-…я хочу любить для себя; я хочу быть номером первым.
— Номером первым?…
А мне кажется, поставить себя в любви номером вторым – всё назначение нашей жизни.
/ И.С.Тургенев «Накануне»
I
Заканчивался октябрь, и с Невы поднималась ранняя ледяная прохлада. Высокий молодой человек в темном изношенном костюме с вытертыми до блеска карманами спешил по улице. Он свернул с Замятина переулка и вышел на туманную Английскую набережную. Поутру она казалось безлюдной, хотя дворник завсегда усердно мел улицу, служащие в тонких шинелях торопливо перебегали дорогу, а с дюжину извозчиков, заливисто прикрикивая на тощих кобыл, выстраивались в бесконечный ряд.
— Брррр! Стой! Куда ж под лошадь кидаешься, шельма? – хрипло проорал один бородач вслед парню в костюме, и нервно сплюнул в сторону.
Молодой парень резво перебежал на другую сторону и живо зашагал по мостовой. Его звали Измайлов Павел. Рослый худощавый брюнет двадцати семи лет от роду выглядел устало и озлобленно. Он жил в Петербурге всю жизнь, и всю жизнь мечтал уехать из этого промозглого города прочь. Денег на отъезд извечно не хватало, и оттого он продолжал скитаться по столице. Отец его, разорившийся и проигравшийся в пух и прах, не оставил сыну ничего, кроме наставлений «жить честно». Однако Павел не слишком праведно чтил завет своего родителя, слышать не хотел об академии и военной службе. Будучи от природы борцом за справедливость, Павел вскоре примкнул к юным революционерам. Несколько лет он жил в подполье, распространял «опасные» журналы и взращивал в себе любовь к террору. Дело бы наверняка дошло до каторги, если бы одним солнечным утром его товарища Алексашку не убило бы бомбой, которая предназначалась какому-то князю. Так Измайлов ушел из кружка. Он оставался и по сей день анархистом, циничным и свободолюбивым, но ограничивался только словами. Убивать он не мог и не желал. Из нужды он поначалу усердно трудился на мануфактуре; ночами урывками начал писать стихи, даже сходился с разными издателями, но безуспешно. Уже неделю Павел жил в долг, поэтому сегодня намеревался навестить с десяток дотошных критиков, оббивать пороги и умолять, лишь бы выручить хоть какие-то деньги за рукопись, оконченную накануне.
Дойдя до угла изысканного кремового дома с колоннами, он приметил, как из парадного подъезда вышла хорошенькая барышня в синем с пышными турнюрами платье с накинутым на плечи пальто. Не оглядываясь, она направилась в сторону Николаевского моста1. Незнакомка шагала уверенно, быстро, даже стремительно, но при этом казалось, что подол её платья едва касается мостовой и весь образ её плывет вдоль набережной. Измайлов невольно пошел за ней, не желая стать её преследователем, но не в силах не смотреть ей вслед. Силуэт девушки плавно двигался вперед, рискуя растаять в дымке тумана, и Павлу постоянно приходилось ускорять шаг, чтобы совсем не потерять её из виду. Вскоре он почти сровнялся с незнакомкой.
Невысокая барышня смотрелась хрупкой и изнеженной, но уверенная походка, всё же, выдавала её сильный характер. Её тонкий стан был затянут в жесткий корсет и перехвачен атласной алой лентой. Пальто с меховой оборкой уютно, по-домашнему укутало её плечи, отчего казалось, словно девушка вся дышит теплом. Кружево манжетов скрывало тонкие запястья. Завершала изысканный образ шляпка, из-под которой предательски выбивались медные локоны. Пламенный цвет волос нежно подчеркивал бледность её фарфоровой кожи, придавая её лицу трогательность барышень с медальонов. Вдобавок, у девушки был точенный слегка вздернутый носик, от которого Павел не мог отвести глаз. При этом её лицо нельзя было назвать кукольным, но всё оно было загадкой и тайной.
Пройдя ещё квартал, прекрасная особа перешла по мосту на Васильевский остров и скрылась в высоком сером доме, так же незаметно, как и появилась.
* * *
Весь день проторчав у издателя на Литейном, к вечеру Измайлов совершенно поник. Редактор ответил отказом, не видя смысла в несдержанных стихах Павла, и заклеймил рукопись красным «революционно».
Павел безрадостно шагал по серой улице, тускло освещенной электрическими фонарями, и гневно осыпал все издательства города самыми крепкими словечками. За день он смертельно устал, а желудок сдавило так, что начало подташнивать. В кармане Павел отыскал пару звонких монет, и предпочел их лучше спустить на выпивку, чем отдать за съем комнаты, пусть даже его попрут оттуда за неуплату. Он был готов спать в подворотне, но исключительно на сытый желудок. Свернув за угол ближайшего доходного дома, он направился в трактир.
В грязном помещении стоял смрадный запах вяленой рыбы и кислой капусты, но обслуживали здесь дешево и половые не приставали с расспросами, поэтому Павел часто засиживался здесь вечерами. По крайней мере, здесь было светло, рассуждал он, и не тянуло сыростью, как на чердаке, где он квартировался с весны. В горле свербило, и Павел заказал себе водки.
Через четверть часа в дверях показался молодой светловолосый парень, в песочных брюках, забрызганных осенней слякотью до колена, и, завидев Павла, расплылся в улыбке.
— Кого я вижу!? Измайлов, тебя ещё не заели клопы на твоем чердаке? – воскликнул на распев блондин и уверенно направился к столу.
— Пошел к черту, Сверчинский! – спокойно ответил Павел, допивая третью стопку водки.
— Да, брось, Павлуша! Я просто искренне переживаю за тебя. Если бы не ты, меня погнали бы из реального училища после той драки…Но ты оказался настоящим товарищем, — затрещал этот самый Сверчинский, вальяжно расплывшись на стуле. — Я всегда дорожил нашей дружбой. А раз так, давай выпьем вместе. Тем более есть повод – я снова ушел со службы! Вероятно, такое скучное дело никогда не принесет удовольствия моей трепетной натуре…, — продолжил блондин и медленно потянулся за рюмкой.
— Даже не думай пить из моего графина. Сегодня я угнетен, и только алкоголь может меня оживить…
— А как идут твои дела с издательством?
— Паршиво, и к этому нечего добавить…
— Измайлов, ты всегда был склонен всё преувеличивать. Неужели же эти ослы не могут разглядеть всего глубокомыслия твоих романов?
— Они не видят дальше своего носа! И мои рассуждения о светлом будущем, социальном равенстве и справедливости их просто повергают в ужас. Эти скоты-консерваторы, привыкшие стоять в стойле и переминаться с ноги на ногу, ничего не говорят напрямую!
— Измайлов, друг, не горячись. Тебе же не впервые отказывают?! – ехидно прищурив глаза, сострил несносный блондин.
— Дело не в этом! Я не пойму одного: почему я должен упрашивать их соизволения?
— Да, тут ничего не попишешь,…бюрократия отравляет жизнь мильёнам русских, — сочувственно протянул Сверчинский.
— И главное, они требуют от меня невозможного – сменить тему. А ты понимаешь, что для меня значит – сменить тему? Это значит отказаться от собственных убеждений и начать марать бумагу соплями про лжеромантику и псевдолюбовь…
— Ах, эта любовь! Знаешь, Павел, я опять без памяти влюблен…Она – чудная голубоглазая девица, служит гувернанткой у господ Орловых. И ты бы знал, как она хороша, особенно когда заливисто смеется над моими шутками…
— Ненавижу твои шутки. Верно, она очень снисходительна к тебе, либо просто глупа.
— Измайлов, ты сноб! У тебя все девушки невыносимые простушки, а тебе подавай загадочности и сложности…Где только тебе раздобыть такую, м?
— Пожалуй, сегодня утром на набережной я видел одну такую особу, весьма интересную по виду…Она шла так ровно, стремительно, и при этом была так невесома и непостижима…
— В дорогом платье?
— Одета безупречно.
— Ну, тут нечего думать, верно, содержанка какого-нибудь князя…либо того хуже – дочь разжиревшего мещанина. Поверь, у неё на уме только новые фасоны парижских мод…Но думать тебе о ней, конечно, не запрещается, пусть будет твоей музой!
Павел ухмыльнулся и отставил рюмку в сторону. Незнакомка с набережной была прекрасна, и он мысленно возвращался к её образу вновь и вновь, даже непозволительно часто. Она и в правду могла быть избалованной особой или изнеженной купеческой дочкой, но для него она была просто загадочной незнакомкой.
— Кстати, Павел, чуть не позабыл — вскликнул Сверчинский, — завтра в Мариинском премьера, «Корсар». Советую сходить, там обещаются быть критики, даже сам Навицкий, что ратует за либеральный прогресс в искусстве. Он-то тебе и нужен! Сходи, чем черт не шутит!? Вдруг, судьба?
1 В настоящее время: Благовещенский мост
Еще почитать:
Волчий путь — Глава 7.
Дневник мамлея Елизарова — Алла Бирса-1
Дистопия — Глава первая. Осень.
Расплата
«
»
