Ночь Святого Варфоломея

Все совещания похожи между собой и неважно, проводятся они среди людей, ангелов или обитателей подземного мира. Совещание предполагает отчёт о текущей ситуации и размышление над грядущими задачами. Разница только и состоит в этих самых отчётах и ситуациях.

Сельдфигейзер совещания не любил. Среди всех демонов он был не то чтобы совсем уж ничтожный или слабенький, но его откровенно недолюбливали и считали «недостаточно преданным своему делу». В высшие чины Сельдфигейзер не лез, заведовал парой-тройкой отрядов смерти и ни на что не претендовал, довольствуясь своим статусом. А это ведь не дело! Где его амбиции? Где алчность и жадность к власти и привилегиям?

Но Сельдфигейзер очень старался не реагировать на смешки, что сначала раздавались во время совещаний, а потому от него отстали, махнули рукой:

–Дурак!

А дурака задирать неинтересно даже демонам. Вот и отвязались, остались лишь косые взгляды, но их терпеть было легко. К тому же большую часть времени Сельдфигейзер с демонами и вовсе не пересекался, стараясь работать и общаться с душами, которым посчастливилось найти работу в Подземном Мире, или своими подопечными – проводниками смерти. С демонами он сталкивался по работе и чаще всего только на совещаниях.

И сегодня было как раз оно… к тому же, непростое, а очень значимое: необходима была масштабная акция в шестнадцатом веке, которая должна была перечеркнуть тысячу жизней для того, чтобы другие тысячи пришли в ином веке, сохраняя баланс.

Весь этот механизм Сельдфигейзеру был понятен чисто интуитивно. Он знал, что в Подземном Мире время – понятие слишком абстрактное и можно легко выйти, если получить такую возможность, хоть к фараонам, хоть к космонавтам – время лишь для людей. Чаще всего в за раз открывалось два-три портала, ведущие в разные временные отрезки для упорядочивания событий и сейчас оказалось, что при проведении совместной демоно-ангеловой ревизии девятнадцатый век не досчитывался тысяч новых рожденных, потому что в открытом портале шестнадцатого века эти тысячи ещё не были мёртвыми.

Конечно, если смотреть на это с точки зрения людей, можно сойти с ума: мёртвые были одновременно живыми. Но пока действовал портал – проход. Но Сельдфигейзер мало думал о людях, которые уже были мертвецами. Он знал, что эти тысячи, что должны были погибнуть, уже были в Подземном Мире и на время открытия прохода вернулись в тот, знакомый прежде им при жизни мир. Так было со многими душами, и так будет дальше. Таков закон природы: умерев в своём времени, ты, человек, будешь возвращаться в него из своего иного мира, если твои покровители пожелают пройтись по измерению.

Это вечный поток – это суть. Это энергия, бесконечный адовый круг, и ты будешь освобождён от него только если упокоишься в Ничто – в страшное, вязкое и абсолютно пустое Ничто.

В Раю, правда, есть разница. Там нет Ничто, там есть Забвение. Суть одна – но Забвение дают в награду, а в Подземном Мире погружением в Ничто карают.

–Думаем… – громыхнул Абигор, демон из числа Высших, приближённых к Самому.

–А зачем вообще открывали портал в шестнадцатый? Кто в нём работал? – спросила Аграт, ненавидимая всеми, вечная шпионка и доносчица, старающаяся всеми силами войти ко всем в доверие.

–Я работал, – признал Абигор, – я допрашивал Эржебет Батори по убийствам конца шестнадцатого. с нею и вернулась часть душ. Теперь надо отмотать всех назад.

–А кто-то из ангелов работал в девятнадцатом…– демон Вассаго как всегда был конструктивен, – и вот теперь недостача. Что им понадобилось?

–Мне не докладывают! – обозлился Абигор, но Вассаго не испугался, он всегда был на стороне разума и презирал эмоции. Его жертвы становились холодны и камены, равнодушны и расчётливы.

–Почему мы должны этим заниматься? – осведомился ещё один из присутствующих демонов по имени Ситри – обладатель очень опасной красоты, говорили, что именно он владел Нарциссом, но уточнять у Сельдфигейзера желания не было – нехорошая была это красота, очень тяжёлая и удушливая. – Нет, давайте рассуждать здраво. Ангелы без согласования открыли портал в свой проклятый девятнадцатый, и теперь у них недостача, а мы сиди и голову ломай?

Абигор прикрыл глаза на мгновение, затем признался:

–Это так. Но у них есть договорённости с Самим…

Это уже проясняло больше. значит, оборвавшие бюрократическую цепочку согласований ангелы, нарушив поток логических событий, решили умыть руки, пойдя на уступки Самому, и, видимо, очень значимые уступки, раз Сам согласился и повелел собрать совещание и устранить ошибку ангелов.

–Нас не оповестят о причинах, – заметил Вассаго, – если надо, значит, мы сделаем. Наизнанку вывернемся, но сделаем. Я предлагаю не тратить время и вернуть всё на нужный круг. Как в прошлый раз были уничтожены эти тысячи? Они ведь уже умирали, так что? Кто нёс ответственность?

Все, не сговариваясь, повернулись к Сельдфигейзеру. Но тот испуганно замахал руками:

–На мне только смерти от насекомых, змей и всяких… нет, это не мой отдел!

–А ты что тогда здесь делаешь? – ласково спросил Ситри.

–Не обижай его! – тут же заступилась Аграт и подмигнула Сельдфигейзеру.

–Он несёт свежую мысль, – промолвил Абигор, – мы все уже слишком стары и слишком долго живём. Сельдфигейзеру же пора расти, и я вижу в нём потенциал.

–Коллеги! – напомнил Вассаго, – давайте к делу. Кто отвечал за этот век?

Демоны переглянулись, наконец, Абигор с досадой заметил:

–Никто не открывал портала уже давно. Я брал разрешение у…ну вы поняли.

–Кто отвечал? – спокойно повторил Вассаго.

–Буне! – ещё один голос ворвался в напряжённое совещание. Все головы – как змеиные, так и человеческие повернулись в вошедшему. Это был Гаап – весёлый, вечно жизнерадостный демон, но с единственным неоспоримым достоинством для долгого своего существования – с очень хорошей памятью.

–Опаздываете, – процедил Абигор.

–Заблудился! – Гаап шутливо раскланялся со всеми и уселся, очень довольный собой. – Ну? Какие дела?

Абигор решил игнорировать его и обратился к собравшимся:

–Итак…Буне. Это плохо. Буне был отправлен в Ничто. После него никто вопросом его обязанностей не занимался. Значит, шестнадцатый век остался без контроля.

–А в архивах что? – спросил Вассаго.

–Черви в архивах, пыль, гниль и плесень, – буркнул Сельдфигейзер, хорошо знавший местные архивы. – Поди и найду что-то без помощи Самого.

–К нему и пойдём! – радостно предложил Гаап и все, не сговариваясь, просверлили его ледяными взглядами.

К Самому по своей воле не ходят. Он приходит тогда, когда считает нужным. И так, как считает нужным. Это не та сила, с которой можно договориться или которая будет знакома с милосердием.

Абигор сглотнул комок. Он был приближён к Хозяину, но видел за все годы своего долгого существования Самого раз пять, не больше и шестой раз не желал ещё лет двадцать!

–Тогда прошлыми методами! – Вассаго снова был сторонником разума. – Как уничтожить тысячи? Допустим, эпидемия…помнится мне, где-то в тот период была чума?

–Ну уж нет! – обозлился Абигор с неожиданной страстью. – Эти демоны всех эпидемий очень удачно устроились! Сами ленивые, а берут больше всех! Чума, холера, оспа, лихорадка и этот, как его…

–Мы поняли, – быстро заверил Вассаго, – ну, что делать, это эффективно!

–Думаем ещё! – не успокаивался Абигор. – Все лавры им!

–Поэтому их здесь и нет, – понимающе кивнул Ситри. – Ревность!

Абигор не смутился:

–Да, ревность. Да! Это подло. это всегда было подло. они раз придумали и выпустили. И всё! Им лавры. А мы? Сидим вот, продумываем… варианты! Ну?

–Революция, – предложил Вассаго. – Эффективно!

–Долго, – возразила Аграт. – Надо быстрее. Сам помнишь, как пропаганда захлёбывалась в потоке, когда приходит время. Потом нужны ещё зачинатели революции.

–Первая где-то в шестнадцатом и была. В Голландии, – ввернул Гаап. – Не меньше ста тысяч потерь…

–Не пойдёт, – возразил Сельдфигейзер, до ужаса неуютно себя чувствуя среди присутствующих. Гаап прищурился, ожидая аргументов к возражению и Селдьфигейзеру стало ещё хуже.

– Не пугайся! – предупредил Абигор, – говори открыто, ты не на исповеди.

–Я помню ту революцию, – продолжил Сельдфигейзер, на всякий случай, не глядя на Гаапа. – И она затрагивает начало семнадцатого века в первой фазе, а окончанием почти к половине семнадцатого, придётся открывать и тот портал.

–Резонно, – одобрил Абигор, – я же говорю, в тебе есть потенциал. Надо только немного наглости и всё будет, к высшим чинам пробьёшься!

–Я сдаюсь! – с раздражением произнёс Ситри, – я не знаю, как свести нужные цифры. Если можно было бы как в Трое…но никто же не догадался открыть портал в самый суровый и самый прекрасный мир. Здесь нельзя перестараться, и это меня печалит.

–Я тоже сдаюсь, – согласился Вассаго, – затевать ещё одну войну…не те условия в мире, чтобы легко остановить. Нужно аккуратнее.

–Я знал, что так будет, – признал Абигор, извлекая из-за пазухи белый конверт со сломанной красной печатью, – ангелы предложили план…его хватит. Они бы и сами, но рук не могут пачкать. Впрочем, часть ответственности они на себя берут. Кодовое название этой операции «Варфоломеевская ночь».

***

В Подземном Мире никто не мог бы понять метаний Сельдфигейзера. Но он страдал. страдал от того, что оказался в полном поражении и отдалялся от жизни, от мира, от выбора. До сегодняшнего совещания Сельдфигейзер был уверен, что не проигрался ещё окончательно, что есть ещё ему шанс вернуться в мир людей и прожить снова, чтобы больше не оказывать в Подземном, жить праведником, плодить добродетель.

Но теперь он оказался заявлен участником плана Варфоломеевской ночи, которая предполагала убийство тысяч людей, настоящую бойню – массовые убийства гугенотов Франции католиками. По расчётам – цифры совпадут. По факту – эти люди уже умерли – архивы Абигор всё-таки поднял, но… как приложить к этому руку, если ещё недавно ты был уверен, что сохранишь себя в хоть какой-то чистоте?

Сельдфигейзер не потому бегал от власти и карьеры, что боялся ответственности или не желал трудиться, а потому что хотел вернуться, вернуться и снова прожить, и выбрать, наконец, так, чтобы больше не быть демоном.

И, разумеется, участие в Варфоломеевской ночи перечеркнуло бы все эти мечтания.

Сельдфигейзер полез в архивы, надеясь прочесть, что эти «гугеноты» – злодеи. Но, порывшись в секциях, понял, что они ему даже больше по душе, со своим отрицанием современных трудов о божественных писаниях и верой в то, что спастись можно без церкви, молитв и роскоши – помыслы важнее.

Совесть в демоне – вещь смешная. Но, зараза, неумолкающая. Сельдфигейзер знал, что придётся приложить своё имя к свершённому, но одновременно несовершенному ещё событию, и знал, что это отвернет его от возвращения, даже теоретического, и не понимал, что ему с этим делать.

В конце концов, изощрённый ум Сельдфигейзера подсказал: тебе нужен совет. У демонов советоваться не принято – само собой, информация – оружие, а совет – добродетель, которая вопьётся в твоё горло ржавым крюком.

Но, может быть, не с демонами и надо советоваться?

Сговор с ангелами – даже попытка этого сговора, путь в Ничто, казнь. Но сейчас Сельдфигейзера это мало пугало, всё лучше, чем вечное прозябание в Подземном Мире. Нужно хотя бы попытаться! Так? нужно попытаться выторговать себе шанс!

Или погибнуть и не мучиться больше никогда.

Кто ищет, тот найдёт. И в тот час, когда свежий августовский воздух тысяча пятьсот семьдесят второго года ещё не был осквернён запахом крови и пожарищ, когда тяжёлая воля смерти только собиралась над Францией, Сельдфигейзер оказался перед Архангелом Михаилом, решив испытать судьбу и либо выиграть, либо окончательно проиграться.

***

–Ты радеешь за себя! – глаза Михаила блеснули стальным блеском. – Знаешь ли ты, что в эту ночь со святого Варфоломея сдирали кожу, но он и тогда не прекращал своей проповеди, не останавливался, лишь бы донести слово Божие…

–Знаю, – Сельдфигейзер поёжился. Ему казалось, что в каждое мгновение его могут настигнуть демоны и швырнуть в Ничто. Почему-то ему не хотелось, чтобы это произошло на глазах архангела. – Знаю! Но разве важна суть помыслов? Какая разница, почему человек не убивает человека? Из страха перед законом или любовью к нему? Он же не убивает!

–Это плоть. Суть в душе, – Михаил вздохнул, – среди своих демонов ты – белая ворона, Сельдфигейзер, но среди ангелов ты был бы чёрным вороном.

–Я вообще не люблю птиц! – заверил Сельдфигейзер. – И я не горю желанием карать гугенотов или кого-то ещё чисто из-за того, что необходимо совершить логическое замыкание порталов. Это ли не суть?

–Не та суть.

–Время уходит, – Сельдфигейзер нервничал, – я не спрашиваю, почему вы, Михаил, с вашими ангелами пооткрывали порталы без согласования! Я не спрашиваю, почему сами предложили эту бойню, нет, не спрашиваю. Потому что ваша суть отличается от моей. Но она вообще, похоже, отличается. Я не хочу знать правды. Я хочу знать – что мне делать, чтобы не пасть к демонам?

–Покайся, – предложил Михаил. – Вдруг простят?

–Я понял, почему мы вас ненавидим…– Сельдфигейзер почувствовал, что страх перед архангелом отступил окончательно и стал чем-то едким и горьким.

–Ненависть в вашей природе, – согласился Михаил и посерьёзнел, – а если хочешь помочь, если хочешь оставить шанс на возвращение, то ты должен защитить несколько людей. Очень важных людей. Понимаешь?

Сельдфигейзер кивнул. Язык сделок ему был куда понятнее.

***

Колокол с церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа взывает хрипло и надрывно. Будто бы иначе. А может быть, в самом деле, иначе, ведь очень многие знают, что сейчас возвещает этот звон. В эту ночь Франция не спит. Она запирает двери и окна, она молится, она взывает к небу, но небо ждёт…

И начинается с тихого свиста, переходящего в громкий и ехидный окрик, эта ночь. Тяжёлая ночь. Кровавая ночь. Ночь сведения призрачных счётов, а под шумок и избавления от неугодных родственников, мужей, жён, соседей и старых врагов. Кто будет разбираться в кипении крови и пожарищ? Кто будет разбираться, когда надо выжить и утолить безумную звериную жажду?

–Эй, гугенотская рожа! – хохочут возомнившие себя правыми католики, затравливая очередных несчастных.

–Бей их!

–Смерть гугенотским псам!

Кто станет разбирать о смерти? Находчивые тут же организуют продажу, стаскивают с трупов одежду и обувь, срывают кресты, обчищают карманы. Тут же расходится удаль:

–Колиньи мёртв!

–Сбросьте его к толпе!

–Мой господин, ваш враг!

Падает тяжелое, онемевшее, застывшее в отвращении лицо к ногам молодого герцога де Гиза. Тот торжественен и собран, непередаваемая гамма чувств: от удовлетворённого мщения, до застывшей радости и тихого ужаса в красивом лице…

И Сельдфигейзер – демон, держащийся в тени, наблюдающий за тем, как брошенное тело Колиньи обвязывают веревками и тащат тут же по улицам, будто бы мало подлой смерти, начинает думать о том, что в Подземном Мире даже не встретишь такого ада, как в эту тёплую августовскую ночь.

–Долой! Долой! Жги их! Ну?!

И жгут. И радуются. И ликуют. И считают себя правыми.

***

Генрих Наваррский знает, что его судьба, как судьба каждого гугенота в этот час может оборваться. Ему выпало оказаться в стане своего врага, но он прекрасно знает, что даже брак с католической принцессой – это не спасение, когда вокруг все желают твоей смерти и королева-мать даже не пытается скрыть своего презрения к тебе.

Он всё это знает, но держится смирно и спокойно. Лишь бледность может выдать его.

Принц Конде – вечный соперник Генриха, сейчас в такой же опасности, и это очень быстро ломает всякую стену между ними. Неважны уже споры и притязания на территории и деньги. Это всё можно решить завтра. Сегодня надо выжить. Он держится нервнее, но спокойствие Генриха оказывает смягчение его взвинченным нервам.

Они оба хорошего происхождения, но сегодня это может их не спасти.

Ровно как может и не спасти герцогиню Шартрскую, герцогов де Ла Форс и де Ледигьера, графов де Монфори и де Ларошфуко, виконтов д`Астера и де Сериньяка, а также десятки других сеньоров, аббатов, графов, маркизов, поэтов, публицистов, дипломатов, врачей, камердинеров, слуг и без счёта простых жителей.

И так бы и было, если бы Сельдфигейзер не хотел бы вернуться однажды в мир живых, не питал бы желаний и не подкреплял бы их действиями, рискуя собой и сговариваясь с врагом.

А так… положение защищает одних, своевременное вмешательство неравнодушного родственника или близкого друга других…

Кто-то успевает убежать, поняв, куда дует ветер; кто-то переодевается в чужое платье и бежит прочь из дома, лишившись всего, но сохранив жизнь; кто-то находит заступничество во внезапной жалости честного католика, у которого рука не поднялась или в поклоннике своего поэтического таланта; а может быть, в спасённой жизни или в сомнениях?..

В эту ночь Франция не спит. Но над некоторыми разливается удача и они сохраняют жизнь, вычёркиваясь из назначенных тысяч, чтобы продолжить свои дела на земле, среди живых, полагая, что обязаны своему спасению чуду, небесной силе, и не полагая, что это была на самом деле за сила!

***

Сельдфигейзер знал, что наутро во время следующего совещания будет подсчитывать жертвы, будет удивляться, что, мол, не все назначенные оказались в списке мёртвых, но знает и то, что если никто не станет копать под него персонально (а для этого Сельдфигейзер слишком ничтожен), то всё так и останется в истории.

И люди живы, и порталы закрыты, и у Сельдфигейзера есть ещё шанс вернуться.

А ещё у него есть этот большой секрет, который следует похоронить в этой сумасшедшей ночи.