Ветер ещё больше усилился. Он будто маленькие кораблики о скалы, разбивал огромные дождевые капли о стекло. Звук был монотонный. Даже шумящий где-то уже совсем далеко гром шумел будто бы по какому-то стандартизированному расписанию, по инструкции. При этом, после самых первых двух ударов, молния ещё не попала даже рядом с окном и не подарила ни одного столь необходимого сейчас фотона, для прояснения ситуации. Однако после каждого её удара Бонифаций ожидал смертельного ужаса.
Вдруг Блока обдало слабым ветерком, будто бы кто-то пробежал возле него. Он начал судорожно крутить головой, ожидая удара с любой стороны. Глаза закрывались. Голова его была взъерошена. Он нормально не спал уже двое суток. Вчера он полночи провёл на смене, на заводе.
А теперь он сидел и смотрел во тьму не видящим взглядом, он начинал думать, что ослеп. Закрывал глаза, тёр, открывал снова, но всё ещё ничего не видел. Моргнув, он будто бы уснул на минуту, но не мог понять, спит ли он, спал ли он, есть ли ещё он, в самое главное — есть ли ещё оно.
Однако последний вопрос быстро решился. Снова открыв глаза, он увидел, буквально в 5 сантиметрах от своего носа, злобный оскал. Он не мог понять, звериный ли этот оскал или же человечий. Как не мог и отвести взгляд от белоснежных зубов, вроде бы как у человека, однако они были заострены как у настоящего хищной собаки. А самое страшное, Бонифаций не мог даже посмотреть в глаза обладателю этих зубов. Его взгляд, как и он сам, примёрз и не мог сдвинуться и на миллиметр. Только улыбка, между которой торчали зубы, габсбургский подбородок и нос, который если увидеть, имея способность думать, можно было бы сравнить с орлиным клювом.
Сердце билось как бешеное. Кроме стука ничего не было слышно, будто бы весь мир — это стук сердца маленького, напуганного Бонифация Блока. Всё будто бы двигалось вместе с неравномерным Тук-тук-тук-тук. Не стоило и надеяться на то, что Он этого не слышит. Его улыбка тоже содрогалась в такт биению. Однако это ещё не всё, главной проблемой было то, что она всё расширялась и расширялась. Ещё чуть-чуть и она достигнет ушей. И она достигла, и не остановилась и всё продолжала шириться, открывая всё новые и новые зубы, сделанные под копирку. Не стоит и гадать, сколько их там было, это было бы невозможно даже со спокойным рассудком, правда непонятно, кто мог бы его сохранить, увидев Это.
Бонифаций не мог дышать. Тонны давили на его грудь. Он не мог ни пошевелиться, ни хотя бы закрыть глаза чтобы кошмар, стоящий перед ним, пропал, чтобы умереть, не видя перед собой ужасного убийцу. Жизнь проносилась перед ним, причудливо упуская все печальные моменты. Он видел старый дом, свою счастливую мать, которая подкидывала его на руках и смеялась. Дальше пропуская пару лет, он видел перед собою отца, впервые радостного после смерти жены. Он гулял с ним, по сейчас, давно уже разбомбленному вражескими самолётами, парку. Он будто бы в действительности обнимал старика-отца, прижимаясь к его слишком рано поседевшей голове.
На это время Бонифаций создал свой собственный счастливый мир, закрывшись и спрятавшись в нём от страшного настоящего, стоящего напротив него. Он просто ушёл от нереальной и ужасной для него проблемы в столь же нереальный, однако добрый мир. Он был как ребёнок, закрывающий глаза руками, чтобы скрыться. Однако глаза его были открыты и смотрели, невидящим взглядом прямо в глотку существа перед ним.
