А между тем он видел свою тётю сидящую и читающую какое-то письмо, про которое он до сих пор ничего не знает. А сам он тогда радостный бегал со старой отцовской машинкой. Хотя письмо, на самом деле, было адресовано ему намного больше чем тёте. В нём говорилось про отца, который, как говорилось в письме, был расстрелян за дезертирство. Во время дурацкого приказа «в атаку», когда сотни его товарищей с криком бросались на вражеские позиции, он упал на грязную, окровавленную землю в окопе и зарыдал, также как рыдал, ничего полностью не осознававший сын, после призыва отца. Он пролежал несколько минут, а потом встал и спокойно пошёл домой. Разумеется, его схватили сразу же. Он не сопротивлялся, он просто продолжал двигать ногами. Даже когда был привязан к расстрельному столбу, он продолжал идти и смотреть в какую-то, невидимую для остальных, даль. Его не помиловали, не отправили в больницу, а в похоронке написали скупое – расстрелян на месте за дезертирство.
Сын же его, до сих пор верил, что отец его геройствует где-то далеко, защищая сына и отечество. Возможно поэтому, Бонифаций и пошёл работать в военную индустрию. Он даже не догадывался о давней и трагичной сфере. Отсутствие писем он оправдывал отсутствием бумаги на фронте. Хотя порой в его голову и закрадывались мысли и о смерти, и о том, что отец про него просто забыл и бросил его.
Однако сейчас это его явно не заботило. Он всё ещё смотрел вперёд, прорезая слепыми глазами чудовище. Вспоминая при этом первую любовь, друзей и прочие мелкие радости жизни, что выпали на его долю. Но вдруг, он оказался нигде, в месте которого не он никогда ранее не видел и никогда бы не увидел до момента своей смерти. Он был под землёй, сверху ходили люди, смотрели вниз, вверх, общались, разгребали свою рутину, не замечая того, кто под ними, кто смотрит на них из-под земли. Кто не может двигать ни одной своей конечностью, не может даже закричать. Только беспомощно водит глазами и пытается осознать хотя бы что-то. Всем будто бы было на него наплевать. И даже не будто бы, им и было наплевать на маленького Бонифацийа Блока, лежащего где-то в земле, и надеющегося на помощь, лишь от высших сил. В которые он не то чтобы не верил, просто никогда даже не приходилось времени задуматься.
И вот он сейчас лежит в земле, падает куда-то вниз. Думает о том, о чём бы никогда бы не подумал, если бы не эта ситуация. Глупая как мир, не понятная ни для кого, кроме него самого, хотя и он ничего не понимал. Постепенно он теряли способность думать. Он переставал осознавать, если бы у него выделялась слюна, она бы уже давно достигла пола, а он бы этого так и не заметил. Он уже давно потерял всякую связь с действительностью. Давно? Если он вообще был в рамках времени.
Он падал вечность, его ноги коснулись водоворота, которого не было. Который был из ничего, но при этом содержал в себе всё, что только мог содержать.
— Ведь разве ничего это ни есть всё?
— Разве там, где нет ничего, может быть что-то?
— Ведь в ничём, ничто и есть всё.
— Хотя, может это бред сумасшедшего?
Кто вообще это думал, думал ли ещё кто-нибудь в черепной коробке бедного Бонифация. Уже давным-давно мёртвого, и лежащего глубока в земле. Никто этого не понимал, Блок, и до этого мало что во всей своей жизни понимавший, теперь потерял всё. Попав в водоворот из ничего он и сам стал ничем, и тем более никем.
Глаза открылись. Никого не было видно. Разве что разноцветные круги, плавающие во тьме перед глазами. В ушах стоял писк, не заглушаемый ничем, даже криком Бонифацийа, хотя это, пожалуй, самое громкое, что когда-либо было в этом мире. Он разрывал тьму, ещё чуть-чуть и мир разорвётся, вместе с головой Блока.
Прошёл миг и писк смолк, Блок понял, что он молчит. Он хотел закашлять, проявив себя, но у него не получилось. Он хотел закрыть глаза, но те открылись лишь шире. Решение побежать пришло мгновенно, и было тут же исполнено.
Длинный тёмный коридор, настолько длинный, что, пожалуй, бесконечный. И уменьшающийся Бонифаций, чем дальше и быстрее он бежал, тем незначительнее становился. Раз и он упал, провалился во тьму и полетел на ощупь. Глаза закрылись. Ничего не изменилось. Опять появились навязчивые круги.
В комнате всё ещё ничего не было видно. Блок сидел в углу, за креслом, перед ним стоял капкан, последняя защита от Того, про которого он лишь недавно вспомнил. Он подпрыгнул и бросил своё тело. Комната осветилась, посередине стояло ОНО, за креслом сидел тот, чьё тело раньше принадлежало Блоку, а сам Блок парил в полуметре над ними. Из этого можно было бы сделать спортивное соревнование, но болеть подлинному Бонифацию было не за кого. Он наконец-то смог думать и теперь осмыслял то, что с ним происходит. И даже не смотря на то что Блок, один из тех многих, кто ничего обычно не понимает до самой смерти, когда навсегда теряет способность понимать, но сейчас он понял всё, будто бы вся мудрость слилась ему на помощь.
Он ясно разгадал, что тот, кто дрожит за креслом – это не он. Это тот, кто жил у него на задворках сознания, тот, кто у всех нас есть. Он всегда пытается сделать глупость, пытается не усложнять свою работу оценкой ситуации, и именно поэтому, как правило его никто не замечает, но теперь он выбрался, но даже не то удивительно, что он выбрался, сколько удивителен факт, что он помимо этого вытеснил и самого хозяина, столь прелестного тела. А Тот, кто стоял в центре никто иной, как мы лишь исковерканные всем чем только можем быть исковерканными. Он обычно никто, однако стоит ему сейчас победить, и он станет всем. Он останется единственным и полноправным властителем.
И тут Блок заметил, что вся комната есть один большой он и только он. Никого больше нет, кроме самого Блока, здесь всё, что делает человека Блока и вся, что делает Блока человеком. Стены комнат были поступками, потолок – инстинктами и требованиями, а пол – мыслями. Все эти частицы человека, по имени, Бонифаций Блок, стонали, пищали, молились, страдали, но не делали ничего.
В последний раз глаза закрылись и открылись. Опять та же комната, опять та же тьма, опять тот же страх. Однако сейчас Блоку, или тому, кто сейчас был в его теле, было наплевать. Он ущипнул себя и почувствовал боль, он вскочил и понял, что может двигаться, он вздохнул и понял, что может кричать. Но его радость прервал звук сирены. Приближалась бомбёжка.
Топот ног, бег.
Он тоже побежал. БАМ…
Настало утро. В комнате было светло, никого не было.
Прошло пару дней, всё точно также. Только вот соседи жалуются на вонь из соседней квартиры. Вызвали полицию, те нашли труп. Была проведена экспертиза.
Одолеваемый страхом за жизнь, он побежал, однако тут же запнулся о посуду у кровати, попытался сбалансировать, перевернулся и упал затылком на стул. После чего ещё живым он пролежал пару часов, находясь в сознании и медленно истекая кровью, голова всё время была повёрнута к часам, указывающим на цифру 4. Для всех так и осталось загадкой почему он не бежал, не смотря на то что у него была к этому возможность, если верить суд мед экспертам. Или же почему он не кричал, а соседи клялись, что ничего не слышали за всю ночь. В итоге среди жителей было принято, что его крик просто затерялся среди криков, всех пытающихся спастись от бомбёжки людей, а экспертиза что-то не учла, ошиблась.
