В начале XX столетия реальность, расколотая на части стремительным ходом военных действий, потеряла прежнюю свежесть и яркость красок, характерных для картин первых импрессионистских апостолов. Спектр восприятия их тонущих в отчаянии неофитов сузился до черного. Прежние символы и связи деформировались, теряя всякое значение. Мир становился похож на готическую кальку с поздних полотен Сера. Искусство высмеивалось и отрицалось на броских дадаистских холстах («АНТИВСЕ»), кромсавших благонравную буржуазную серость, ради новых горизонтов и предельных открытий. Предметность покорно уступала абстракции в надежде на иное восприятие, лучшего человека и более разумный мир (который не закончит самоубийством). Впрочем тщетно (в 60-е он был почти на грани, но Хрущев и Кеннеди успели отменить ядерные пилюли, сделав упор на дальнейшее закаливание). Ничто, стершее границы прежней морали, сегодня постепенно уничтожает искусство. Белое на белом стало его лебединой песнью.
Краски старых традиций выцвели. Цвет и свет постепенно сбегают в прошлое, погружая нашу цивилизацию в бесконечность усталой осени. Искусство более не отражает общество, оно спит с ним в одной постели, получая за это неплохие алименты. Но стоит ли нам сегодня зачитывать его некролог?…
