Мы сидели на холме, нашему взору открывался потрясающий вид: успокоившееся после шторма бирюзовое море, водоросли, разбросанные по всему серо-песчаному берегу, и Солнце — закат. И легкий теплый ветерок. Он будто пытался остудить нас, остудить весь накал между нами, остудить чувства и эмоции, остудить наш румянец на щеках и ушах, но ничего не получалось. Вместо этого создавалась потрясающая атмосфера романтизма, как в «Мцыри» или… или в других похожих книгах…
Сначала мы просто сидели. Молча наблюдали за уходящим Солнцем и природой. И каждый из нас боялся начать этот неловкий разговор. Боялся расшатать внутреннее равновесие и внешнюю уравновешивающую любой пыл обстановку. Но мы же все-таким зачем-то тут собрались!..
— Послушай…
О боги…
— Мы ведь не можем вечно тут сидеть сложа руки?
— Увы…
Я начал разговор. Произнеся одно «увы», во мне все перевернулось.
— Ты… пойми… Что… я не могу… Сам посуди: ведь мы не живем в Москве. А если про это узнают, то будет позор на всю станицу!.. В конце концов, я не такой… Ты хороший парень, надежный, я тебя с детства знаю… Ох, боже мой…
Он мялся. Но это и понятно. Я, наверное, совершил роковую ошибку в своей жизни, так открыто признавшись ему в своих чувствах. Ведь он говорит все правильно, мы не в Москве.
— И как тебе в голову вбрело это?
— Что?..
— Так сказать… открыто. В конце концов, можно было и там, где потише.
— Я подумал, что у меня есть шанс…
— Почему?
— Сам говоришь, не первый день знакомы… Ты хороший… в плане… Чуткий, отзывчивый… Заботливый в некотором роде. За тобой каждая юбка волочится.
— И ты вместе с ними…
— Ну, я не каждая…
— Уж это точно, ты — не каждая. Ты уникум в своем роде. У нас, как минимум.
Еще немного помолчали. Обдумали все «за» и «против».
— И ты… правда меня любишь?… Вернее, за что? Я же обычный пацан, безбашенный немного. Что во мне такого?
— Просто. Ты рядом с самого детства. Ты бы мог быть мне отличным братом, но был замечательным другом! Сколько всего мы пережили! И как это было прекрасно, волнующе! Это же воспоминания на всю жизнь, как будто все это было с братом, или… ну…
— Понятно… Слушай, а может это у тебя из-за возраста?
— У нас разница 2 года… Да и нет. Это не возраст… Это…
Тут я немного запнулся, начал собираться с мыслями…
— Это настоящее чувство. Ты мне очень близок, я ощущаю какое-то родстсво с тобой… А так как я тебе не могу быть твоим родственником, то я могу лишь…
Вот оно… то, ради чего мы тут сидим, то ради чего я тут живу. Господи, где я живу, в каком грешном мире! Чувства все перемешались, рассудок помутнел, но мысль, светочем бьет сквозь эту туманную мглу.
— Любить тебя… Горячо… Страстно, искренне. Совсем не так, как любит брат брата, и не так, как парень девушку… Я очень тебя люблю. И это отнюдь не малолетняя глупая влюбленность, а осознанный выбор, обдуманный поступок. Я люблю тебя. Всем своим сердцем. И, возможно, я буду островской Катериной и когда-нибудь убью себя по этому поводу… Но уж так тому и быть… Я… люблю тебя…
На моих глазах проступили слезы. Мне хотелось прямо сейчас кубарем покатиться с этого обрыва прямиком в пучину моря, умереть и больше никогда не видеть ни людей, ни себя… ни его…
— Ох, — ответил он. — Я понимаю… Я понял. Боже…
— Прости меня за это… Прости меня за самого себя… Проклятые чувства, даны человеку, чтобы погубить его самым наихудшим образом…
Между нами вновь воцарилось молчание. Тишину перебивал лишь успокаиваюший нас шум волн, шелест ветра по листьям и травам и пронзительный крик чаек.
— Я не могу тебя любить, я на такое не способен. Прости меня за это… Однако…
Он оторвал свой взгляд от моря и перевел его на меня. Я тут же утонул в его глазах, я обомлел от одного его вида, я растекся в лужицу от еле доносимого до меня его дыхания. Эти скулы, этот нос, губы, щеки, волосы, глаза, брови, уши — все было прекрасно в нем, но более прекрасно — осознание того, что это — проверенный временем человек, прекрасное существо и наилучшее для меня Божье творение.
Он что-то говорил… что-то о сожалении… что-то о Судьбе и о мире… я не внимал, а любовался. Так эгоистично, но увы и ах! самому стыдно…
Он придвинулся ближе ко мне. Неотрывно смотрел в мои глаза с долей некого сомнения. Я таял.
Он придвинулся еще ближе. Бог мой, что ты делаешь со мной, так и скажи, что разрываешь между нами все отношения, всю дружбу и так больно, но справедливо меня бросаешь…
Он был близко ко мне. Не так близко, чтобы сказать о том, как меня ненавидит. В его глазах все еще угадывалось сомнение, но… нерешительное(?). Вот он оглянулся по сторонам. Взглянул еще раз на закат… Такой прекрасный вечер…
И он прижал мое дрожащее тельце к своему теплому стойкому и стану, крепко обвил руками и жадно поцеловал, как одну из своих бывших деву… Нет! Лучше! Определенно! Его бархатные губы нежно соприкасались с моими, его язык, теплый, влажный, скользил в моем рту… Я приоткрыл глаза, видел его зажмуренные глаза, которые впоследствии стали менее напряжены… Господи, хоть бы ему нравилось!!..
Мы… Он… он целовал меня достаточно долго… мне не могло показаться. Минуты четыре-пять… Точно говорю… Мне этого хватило на всю жизнь…
И вот он перестал. Протер тыльной стороной ладони губы. А я был ни жив ни мертв, и упал на землю. Он было спохватился, но я не был в обмороке. Я распахнул глаза… На небе угадывались первые звезды… И я заплакал. Без звука и стона. Лишь слезы текли по моему лицу. И были ли это слезы счастья — не знаю. Но я был счастлив; именно на этот момент; и то — вполовину, потому что знал, что это было лишь мгновение, исключение из правил…
— Спасибо, — тоненько, тихонько, полушепча проговорил я.
— Я не могу любить тебя… прости…
— Я понимаю…
Я приподнялся. Увидел все то же милое мне личико… Все те же прелестные глазки… И я поцеловал его. Он опешил, изумился, но не подал виду. А я все сделал неуклюже, не так, как он: идеально. И я обвил его шею руками… и вот я сел ему на колени, принял непозволительно раскрепощенную позу. Но он все понимал, ведь он был идеальным. Он даже взял меня за талию… Я тоже долго целовал его… Минут пять, точно… Но не как он…
Идеально…
***
Он ушел. Мы распрощались. Навсегда.
Я не мог больше его видеть.
Перед его уходом, мы долго обнимались, я долго беззвучно плакал, он пытался меня успокоить, как женщину: гладил по голове, что-то шептал, милое и приятное. Но делал по сути только хуже.
Скажу банальное: я его недостоин.
И мне плевать на все.
Губительные же чувства для человека…
Я поднялся выше, на самый обрыв и со всеми романтическими тонкостями, поддавшись ветру, полетел с него.
1 комментарий