Глава 1.
Одна из звезд под воздействием гравитации черной дыры стремительно покидает нашу галактику.
Из новостей Первого канала в феврале 2005 года.
15 февраля 2005 года.
Как там Коля Ларионов сказал? — «Мудрость приходит с годами, но иногда годы приходят одни.«
Ухмыльнувшись, я глянул на раскрытую книгу-фотоальбом. «От руководства футбольного клуба «Зенит»»- поясняла имя дарителя открытка. С открытой страницы книги на меня смотрел я. Только помоложе. И много фоток под заголовком «Отец наших побед». Вот я — молодой полузащитник. «Зенит», «Адмиралтеец», «Динамо».
Вот бы вернуть то время…
Отложил книгу. Вперил взгляд в потрескавшеюся больничную побелку, как в завихрения Млечного пути. Прекрасный фон для воспоминаний.
«Если бы вернулся назад, мог бы кое-что изменить… И в своей жизни, и у других… Инга. Жить бы тебе да жить… Федя… Да, Федю мы с Лобановским… Эх!… И Толю Кожемякина мог бы спасти. Он в сборной СССР тогда был, а я тренером. И Стрельца… хотя, нет. Я в пятьдесят восьмом, когда он сел, вообще никем был. Вот если б я в кого другого пораньше попал, то да».
Только я это подумал, как в глазах потемнело, дыхание остановилось. Всё…
Послышались голоса. Много. Человек десять, наверное.
— Тихо вы… — цыкнул кто-то над головой.
Открываю один глаз, второй закрыт повязкой. Фокусирую изображение. Крепкий мужик с залысинами, улыбаясь, машет мне лапищей и говорит:
— Ну чё, Харий, живой?
— Какой Харий? — хочу я спросить, но только слегка покашливаю.
— Мы ведь Ленинград вчера дожали.- продолжает «лысеватый»:
— 13:1. Да, — крякает он довольно. — Тебе в концовке прилетело в лоб. Помнишь?
Я верчу головой в стороны типа «нет, не помню».
— Василий Иосифович как заорёт на директора стадиона : «Машину…» — тут он остановился, не рискнув закончить продолжение просьбы в присутствие суровой женщины в белом халате. Народ понятливо загудел.
— Нормально всё с тобой будет. Палата вот отдельная. Недельку отдохнёшь, Исаев пока постоит, — Дядька помахал кулаком в сторону улыбнувшегося немолодого крепыша, и продолжил:
— Нам пора, Харий. Мы тут тебе витамины принесли. (Передо мной закачалась авоська с мандаринами.) Ну, пока. Нам в Челябинск завтра лететь. Василий Иосифович самолёт дал. Не подведём ВВС! — крикнул старшой и поглядел на массовку.
— Не подведём,- дружно крикнула массовка.
Открылась дверь, посетители начали выходить в коридор.
— Еси весельс, — крикнул, улыбнувшись, какой-то прибалтийского вида парень.
Я на всякий случай кивнул в ответ, типа «ага».
Шайба? Хоккей? ВВС? Хрена себе.
Оставшись один, я с трудом сел, увидев в мусорном ведре комок слипшихся ваты и бинтов тёмно-бордового цвета. В голове пронеслось:
Голова обвязана, кровь на рукаве,след кровавый стелется по сырой траве.
Да… Попал я конкретно. Кто я? Где я?. Какой-то я не такой. Молодой и безпузый.
Тут вошла молодая, симпатичная, худенькая медсестра.
Халат с завязками сзади,- подумал я,- из хирургии, наверное.
Протягивает мне лекарство и эмалированную кружку с водой:
— Примите пилюлю и ложитесь.
Пилюлю. Пипец.— думаю.
Сестричка участливо улыбается взяв кружку, стоит и не уходит.
Пауза затянулась. Тут я вслух произношу, корёжа голос:
— Уважаемая… — и, запинаюсь, не зная как продолжить. Вдыхаю-выдыхаю. Говорю проговаривая каждую букву:
— А что со мной случилось? Ничего не помню.
— Вас вчера шайбой чуть не убило. Борис Моисеевич сказал, если б в висок, то всё. — Стукнула пальцем в висок и развела руки в стороны, всплеснув ладонями.
Артистка что-ли?
— А так, только бровь разбита и глаз заплыл. — смотрит внимательно и не уходит.
Настырная. Чего надо-то.
Тут я, чуть прокашлявшись, спросил, запинаясь:
— А какое сегодня число… и месяц… и год.
Пока я говорил глаза сестрички округлялись…
«6 января 1950 года.» — сглотнув, сказала она. И, сочувствующе покачав головой, вышла.
Лежу вот. В потолок смотрю. Думаю.
Как же мне жить теперь? Что делать? Рот нужно на замке держать. Иначе, как пить дать заметут. Минимум — раздвоение личности, и в дурдом под фанфары. А могут и шпионство пришить. Время сейчас такое. Я, судя по имени Харий, не русский. А по отражению в мутном туалетном зеркале — молодой спортивный парень. А то, что не помню своё прошлое — с каждым может случиться, если по башке ломом треснуть. Ну, не ломом, шайбой… Так-так-так. Хоккей значит. А я в воротах… Лет шестьдесят в воротах не стоял. Да и сейчас не рискну. Нужно отмазку придумать… А чего её придумывать — «ретроградная амнезия». В позавчерашнем «Здоровье» Малышева всё подробно рассказала… В каком позавчерашнем? Сейчас же пятидесятый, ёкарный бабай!!! Так, вспоминаем, что там Елена говорила. Что-то вроде,что это — нарушение памяти о событиях, предшествовавших травмирующему событию. Проявляется при внезапном возникновении травматического шока. И пример привела из сериала «Возвращение в Эдем». Там героиня от шока близкой смерти потеряла память. А потом постепенно начала вспоминать… Вот и мне нужно держаться этой линии.
Тут, дверь тихонько скрипнула, запустив в палату трёх белохалатников. В одном из халатов была молоденькая Пилюля, а в других — мужчина в галстуке и дедок с бородой. Дедок, похожий на артиста Евсигнеева из «Собачьего сердца», говорит мне:
— Что же это вы, юноша, девушку пугаете? Про год-месяц спрашиваете? Не стыдно?
И, уставился на меня, а второй тетрадку открыл и карандаш из нагрудного кармана достал.
Я обращаюсь к старшему:
— Извините, доктор, как Вас по имени-отчеству?
— Михаил Петрович.
— Михаил Петрович, не помню я ничего. — развожу руки в стороны для усиления эффекта.
Пилюля уронила с грохотом пустой поднос и быстро наступила на него ногой, чтобы не дребезжал. Старший стрельнул в девушку глазами. Та замерла.
— Ни имени своего не помню, ни фамилии. Вообще ничего. Вы меня вылечите? — руки с раскрытыми ладонями вперёд протягиваю. В драмкружок в юности ходил. Вот и пригодилось. Руки то помнят.
Врачи переглянулись. Пилюля быстро подняла поднос, и спрятала за спину.
— Ретроградная амнезия, — полувопросительно сказал «Борменталь» в галстуке.
— М-Да.. — причмокнул «Евсигнеев», и покачав головой произнёс:
— Борис Моисеевич, посмотрите, что мы можем дать из витаминов Б? Анечка, принесите юноше что-нибудь почитать. А, Вы, молодой человек не раскисайте. Время всё лечит. Вспомните потихоньку. Кто у нас следующий?
Обладатель галстука перелистнул страницу и сказал:
— Владлен Борухович Моргенштерн — шеф-повар из ресторана. Неудачно приготовил штоллен. После выговора начальства…
Захлопнулась дверь. Что там с Боруховичем случилось я так и не узнал.
— Меня Аня зовут, — промурлыкала симпатичная сестричка, — Я сейчас Вам газеты и блокнот принесу. Может что вспомните…
Посмотрел блокнот, пропахший мандаринами. Ничего не вспомнил.
Как угораздило меня семидесятилетнего оказаться в теле мелкого шпинделя. Хотя, насчёт мелкого — это я зря. Примерно 170 см для того, тьфу… то есть этого времени — рост нормальный. Это я с моими 183 см был высоким… Был. А что собственно теперь делать? В хоккей я не очень, да и в футболе не звезда. Тренировал много, ломал старое, строил новое. Пока строил — результатов не было. Выгоняли. Через год-два оставленная команда с «моими» игроками выстреливала. Но, я как бы в стороне. Вот, недавно… Хм, недавно? «Не покажешь сегодня результат(не игру, гады, результат) прощайся с командой». Я перед игрой (кажется с «Ротором») так команде и сказал, мол уйду если проиграете. Так этот мелкий Андрюха Аршавин как гол забил, прибежал на скамейку обниматься. Типа, я в команде. Смотреть здесь https://youtu.be/Bt8SAmSZhfI Все голы Аршавина.№5.13.03.2002.Зенит-Ротор 1:0
Слёзы потекли… Что-то я расклеился. Всё. Спать. Утро вечера мудреней.
7 января 1950 года.
Утро. Анечка принесла завтрак. Я так зарылся в газетах, что не слышал как «ходячие» ломанулись подхарчиться. Сестричка смотрит, как я уплетаю кашу и пью чай с горбушкой, намазанной каким то вареньем.
— А ты правда из Риги?
Мы уже на ты перешли?
— Ну-у… (мычу я, не зная, что сказать).
— А нам в госпиталь рижские радиоприёмники привезли. ВЭФ. Три штуки. Один у заведующего, другой — у нас в Красном уголке, а третий… (наморщила лоб) … не знаю где.
И, смотрит, типа теперь ты говори.
Я, прерывая затянувшуюся паузу:
— Покажешь приёмник… вечером.
Что за бред я несу .
Аня хихикает и грозит пальцем:
— А ты — шустрый. Сегодня не получиться. А вот завтра у меня ночное дежурство по этажу.
Она закатывает глаза и улыбается. «Анечка!»- кричит кто-то в коридоре. И девушка синичкой вылетает из палаты.
Из газет разной степени свежести и целости — я узнал что :
1. Хоккейный клуб ВВС ( я-вратарь ) крутой ( второе место в прошлом году), а футбольный ( я там нападающим играю ) так себе ( восьмое место ).
2. Всё в клубах решает Василий Иосифович Сталин. Сын самогО.
3. В хоккей в этом сезоне за ВВС «я отстоял» 9 игр: 7 побед, 2 поражения, 58 забито, 10 пропущено. Неплохо.
4. Полмесяца назад 21 декабря 1949 года отмечали 70-летие Сталина. (Ровеснички. Ха-ха.).
5. За плохие результаты (смотри пункт три) Василий Сталин выгнал тренера. Я — в астрале.
Если я не покажу супер игру в хоккейных воротах — дорога мне следом за тренером. А я её ,эту игру — не покажу… Значит нужно чем-то другим стать полезным клубу. Разминку и тренировки проводить … Хотя, кто я такой чтобы дядьками командовать? Хоккейную амуницию улучшить. Да! Это раз. Спортивная диета. Спорно. Отложим. Можно вспомнить кто из молодых хоккеистов-футболистов заиграет вскоре. Как вариант-да. А, вообщем, как я говаривал игрокам ЦСКА после поражения: «Не боись! Дальше Кушки не сошлют».
Пришёл «Борменталь» с Анечкой. Померил давление, потрогал лоб, поправил свой галстук. Сказал интонацией бородатого «Евсигнеева»: «Идёте на поправку, юноша.» И отбыл продолжать обход больных и выздоравливающих.
А я снова думу думаю.
Я же по-латышски не в зуб ногой. А родня? А товарищи по бывшей команде? Это полная задница. Нужно гнуть свою линию — не помню ничего. Чувствую ждут меня охренительные встречи с прошлым…
Пробовал читать Каверина «Два капитана». На обложке потёртой книги самолет и корабль. В юности читал и перечитывал, а сейчас — не в тему. Думаю, как найти выход …
А собственно что это я так переживаю. Ну — не помню, и что? Из команды конечно попрут. Кому я болезный нужен. А с другой стороны — руки-ноги целы. До весны продержусь в подсобниках где-нибудь. А там — в Ленинград, где знаком каждый переулок и куча друзей и подруг. Из прошлого. Ничего, снова познакомлюсь. На работу устроюсь. В институт на тренера поступлю. Эх, жизнь моя жестянка!!!
8 января 1950 года.
В палате реально холодно. С меня, наверное поэтому, спортивный костюм не сняли. Лежу, читаю газеты под завывания ветра за окном. Отфильтровав передовицы и пропаганду про жить стало лучше, жить стало веселей, понял, что читать особо нечего. Пошёл в курилку, хоть и не курю. Или курю?
Надо у Анечки спросить были ли в передаче сигареты? Или сейчас папиросы в ходу?
-А кто это у нас такой красивый? — лыбится мне чубатый паренёк.
Я вспоминаю про свой найоденный лоб, протягиваю руку:
— Харий.
— Харя? — снова гогочет Чуб, и протягивает руку :
— Иван.
Второй (постарше), оторвав от губ приклеившуюся папиросу,:
— Владимир Петрович.
— Ты как сюда? — выпуская дым, интересуется Ваня.
— Стреляли,- на автомате шучу я.
— В смысле по воротам шайбой.- уточняю, увидев непонимающие физиономии.
— Хоккеист что ли?
— Ну, типа того.
— За кого играешь?
— «ВВС». Вратарь.
И вижу, как сидящие вразвалочку, сели выполнив команду «Смирно».
— А звание? — интересуется Владимир Петрович.
— Я вольнонаёмный.
Наверное.
Мужчины немного расслабились. Ваня, улыбаясь и толкая соседа:
— А знаешь, Петрович, как болельщики «ВВС» расшифровывают?
-«?»
— «Взяли Весь Спартак» — Ваня заржал, а Петрович погрозил пальцем-мол, поосторожнее…
Но, Чуб не унимался:
— Петрович, ты какой рукой жопу вытираешь — правой или левой?
— Правой.
— А я — бумажкой. — ухахатывается хлопец детской шутке.
— Тьфу на тебя, — машет рукой Петрович, — мои малЫе, наверное сегодня по селу колядовать пойдут…
— Мы безбожники, — «Чуб» делает пальцами на голове рога, и пытается боднуть соседа. Тот взяв газету бьёт ею по башке озорника.
Подошёл ещё один больной. Поздоровались. Тот, закурив сигарету, рассказывает:
— Надысь сон приснился про войну. Идём мы значится в разведку. За языком. Рядом с фрицевской кухней улеглись у дорожки, может кто до ветру выйдет. Ждём. Идут гансы по тропинке. Человек десять. Автоматами по кустам водят. И тут кто-то рядом со мной, как пёрднет. Ну, думаю, кранты. Сейчас решето сделают. И тут вдруг запах пошёл. Глаза открываю. А сосед мой с койки встаёт и говорит:
— Что-то меня с гороха пучит…
Поржали. Тут Петрович решил выступить:
— Я вам други мои не байку расскажу, а самделишную историю. Служил я борт-стрелком на бомбере. Пе-2УТ получили из 18-го запасного авиаполка. Техники, делая из учебного самолёта боевой, раскурочили и убрали тонкие перегородки между кабинами. Пулемёт мне поставили. Я, значит, стрелком сзади, а впереди пилотом и штурманом у меня — две девахи. Надя Федутенко — поздоровее и постарше и Тоня Зубкова — маленькая, симпатичная.
— Ты поди вдувал обеим? — опять ржёт «Чуб».
— Какой там. Они же офицерши. С пистолетами. Нервные. Могут и пристрелить влёгкую. Не первый год воюют…- поучает молодого Петрович , закуривает новую и продолжает:
— Отбомбились, значит разворачиваемся. И тут прилетело нам. Прямо в кабину. Дымища. Надька орёт как резанная : «Бери штурвал». А Тоня маленькая не может её из кресла вытащить. А падаем уже. Ну, думаю ё… мся — костей не соберут. Бросаю свой пулемёт и лезу помогать. Через пустую кабину инструктора кое-как пробрался . Ухватился двумя руками сзади через кресло и лётчицу за сиськи поднять пытаюсь. Мясистые такие. (приподнимает как бы два арбуза своими ладонями). Надька хрипит: «Оторвёшь, зараза!», и теряет сознание. А я думаю: «Хоть подержусь, напоследок.» Ну, с божьей помощью стащили. Зубок плачет за штурвалом, но самолёт ведёт. Надька вся в кровище под ногами валяется. Кое-как сели. Тоня поседела потом. Ей года 23 было. А ты про горох… .
Вот это травматический шок! Не то, что у меня.
Днём пробовал просто ходить по коридору, но больничные запахи благодаря молодому обонянию шибали в нос. Попросил у дежурной на этаже сегодняшние газеты. Пытался читать, но это же сплошная пропаганда. Толи дело в 2005 и про силовые захваты предприятий, и про рэкет, и про митинги пенсионеров, и про провал новых реформ, и про благословление священниками кандидатов в депутаты, и про интернет, который ведёт наш мир в страну дураков. Всем про всё и даже больше.
Чуть не задубел до вечера. Анечка заглянула в палату, многозначительно кивнув, побежала принимать дежурство.
Ни в какой красный уголок мы не пошли. Сердцеедка с грацией пантеры осторожно зашла. Тихонько села на угол кровати и спросила протокольным голосом:
— Как себя чувствуете больной?
Чувствовал я себя хреново. Молодому телу хотелось… Очень хотелось. Поэтому я в ответ, что-то промычав, завалил кокетку на кровать. Посопротивлявшись для виду, Анечка начала неистово целоваться. Найдя ладонями упругие яблочки понял, что теряю контроль над собой как неопытный пацан.
Вдруг в коридоре гулко застучали сапоги. «Анька, твою мать» — заорал кто-то.
Подруга моя подпрыгнула как белка и понеслась к двери на ходу завязывая халат и подвывая с пристаныванием «о-о-о».
Облом-с…
Вскоре Анечка привела взволнованного старлея с голубыми петлицами ВВС.
— Вам надлежит завтра к 12-00 явиться в приёмную Василия Иосифовича. При себе иметь заключение врачей. Машина прибудет к 11-00. Будьте готовы с вещами. — Оттараторив, военный уставился на меня.
— Всё понял. Завтра буду. — не по-военному ответил я.
Старлей задумался, как бы переводя мои слова на военный «Так точно. Будет исполнено». Кивнул, типа «честь имею» и вышел, не щёлкнув каблуками.
Перепуганная Анечка промямлила:
— Давай не будем…
А если будем, то давай… — пронеслось в моей голове. Но, я в ответ просто махнул рукой…
Как бабушка говорила: » На Святки только волки женятся.»
9 января 1950 года.
Замёрз, как цуцык. Уже под утро матрас с пустой койки на своё одеяло навалил. Только отогрелся — заявились доктора. Осматривали, ощупывали, спрашивали. Я колебался вокруг линии навеянной Еленой Малышевой. Светила местной науки говорили про антишоковый метод Лины Соломоновны Штерн, про исчезновение пластов памяти прошлого, про появление новых откуда-то появившихся пластов.
Написали заключение: неделя — постельный режим, затем еженедельный осмотр в течение месяца спортврача на стадионе «Динамо» (Вы же там рядом живёте?!), через шесть месяцев — новое заключение о максимальных нагрузках.
Главврач Михаил Петрович давая бумагу и поглаживая бороду:
— Берегите себя, юноша! Спорттравмы в последнее годы сломали здоровье многих молодых людей. Будьте благоразумны и осторожны! А с памятью дело тёмное. Само собой может наладится, а может — нет. Но, вы — молоды… Быстро наберёте новых знаний и воспоминаний. Всего хорошего.
Получив заключение с печатью, попрощался со знакомыми больными, съел остывший завтрак, переоделся и уселся внизу ждать машину.
Напротив меня расположилась компания из двух выздоравливающих в полосатых пижамах и трёх гостей в лётных куртках. Они незаметно (как им казалось) разливали и закусывали пирожками, перемежая действо незамысловатыми шутками типа:
— Возле кассы стояла очередь,вся кривая. Подошёл здоровый армянин,стал сзади,и очередь выпрямилась…
После этого рассказчик, выдержав секундную паузу, спрашивал у не знавшего шутку:
— Ну что,до тебя дошло?
— Конечно!
Рассказчик же показывал пальцами зазор сантиметров пять и говорил под хохот знатоков:
— А до меня вот столько не хватило!
Приговорив бутылку, они задымили под военные истории. Один капитан говорит:
— Вчера в штабе ВВС встретил знакомого. Он старшим сержантом в сорок втором к нам в запасной в Иваново прибыл. Из учебки откуда-то из Средней Азии.
— На верблюдах что ли учился летать? — спросил один, и все загоготали.
— Похоже на то, — продолжил капитан. — Он в соседней эскадрилье ошивался. Как на фронт попали то он в первом боевом «Лавочкина» загубил. Мало того, что его «Мессер» прошил, так он ещё спикировал на наши зенитки. Те и всадили ему пару снарядов.
— Да. Наши по своим метко стреляли, — закивав головами, согласились с ним товарищи.
— Самолёт в утиль, этого Ваню-Хохла особист предлагал в ПВО на землю списать. Но, комполка упёрся. Оставили Ваню. Тот летал, стенгазеты красиво оформлял. Свой первый только на сороковом боевом вылете сбил. А меня в том бою ранило. После госпиталя в другую часть. В ПВО перевели в инструкторы. А про Ваню-Хохла я и забыл, даже фамилию его не помнил.
Рассказчик замолкает, делая паузу для интриги.
— Ну, так вот. Встречаю сегодня Ваню-Хохла в коридоре. Идёт вместе с Василием Иосифовичем… Трижды Герой, весь в наградах чуть ли не до до пояса. Меня увидел, поздоровался.
Сталин спрашивает трижды Героя, кивая на меня:
— Что, Кожедуб, знакомый твой?
Тот отвечает:
— Вместе под Курском бились.
— Сталин мне руку пожал, — рассказчик поднимает руку, чтобы все видели, — и говорит всем в коридоре: «Вот такие орлы у нас служат.»
— За орлов нужно выпить, — предлагает один из гостей, и достаёт из портфеля бутылку.
Тут открывается дверь. В клубах морозного пара появляется знакомый мне офицер. Машет рукой:
— Готов? Поехали.
Вчерашний старший лейтенант ловко спустился по обледенелой лестнице, и запрыгнул на переднее сидение. Я же согнувшись буквой «Зю», не торопясь залез на заднее сидение «Эмки». Водитель отжал сцепление, и мы покачиваясь на снежной дороге поехали по промороженной Москве.
Московский аэропорт переживал реконструкцию в связи с размещением штаба ВВС Московского военного округа. Ремонт помещений, сборка дорогой мебели. В приёмной Василия Сталина сидел высокий крепкий мужчина лет тридцати, сказавший мне:
— Привет, Харий.
— Здравствуйте,
— Слышал? — как-то виновато смотрит на меня.
А я удивлённо смотрю на него. Секретарь, взяв папки, прошел в кабинет начальника с докладом о прибывших. Тут привёзший меня старлей, стоя у двери в кабинет Сталина, закашлявшись, прохрипел:
— Он ещё не знает, товарищ Виноградов.- и уныло так качает головой.
Виноградов, вздохнув, поворачивается ко мне и выдыхает:
— Разбились наши. Все. Никто не выжил… Юрка Жибуртович проспал,прибежал к вылету… Бобров на самолёт опоздал — на поезде поехал. У меня — дисквалификация. У Шувалова… Сталин не пустил. У тебя травма. Четверо нас осталось. Да плюс Пучков из запаса. Как играть будем?
Я молчу. А старлей Виноградову поясняет:
— Да у него запрет на спорт на полгода. И потом ещё неизвестно заиграет ли. Память вон отшибло.- И стучит по прижатой к шинели папке.
Виноградов тяжело вздохнул, запалил папиросу. Тут в дверь вошла женщина в форме.
— Гвардии капитан Мария Долина прибыла за новым назначением — доложила она старлею.
Тот держа папку переминался с ноги на ногу, видимо ждал вызова начальника. Оглянувшись на пустой стол секретаря, расправил плечи:
-Зайдите, через полчаса. Сейчас у Василия Иосифовича важное совещание.
Дама с медалью Героя Советского Союза вышла.
Из кабинета открылась дверь, и секретарь сказал: «Проходите».
Сталин в расстёгнутом кителе стоял у окна. На столе стояла початая бутылка коньяка и тарелка с закуской. Махнул рукой. Сели. Секретарь, забрав папку с бумагами, вышел.
— Слышали?- киваем в ответ. Он продолжает:
— Похоронили уже. Порвало всех в фарш. Эх, Бочарников, что же ты в Казани не остался?
Генерал со всей дури хлопнул ладонью по столу. Вбежал секретарь, покрутил головой, вышел. Сталин, опустив голову:
— Старший лейтенант поможете администратору команды.(Тот встал-сел). Ты, Саша, (Виноградову) теперь капитаном команды будешь. Бобров — играющим тренером. Шувалов с ним в нападении, а Лайзанса — в ворота бы поставить как поправиться, но…
Пауза. Долгая пауза.
Пипец, приехали. — думаю.
Генерал продолжил, бросив на стол сломанную вытащенную папиросу:
— У его (кивает на меня) разбившегося товарища Роберта Шульманиса в тумбочке обнаружили подписанные фотографии. Там, он и ты, Харий, вместе с будущими эсэсовцами… На Шульманиса из Риги недавно пришло письмо, что он — «друг эсэсовцев»… Да, Харий, многие из твоих одноклубников и соперников в чемпионате рейхскоммисариата «Остланд» затем вступили в ваффен-СС.
Пауза. Виноградов, открыв рот, роняет кепку на пол.
— Хорошо, что старлей, — Сталин кивнул на подпрыгнувшего офицера, — не растерялся и забрал фотографии у участкового. А то сидел бы ты друг на нарах…(мне) Помнишь, каких трудов стоило договориться о вашем переходе? И всё коту под хвост. Что мне с тобой делать?
Я пытался хоть что-то сказать, но как рыба только открывал рот, потрясённый зигзагом судьбы.
«Друг эсэсовцев». Это же крест зелёнкой на лбу.
Тут кашлянул Виноградов. Сталин, закурив «Герцеговину Флор», посмотрел на него, кивнул. Тот прокашлявшись:
— Я вот слышал как Бобёр…, то есть Бобров рассказывал , как тренер московского Динамо Качалин взял в зарубежное турне травмированного игрока. В команде потом разговоры пошли. Наш-то тренер своих не бросает. Да мы с ним в огонь и в воду…
Генерал нервно затушил папиросу:
— В огонь говоришь? А ты, что молчишь?(это он мне) Чем можешь помочь команде?
— Вратаря хорошего подготовлю, Николая Пучкова.
— Да он же на жопе сидит весь матч.- кривя лицо машет на меня рукой.
— Слово даю, в сборной играть будет.- вскакиваю я со стула.
— ???? В какой сборной? — удивляется наш «главноначальник».
Оп-па. Думай башка.
— Через год-два у нас наверняка сборная СССР будет, — по спине пробежало стадо мурашек.
Сталин повеселел. Плеснул себе коньяка. Выпил. Смотрит, молчит. И тут меня прорвало:
— Василий Иосифович, я могу сделать одно дело с Вашей помощью… Вас все хоккеисты и футболисты благодарить будут.
Сталин погрозил мне пальцем:
— Ты ври, да не заговаривайся. Чего это я им такое могу дать?
— Защитную экипировку. Лёгкую и прочную. Травмы в разы упадут.- говорю, по-американски прижимая ладонь к сердцу.
Генерал потрепал шевелюру, словно подгоняя мысли:
— Ну, ладно. Башка работает(кивнул на меня). Вспомнишь всё потихоньку. Будешь пока у Боброва помощником по вратарям и по этой… ну ты понял. А вот от всех тебя на время нужно спрятать. Чтобы история с фотографиями улеглась. Объявим тебя погибшим с командой. Потом ошибка вскроется. Но, это будет потом. А пока не играешь, походишь под другой фамилией. А кто вопросы задавать будет, тех мы одёрнем… Какая фамилия тебе нравиться?»
— Жаров. Юрий Жаров, — говорю я привычное с детства.
— Почему Жаров?
— А в такую холодину на воротах о жаре хорошо мечтается…
Все вместе хохочем.
Еще почитать:
О моём перерождении в графа "Релиз" — 3 глава Предел кипения
В другом мире на выживание. — Арка: Восстание монстров Том 1 Глава 7
Отравленный магией
О моём перерождении в графа — 8 глава «Пик достигнут»
«
»
