Настроение

Роберт проснулся в хорошем настроении. Такого с ним не было уже лет двадцать, ведь он был одним из ближайших советников Короля, а советникам Короля не подходит иметь хорошее настроение. Это даже неприлично! Кругом войны, угроза голода, постоянное разрушение то мостов, то сторожевых башен, а ты что, улыбаться будешь? Если да – ты идиот или что-то украл. А Король не мог допустить мысль о том, что в его совете могут быть идиоты, и первая причина сразу же считалась невозможной.

Роберт к этому привык и, будучи весьма хватким и ловким человеком, принялся хранить то мрачное и непроницаемое выражение лица, какое бывает только у тех, кто добрался до какого-то чина и теперь всеми силами пытается его держаться, полностью соответствуя негласным законам.

Но сегодня у него было хорошее настроение! Как досадно! Как странно и непривычно, но это было свершённое!

Он вдруг заметил, что за окном зарождается весна. Она еще не набрала силы и снег не сошёл, но солнце уже совсем весеннее. Уже не так морозно и небо стало чище и яснее, прозрачнее. Что-то в самом воздухе уже было свободное от тяжелого зимнего сна, и Роберт совсем иначе вдруг ощутил это.

Ощутил и испугался.

-Старею, что ли… — сам с собою поразмышлял Роберт и даже взглянул в зеркало. Да, седина уже немного тронула его волосы, и в глазах совсем не стало блеска, но рановато для того, чтобы сходить с ума. В конце концов, он серьёзный человек, а ни один серьёзный человек не станет улыбаться, когда в его землях беды.

А беды всегда! Вот и сейчас над королевством висела угроза новой войны, в одной из деревень на подступах к столице обнаружили какую-то новую чуму, а в южном, всегда хлебосольном крае, неожиданно началась нехватка зерна. И это не считая того, что приходящая весна всегда и без всех этих проблем знаменуется проблемами. От весны зависит весь будущий год, и именно весною больше всего дела для чиновников и советников – нужно пересчитать население, исходя из этого рассчитать налог, прикинуть на основе прошлых лет о запасах грядущего года и прочие мелочи вроде латания городских крыш и мостов, которые не пощадила зима и обнажила весна.

Словом, некогда и нечему тут радоваться.

Роберт был честным советником. Нет, не то, чтобы он был честным человеком – это невозможно, когда у тебя есть высокий пост, но честным советником. Он старался действовать во благо людей и не ссориться ни с кем, не подводить и не предавать ничьих ожиданий. Всякое хорошее настроение давно его оставило, заменив все обычные человеческие мысли на одни рабочие, те самые, где есть слово «надо». И без пререканий!

Но сегодня Роберт подводил сам себя. Он почувствовал утро, почувствовал жизнь…

Походив по комнате, остановился у зеркала и попытался состроить непроницаемое выражение лица. У него вышло что-то нелепое и совершенно несуразное, да так, что Роберт аж развеселился и расхохотался, совсем юношески и задорно, и настроение его стало лучше.

Вошел слуга с докладом. Такой же, как и его хозяин, непроницаемый и нетронутый весенним настроением. Посмотрел с подозрением на Роберта.

Роберту стало стыдно, он попытался смутиться и выказать свое смущение, чтобы слуга не подумал, что королевский советник чему-то смеет радоваться в такое сложное для королевства время.

-Весна…- Роберт попытался оправдаться, ткнул пальцем в окно, — ты видел?

-Видел, — хмуро подтвердил слуга, — многие не пережили зиму. Скоро начнется весенний голод в отдаленных краях, говорят, что даже юг остается без хлеба, а что будет с другими?

Слуге, в общем-то, было плевать, что будет с другими – он сам никогда не голодал, как не голодал и Роберт. Но слуга проявлял общественную озабоченность, чувствуя выражение этой озабоченности своим патриотическим долгом, и никак не мог взять в толк, почему Роберт не такой мрачный и собранный, как прежде.

И Роберту бы спохватиться на словах слуги, запереживать, заверить, что он предпримет все меры, какие только будут в его власти, но он вдруг только отмахнулся, сам ужасаясь своей смелости, и велел помочь ему одеться.

Более слуга не проронил и звука, лишь сердито сопел, недовольный неожиданным равнодушием Роберта, которому, по мнению слуги, вчерашнее вино ударило в голову и напрочь отключило всякую сознательность.

Собравшись, просмотрев коротко почту и список дел, Роберт сошел вниз, где его ожидал ожидаемый завтрак и неожиданный сюрприз в лице белокурой девушки, которую можно было бы назвать даже прекрасной, несмотря на заплаканные и распухшие глаза.

-Мария? – изумился Роберт, настроение его на мгновение тревожно замерцало и обратилось в страшную черную удушливую тень.

Все-таки ни одна весна не сравнится с визитом, незапланированным, и, очевидно, серьезным визитом – родной дочери. Еще и заплаканной.

-Папа! – Мария подняла лицо на отца, и голосом, полным не пережитого трагизма, объяснила причину своего визита. – Винсент променял меня на служанку!

От облегчения Роберт аж выдохнул и неосторожно спросил:

-Опять?

Роберт был против этого брака. Он предлагал Марии тех людей, что были бы хорошей партией и тех, кто любил её. Но она стояла твердо на своем любимом Винсенте, которого, как позже думал Роберт, выбрала за одно только то, что он не был достойным кандидатом. Нет, в нем была и кровь, и богатство, но сам характер и его пренебрежение к женщинам делали его тем самым человеком, от которого родители обычно предупреждают дочерей. Впрочем, сами дочери, услышав это предупреждение, почему-то начинают с поражающей частотой проявлять к таким людям искреннее сочувствие и участие, полагают, что могут полюбить и всё исправить…

Роберт любил дочь и покорился её желанию выйти именно за Винсента. И теперь Мария каждый месяц приходила с такими визитами, сообщая о наглых романах своего ветреного мужа. Роберт предлагал ей и развод (он знал лазейку в законе королевства, что могла ей помочь), и избавление от супруга, но Мария тотчас же скандалила, кричала, что отец ее не любит, если хочет лишить свою дочь родного супруга.

Роберт неизменно расстраивался и после скандального ухода дочери подолгу возвращал лицу своему непроницаемость, хороня все раны в себе.

Но сегодня, услышав привычный мотив ее страданий, Роберт вдруг не сумел расстроиться и был даже неосторожен, чтобы выдать «опять?».

-Папа! – Мария топнула ногой, — что значит «опять»? он предал меня, он унизил меня, он…

Она задыхалась от страшного волнения, а Роберт вдруг с тоскою подумал о зарождающейся весне и понял, как хочется ему на улицу, к солнцу, к понемногу сдающему свои позиции снегу.

-Да как ты можешь! – выкрикнула Мария, ожидая от отца привычной реакции, но он вдруг спокойно произнес:

-Можешь оставаться в этом доме столько, сколько нужно. Извини, я тороплюсь.

Мария хватанула ртом воздух – она пришла, чтобы ее пожалели, чтобы увидеть, как велик гнев отца на ее супруга, а тут…равнодушие?

Роберт же спокойно вышел прочь. Да, в нем было необычайное спокойствие, а не равнодушие. Он знал, что чист перед своей дочерью, и что каждый ее визит – личный выбор Марии, и только.

Он прошел в спокойном состоянии еще половину своего двора, а потом вдруг осознал весну опять и, уже не желая скрывать от своих дворовых слуг и кучера вернувшегося хорошего настроения, широко улыбнулся.

Слуги даже переглядываться начали в изумлении – еще бы! Серьезный человек, занимающий высокий пост в тяжелое для королевства время и улыбка? Видят боги, перед ними безумец!

***

Роберт доехал до своей Цитадели в еще более прекрасном расположении духа, чем тогда, когда он только проснулся. Ощущение было странным и пугающим, но, черт возьми, как оно ему нравилось!

Ему нравилось улыбаться даже самому с собой, в карете, всю дорогу, и когда он ступил в свой кабинет, то улыбнулся еще шире своему навечно мрачному и серьезному портрету, занимавшему часть стены.

Этот портрет был подарком от самого Короля за верную службу, но сейчас Роберту это не казалось мрачным укорением, напротив, ему вдруг показалось, что портрет слишком мрачен и темен, да и сам кабинет – завешанные окна, гобелены – тяжелые и ненужные, одинаковые корешки книг – это все вдруг показалось ему таким мрачным и неуместным, оскверняющим весну, что для того, чтобы хоть как-то развеять это чувство, Роберт распахнул окно.

Свежий еще морозный воздух проник в кабинет, наполняя его свежестью. Роберт прошел к столу, смел с него в сторону копии важных документов, которые никто никогда не спрашивал и вряд ли спросит и сел за разбор дел.

Он думал, что это действие приведет его дух до ежедневного совещания с Королем в нормальное, мрачное и непроницаемое состояние. Но ошибся.

Утомительные прежде буквы и цифры, какие-то карты дорог и рисунки – все вдруг давалось ему легко, поднимая его настроение. Роберт даже принялся насвистывать давно забытую ярмарочную песенку – как и все ярмарочные песенки, эта не имела ни автора, ни четкого строя строк, но имела издевательский смысл.

Автором ее был народ, а народ отличался приметливостью.

-Когда не станет злата,
То не расстроюсь я.
Это лишь богатым надо,
Сундуков нет у меня…

Роберт напевал эти строки и дело спорилось под его руками. Он вдруг увидел на карте краткий путь для доставки хлеба из одной стороны в другую, путь был маленьким и незаметным среди главных ведущих и привычных дорог, но он был короче, и можно было бы попробовать. Если вложиться в ремонт небольшого моста на этой дороге, то можно было бы ускорить поставки и сберечь время.

Роберту стало совсем хорошо.

-Я до бедствий нищим стал,
Словно видел, словно знал,
Что богатые не спят,
И их замаслен взгляд…

Роберт вдруг подумал о юге, о кризисе, и понял, что ему так долго не давало покоя в этой ситуации. Напевая, он раскопал в своих копиях ненужных документов отчет южного края, где говорилось, что юга обеспечены запасом, превышающим нескромное ожидание в два раза. Откуда нехватка?

Роберт побарабанил пальцами по столу:

-Они не спят, они боятся
Со златом расстаться…

Минутку!

Роберт перестал напевать и вспомнил, кто первым начал докладывать о кризисе юга. Форн – управитель юга.

-Темни-ит, — Роберт вспоминал все обстоятельства и все больше убеждался в том, что Форн, вернее всего, просто либо распродал ресурсы своего края, создав голод, либо искусственно вызвал кризис…так или иначе – он набивал карманы. Доказать это можно было, поехав на юг, но для этого нужно получить согласие членов совета.

Впрочем, Роберт снова заулыбался и засвистел песенку. Осознание интриги Форна стало для него решающим. Всегда приятно чувствовать себя умнее других.

Еще немного Роберт поработал, вдруг понимая, что с хорошим настроением он способен на большее, чем обычно. К совещанию он даже не был усталым и все еще пребывал в хорошем настроении.

***

-Чего вы ухмыляетесь? – сурово спросил Король, — разве вы не знаете, что наше королевство на грани войны и голода?

Король не поощрял улыбок. Он считал, что умные люди не должны быть какими-то еще, кроме как серьезными и непроницаемыми.

-Ваше величество, — Роберт попытался переломить эту ситуацию, отвести от себя подозрения, — простите, если вы находите это дерзким. Я нашел краткий путь для доставки хлеба. Если взять дорогу до Озерного края…

-Там сломан мост! – насмешливо заметил ему один из мрачных советников. Он прекрасно угадывал настроение Короля. Если Король сделал замечание, значит, нужно этого человека подтопить со своей стороны, нельзя идти против Короля.

-Если в него вложиться, починить один раз и хорошо, то можно сэкономить почти треть от всех затрат на перевозки. Я посчитал… — Роберт улыбался, веря, что сейчас его оценят, поймут и, может быть, заметят ту весну, что вдруг ощутил он.

-А почему вы раньше этого не посчитали? – ехидно осведомился Форн.

-А почему ваш край в голоде, когда вы подавали такие замечательные отчеты? – Роберта неприятно качнуло, но он улыбался назло Форну, совету и самому Королю.

-Вы безумны! – Форн с презрением отвернулся.

-А я тоже помню, — подал голос еще один советник из числа осторожных.

-И я.

-И я… — последовали голоса.

Роберт с изумлением оглядел их. Получается, они все помнили, но никто не потрудился спросить? Не поднял этого вопроса? Трусость? Нежелание высовываться?

-Вы бредите… — Форн побелел. – Вы все бредите! Вы лучше меня знаете, как плесень пожирает зерно.

-Стало быть, вы неправильно хранили хлеб? – уточнили у Форна.

-Вы вредили?

-Или вы идиот?
король, услышав последнее предположение, вздрогнул и взбесился:

-Вредитель! В моем совете нет идиотов! Арестовать! Арестовать вредителя!

Форну даже слова не дали сказать и грубо увели покорные стражники. Король же взглянул на Роберта и мрачно ответствовал:

-Как смеете вы улыбаться в ту минуту, когда в нашем совете нашелся предатель?

Роберт хотел сказать, что не улыбается, но с ужасом осознал, что его улыбка застыла будто бы маской и он, пораженный внезапным уничтожением Форна, и всей этой возней даже забыл перестать улыбаться – так велик был его ужас.

И пусть это было даже гримасой, а не улыбкой, Король воспринял это иначе и подозрительно теперь смотрел на своего советника, угасающего на глазах.

-Вы завтра придете в совет со всеми бумагами вашего контроля! – приказал Король, и тон его не отличался никаким сомнением.

***

Роберт выходил из дома счастливым, а вернулся разбитым, постаревшим, униженным и раздавленным. Весенний воздух обжигал его, словно крюком пропарывал легкие и кружил, не давая дышать спокойно.

Весеннее солнце слепило и заставляло глаза слезиться.

Улицы были слишком шумными и слишком людными. От нечаянного хорошего настроения не осталось даже ошметков.

Ничего не напоминало больше Роберту о том, что он когда-то был счастлив. Мог быть счастлив.

Марии не было. Оскорбленная дочь покинула дом отца следом за ним, понимая, что никто больше не реагирует на ее драму. И только старый слуга – мрачный, непроницаемый, сочувственно, а не удивленно встретил своего хозяина.

Помогая ему раздеваться, старый слуга ворчал:

-Вы как ребенок, видят боги! Улыбаться – это удел юных и влюбленных. Ну еще дураков. А вам-то, господин, это зачем? Умный человек не будет улыбаться, ему страшно жить. Он не будет радоваться, когда его земля находится в угрозах.

-Так она…вечно, — попытался заметить какой-то ослабевший и совсем разбитый Роберт.

-Всему свое время, господин. Хорошее настроение у зрелого и ответственного человека – это дурной тон и плохой признак! Зрелый человек знает будущее – оно мрачно, знает и настоящее – в нем тяжесть. Он не тратит силы на хорошее настроение и внутренне готовится к худшему. Все остальное – удел юнцов и дураков! Слышите?

-Так ведь весна… — Роберт слабел. Он рухнул на подушки с облегчением, которого давно уже не знал.

-Время голода и холода! Трудное время. Ненавижу весну, — слуга накрыл господина одеялом и торопливо вышел, ворча еще что-то об умных людях, которые умеют себя вести в ответственном обществе.

Роберт же задремал почти мгновенно. Это был болезненный сон – как в лихорадку. Какая-то смута образов, где какой-то страшный и черный гнал его по липким весенним лужам, и Роберт увязал в снегах. И ветра были, и холод, и страшный лед.

А потом вдруг полегчало. Солнце не стало жечь, а согрело, ветра ласково стали обдувать Роберта, будто бы кокетничали.

«Весна!» — с облегчением пронеслось в мыслях Роберта, и он окончательно провалился в сон, из которого уже никогда не поднялся.