рудольфус де Рэ уже прошёл мимо. Можно было его ещё догнать, даже самой сунуться, но мне в память пришёл разговор с мадам Франческой, состоявшийся немного позже моего возвращения в Академию с дочерью Ричарда.

– Сейчас вы, конечно, будете говорить мне, что я не виновата, – тогда мне казалось, что я знаю всё.

– Почему? – удивилась Франческа. – Ты и виновата. Не полезь ты в семью Ричарда со своим сочувствием и расследованием, он не узнал бы о том, что его дочь неприкаянная. Магрит, твоя вина! На кой чёрт ты влезла?

В самом деле – на кой чёрт я всё время лезу?

– Надоело! – прошипела я.

– Что? – Ричард отпрянул, готовясь выставить щит.

– Всё надоело, – сказала я, зло взглянув на него. – И ты больше всех. И Карлини. Сил моих нет. гребите всё это сами, без меня.

Я неблагодарная, профессор Карлини. Вы хотели видеть во мне марионетку, но я ведьма. А ведьма должна думать о себе, потом ещё о себе и немного о других. Так ведь, мадам Франческа?

– Именно так, – шелестнул мне ветер, пока я, распихивая локтями толпу любителей древностей, пробиралась на выход.

***

– Вы не выполнили моей просьбы, – он был разочарован и даже не пытался этого скрывать. Он не кричал, не злился, не бушевал.

Карлини просто смотрел мне в глаза.

– Надоело мне всё! – заявила я. там я была смелой, тут робела. Но слово «надоело» описывало мое состояние лучше прочих слов.

– Я полагал, что могу на вас положиться, – он качал головою. – Я ошибался, Магрит.

– как и все мы.

– В таком случае, наш разговор закончен. Как только кончится учебный год, я прошу вас покинуть Академию.

Ожидаемо.

– Ступайте.

И всё? Неожиданно.

Мне бы напрячься, мне бы встревожиться и вспомнить, кто такой Карлини, но я же верю в лучшее! Я вообще умудряюсь во всё верить. И во всех.

Это меня и подвело.

Серые одежды, бесстрастные лица и равнодушный голос:

– Магрит Эрше, вы обвиняетесь в подготовке убийства Рудольфуса де Рэ. Для дачи показаний и дальнейшего определения вашего наказания, вы будете помещены в тюрьму Ковэна.

Это шутка, какая-то глупая шутка. Профессор! Но у Карлиини тяжёлый взгляд – мрачный,разочарованный. Даже если я сейчас крикну, что это он меня послал убить Рудольфуса, никто не поверит.

– Прошу вас разобраться, Магрит – невинное дитя, – сказал Карлини, окончательно убив мои шансы на спасение.

Оставалось безнадёжно глядеть на Франческу. Та смотрела строго, но когда отчаяние уже овладело мной, она одними губами произнесла:

– Позабочусь о ней.

Это было больше, чем просьба. С Франческой Каталина не пропадёт. А что до меня…

– Протяните руки для ослабевающего заклинания. Пожалуйста, не пытайтесь бежать.

Куда я сбегу? От вас, от себя…куда?

Меня арестовали во время моего же урока – вот разговоров-то! Постановка позора, великолепная постановка! Даже если я отряхнусь, слухи пойдут по миру магии, что в Академии арестован профессор. Да еще и за что?

Последний раз взглянула на Карлини в стенах Академии. В его глазах ни тени сочувствия – всё та же мрачность.

Меня вдруг это развеселило. Да хоть закопайся ты в своей мрачности, старое одеяло, а я тебя всё равно подвела! Не любишь ведьм? Не люби. Мы тебя тоже не жалуем. Тебя тоже вдоволь потягают в совет на допросы, уж я постараюсь! Пусть тебе будет тревожно, как мне было, так и тебе!

(*)(История Магрит в рассказах «Об одном доме», «Благое дело», «Чёрный Сад», «Спящее сердце», «Разочарование», «Без вины», «Руины», «Неудачница», «Искушение», «О терпении», «Метла», «Без надежды», «Неправда», «Из первого пепла», «Лучше промолчать» и «Из пепла второго»)