Не смотри в глаза тряпичной куклы

ЗАЧЕМ ОНИ ДЕЛАЮТ ЭТО

 

 (не смотри в глаза тряпичной кукле)

 

         26 ноября можно вычеркнуть из моей жизни, как и предыдущие две тысячи пятьсот пятьдесят дней, которые я провела в этой комнате. Только она знает, чего мне стоит каждый из этих дней. Когда я смотрю на нее, мне всегда становится не по себе. Почему она сидит на моем детском красном стульчике? Кто посадил ее туда и зачем? Откуда вообще взялась, эта чертова кукла?  Вопросы мельтешат в моей голове почти каждый день, а иногда и несколько раз в день. Я стараюсь не смотреть на нее несколько дней, но от этого еще больше о ней думаю. Хотела попросить кого-нибудь убрать эту бесформенную девку из моей комнаты, но побоялась, что ее действительно уберут. В комнате темно, но я вижу, как она смотрит на меня своими глазами. Зачем она это делает?  Сейчас почти шесть, скоро придет мама и мне придется притворяться спящей. Это ничего, это еще ничего…, гораздо труднее изображать радость и энтузиазм от принесенного диетического завтрака.

           До прихода мамы еще несколько минут, и я смотрю на Нону. Кому-то из тех, кто принес ее сюда, показалось смешным назвать куклу – Нона. Нона, почти Нина, кому-то это показалось смешным, но это было так давно что мне уже совсем не смешно. Мне давно не было смешно, особенно если учесть тот факт, что Нона не покидает меня уже несколько лет, да и я не оставляю ее ни на секунду одну.  Лежу и смотрю на нее, а она смотрит на меня.  Знаю, о чем она думает, это написано на ее нарисованном лице; Нона думает о том, как ей осточертела эта комната, незваные гости и зашторенные окна, еще она думает, что будь у нее хоть малейшая возможность все исправить она бы так и сделала.

           Шаги. Тук, тук, тук… Мама идет разбудить меня. Смотрю на красный стул, та – замерла и ждет, когда откроется дверь. Нона тоже не любит мамины заплаканные глаза. Еще шаги почти у двери. Я закрываю глаза и слышу, как мама тяжело дышит возле моей комнаты. Секунда, в эту секунду мне ужасно хочется посмотреть на Нону, я почти уверена, что она смотрит на дверь, на мне нельзя открывать глаза пока мама не положит руку мне на лоб. Ледяная рука ложится на мой лоб, я жду несколько мгновений, мучительных и долгих мгновений и, с деланной неохотой открываю глаза. Мама улыбается, она всегда улыбается, и я всегда улыбаюсь. Мы как две идиотки все время друг другу улыбаемся, хотя прекрасно осознаем, что поводов лыбиться маловато. Но она улыбается, и я в ответ тоже улыбаюсь так уж заведено. Мама говорит мне что-то ободряющее, потом гладит по голове. С утра она бывает у меня минут пятнадцать и все это время весело щебечет о пустом. Немного помолчав, мама подходит к моему красному стульчику, я хочу крикнуть не трогай, но поздно Нона уже у нее в руках, и я проглатываю свое возмущение. Мама умиляется, сколько лет прошло, а кукла как новая, потом сажает ее на место, целует меня в щеку и идет на работу.      

           Дверь захлопнулась и у меня есть примерно час пред приходом сиделки. Маме не стоило трогать куклу, я не успела ее предупредить и теперь Нона смотрит на меня исподлобья, она недовольна, и я тоже. Мама просто не так ее посадила, голова Ноны опустилась на ватное тело, теперь она выглядит мрачновато. Придется Анну Степановну посадить куклу как надо. Попросить. Она поможет сходить мне в туалет. Конечно, мама всегда спрашивает меня, не хочу ли я в туалет, когда заходит утром, я признаюсь, только если совсем не могу терпеть, в остальных случаях лучше дождусь сиделку.  Анна Степановна моет меня три раза в неделю, (делает это прямо на кровати, подстелив брезент, долгая и трудная работа) что конечно плохо спасает от пролежней, но это ничего. Ее наняли по моей просьбе, мама конечно не возражала. Некоторые вещи родным лучше не видеть, да и я от маминой заботы чувствую себя куском теста – тряпичной куклой набитой ватой – Ноной. Кукла смотрит на меня, она знает, о чем я говорю, она видела все это не один раз.

          Я слышу, как поворачивается ключ в замочной скважине. Анна Степановна частенько опаздывает. Иногда на 5 минут, а иногда и на пару часов; это конечно ничего, но иногда я так хочу в туалет… сейчас она разденется, помоет руки, войдет и скажет, что сегодня я выгляжу намного лучше, конечно врет, но это ничего. Шаркающие шаги по ламинату, тяжелая отдышка, резко открывается дверь. Анна Степановна здоровается, улыбается, сверкая золотым зубом, делает мне пару комплиментов, и принимается за работу.

          Все это время Нона не сводит с нее глаз, сегодня женщина явно уйдет раньше 12. Об этом говорят ее опухшее лицо, красные глаза и резкий запах водки. Мы с Ноной, конечно, не возражаем, пусть идет, к тому же у нас с Анной Степановной есть негласный договор –

Она не лезет в мою жизнь, а я не лезу в ее. Все ее опоздания, пьянки и воровство мне побоку, за это она закрывает глаза на некоторые мои пристрастия. Ворует она конечно по мелочи, то бытовую химию стащит, то продукты какие унесет – это ничего.

         Как-то она мне рассказала про свою жизнь, мне не было ее жаль, но честно говоря, лучше быть тряпичной куклой, чем половиком. Она кряхтит и вздыхает, помогая мне поднятья ее лицо покраснело и покрылось капельками пота, но я не чувствую себя виноватой, раньше конечно, но теперь нет, только Нона все еще смотрит исподлобья. Мне не до нее, сейчас надо собрать все свои силы, чтобы встать, если сегодня я не смогу, то этот день будет четвертым днем моего лежания. Сегодня я хочу встать, я должна встать, чего бы это мне не стоило, чего бы это ни стоило Анне Степановне. Женщина с остервенением крутит, дергает рычаг на моей кровати, я лежу и смотрю на свой красный стульчик, мне бы хотелось ей помочь, но это очень опасно. Рычаг поддается, и я уже сижу, сиделка помогает мне свесить ноги с кровати…, передышка. Моя подруга смотрит исподлобья —  она недовольна. У меня получилось, а она недовольна. Иногда мне кажется, что она не хочет, чтобы я вставала, она хочет, чтобы я лежала и смотрела на нее. Сегодня я встану …

         От Сиделки нестерпимо воняет водкой и потом, но от меня иногда воняет еще хуже, например, когда она опаздывает на пару часов, поэтому я терплю. Анна Степановна придвигает ко мне ходунки. Она спрашивает можно ли ей пойти домой, так как у нее давление подскочило, конечно же, можно, на это я и надеялась. Женщина открывает вторую створку двери и помогает мне встать. Бешено колотиться сердце, откуда у тряпичной куклы сердце, но все, же где-то под слоем ваты и тряпок что-то бешено стучит. Я опираюсь на ходунки и встаю на ноги, кружится голова, главное не упасть Степановна поддерживает меня слева, но разве она меня удержит, если я упаду; минута, две голова все еще кружится, хочу посмотреть на мой стульчик – та наверняка лыбится, тошнота подступает к горлу, я начинаю вонять не хуже Анны Степановны, но это ничего мне не стыдно, раньше да, теперь совсем не стыдно. Минут пятнадцать я опять сижу на кровати. Нона смотрит на меня с жалостью и презрением, я знаю, о чем она думает: она думает, что мне не стоило вставать: «Зачем так мучить себя, Нина, мы прекрасно проводим время в этой комнате, ты же знаешь, чем это может закончиться. … Помнишь прошлый год? Может ты забыла? Тогда я напомню тебе, как ты упала, сделав один шаг, но это еще ничего верно?  Пришлось вызывать скорую -это тоже ничего, а вот как они все смотрели на тебя, жаль ты не видела себя со стороны, но ты можешь представить … вспомни как они на тебя смотрели, самое

      Самое первое выражение на их лицах… это выражение отпечаталось в твоем мозгу, ты вспоминала его каждый день, каждый час. Ты не могла это забыть, я не могла, и ты тоже»

         Конечно, нона права, но я хочу выйти из этой комнаты. Разве я много хочу? Почему же ты бесхребетная девка не хочешь мне помочь, почему? Я выйду из комнаты, и плевать мне на твои глаза. Делаю вторую попытку, на этот раз удается устоять на ногах, несмотря на космос в голове. Делаю пару шагов, смотрю на куклу, она отвернулась – делает вид, что она кукла. Черт с тобой золотая рыбка. Двигаемся дальше, Степановна пыхтит не хуже меня, только изрыгает клубы перегара. Это твоя работа, работа которую ты заслужила. Каждый получает то, что заслужил. Кем ты там раньше…? Кажется, воспитателем в детском саду, точно и турнули тебя за маленького гаденыша, который сломал руку, упав с двухъярусной кровати. Была ли ты под шафе – думаю, была. Хотя такой случай мог произойти с любой трезвой воспиталкой, но попалась она – Анна Степановна. Нет, случайностей не бывает. Каждый имеет то, чего заслуживает. Остается один вопрос: чего заслуживаю я? Ненависти? Злости? Отвращения? Презрения?  Я заслуживаю микс из всех этих ингредиентов, только отвращения немного больше остальных.

      Мы проходим дверной проем, и до большой комнаты остается пара метров. Анна Степановна оставляет меня одну на несколько секунд, чтобы открыть вторую створку двери. Самое трудное позади, но расслабляться еще рано. Сиделке не терпится смыться, и она невольно торопит меня, тянет немного вперед, меня это злит, через два шага снова останавливаюсь отдыхать. Она спрашивает все ли хорошо, и делает заботливую мину, но я- то знаю, как она ненавидит меня в эту секунду. Ноне бы это понравилось. Я не мучаю ее слишком долго и через десять минут уже сижу на диване. Степановна со скоростью молнии ставит возле меня все необходимое: Воду, планшетник, телефон, пульт от телевизора, и конечно мой диетический завтрак. Расставив все в пределах моей досягаемости, спрашивает, что еще нужно и удаляется. Она придет через два часа, или через три, но в случае крайней необходимости я могу ей позвонить, и она прибежит, благо живет в нашем доме.      

 Наконец я остаюсь одна, я не включаю телевизор, смотрю на свое отражение на экране. Сколько мы не виделись – неделю? От этого зрелища сердце падает вниз, никогда не привыкну. Не зря мама убрала все зеркала, я не должна видеть это чудовищное бесформенное существо. Чудовище, нет уже не тряпичная кукла, теперь просто чудовище. Как со мной это могло случиться? Надо включить телевизор, чтобы не видеть, нет, надо смотреть. Кто это сделал со мной? Слезы застилают глаза, я ненавижу себя. Отвратительная, жирная тварь! Я кидаю в свое отражение пультом от телевизора, хочу разбить это чертово кривое зеркало, но мой снаряд отскакивает на несколько метров, падает, и из него вылетают батарейки.

         Телевизор остается целым, на меня смотрит отвратительная жирная тварь. Посмотри на себя, я начинаю бешено смеяться, я не могу успокоиться смеюсь как помешанная. Даже не сразу поймешь, что это человек, груда плоти с глазами. Только глаза и выдают в этой массе живое существо. Теперь не смогу включить телевизор, отвожу глаза от экрана, закрываю глаза. Был бы у меня хотя бы один шанс на успех …, но нет, это невозможно. Может я и дошла бы до кухни и даже смогла бы достать нож… Это не мой вариант, сразу встает перед глазами фотки из интернета «Самые толстые люди планеты. Жесть» меня поразила только одна – фото огромного квадратного гроба. Такого не пожелаешь врагу… Представляю какой ажиотаж вызовет моя смерть у соседей. Бедная мама, бедная, бедная. Меня опять тошнит, это ничего я привыкла. О чем это я …? Огромный квадратный гроб, размером с небольшую комнату, в нем могло поместиться человек пять, а то и больше. Покончить со всем, даже это не под силу…

         Включу музыку. Музыка единственное, что приносит радость, нет, не радость, это скорее ощущение надежды, ощущение тепла. Я не слушаю всякую ерунду или классика, или Витас, больше никого не пониманию. Включаю Витаса, закрываю глаза, когда-то давным-давно в некотором царстве жила принцесса, звали эту принцессу Нона. Эта была очень красивая девочка, к тому же добрая и отзывчивая, чем конечно воспользовалась злая колдунья. Каждый день девочка ходила гулять в парк, ее завораживали лебеди, плавающие в пруду. Она смотрела на них часами, забывая, где она, кто она, какой год. Но вечером ей приходилось возвращаться в свой замок. Грустно брела она домой, роняя слезинки на голубое платье. Закрывшись в своей спальне, принцесса играла на флейте, представляя, как выглядит пруд ночью. Но в замке не понимали ее детских глупостей и смеялись над ней. И принцесса заболела. Она заболела от одиночества, от нестерпимого одиночества. Ей уже не хотелось ходить в парк, не хотелось играть на флейте. Все, что окружало ее, казалось глупым и детским. Пора повзрослеть, пора заняться делом – повторяла она. Принцесса сняла, голубое платье и одела черное… пора заняться делом… Прежнее платье и флейта были брошены в угол. Завтра я займусь делом, завтра… а сегодня я немного отдохну. Девочка легла на кровать и не вставала с нее несколько месяцев. Королева, мать принцессы вызывала лучших лекарей, но никто не мог распознать болезнь. А принцесса все думала, что завтра она обязательно займется делом, но никак могла придумать каким делом. Флейту и платье, давно вынесли из комнаты, и Нона уже не помнила, были ли они или ей все приснилось, была ли она в парке? Кажется, была, но этого не может быть, я не могла носить голубое платье. Какие глупости! Завтра утром займусь делом, обязательно.

         Принцессе становилось все хуже, никто не надеялся на чудо, кроме королевы конечно. Но чудо случилось! В замок пришла волшебница и сказала, что может помочь. Волшебница велела приготовить чудесное кушанье из покоя, тишины, теплоты и молчания. Принцесса должна есть его каждый вечер и через некоторое время она поправиться. Взамен женщина попросила отдать ей старое голубое платье и флейту; никто, конечно, не возражал, кому нужны эти детские глупости, когда речь идет о жизни Ноны.  Действительно через месяц девушка начала поправляться, иногда вставала и ходила по комнате. Через несколько месяцев она казалось, совсем выздоровела и совсем не помнила о прошлых глупостях. Принцесса переселилась в башню и никого не пускала к себе, только брала через дверь волшебное кушанье. Она не позволяла убирать у себя и проветривать. Все окна были занавешены плотными шторами, в комнате стоял душный запах, было темно и грязно. Королева сначала не придавала этому серьезного значения, ведь главное, что Нона выздоровела. Да и некогда было матери следить за принцессой — королевские дела.         

        Прошло несколько лет, и девушка превратилась в непонятное существо. Королева несколько раз пыталась переселить ее из башни насильно. Приказала заколотить двери в башне и не варить больше волшебное кушанье, но с Ноной от этого случались припадки, она по нескольку недель ничего не ела, пыталась выпрыгнуть из окна, удавиться, устраивала истерики, плакала, умоляла, отказывалась вставать с постели и мать сдавалась. Потом пыталась опять, и опять сдавалась. Принцесса сидела в башне и не помнила кто она. Ей казалось, что все против нее, все сговорились. Иногда она просыпалась и не понимала, почему она в башне, а не в комнате. Ей становилось страшно, жутко находиться в этом темном, грязном, зловонном месте. Кто запер ее здесь? Зачем? Они хотят меня убить, она стучала в открытые двери, пытаясь освободиться, кричала, звала на помощь. В такие ночи успокоить ее могло только волшебное кушанье.

         Песня кончилась, и Нина открыла глаза. Вранье, опять одно вранье!  Голубое платье – это понятно, в таком я была на выпускном. А флейта? Никогда не держала ее в руках! Черт с Ноной, ненавижу ее.  Выпускной, как давно это было. Тогда мне казалось, что жизнь бесконечна и прекрасна. Я думала так, но все сложилось иначе. Сколько я весила тогда? Восемьдесят или девяносто и считала себя суперотвратительно жирной. Да, хотела бы я вернуть свои девяносто. А может, еще и верну, ведь сегодня четвертый день моей диеты, диеты номер миллион. Сегодня обещали снег, может он уже идет, но с дивана ничего не увидишь, еще и тюль на окнах. Я не видела снег целый год, а не трогала целую жизнь, это конечно ничего. Когда я еще не была такой отвратительно жирной, тогда я любила зиму, особенно утром. Идешь на учебу на улице темно, снег хрустит под ногами, а воздух свежий-свежий. Я хочу умереть… опять слезы, опять … я не хочу так жить! Я хочу посмотреть на снег, хочу увидеть.

         Ходунки стоят за диваном, если поднапрячься можно достать. Немного вправо, нет …ничего не получается. Так еще раз, … есть! Я схватила их! теперь совсем немного, и они стоят передо мной. Надо собраться с силами, перед путешествием к окну. Тогда в свои восемьдесят я все время сидела на диетах, но скинув пять килограмм набирала шесть.  Сейчас я вешу в два с половиной раза больше, худею быстрее и набираю быстрее и больше. Но тогда я любила смотреть на себя в зеркало, на свое лицо – на свои глаза. У меня были очень красивые, печальные…нет, грустные глаза. Все говорили, что у меня грустные глаза. Я смотрела в зеркало и думала, что у такой тряпичной куклы не могут быть такие глаза, такие глаза должны принадлежать роковой красотке с интересной и непростой судьбой, ну или хотя бы простой милой, нежной девушке, которая очаровывает своей утонченностью и беззащитностью, и никак такие глаза не могут быть на толстом лице тряпичной куклы. Давно я не видела этих глаз, но я не хочу смотреть в глаза на лице чудовища. Попробую подняться. Раз, два, три …стою, ладони вспотели, только бы руки не скользили. До окна, с моими ходунками, шагов десять и, если я не потеряю сознания, обязательно дойду. Пара шагов…дышать становится тяжелее, еще пара. Стоп. Мне нужен отдых, кружится голова. Долго я стоять не смогу, колени уже болят – надо идти. Закрываю глаза на секунду надо сосредоточиться, чтобы унять головокружение, глубокий вдох. Я готова, ладони совсем мокрые, делаю еще три шага, осталось примерно четыре, отдохну. Если я дойду, это будем мое первое достижение в роли чудовища. Больше отдыхать нельзя. Делаю шаг, страх – а хватит ли у меня сил вернуться на диван. Ну и дурра, посмотришь ты на снег и повалишься на пол, хорошо, если ничего не сломаешь, пролежишь на холодном полу несколько часов, потом придет Степановна (если она вообще сегодня придет), но что она может сделать. Еще шаг. Сиделка будет пытаться поднять меня, но у нее ничего не выйдет и тогда она попросит помощи, только не это. Еще шаг, вернуться тоже не вариант, я прошла почти весь путь и за два шага повернуть обратно? Нет! Подоконник уже в метре от меня, еще немного … ух … вот я и дошла до тебя окошко. Отодвигаю штору, в глаза бьет ослепительная белизна. Не обманули, идет снег, какое счастье, когда идет снег! У меня очень болят колени, и, кажется, меня сейчас вырвет, но мне плевать. Чувствую себя ребенком. Обидно, что мне его уже никогда не потрогать, не похрустеть сапогами. С высоты пятого этажа, наш двор кажется сказочной запорошенной деревенькой, портят вид только машины. Надо возвращаться, не то…. Нет, я смогу. Сложнее всего развернуться. Ну и дурра, не подумала, как буду разворачиваться, а если не развернусь? Шаг назад, передвину ходунки наискосок, вроде получилось, я вся вспотела. Обратный путь займет больше времени, это ничего, только бы дойти. Еще минута и я стою лицом к дивану, дальше по старой схеме пара шагов, отдых. Три шага, колени болят нестерпимо, отдыхаю. Что ж Нина ты почти достигла своей цели. Это «почти» всегда мешало мне достигнуть совершенства. В школе: «твердая четверка, молодец! Почти пятерка» друзья: «ты так похудела, еще немного и станешь «стройняшкой», у тебя почти получилось!» И теперь я почти дошла. Еще пара шагов, шаг – нет, не могу, стою. Все люди мечтают достичь совершенства, неважно в чем, только бы сознавать что ты лучше других. Я тоже достигла одного совершенно результата – стала совершенно отвратительным, толстым существом. Делаю еще три шага, осталось совсем немного, постою секунду. Я всегда хотела стать совершенством, но не всем суждено быть первыми. Последний рывок…. Я в кресле, перевожу дух. Не всем дано быть совершенством, кто-то должен быть серостью, обыденностью (хотя все мнят себя достойными лучшего) Как бы я хотела стать серостью и обыденностью. Если бы я могла понять, в чем моя ошибка… Закрою глаза, в тишине, просто сидеть.

        В замочной скважине поворачивается ключ, наверное, сиделка. Интересно, в какой она кондиции? Голос – это мама, она разговаривает по телефону. Бросает ключи на тумбу, снимает сапоги. Почему она так рано? Она нервничает, то кричит, то шепчет. С кем она говорит?  Шаги, сейчас увидит меня… Нет.  Пошла на кухню.

    «Лена, ну что ты такое говоришь, это невозможн…»

Она разговаривает с сестрой, моей тетей. Включает электрический чайник; не разберу из-за шума чайника, что она говорит. Чайник щелкнул, теперь слышу.

 «Ну почему сейчас, почему? …Зачем ему это через двадцать шесть лет?»

О чем она говорит? Сердце неприятно сжалось. Я предчувствую, что этот разговор не к добру, к тому же мама пришла с работы очень рано.

«как? … Ты мне скажи, как!»

Мама плачет, сердце сжимается сильнее.

«Ты же ее видела! Как я покажу ее ему! она не согласиться…. Не говорить? Просто привести и сказать смотри вот твоя дочь, а ты Нина смотри вот твой козел- отец»

 Сердце скрутилось спиралью и стало с болью продираться к кишкам. Минута, я уже не слышу, что говорит мама. Эхом во всем теле отдаются ее слова «Ты же ее видела!  … а ты Нина смотри вот твой козел – отец». Не хочу, чтобы она меня увидела и поняла, что я все слышала, не хочу видеть слезы, слушать извинения. Мне повезло, через несколько минут она направилась к входной двери, надела сапоги и вышла.

    Что хуже, быть неготовой к встрече с блудным отцом (которого я так ждала и искала с самого детства), боятся ему не понравиться? Дура ты же знаешь, что не можешь понравиться! Ты его шокируешь! Да, да. Я понимаю, это ничего. Только как же… и почему сейчас? Что ему нужно? так много мыслей… о чем я думала? Так что же хуже мое отвратительное тело перед глазами отца или …или отвращение и стыд мамы. Второе много хуже, в тысячи раз больнее. Я знала, что мама меня стыдится, но услышать так ясно, это очень больно. Нет, нет, нет. Тихо, тихо, не плачь Нина не плачь…

   Я больше никогда не буду, ни за что, смотреть в глаза тряпичной кукле. Я потеряла свою жизнь еще тогда, лет десять назад, когда смотрелась в карманное зеркальце, чтобы видеть одни глаза. Глаза, прекрасные глаза у безобразной тряпичной куклы. Нет,  я не должна была смотреть в ее глаза. Это мои глаза, это не ее глаза, и я никогда не буду роковой красоткой, никогда не буду хрупкой «очаровашкой», но это мои глаза! Не смотри в глаза тряпичной куклы! Смотри в свои глаза! Слезы все текут и текут, надо позвонить Анне Степановне, чтобы она захватила с собой маленькое зеркальце.

Еще почитать:

Доклад

Перед концом света — ✨Равноценный обмен✨

Странный странник (книга «Русские пазлы»)

Ценнее всего золота инков