2032 год.
Ночная жизнь окутала Лос-Анджелес, словно старое, знакомое одеяло. Огненная змея автомобильных фар неспешно ползла по широким проспектам и узким улочкам, растягиваясь от сверкающей Аллеи Славы до мрачных гетто. Город жил своей привычной, бесконечной суетой. В воздухе витали запахи горячего асфальта, солёного океанского ветра и еды из фургонов у обочин. Изредка раздавались резкие сирены служебных машин, как короткие удары молота, разрушающие спокойствие. Где-то вдалеке доносился тихий гул волн Тихого океана, бессменного стража этого города. Всё это — привычный шум Лос-Анджелеса. Казалось, ничто не могло потревожить это погружение в обыденность.
Доминика не спала. Вновь бессонница, ставшая её постоянной спутницей после той войны. Она стояла у окна своей небольшой квартиры, наблюдая за бурлящей жизнью под её ногами. Тусклый свет уличных фонарей отражался в стекле окна, заливая комнату мягким, тёплым светом. Она смотрела на этот город, но мысли её были далеко.
После возвращения из войны она так и не смогла оправиться до конца. Иногда ей казалось, что она всё ещё находится там, в пыльных полях и горячих пустынях, среди грохота двигателей и воя реактивных снарядов. Тело вернулось домой, но душа осталась на поле боя. Работа помогала отвлечься, хотя и была далека от её мечты. Служба в ВВС уже осталась в прошлом. Теперь она занимала неприметную должность в офисе — скучная, но стабильно оплачиваемая работа, позволяющая сводить концы с концами. Компенсации от государства хоть как-то поддерживали, но это была слабая помощь на фоне реальности. Куча проблем буквально наваливалась на неё каждый день: кредиты, налоги, отец, который тяжело заболел. Эти мысли, как снежный ком, нарастали с каждым днём, делая её жизнь всё более непосильной.
— Надо бы спать ложиться, — пробормотала Доминика вслух. — Уже два часа ночи, а вставать на работу рано. Хорошо хоть пятница завтра.
Она ещё раз взглянула на сверкающий в огнях Лос-Анджелес, словно прощаясь с ним до утра. Глубоко вздохнула и медленно отошла от окна. Её сразу же окутала гробовая тишина квартиры. Эта тишина… Она была чем-то куда более глубоким и страшным, чем любой шум ночного города. Именно в этой пустоте оживали её воспоминания: шум двигателей самолётов, оглушительные взрывы снарядов, глухие пулемётные очереди. Они были как тени, преследующие её даже здесь, дома.
Доминика направилась на кухню, где на столешнице стоял кувшин с водой. Стакан холодной воды всегда помогал ей немного расслабиться. Она наливала воду, когда взгляд случайно упал на полку, где стояли старые фотографии. Чёрно-белые снимки семьи и боевых товарищей. Папа, мама, эскадрилья, Артитор. Она замерла, будто перед ней предстали призраки прошлого. Эти лица… За каждым скрывалась история, история боли, потерь и дружбы.
Доминика подошла к полке и осторожно взяла в руку одну из самых старых фотографий — пыльный снимок Артитора. Пальцы машинально смахнули слой пыли с его лица. В его глазах на фото отражалась та энергия, которую она когда-то любила и уважала.
— Артитор… — тихо прошептала она, чувствуя, как сердце сжимается от тоски. — Как давно я не видела тебя? Где ты теперь? Не хватает мне твоей поддержки.
Она тяжело вздохнула, чувствуя, как воспоминания о погибших товарищах накрывают её с новой силой. В памяти вновь всплыло то роковое сражение, где половина их эскадрильи осталась лежать в пустынях Израиля. Воспоминания о том, как они вместе шли на миссии, были словно кадры из фильма: боевые вылеты, смех в казармах, вечерние разговоры у костра, споры и обсуждения. Но всё изменилось после той битвы. Лёгкость, с которой они отправлялись в бой, растворилась в горькой реальности, где каждый день приносил новые потери.
— Ты был единственным, кто поддерживал меня тогда, — продолжала Доминика, внимательно глядя на снимок. — Когда все остальные ушли, когда половина нашей эскадрильи осталась в Хайфе. Ты был там. Ты помог мне не сломаться.
Воспоминания об Артиторе были единственным, что удерживало её на плаву в те дни. Он, со своей неизменной уверенностью и шутками, был тем якорем, который не позволял ей окончательно утонуть в тягостных переживаниях. Но где он теперь? Связь с ним оборвалась после того, как она покинула военную службу. И хотя прошло несколько лет, боль от потери друзей и чувство вины за их смерти не отпускали её ни на минуту. Она так и не научилась прощать себя за то, что пережила войну, когда многие из её товарищей погибли.
Доминика поставила фотографию обратно на полку и взглянула на другие снимки. Снимки её отряда, того самого, что стал для неё семьёй. На одном из фото была вся эскадрилья — молодые, улыбающиеся ребята в форме, каждый с искрой надежды на лучшее будущее. Никто из них тогда не знал, что через несколько месяцев половина этих людей будет похоронена под американскими флагами на чужой земле.
Она снова вздохнула, ощущая, как тяжесть прошлого давит на плечи. Война оставила её не только с медалями и ранениями, но и с невидимыми шрамами, которые будут болеть всегда.
— Надеюсь, мы ещё встретимся, Артитор. Надеюсь, я смогу вернуть хотя бы часть себя, — прошептала она и направилась в спальню, погружённую в полумрак.
Тишина квартиры снова накрыла её с головой, и лишь далёкие звуки города снаружи напоминали, что мир всё ещё движется вперёд, даже если её мир остался замороженным в прошлом.
День и ночь — сутки прочь. Именно так проходила жизнь Доминики. Будто застряла в бесконечном круговороте, где одно неотделимо от другого. Сны стали её временным спасением, только в них она могла укрыться от гнетущей реальности. Но даже там прошлое, словно призрак, преследовало её. Дни сливались в недели, а недели — в месяцы. Время будто потеряло смысл. Как древний символ Уробороса — змея, кусающая себя за хвост, — Доминика чувствовала себя запертой в этом цикле разрушения и созидания. Каждая ночь приносила тишину и мрак, а каждое утро — новую борьбу за существование. Она будто теряла себя среди этих бесконечных дней, чувствовала, как собственные мысли пожирают её изнутри.
Но в один из выходных дней что-то изменилось. Звонок в дверь неожиданно вырвал её из привычной рутины.
— Ааааа… На кой чёрт я кому-то нужна? — пробормотала она раздражённо, направляясь к двери. — Уже иду!
Открыв дверь, она сначала увидела огромный букет цветов. Яркие, разноцветные цветы заслоняли лицо человека за ними. Доминика нахмурилась, не понимая, что это за «акция» такая, и почему кто-то вдруг решил принести ей цветы. Она осторожно отодвинула букет в сторону, чтобы увидеть, кто скрывается за этим цветочным облаком. И тут её глаза широко распахнулись от удивления.
— Артитор?! — выдохнула она, чуть ли не теряя дар речи.
Перед ней стоял он — «великий и неподражаемый» Артитор, её давний товарищ по оружию, человек, который всегда находил способ поднять настроение даже в самые тёмные времена. Доминика не смогла сдержать эмоций. Она взвизгнула от радости, оттолкнула букет в сторону и обняла его так крепко, что на мгновение показалось, будто не отпустит никогда.
— ААААААААА! Артитор! Я так скучала! — кричала она, не осознавая, насколько крепко вцепилась в него.
Артитор засмеялся, еле сдерживая охапку цветов, и, кажется, немного задохнулся от её объятий.
— Доминика! Я тоже рад тебя видеть! Как видишь, принёс тебе маленький подарок.
— Угу, маленький! Букет больше твоей головы! — засмеялась она, отобрав цветы у него и поставив их на комод у двери. — Как сам? Чем занимаешься? Как жизнь?
— Да вот, устроился механиком в аэропорт. Надо сказать, платят неплохо. Недавно встречал наших — Джессика теперь работает барменом, а Сэм — диспетчером. Ребята неплохо устроились.
Доминика улыбнулась, вспоминая общих друзей. Джессика, Сэм… Их лица всплыли в её памяти, но теперь эти воспоминания казались далекими, словно из другой жизни. Тем не менее, было приятно узнать, что хотя бы кто-то из их эскадрильи нашёл своё место в мире.
— А ты как? — продолжил Артитор, внимательно глядя на неё.
Доминика пожала плечами, пытаясь выглядеть равнодушной:
— Да, потихоньку-полегоньку. Как видишь, даже квартира своя. Поживаю, работаю…
Её голос прозвучал спокойнее, чем она чувствовала на самом деле. Внутри всё ещё бушевали воспоминания о том, что она потеряла, и о том, что уже никогда не вернётся. Но в тот момент, когда она увидела Артитора, её груз на миг ослабел. Он был тем якорем, который всегда умел вытащить её из самых мрачных уголков её разума.
— Проходи, чего мы у порога стоим. Чай или кофе будешь? — предложила она, жестом пригласив его в квартиру.
— Чай, если не сложно, — ответил Артитор, заходя внутрь.
Квартира Доминики была небольшой, но уютной. Просторная гостиная с мягким светом, стены украшены фотографиями из прошлого. На одной стене висели чёрно-белые снимки её боевых товарищей, напоминания о тех, кого она потеряла. На другой — фотографии её родителей. Эти изображения были не просто декорациями, они были частью её, связующим звеном с прошлым, которое никогда не покидало её.
Доминика поставила чайник на плиту и достала из шкафа две чашки.
— Ну, рассказывай, Артитор. Как там жизнь-то в аэропорту? — спросила она, облокотившись на стол и скрестив руки.
— О, нормально, не жалуюсь. Работа не скучная — самолёты ломаются регулярно, так что руки всегда чем-то заняты. Кстати, недавно видел один из наших старых самолётов. Помнишь тот «Хищник», на котором мы вылетали на ту самую миссию? — Артитор сел на диван, оглядывая комнату. — Он сейчас уже списан, конечно, но я его узнал. Это было что-то…
— О, да, — вздохнула Доминика, вспоминая тот вылет. — Не верится, что столько лет прошло. Мы тогда и не подозревали, что всё так обернётся…
Она подала ему чашку с горячим чаем и села напротив.
— И как ты? — спросил Артитор, внимательно глядя на неё поверх чашки. — Давно не виделись. Всё нормально?
Доминика молчала несколько секунд, глядя на пар, поднимающийся из чашки. Этот вопрос — «всё нормально?» — был таким простым, но он пронзал её, как нож. Нормально ли у неё всё? Она сама не знала ответа. Снаружи — да, казалось, что всё в порядке. Но внутри? Внутри был хаос, пустота и боль. Она хотела бы сказать, что справляется, но это была бы ложь.
— Знаешь, — наконец сказала она, — после войны всё как-то… поменялось. Трудно вернуться к обычной жизни, когда ты столько видел. Когда ты теряешь друзей… И даже не знаешь, как продолжать жить дальше.
Она замолчала, чувствуя, как ком подступает к горлу.
— Но я держусь, — добавила она, пытаясь улыбнуться. — Так что… как-то так. Работаю, живу. Не то чтобы жалуюсь, но…
— Я понимаю, — тихо сказал Артитор, наклонившись вперёд. — Мы все по-своему стараемся вернуться к нормальной жизни, Доминика. Но это сложно. Я тоже до сих пор помню каждую миссию, каждого потерянного товарища. И это не уходит.
Его слова пробили барьер, который Доминика строила вокруг себя. Она медленно кивнула, соглашаясь с ним.
— Знаешь, я тоже часто думаю об этом. О нас, о том, что мы прошли вместе, о тех, кого больше нет. И порой мне кажется, что всё это было напрасно.
Артитор поставил чашку на стол и посмотрел на неё, его взгляд был серьёзен, но мягок.
— Но ты здесь, Доминика. Ты жива. И это уже многое значит.
Доминика и Артитор сидели в её гостиной, атмосфера была уютной, но напряжённой. В воздухе витал аромат свежезаваренного чая, а мягкий свет настольной лампы делал комнату особенно тёплой. Однако, несмотря на комфорт, тени прошлого, словно невидимые призраки, витали вокруг. Воспоминания о войне и потерянных товарищах заполняли каждую паузу в их разговоре.
Телевизор, который Доминика редко включала, работал где-то на заднем фоне. Голос ведущего новостей был еле слышен, перемешиваясь с далёким шумом ночного Лос-Анджелеса, который прорывался сквозь приоткрытое окно. Время от времени проносились звуки машин, уличных сирен и редких голосов прохожих. Артитор неспешно отпил глоток чая, и казалось, что между ними наконец установилось понимание, которое не требовало лишних слов.
Доминика собиралась что-то сказать, как вдруг её внимание привлёк телевизор. Глаза машинально остановились на экране, когда слова ведущего новостей неожиданно прорвались сквозь поток её мыслей:
«— Последние события в международной политике заставляют многих экспертов говорить о новом глобальном порядке. Сегодня было официально объявлено о создании так называемого «Азиатского Союза», в который вошли такие ключевые игроки, как Китай, Северная Корея и Россия. Этому союзу предшествовали месяцы скрытых переговоров, но теперь всё стало официальным. Тайвань был аннексирован Китаем, несмотря на международные протесты, а Корейский полуостров объединился под властью Северной Кореи. Более того, Россия завершила операцию по полному захвату Украины, а Беларусь добровольно вошла в состав Российской Федерации».
Голос ведущего был ровным, но напряжённым, как будто даже он осознавал, что происходящее может обернуться катастрофой.
«— Эксперты предупреждают, что эти шаги могут стать триггером для нового мирового конфликта. Соединённые Штаты и их союзники уже выразили резкую критику в адрес «Азиатского Союза», что может привести к дестабилизации. Страны НАТО усиливают свои позиции, в то время как азиатский блок набирает мощь. На карту поставлена стабильность всего мира».
Доминика замерла. В комнате повисла напряжённая тишина, и лишь еле слышный шум телевизора продолжал вливаться в пространство, словно электрическое гудение перед бурей.
— Ты это слышал? — наконец нарушила молчание Доминика, её голос прозвучал тихо, но наполнен тревогой. Она перевела взгляд на Артитора, который тоже смотрел на экран.
Артитор медленно кивнул, его лицо стало серьёзным, как будто вся лёгкость, с которой они говорили до этого, испарилась.
— Да… Это плохо, очень плохо, — ответил он, ставя чашку на стол и наклоняясь вперёд, облокотившись на колени. Его взгляд был прикован к экрану, но мысли явно блуждали где-то далеко. — Создание такого союза — это не просто политический шаг. Это подготовка к чему-то большему.
— Мировая война? — Доминика вздохнула, чувствуя, как напряжение в её груди растёт. — Я думала, что война осталась в прошлом, что хуже уже не будет. Но это… Это как кошмар, который возвращается снова и снова.
Она провела рукой по волосам, её пальцы дрожали. Война, которой она так боялась, снова вставала перед ней — теперь не только в её голове, но и в реальном мире.
— Всё так быстро, — продолжила она, пытаясь осмыслить услышанное. — Северная Корея, Россия, Китай… Они всегда были угрозой, но чтобы объединиться? Как такое вообще возможно?
Артитор молчал, изучая её лицо. Он знал, что для Доминики тема войны — это рана, которая никогда не заживает. И теперь, когда мир снова находился на грани, ей было особенно тяжело. Он помнил, как она боролась с демонами прошлого, пытаясь вернуться к нормальной жизни. Но что если эта нормальная жизнь снова будет разрушена?
— Я думаю, это было неизбежно, — наконец ответил Артитор, его голос был мрачен, но спокоен. — Китай всегда стремился к доминированию в регионе. Россия… Россия давно жаждет восстановить своё влияние. А Северная Корея? Это просто безумие, но они видят в этом шанс. Они чувствуют, что могут бросить вызов Западу.
Он посмотрел на Доминику, его глаза были полны понимания и беспокойства.
— Помнишь наши миссии? — вдруг спросил он, сменив тон на чуть более мягкий. — Мы тогда тоже думали, что всё идёт к худшему, что больше некуда. Но мы справились. И сейчас… мы справимся снова, если придётся.
Доминика смотрела на него, но слова Артитора не приносили ей облегчения. Она знала, что он пытается её поддержать, но внутри неё всё разрывалось. Война… Опять война? Это казалось несправедливым. Она уже потеряла столько друзей, столько близких людей, и теперь её снова могут втянуть в этот бесконечный цикл насилия и страха.
— Я не уверена, что у меня хватит сил на ещё одну войну, — тихо произнесла она, едва сдерживая слёзы. — Я устала, Артитор. Я больше не хочу терять тех, кого люблю.
Она опустила голову, её руки дрожали. Этот разговор был для неё словно лезвие, вонзавшееся в старую рану, которая только начала заживать. Воспоминания о потерянных друзьях вновь вернулись. Она видела их лица — улыбающиеся, молодые, полные надежды, — и знала, что многие из них не дожили до этого дня.
Артитор придвинулся ближе и, не говоря ни слова, осторожно положил руку на её плечо. Его прикосновение было мягким, успокаивающим.
— Я знаю, Доминика, — тихо сказал он. — Я тоже устал. Мы все устали. Но ты должна понять: это не ты виновата в том, что произошло. И если мир снова окажется на грани, мы должны бороться не только за себя, но и за тех, кого потеряли. Это их память даёт нам силы идти дальше.
Доминика подняла на него глаза. В его взгляде было столько тепла и понимания, что её сердце немного оттаяло. Она знала, что Артитор прав, но всё равно страх перед новым конфликтом давил на неё.
— Ты ведь понимаешь, что если это всё действительно случится, нас снова могут призвать? — Доминика осторожно заговорила, её голос снова задрожал. — Я не знаю, как я смогу… Артитор, я уже не та, что была раньше.
Артитор кивнул, но в его глазах появилась лёгкая улыбка.
— Никто из нас уже не тот, кем был, — ответил он. — Мы меняемся, жизнь меняет нас, и война особенно. Но, знаешь, что я понял за все эти годы? Важно не то, кто ты был раньше, а то, кем ты стал сейчас. Мы сильнее, чем думаем.
Он улыбнулся, пытаясь приободрить её, хотя в его глазах всё равно сквозило беспокойство.
— Я тоже боюсь, Доминика, — признался он после паузы. — Я не хочу снова видеть, как гибнут друзья. Но если это всё действительно приведёт к войне, мы не можем стоять в стороне. Мы не такие люди.
Доминика молчала, её взгляд был устремлён в пол. Артитор говорил правду. Она знала, что не сможет просто стоять и смотреть, как мир рушится. Но от одной мысли о том, что ей снова придётся оказаться на передовой, её сердце сжималось.
— Ты всегда был моим якорем, — тихо сказала она, поднимая глаза на Артитора. — Без тебя я бы не справилась тогда, и не справлюсь сейчас.
Артитор улыбнулся и мягко сжал её плечо.
— Я всегда буду рядом, Доминика. Всегда.
Снаружи Лос-Анджелес продолжал жить своей привычной жизнью. Огни ночного города мерцали за окном, машины проносились по улицам, сирены вскрикивали вдалеке. Но в этом уютном уголке мира, в маленькой квартире, судьбы двух людей переплелись вновь, словно время остановилось на миг перед тем, как мир снова начнёт рушиться.
Недели тянулись медленно, но с каждым новым сообщением о событиях в Евразии ощущение надвигающейся катастрофы становилось всё сильнее. Доминика каждый день включала телевизор, и с каждым разом новости казались всё более зловещими. На экранах мелькали кадры с развевающимися флагами нового Азиатского Союза. Под этими флагами теперь были не только Корея и Китай. Япония, некогда символ технологического прогресса и независимости, уже официально вошла в состав Северной Кореи. Никто не ожидал этого, а новость о том, что Филиппины последовали тем же путём, казалась особенно болезненной. Америка теряла своих союзников один за другим.
Когда же начались первые сообщения о том, что Китай вводит свои войска во Вьетнам, никто не мог поверить в то, как мир безмолвно сдаётся. Жители Вьетнама, которые, казалось бы, должны сопротивляться, встречали китайские войска с цветами и аплодисментами, приветствуя как своих спасителей. Доминика не могла это понять. Что должно произойти с нацией, чтобы она встретила вторжение не с оружием, а с улыбками?
Однако самым тревожным было происходящее на постсоветском пространстве. Россия, которая недавно переименовалась в Российскую Империю, начала предъявлять ультиматумы своим соседям. Средней Азии и Кавказу был предложен выбор: либо они добровольно входят в состав России, либо готовятся к войне. Новые имперские амбиции Москвы проявлялись повсеместно. Они не ограничивались бывшими советскими республиками. Новый ультиматум был предъявлен НАТО: Польша, Финляндия, Молдова, Румыния и Болгария должны были передать свои территории под контроль России, иначе их ждала участь Украины. И даже среди стран Восточной Европы нашлись те, кто поддержал новый порядок. Сербия добровольно присоединилась к новой империи, вернувшись к своим историческим корням как союзник России.
Флаг Российской Империи — чёрно-жёлто-белый триколор — стал символом нового порядка в Европе. Этот символ, появляясь на экранах в новостных репортажах, был как тень, нависшая над Западом. Доминика видела в этих цветах не только знак прошлой эпохи, но и напоминание о том, как быстро мир может измениться. Она вспоминала их последние разговоры с Артитором, их разговоры о войне, о потерях, о том, как сложно было вернуться к нормальной жизни после всего увиденного. Теперь война снова напоминала о себе — но не в отдалённых странах, а на пороге Америки.
Тем временем в Лос-Анджелесе начинался настоящий хаос. Город, который ещё недавно жил полной жизнью, постепенно начал превращаться в серое, нервное и опасное место. Военные патрули усилились: бронемашины и солдаты в форме становились обыденной частью пейзажа. Доминика замечала их везде — на центральных улицах, в магазинах, даже в жилых районах. Она видела, как солдаты, держась за оружие, холодно оглядывали толпу, проверяя машины на выезде из города. И хотя они были там для защиты, их присутствие только усиливало страх.
Магазины пустели с каждым днём. Продукты и предметы первой необходимости разлетались так быстро, что полки оставались почти пустыми через несколько часов после очередной поставки. То, что привозили в город, люди буквально вырывали друг у друга из рук. Каждый пытался запастись как можно большим количеством товаров, как будто это могло защитить от надвигающейся угрозы. Доминика несколько раз заходила в свой любимый продуктовый магазин, но там всё чаще встречала лишь закрытые двери. На улицах были огромные пробки — тысячи людей пытались покинуть Лос-Анджелес. Казалось, что весь город находился в состоянии бегства.
Офисы компаний закрывались один за другим. Даже крупные международные корпорации эвакуировали своих сотрудников или переводили их на удалённую работу. Доминика работала в небольшой технологической фирме, но и она не избежала этой участи. Однажды утром, придя на работу, она увидела, что здание пустует, а на входной двери висит объявление о временном закрытии офиса. Всё, что было для неё стабильным и привычным, медленно, но неумолимо рушилось.
Плакаты с призывами к военной службе стали частью городского пейзажа. На каждом углу можно было увидеть образ «Дяди Сэма», указывающего пальцем прямо в лицо прохожих. Под ним были крупные слова: «Америка нуждается в тебе». Эти плакаты висели на стенах зданий, на автобусных остановках, даже на рекламных щитах вдоль дорог. Они преследовали Доминику, куда бы она ни пошла, как немое напоминание о том, что скоро её тоже могут призвать. Каждый взгляд на эти плакаты вызывал у неё противоречивые чувства. С одной стороны, она знала, что должна что-то сделать. С другой — она слишком хорошо помнила, что такое война.
И в этот самый момент, когда казалось, что всё вокруг начинает рушиться, пришло письмо, которое Доминика так боялась получить. Артитора призывали в армию. Он был резервистом, и хотя они оба знали, что этот момент может настать, никто не был к этому по-настоящему готов. Когда он получил повестку, в его глазах был тот же холодный стальной взгляд, что и всегда. Но Доминика видела, как под этой маской спокойствия прячется тревога.
— «Я должен пойти», — сказал он ей однажды вечером, когда они сидели на кухне. Он держал повестку в руках, как нечто весомое и неизбежное. Его голос был тихим, но решительным. Доминика молчала, не зная, что сказать.
Она хотела спросить его, как он может быть так спокоен, но знала, что это не так. Артитор умел скрывать свои эмоции. Но она видела, как его рука невольно сжимает край стола чуть сильнее, чем нужно. Он тоже боялся, даже если не хотел это признать.
Доминика долго смотрела на него, прежде чем, наконец, смогла заговорить.
— «Я понимаю», — прошептала она. Но на самом деле она ничего не понимала. Как можно было снова отправиться на войну, зная, что можно потерять всё? Как можно было оставить всё позади и просто уйти, зная, что на этот раз враг уже у ворот?
Когда он ушёл, её мир окончательно покачнулся. Доминика осталась одна в пустой квартире, и на неё навалилось чувство отчаянной беспомощности. Артитор был её опорой, её путеводной звездой в этом хаосе. Без него мир казался ещё более хрупким и ненадёжным. Всё, что казалось когда-то стабильным, рушилось прямо на её глазах: работа, город, отношения.
Она не могла больше сидеть и просто наблюдать, как всё это происходит.
Каждый день ей всё труднее было игнорировать происходящее. Каждый день напоминал о том, что война приближается. И хотя Лос-Анджелес пока оставался мирным городом, атмосфера на улицах напоминала о том, что мир может разрушиться в любой момент.
Еще почитать:
Влюблённый чародей
Робот способен полюбить! — Улыбка.
Вечное сияние — Выступление на дворцовой площади
У совести голубые глаза
«
»
