«Когда зарождалась вселенная и не существовало ничего, кроме огромного пустого пространства, сплетения мелких частиц и вездесущей темноты; когда не было ни меня, ни других людей, умещённых в крохотные атомы, что сосуществовали друг с другом в моменте большого взрыва — тогда всё и было предрешено. Каждая судьба и каждая человеческая жизнь, умещённая в мимолётном мгновении, ещё до своего рождения знала, что ей предстоит. И в этом промежутке, в этом бесконечном энергетическом потоке, сжавшемся до размеров маленькой точки, когда нас взрывной волной разнесло по миру, окропив его землёй и травой, тогда мы и остались одиноки. И на всю свою жизнь оказались обречены тянуться и искать тех, с кем когда-то сосуществовали наши атомы.
И я так объясняю себе человеческую потугу вечно тянуться к тому, с кем ты чувствуешь чёткое, но такое неосязаемое родство. Оно перманентное. Бывает такое, что взглянешь на человека, чей взгляд случайно поймаешь в метро — и твою душу всклочивает, выворачивая наизнанку, и ты чувствуешь, как нужно и важно вам друг с другом заговорить, соприкоснуться руками, задаться вопросом: «а не встречались ли мы с тобою раньше?»
Словно когда-то вы знали друг-друга сквозь другие жизни и другие лица, сквозь века и тысячелетия. Но эта тяга никогда не ослабевала, а лишь росла и крепла, плотно сплетая чью-то жизнью с другой. И если долго об этом думать — становится страшно — ведь сколько таких людей ходит по миру с постоянным чувством опустошения, словно им не хватает чего-то важного, чего-то недостающего? А если и я состою в их числе? Но больше всего меня пугает, что та субатомная частица меня ещё задолго до моего рождения так плотно связалась с чужой субатомной частицей, что теперь это чувство пустоты навсегда останется со мной.
Ведь этот человек мог родиться в другое время.
Ведь мы можем никогда друг-друга не встретить.»
Проносилось у меня в голове, пока я лежал на своей не заправленной с утра кровати и смотрел в потолок. После долгих раздумий я медленно поднялся с кровати. День тянулся привычным, но всё же монотонным ритмом. Утренние дела — душ, кофе, выбор одежды — казались не столько необходимыми, сколько привычными действиями, которые давно потеряли эмоциональный отклик, но были частью рутинного цикла. Тем не менее, в каждом движении было что-то успокаивающее — некое ощущение порядка в мире, который постоянно казался мне хаотичным. И я каждый раз удивляюсь как Афелеон умудряется вставать рано утром, в 6, делать все вышеперечисленное и еще успевать на свою пробежку.
Университет уже погружался в суету. В коридорах звучал гул разговоров, неумолчно перемещавшиеся студенты создавали живой поток, с которым приходилось плыть, чтобы не быть затопленным. Я, как всегда, двигался чуть в стороне, не торопясь присоединяться к общему ритму.
Когда я вошёл в аудиторию, среди общего движения мой взгляд остановился на одном притягивающим взгляд пятне — на Фие. Она сидела неподалёку от окна, с той же непринуждённой грацией листала книгу, как вчера, когда я впервые её заметил, когда она впервые вошла в нашу аудиторию. Казалось, что всё, что происходило вокруг, для неё не имело значения. Её глаза, сосредоточенные на страницах, были настолько увлечены чтением, что создавалось ощущение будто, она принадлежит совсем другому миру.
Я прошёл к месту, где сижу всегда, оставив между нами привычное расстояние, но не мог не украдкой взглянуть на неё снова. В кабинет зашел профессор и гул в аудитории стихнул.
***
После пар я направился в парк, где обычно находил уединение. Здесь, среди увядших веток и листвы, валявшейся по краям тротуара, я мог отвлечься от суеты и шумных разговоров. Это место дарило тишину, которая напоминала мне о том, как легко можно забыть о весенней сырости и мелких раздражениях повседневности.
Я добрался до своей любимой скамейки под мостом, у реки, это было моим личным укромным местом, ведь никого кроме себя на этой скамейке я не застаю. Когда я сел, я закрыл глаза и глубоко вздохнул. Вода тихо струилась, ветер лениво играл в ветвях, и я почти полностью погрузился в свои мысли.
— Люир? — неожиданно услышал я тихий голос.
Я открыл глаза и поднял голову. Передо мной стояла Фия, её лицо было серьёзным, но при этом с ноткой смущения. Её появление здесь было неожиданным. В этот момент меня охватило лёгкое чувство растерянности.
— Эм… Привет, — я попытался скрыть удивление в голосе. — Ты здесь… случайно?
— Нет, не совсем, — ответила она, подходя ближе и усаживаясь на противоположный конец скамейки. — Я видела, что ты пошёл в эту сторону после пар. Хотела тебя поблагодарить.
Я нахмурился, стараясь понять, о чём она говорит. Затем вспомнил события вчерашнего вечера — Невтона, его грубость, и как я вмешался. Это было что-то, что не задерживается надолго у меня в голове, поэтому я и успел забыть об этом. Но для неё, видимо, это было более значимо.
— Благодарить? Ты не обязана, в конце концов, я просто искал повод, чтобы как можно скорее убраться оттуда.
— Ты ошибаешься. Я не знала, что делать в тот момент. И если бы не ты… кто знает, как бы всё обернулось.
На её лице появилась легкая улыбка, и я почувствовал, как в моей груди что-то теплеет. В этом признании не было фальши — она действительно говорила искренне. Это ощущение немного смущало меня, но одновременно было приятно.
— Не стоит, — сказал я, отводя взгляд к речке.
Мы замолчали, и между нами воцарилась неловкая тишина. Ветер мягко касался наших лиц, и я чувствовал, что, несмотря на эту неловкость, её присутствие здесь не было лишним.
— Почему именно этот парк? — вдруг спросила она, и её вопрос застал меня врасплох.
Я на секунду замялся, пытаясь найти ответ.
— Здесь… тихо, — ответил я. — Я прихожу сюда, чтобы подумать. Это место словно отрезает меня от всего, что происходит вокруг.
Фия кивнула, и её взгляд снова вернулся к воде. Казалось, она что-то обдумывала.
— Я понимаю. Иногда так хочется оказаться в месте, где можно быть просто собой, без лишних вопросов и давления, — её голос звучал тихо, почти шёпотом, но его глубина отзывалась во мне.
— Да, именно, — согласился я, глядя на неё. — Люди вокруг часто не понимают, зачем нужно уединение. Но мне оно важно.
Она снова улыбнулась.
— Ты всегда находишь здесь то, что ищешь? — спросила она, и её слова прозвучали глубже, чем простой вопрос о парке.
Я опять замер на мгновение, осмысливая её вопрос.
— Не всегда. Но это помогает.
Фия кивнула, и я снова поймал её взгляд. Мы сидели рядом, и с каждым мгновением я всё больше ощущал, что в этой тишине было что-то… правильное. С Фией эта тишина не давила, не требовала слов. Она просто существовала, как часть нас самих. Мои мысли снова вернулись к образам, что крутились в голове с тех пор, как я впервые задумался об одиночестве и связи между людьми. Я вспомнил, как часто размышлял о людях и их эмоциях, как проводил разные параллели. Всё это было в моей голове, и в какой-то момент я осознал, что, возможно, стоит сказать это.
— Я никогда не видел ни моря, ни океанов — тихо начал я, глядя на ручеек, словно размышляя вслух, хотя уже осознанно направлял свои слова к Фие. — Но почему-то оно всегда вызывало у меня странную смесь восхищения и страха. Как нечто бескрайнее и могущественное. Люди, наверное, чем-то похожи на океаны.
Фия медленно повернулась ко мне, она молчала, давая мне продолжить.
— С одной стороны, море может быть тёплым и спокойным на поверхности, но в глубине оно холодное, почти пугающее, — продолжил я. — Я иногда думаю, что в каждом из нас есть частица этого моря. Как по всему космосу есть звёздная пыль — так и в нас есть что-то от природы. И люди, как океаны, тоже полны противоречий. Есть свет и покой на поверхности, и тёмные глубины внутри.
Я замолчал, чувствуя, что слишком увлёкся. Но Фия не выглядела скучающей. Её глаза продолжали смотреть на меня с той же заинтересованностью.
— Это интересно, — тихо ответила она, задумчиво прикусив губу. — Люди, как океаны… Действительно. Мы ведь все чувствуем на разных уровнях, и не всегда то, что видят другие, отражает нашу глубину. На поверхности может быть тихо и спокойно, но внутри может бушевать целый шторм.
Она на мгновение замолкла, погружённая в свои мысли. Её слова как-то отозвались во мне — будто она была тем самым человеком, который понимал не просто суть, но и глубину моих размышлений.
— И если подумать, — продолжила она, — штормы и покой, они ведь связаны. Один не представляется себе без другого. После сильного шторма всегда должен приходить покой и так же наоборот. Люди ищут счастье, как спокойные воды, но боятся своих собственных штормов. Хотя, возможно, именно через эти штормы и приходят настоящие изменения.
Я кивнул. То, как она выразила свои мысли, было почти идеально. Всё это казалось частью того, что я всегда чувствовал. Её спокойствие придавало словам глубину, которую я сам не мог выразить в одиночку.
— Да, — сказал я после паузы. — Мы тянемся к покою, но без шторма он теряет свою ценность. Как люди бегут от волнений, не понимая, что они необходимы. И, возможно, в нас есть что-то большее, чем мы можем осознать.
Фия внимательно слушала, а потом снова, соглашаясь, кивнула. Мы оба вернулись к тишине, но на этот раз она казалась более насыщенной. Не той, что была пустой, а той, в которой наши мысли переплетались, образуя что-то новое.
Мы просидели в парке разговаривая какое-то время, но когда солнце начало клониться к закату, ветер стал более прохладным, и Фия первой поднялась с места.
— Пожалуй, мне пора. Спасибо, что не отказался послушать меня, — сказала она, поправляя ремешок своей сумки и улыбаясь мне слегка.
— Не за что.
Фия кивнула и развернулась, направляясь к выходу из парка. Я смотрел ей вслед ещё некоторое время, прежде чем сам поднялся и двинулся в сторону дома. Это определенно был странный день. А в моей голове всё крутилась мысль о том, что возможно, эта встреча была не случайной.
***
Когда я открыл дверь в квартиру, мне сразу встретился Афелеон, сидящий на диване в гостиной. Он тут же повернулся ко мне с широкой улыбкой.
— Ну вот и наш герой, — начал он с наигранной серьёзностью, складывая руки на груди. — Итак, Люир, хочешь объяснить, почему ты так неожиданно свалил с вечеринки?
Я вздохнул и бросил свою сумку на пол у двери.
— Да уж, привет и тебе, — проворчал я, подходя ближе. — И что тут неясного? Просто… не было настроения там оставаться.
Афелеон, похоже, не собирался отпускать меня так легко.
— Да ладно тебе, не было настроения, — переспросил он, приподняв брови. — Это же ты, Люир. Я тебя знаю достаточно, чтобы понять, что ты не бросаешься пуншем на людей просто так. Что вообще произошло?
Я задумался, прежде чем ответить. Возможно, мне стоило просто сказать правду, но даже сам процесс вспоминания вчерашних событий вызывал во мне смешанные эмоции — гнев, досаду, смущение.
— Невтон не оставлял Фию в покое, — наконец произнёс я, садясь на стул напротив Афелеона. — Он был слишком навязчив, можешь думать, что я не мог просто стоять и смотреть на это.
Афелеон хмыкнул, пододвинувшись ближе.
— Знаешь, я всё это время думал, что ты не вляпываешься в неприятности, — сказал он с лёгкой улыбкой. — Но вчера ты был просто молодцом. Хотя, конечно, от такого удара не спрячешься.
Он показал на мой слегка припухший глаз. Я машинально дотронулся до синяка, чувствуя, как кожа чуть побаливает.
— Да, пришлось пожертвовать лицом, — пробормотал я, опуская глаза. — Зато был повод уйти оттуда.
Афелеон засмеялся и покачал головой.
— Ты же понимаешь, что я горжусь тобой, да? Впервые в жизни ты сделал что-то настолько импульсивное. Но честно, если б ты предупредил меня, я бы тебя поддержал, а не стоял бы в стороне.
— Да, я знаю, — ответил я, чувствуя лёгкое смущение от его слов. — Но ты был занят, а я… Я просто решил действовать, не думал о последствиях.
— Ну, надеюсь, это не последние твои порывистые действия, всё спонтанное обычно становится запоминающимся, — сказал Афелеон, усмехаясь. — К тому же, Фия, кажется, тебе благодарна. Я видел, как она смотрела на тебя после этого. Может, теперь у тебя есть шанс?
Я отвёл взгляд, не зная, что ответить. То, что я сделал, не было каким-то подвигом или попыткой привлечь её внимание. Это был скорее инстинкт — желание защитить. Но слова Афелеона заставили меня задуматься.
***
Субботнее утро настало, влекомое светом, который пробивался через щели штор, неохотно растекаясь по полу и оставляя светлые полосы на его деревянной поверхности. Этот день был наполнен тишиной — такой тишиной, которая обещала спокойное продолжение после долгих и изматывающих недель.
Мне предстояло встретиться с Фией в библиотеке, чтобы продолжить работу над совместным исследованием. Мы занимались изучением, связанным с искусством и наследием культуры, но пришли к обоюдному решению, что больше внимания будем акцентировать на искусстве, что, в общем-то, не так и плохо. В этом предмете я видел что-то практичное — понимание контекста, причин и следствий как в самом искусстве, так и в культурном развитии общества. Всё это не звучало громко, но во всём этом можно было уловить что-то, что действительно имеет значение.
Когда я вышел на улицу, воздух оказался свежим, прохладным и немного влажным. Лёгкий ветер шевелил листья на деревьях, а прохожие, словно забытые фигуры из чьего-то сна, медленно проходили мимо, думая о своих делах. Я направился к библиотеке. Пока я шёл по тротуару, внезапно обратил внимание на мужчину лет пятидесяти, который стоял на углу улицы с перевязанной рукой. Его лицо выражало отчаяние и некоторое замешательство — он явно искал что-то или кого-то. На его ногах были старые, затёртые ботинки, и на первый взгляд он напоминал случайного прохожего.
— Простите, молодой человек, — он обратился ко мне, словно не решаясь, — не могли бы вы подсказать, где здесь ближайшая аптека? Я потерялся и не могу найти её, хотя, казалось бы, она должна быть неподалёку.
Я остановился и осмотрелся. В этом районе действительно была аптека, и я знал, как туда пройти. Обычно в подобных ситуациях я, скорее всего, просто указал бы направление и пошёл своей дорогой. Но бросив взгляд на часы, я понял, что спешить-то, в принципе, некуда, у меня были свободные минут пятнадцать-двадцать.
— Да, конечно. Давайте, я покажу вам дорогу.
Пройдя минут десять, мы вошли в аптеку. Хоть мне и приходится делить арендную плату с Афелеоном, это не значит, что я совсем обнищалый, благо, моя стипендия не совсем низкая. Я заплатил полсуммы за и так уже не совсем дорогие препараты после того как мужчина с минуту настаивал на том, что он сам все оплатит, и покинул его.
Уже подойдя к библиотеке, я заметил Фию у входа. Она стояла, облокотившись на стену здания, и смотрела на телефон. На ней было лёгкое пальто и аккуратное платье, признаться, смотрелась она так, будто только вышла с обложки модного журнальчика, где рекламируют брендовую одежду. Я подошёл ближе, и она подняла глаза, заметив меня.
— Привет, — сказала она, улыбнувшись.
— Привет, — ответил я, слегка кивая. — Ты долго ждала?
— Нет, совсем нет, — её взгляд вдруг задержался на мне, и на её лице мелькнуло что-то вроде заинтересованности. — Тот мужчина был твоим знакомым?
Я немного замялся, слегка нахмурившись. А. Она про того прохожего.
— Нет, он просто нуждался в помощи, вот и всё, — ответил я, пожимая плечами. — Не думал, что кто-то меня заметит.
— А-а-а, я поняла. Знаешь, сейчас мало кто готов пойти на встречу таким людям.
Я пожал плечами, не зная, что ещё сказать. Помогать или нет — вопрос не был для меня чем-то важным. Это не было чем-то великим или значимым, просто поступок, который в тот момент казался мне правильным.
— Пойдём, нам надо приступить к началу нашего исследования.
Здание было старым. Стены настолько потемнели, что невозможно было представить первоначальный цвет, быть может, даже само здание уже его не помнит, хотя это и не удивительно, ведь это библиотека имени Моретти, феодала, что когда-то владел этими землями. Когда заходишь внутрь этого старого здания, воздух мгновенно наполняется ароматом вековых страниц, уносящих в иную эпоху. Полки с книгами, выстроенные вдоль стен, вздымаются вверх, устремляясь к самому потолку. Но стоит пройти чуть дальше, как перед взором открывается совершенно неожиданное зрелище — прямо посреди библиотеки раскинулся небольшой внутренний сад. Открытое пространство без потолка, залитое мягким естественным светом, обрамлено изящными деревянными беседками, где можно сесть и отдаться чтению. В центре сада растёт японский клён, его ветви нежно склоняются вниз. Это место определенно стало бы моим любимым местом на всей Земле, если бы в центре стояло дерево глицинии, но решение владельцев также нисколько меня не подвело. Мы выбрали беседку в саду, Фия села напротив меня, разложив свои книги и тетради, а я последовал её примеру.
— Давай начнём с той части, что касалась анализа витражей, — предложила она, открыв одну из книг. — Там много символики, и, кажется, это именно та часть, которая требует больше внимания.
Я кивнул, перелистывая страницы своих заметок. Её предложение казалось логичным, и я всегда любил детали, которые могли рассказать больше, чем кажется на первый взгляд.
Мы углубились в работу. Она с интересом рассматривала изображения витражей и тщательно записывала свои заметки, стараясь охватить каждую деталь. Её серьёзность в этом процессе оказалась заразительной.
— Смотри, вот здесь, — сказала она, указывая на одно из изображений в книге. — Видишь, как эта фигура словно вплетается в композицию? Это символизирует единство людей и природы. В готике такие детали часто имеют особое значение — не просто эстетическое, но и философское.
— А тебя что больше всего вдохновляет в этих витражах? — спросил я, стараясь понять, что именно она находит в этих изображениях.
— Наверное, то, что в каждой детали витража скрывается история. Художник, создавая их, пытался передать что-то важное, и эти послания остаются живыми на протяжении веков. Когда я смотрю на такие вещи, мне кажется, что я соприкасаюсь с мыслями тех людей, которые давно ушли, но оставили след. Это напоминает, что искусство — это нечто большее, чем просто красота. Это связь, которую невозможно разорвать.
Её слова на мгновение заставили меня задуматься о собственных ощущениях. Я часто приходил к искусству не ради связи с кем-то, а скорее как к средству отрешения от внешнего мира. Музыка, которой я занимался, была для меня скорее убежищем, чем мостом. Но, слушая её, я понял, что иногда человек стремится к этому самому мосту — к чему-то, что связывает его с другими, даже если он сам не осознаёт этого.
— Пожалуй, ты права, — сказал я, глядя на витраж, изображённый на странице перед нами. — Но иногда, когда я смотрю на такие вещи, мне сложно почувствовать связь. Скорее ощущаю, что они принадлежат другому миру.
Фия тихо улыбнулась, и её взгляд стал мягче.
— Возможно, именно поэтому ты и должен погружаться в такие вещи, — сказала она. — Потому что мы все, на самом деле, пытаемся найти эту связь. Даже если не всегда понимаем, зачем.
Её слова задели меня. Может быть, Фия была права. Может быть, в глубине души я действительно искал что-то, что помогло бы мне найти своё место в этом мире. Мы продолжили работу, но её слова остались со мной.
На следующий день мне пришлось ждать Фию. Я уселся на вчерашнее место и начал вытаскивать нужные вещи, принявшись за работу. Фия пришла только спустя полчаса. Если честно, приди она хотя бы ещё на минут пять позже, я бы просто ушёл домой. Тогда я даже не вспомнил, что у меня был её номер, да и особо не привык звонить кому-то первым.
— Прости, что опоздала, — тихо сказала она, когда подошла к столу, слегка склонив голову. Её лицо выглядело уставшим и запыхавшимся, будто ей пришлось бегать.
Я кивнул. Её голос звучал искренне, и я понял, что она действительно чувствует себя виноватой.
— Ничего, — ответил я, отводя взгляд обратно на материал. — Просто… предупреждай в следующий раз.
Она присела напротив меня, расправляя свои записи. Её руки двигались медленно, словно всё происходящее требовало от неё усилий. Я наблюдал за ней некоторое время, замечая, как её пальцы чуть дрожат, и всё больше чувствовал, что что-то явно не так. Но спрашивать о её самочувствии я не решался.
Мы погрузились в работу. Задание требовало анализа и обсуждения, и это понемногу возвращало меня к делу, отбрасывая мысли о её состоянии. Мы вчитывались в текст, разбирали символику изображений, что были на страницах старинных книг. Фия временами замолкала, погружённая в свои мысли, а иногда тихо говорила, что-то отмечая в своих заметках.
— Извини, если я немного медленна сегодня, — вдруг произнесла она, прерывая тишину, — Просто… сложный день.
Её слова прозвучали неожиданно.
— Всё нормально, — сказал я, стараясь сделать голос мягче. — Если что, можем закончить чуть раньше.
Фия подняла голову и слегка улыбнулась.
— Нет, не стоит, — ответила она. — Просто давай работать дальше.
Я кивнул, не зная, что ещё сказать. Мы продолжили работу. Возможно, это был один из тех её «штормов», о которых она говорила в парке. Но если так, то сейчас я не мог ничего сделать, кроме как просто быть здесь, рядом, и продолжать работать.
Мы заканчивали анализировать одну из сложных частей текста, когда Фия вдруг замолчала, словно её мысли ушли куда-то далеко.
— Знаешь, — сказала она, не поднимая взгляда, — иногда кажется, что всё это… работа, учёба, даже искусство — это лишь способ забыться, отвлечься от реальной жизни. Как будто это не цель, а просто средство.
Я посмотрел на неё внимательно. В её голосе было что-то, что заставило меня задуматься. Она говорила это не для того, чтобы поддержать разговор, а потому что это было важно для неё. Возможно, она пыталась сказать что-то большее, но не решалась открыть свои мысли полностью.
— Может быть, так и есть, — тихо ответил я. — Но иногда, возможно, это и есть единственный способ отвлечься — погрузиться в серую рутину или же как мы прямо сейчас искать смысл в искусстве.
Мы оба знали, что реальная жизнь не всегда позволяет найти ясные ответы, и что порой самое лучшее, что можно сделать, — это просто продолжать двигаться, несмотря ни на что.
После ещё одного дня, когда мы с Фией снова провели вечер в библиотеке после пар, я вернулся домой и обнаружил Афелеона, развалившегося на диване в гостиной. В его руках был буклет, и его лицо выражало некое озорное предвкушение, как будто он нашёл что-то интересное.
— О, Люир, как раз вовремя, — сказал он, приподнимая буклет и помахивая им. — Тут постановка в нашем университете будет на следующей неделе. Я решил, что нам нужно туда пойти.
— Постановка? — переспросил я, мельком взглянув на буклет. — О чём она?
— Не знаю. Только то, что ставят пьесу некоего Клейна, — сказал Афелеон, пожав плечами. — Ты же у ходишь на пары того профессора по искусству и культуре, вот я и подумал, что тебе это может быть интересно. Так что, пойдём?
Я внимательно посмотрел на него и кивнул, почти не задумываясь.
— Конечно, пойду, — ответил я, затем добавив: — Думаю, Фию тоже стоит позвать, мы с ней в паре на исследовательской работе. Она наверняка тоже будет не против.
Афелеон ухмыльнулся, его глаза сразу заискрились.
— Фию, говоришь? А я вам не буду мешать? — подколол он, ехидно улыбаясь. — Хе-хе, ладно, конечно, зови. Втроём точно будет интереснее.
На следующий день я предложил Фие присоединиться к нам, и она, замечу, даже с некой охотой на это согласилась. Вечером, когда пришло время, мы собрались у входа в университетский театр. Афелеон, как обычно, был бодр и полон энергии. Фия выглядела элегантно в своём лёгком платье, её присутствие всегда привносило некую умиротворённость, которая, как ни странно, сочеталась с живостью Афелеона.
Мы вошли в театральный зал, и вокруг нас разлилась атмосфера ожидания — приглушённый свет, негромкие разговоры зрителей, звуки акустической системы. Мы уселись на места, и я поймал себя на том, что чувствую волнение — возможно, даже нетерпение. Театр, примерно как и библиотека, был местом, где искусство оживало, только в библиотеке больше оживали текста, и сегодня я особенно ожидал, что увижу что-то значимое.
Пьеса началась, и сразу стало ясно, что постановка была полной символизма и метафоричности. Сюжет разворачивался нелинейно, и актёры своими движениями и мимикой передавали что-то глубокое, что нужно было почувствовать, а не понять логически. Наверное, стоит позже поглубже изучить этого Клейна — автора пьесы. Я пытался следить за разворачивающимся действием, но на каком-то этапе просто погрузился в собственные размышления, вдохновлённые происходящим на сцене.
Когда пьеса закончилась, и мы вышли на улицу, Афелеон тут же повернулся к нам, на его лице сияла привычная улыбка.
— Ну как вам? — спросил он, бросая на нас взгляд.
Я усмехнулся и покачал головой.
— Честно? Я потерял нить сюжета где-то на середине. Что думаешь ты, Афелеон? Понял ли ты, о чём это было?
Афелеон задумчиво почесал подбородок, как будто пытаясь собраться с мыслями. Затем он посмотрел на нас серьёзно и сказал:
— Каждая булка хлеба — это трагическая история кучки зёрен, которые могли стать пивом, но не стали. Эта постановка говорит о том, что каждый человек на сцене мог стать кем-то иным, но в итоге оказался тем, кем оказался. Трагедия выбора, который мы не можем изменить. Можно провести параллель с булками хлеба: каждая булка хлеба — это трагическая история кучки зёрен, которые могли стать пивом, но не стали.
Фия рассмеялась, и её смех был лёгким и живым, он разрядил ту серьёзность, что накопилась в течение вечера. Я не смог сдержать улыбку.
— Забавная интерпретация, — сказал я, слегка качая головой. — Может, тебе стоит стать хлебным философом?
Афелеон сделал обиженное лицо, но затем снова рассмеялся.
— О, да. Философия булок — это моё призвание. Но знаешь, каждый из нас — как те самые зерна. Мы ведь тоже когда-то выбирали, чем стать. Так что, если вдруг увидишь булку — задумайся, может, она тоже мечтала стать пивом.
Эти его слова, несмотря на их лёгкость, оставили какое-то тёплое ощущение. Он всегда умел найти простой и одновременно глубокий взгляд на вещи, даже в самых обыденных ситуациях. И в этот момент я понял, что даже в таких шутливых замечаниях была его настоящая поддержка.
Еще почитать:
Любовь. Одержимость. Влюблённость. Привязанность. — Глава 2
Pixe'r'Ella — Pixe’r’Ella c1
Название серии — медальон
"Записки сумасшедшей" — Неправильный ход действий.
«
»
12.11.2024
