Наклонный мир

НАКЛОННЫЙ МИР

Картина, не внушающая никакого оптимизма.

Тонкая, едва уловимая дымка угрюмо тянется по горизонту, как будто собирается занять собой все наличное пространство. Оказывается, его было так много, но эти кубометры никто по-настоящему не ценил.

Иногда можно услышать, что мысли имеют материальную природу. Вообще-то это шутка. Но жителям Наклонного мира не до шуток. Зыбкая, с тусклым отливом пелена, сотканная прямо из мыслей, протягивается в нем повсюду, отражая наружу процессы, идущие в голове. Самим своим видом она делает палитру вокруг немного серой. Но что поделать, если в Наклонном мире мысли не так уж разнообразны, а догадаться о них можно издалека?

То, что эти мысли рождаются прямо в головах, придет в голову не каждому астрозоологу. Затерянный в глубинах Вселенной, свернутый в редком измерении Наклонный мир совсем не похож на нашу планету.  Ради принятого в Галактике подхода к расовому разнообразию он заслуживал бы собственной биосферы.  Теория вероятности предлагает навскидку вуглускров, хлюпозавров или червей. Они тоже могли бы мыслить, но голов ни у одного из этих видов нет.

Зато вместо них Наклонный мир населяют люди.

И  хотя прогрессивные философы доказывают, что все в Космосе эволюционирует единообразно и, следовательно, на каком-то этапе не отличается от нас (а потом — от богов) нарушение копирайта проектировщиками — более понятное объяснение. Тем более, что при взгляде со стороны  (обычно нескольких парсеков) Наклонный мир попадает в категорию миров D, что усиливает худшие подозрения. Поэтому если когда-нибудь выяснится, что при его создании нарушено право, грубо попрано законодательство или   унижена какая-либо конвенция, никто особенно не удивится. Скорее всего, кто-то уже считает, что это ясно само собой.

 Остается только разобраться (и всерьез), кто  во всем этом виноват.

Популярная в астроведении теория некачественной сборки гласит, что законы физики, если установлены без должных расчетов, обязательно ведут к нелепицам различной формы и величины. Но что именно в нашей Галактике стоит принять за образец? Тому, что в Наклонном мире мышление сопровождается пеленой, можно подыскать объяснение, а вот то, что у многих на Земле следов умственной деятельности не видно вовсе, поразило бы выходцев с Наклонного мира до глубины души.

Всеми силами эти примитивные люди принялись бы разыскивать пелену. Скорее всего, они пришли бы к выводу, что кто-то прячет ее от нас.

Как давно провозгласили эзотерики и с опозданием установила физика, мысли материальны (что крайне неудобно, как ни посмотри). Если они приходят в голову, то трудно их потом удержать в голове. Мысли просачиваются наружу и набирают вязкость, даже несмотря на то, что почти ничего не весят. Подглядывать за их выходом в Наклонном мире любопытно. Если говорить грубо, то зрелище напоминает пар, идущий из ушей.

Затем выбравшиеся на волю мат-мысли движутся потоком и волей-неволей притягиваются друг к другу в пути. Масса, пусть и небольшая, давит на массу, одно агрегатное состояние переходит в другое, и вот уже сгустилась пелена. Хорошо, если она получилась всего одна. Но, как правило, сколько совпавших мыслей у разных людей, столько пелен.

Некоторых созерцание их быстрого накопления приводит в восторг.

Другим же обидно признавать, что их мысли, не думая долго, совпадают с чужими, едва только выбрались из головы. Такие твердо держатся за свою оригинальность, основываясь на том, что смотрят другие фильмы, посещают другие сайты и поддерживают других, более честных политиков, чем все. Это замечание грешит самообманом. При столкновении с чем-нибудь действительно необычным места для разнообразия не остается. Хороших идей в принципе мало. В некоторых ситуациях их вообще нет.

Именно поэтому то и дело — то в одном месте, то в другом сгущается пелена.

Мысли совпадают с мыслями, те с новыми, самыми недавними мыслями, ( такими же по содержанию, но пришедшими от других людей) : все возрастает, набухает и крепнет, как будто снежный ком. И вот уже эти неровные воздушные скопления становится видно. Теперь никаких сомнений не остается — это действительно Пелена.

С точки зрения социологии, такое развитие событий не предвещает ничего хорошего. Ведь если мыслей, наложившихся на мысли, а те на мысли и еще на мысли становится много, то это значит, что все вокруг думают об одном и том же — и что-то последует, к гадалке не ходи.

Неудивительно, что Амбукс, король государства Ламбия, уже встрепенулся. Смог от общих мыслей известен ему не понаслышке, хотя раньше не вызывал особого беспокойства. Пелена не пахнет, не греет, не весит (то есть не выводит из себя королеву, не содействует глобальному потеплению и не фигурирует в статистике). Но теперь у пелены обнаружился другой недостаток: она занимала собой слишком много места.

Амбукс вытаскивает подзорную трубу. Ладно, что пеленой затянуты дальние уезды — они не участвуют в политике. Но задета сама столица, а это взрывоопасно. Контроль над нею — вопрос жизни и смерти, особенно для королей.

К тому же, мысли то и дело обнаруживали странное сходство. Они не скапливались в воздухе, но и не расслаивались, не сталкивались в броуновском движении, не расходились в пространстве хотя бы на микрон, а накладывались, как блины на сковородке. Другими словами, все они были о чем-то одном.

— Ну, вот, снова она, пелена, — развел руками Амбукс, — как в старые, давно забытые и явно недобрые времена.

— Те, когда пролетала комета? — спросил младший министр. Он был действительно младшим — поэтому имел право на подобный вопрос.

— Тогда все тоже смотрели в одну точку, — не замечая, продолжал Амбукс. — На офис нашего звездочета, вот она и сгустилась. Правду сказать, в те времена я не особенно волновался. Я пил и забавлялся с женщинами, на всякий случай задернув штору. Чтобы справиться, мне хватило полного неведения, что для правителя бывает в самый раз.

— Возможно, вам еще хватило терпения, ваше величество, важнейшей добродетели в тяжелые времена.

Это были слова архивариуса из Саморегулирующегося Изменчивого архива, хранящего в себе письменную историю королевства, хотя и больше отражающего эволюцию письменности, чем королевства, — Должен напомнить, что это был мой совет.

— Или погружения в молитву, — предположил первосвященник, — что очень зря путают у нас с как вы сказали? с бездействием? С ничегонеделанием? Неведением? Исторически молитва много раз спасала наше королевство от бед. С ее помощью удалось остановить вторжение варваров, нашествие крыс на поля и восстановить успеваемость в воскресных школах. Если обратиться к профессионалам дела, молитва поможет и сейчас.

— Другие предложения есть? — надвигается Амбукс. — в этот раз, я полагаю, подарков с небес ждать не придется. Кометы нет, — а значит, и улететь будет нечему.

От взгляда в серые небеса желание возражать королю не просыпалось. Небо действительно было затянуто дымкой, как часто случается в холода. Хорошо было бы узнать, из чего она состояла — и была ли природной. Отпали бы многие вопросы, и, побужденный этой мыслью, Амбукс вопросительно посмотрел на архивариуса.

— Нельзя с точностью угадать этого, ваше величество, — сделал вынужденный шаг назад ученый, — Все дело в полной непрозрачности пелены. Изучая ее, нельзя установить, мысли ли это и если да, то в чем они состоят. В любом случае для очень разных мыслей — всегда все одно и то же, о чем ни думай. Одинаковая серая пелена.

— То есть никакой пользы от науки нет? — огрызнулся Амбукс, — Я это уже слышал. От моих советников, которым доверено сверстывать бюджет.

Первосвященник потер руки: только что он молился, чтобы ученому выписали щелбан, и вот это уже произошло.

— Вынужден подкрепить слова ученого коллеги своими, — тут же вмешался пастырь, — поскольку наука и религия, хотя и расходятся, но взаимодополняют друг друга — например, сейчас при дворе. Наша вера точно так же, как нейрофизика, учит, что в тайны человеческой мысли проникнуть невозможно, ибо подобное противно воле Бога и богов, создавших Наклонный мир во время отдыха в воскресный день. Выбор этого времени делает нас венцом творения, поскольку мы появились после всего, что в принципе можно было себе представить. И хотя отступления от нормы у нас огромны — но и для них положен предел.

Даже и в местах похуже — в глубинах Мультивселенной и на ее холодных высотах — нигде не дозволяется такое грязное панибратство — пролезать в чужие головы без спроса. Поэтому вразумить всех неверующих я, к сожалению, не могу.

— Что там, в пелене, можно лишь догадываться, — кивает архивариус, — поскольку она меняется постоянно, как бурлящий всегда неспокойный мыслительный поток. Ясно только, что на уме у всех сегодня что-то одно.

— Вот то-то и оно, — насупился Амбукс, — Я даже догадываюсь, что именно за одно. Но для чего я содержу целую армию ученых?

— Академию ученых, ваше величество.

— И целый университет отдельно от нее. Подозрения должны перерастать в уверенность — в противном случае ответственные решения — как в некоторых других государствах — будут у нас приниматься наугад.

— Кое-что все-таки можно предложить, — раздался голос из дальнего угла королевских палат. Там, в самом тупике, где нужно становиться на цыпочки, чтобы что-либо увидеть, место главе гильдии фокусников, чародеев и испытанных магов — профессии, не пользующейся в Наклонном мире никаким авторитетом.

Многократно их изгоняли Ламбии и из других стран и, вероятно, еще изгонят. Но во времена упадка они всегда возвращались, доказывая, между прочим, что история это всего лишь цикл. Что не обязательно значит круг: вполне возможно, она зигзаг.

— Если пелена густая, ее не получится разбавить, то есть снять напряжение, но вполне можно сгустить еще и еще, — говорит фокусник.

— Логично, — встревает младший министр, — только что будет потом?

— Типичная идея, вскрывающая непрактичность науки, — морщится Амбукс. — Архивариус мог бы подать такую заявку на грант.

— Ни в коем случае! — запротестовал ученый, — Хорошо известно: сколько ни сгущай — разгадать мысли все равно не удастся. Пелена просто непрозрачна, вот и все.

— Да, но если у кого-то мысли еще больше сгустились, усидеть на месте такой дальше не сможет. Плотность мысли превысит плотность черепной коробки — а это сродни серьезному скачку давления. Мысль, раз уж она материальна, просто давит на череп! и от слов волей-неволей приходится переходить к делу.

— Вы читаете мои мысли, — вытянулся Амбукс, — Это то, чего я от своих подданных меньше всего хочу.

— Бояться не надо. Способ, о котором я веду речь, называется усугублением. Не нужно относиться к нему предвзято. Усугублять разъяренную толпу никто не станет. Самоубийц среди нас нет, иначе бы мы отправились в действующую армию. Но когда речь идет о маленькой проверочной группе, дело обстоит иначе. Наберите людей из квартала и изолируйте их, но так, чтобы незаметно. Я выведаю их подноготную. Заставлю сделать то, к чему они давно стремились, но по разным причинам отказывали себе.

Вокруг короля захлопотали советники.

— По-моему, это просто опасно…

— Я бы не испытывал их фантазию…

— Хотите, чтобы они взяли — и…

— Да, их мало, но думать-то будут об одном!

— Прекратим споры, — поднял палец вверх один из архивариусов, — это предложение,

исходящее от фокусника, а значит, никто не собирался рассматривать его всерьез.

— Продолжай, — распорядился Амбукс.

— Благодарю. Моя гильдия — маги и фокусники — уже много лет несправедливо преследуется по закону. И чтобы преподнести свое мастерство вашему величеству, мы, в первую очередь, нуждаемся в том, чтобы попрать закон.

*

Как следовало ожидать, искусство усугубления, знакомое многим не понаслышке, в Наклонном мире не относится к числу высоких. На это имеется причина.

Установлено, что оно строится на том, что спрессовывает время, то есть заставляет наступать быстро то, что иначе потребовало бы длительных промежутков, без которых совершиться не смогло бы.

Как это может происходить на деле, известно каждому, кто пожил: порча всех вещей, обесценивание вложений, разрыв отношений, какие еще были, разочарование в существующем строе и наконец, полный и безжалостный крах. 

Усугубители возражают, что все это, так или иначе, неизбежно. Усугубленные бывают сторонниками потянуть.

С другой стороны… сделать из свитера тряпку, разбудить в соседе зверя, довести до банкротства семейный бизнес или вверенное большое государство способен каждый. Поэтому осуждать усугубителей, будучи обывателем, не только преждевременно, но и непатриотично.

Впрочем, есть высокий уровень, где дилетантам нечего делать: Там игра ведется по-крупному. Только гильдия испытанных фокусников и магов с гордостью может предъявить свой товар — усугубление — публике, показав его лицом. Предложить усугубление так усугубление, которым живо интересуется Амбукс.

Ну, а если он дал на то свое согласие, остается только разобраться с формальностями.

Усугубители относятся к бессеребренникам — не в том смысле, что не берут денег, а к магам, не приносящим особенной пользы самим себе. Теперь Амбукс с интересом разглядывал одного из них. 

— Ты, значит, можешь заставить людей сделать то, что они уже давно намеревались? но слабохарактерно откладывали решение? Не умели разобраться в себе? Мучались воспитанностью, так сказать?

— Воспитанность как рукой снимет, — поклонился фокусник.

Амбукс, как обычно, воспользовался поклоном. Он оглядел подданного сверху вниз.

Взгляд скользнул по привычному пути безо всякого удовольствия. Потертый красный халат свисал у усугубителя с плеч, обрамленный белым воротом, давно пришедшим в негодность после того как кто-то, видимо, пробовал его порвать. Борода встревала пообок: она была всклокочена и прилично седа. Похоже, что на нее ушли волосы, которых так не хватало спереди. Амбукс рассматривал неприглядную лысину, широко загораживавшую обзор.

Потрепанности король легко отыскал извинение. Доведение вещей до их конечной стадии — рискованное занятие, хотя и имеет нечто общее с правдой жизни. Кислая гримаса, блуждавшая по лицу, объяснялась ровно тем же. Такая встречалась у артистов, исполнивших свой номер, но вместо запланированного аплодисмента непреднамеренно сорвавших рессентимент.

— Усугубитель и должен быть недооцененной творческой личностью, — вздохнул Амбукс, — это логично. Такие шутки нравятся не всем. Но я деликатничать с ним не буду. В конце концов, это не входит в обязанности королей.

— Иногда говорят, что алкоголь может усугубить человека ничуть не хуже, чем все усугубители вместе взятые, — прямо спросил монарх, — Некоторым хватает для усугубления даже пинты пива, других приходится подпаивать. Существуют и иные способы. Чем мне пригодишься именно ты?

Гость тут же выпрямился. Вернее, у него пропало желание кланяться.

— Ваше величество! с предубеждениями против своей профессии я сталкиваюсь ежедневно.

Но что касается алкоголя, то это — самое нелепое из всего, что я когда-либо слышал. Ах, если бы его одного было достаточно, чтобы заменить собой специалиста— я сам бы пошел и напился! В действительности же творимое им усугубление второсортно. К примеру, разжечь сексуальное влечение хмелем можно. Но этот метод ведет в тупик. Ведь дальше… если вы имеет опыт, чтобы меня понять…

Амбукс сделал брезгливый жест.

— Обесценивать твои таланты я не собираюсь, — быстро проговорил король, — иначе я бы не пригласил тебя в это высокое место. Туда, где принимают решения, имеющие значение не только для нашего королевства. Но и для его соседей тоже.

— Еще алкоголь усугубляет людей по отдельности, – не унимался гость, — а гораздо продуктивнее усугубление их в массе. Напоить каждого не сложно. Но на утро у них будет общая, но совершенно неинтересная, пресная мысль.

— Вот именно это меня и волнует, — оживился король, — общие мысли, при этом какие-угодно. Случалось ли тебе работать с ними профессионально? Усугубить хотя бы дюжину моих подданных, но сделать это в один раз?

Собеседник утвердительно затряс бородой. Казалось, он улыбался через жидкий лес волос.

— Иначе в нашем мире попросту невозможно. Только наивный действует силой убеждения, и то обычно себе во вред. Доводы строятся на фактах, но в Наклонном мире они, правду сказать, никому не интересны. Во-первых, иначе он не был бы Наклонным… А во-вторых, с философской точки зрения, это объяснимо. То, что обычно подается как факты, на деле представляет собой поток самоуверенных заявлений, установить достоверность которых собственными силами невозможно. Поэтому инстинктивно никто их не принимает в расчет.

Но если воздействовать на эмоции, результат будет тот же. Люди — увы, довольно черствые создания. Можно вышибить из них слезу, но они так и продолжат защищать собак, закусывая свое сочувствие колбасой.

Амбукс скривился, подыскивая какой-нибудь контрпример.

— Если люди уперлись, — настаивал усугубитель, — все усилия бесполезны. А если равнодушны, — без толку пробовать их заинтересовать.

— Но бывают же сговорчивые…

— Вы хотите сказать, запуганные?

— Например?

— Вашей королевской стражей, например? Но есть и другие примеры.

— По-моему, ты просто дерзишь королю!

— Вот видите…- Угум развел руками, — Ваше величество тоже ни в чем убедить нельзя…

Амбукс взял паузу.

— Безвыходное положение, — признал король.

— Ничуть! Пусть никогда никого ни в чем убедить нельзя, — торжествовал гость (его звали Угум, как уже знал Амбукс) выход все же нащупан, притом в неожиданном направлении. Воздействовать можно там, где оборона слабее всего, и даже временами попросту отсутствует. Речь о присущих человеку желаниях. Нужно сделать так, чтобы он руководствовался только ими, отбросив прочь советы разума. В таком случае он сделает то, к чему присматривался уже давно.

— Обычно это не особенно интересно, — поджал губы король.

— Вы чрезвычайно заблуждаетесь, Ваше величество. Невообразимый узор желаний скрывается под пленкой благоразумия и постными оттенками приличий. Страсти просятся, чтобы им помогли вырваться наружу. И вот тогда… невозможное становится угрожающе вероятным. Разумеется, стоит выбрать из открывающихся возможностей то, что несет выгоду лично вам. Среди глупых поступков, которые люди в глубине души согласны совершить, всегда отыщется нужный, устраивающий именно вас.

— Ну, и как ты это делаешь?

Усугубитель пожал плечами.

— Раз мысли материальны, то сгустить их значит просто довести до кондиции. Человек при этом ничего не заметит. Он не уловит, что произошла перемена. Ему лишь покажется, что то, чего он всегда так страстно желал или к чему безотчетно стремился, нужно теперь до такой степени, что терпеть больше нельзя. Попробуйте внушить ему посторонние мысли — он заартачится, как упрямая скотина, как ишак, но если речь идет о его собственных желаниях, граница будет пройдена незаметно. Просто сегодня хочется больше, чем вчера, с некоторым удивлением ощутит он, вот и все..

Начальник королевской стражи высунулся из-за двери.

— Я уже заберу этого голодранца?

— Даже не пробуй.

— Пойдем, — произнес король, — у меня есть для тебя государственной важности разговор.

*

Начальник стражи следовал за обоими, вытянув шею.

Что-то подозрительное веяло надо всем этим, как тень. Усугубитель был в Ламбии гостем.

Таким, как он, это подходило. Этим нечего искать на одном месте. Если рассудить здраво, то им нечего и появляться на одном и том же месте второй раз подряд.

Службе безопасности это прибавляло хлопот. Трудно было сказать, откуда усугубитель взялся. Учитывая его скитания, это могла быть отдаленная местность,. Принимая в расчет усугубительство, наверное, она была очень далеко. Начальник стражи почесал в затылке. Дальние ебеня? Король разговаривал сейчас совершенно неизвестно с кем.

Угум не смущался угрюмым взглядом себе в затылок.

— Усугублять сразу нескольких — не такая уж сложная работа, — объяснял он, — Мне приходилось выполнять ее много раз, когда я еще обучался своему ремеслу,

— И что из этого вышло?

— Из обучения? Профессионал.

— Из усугубленных?

— Мне меньше заплатили, чем я заслужил.

— Хотел бы я знать, кто вообще отважился платить за такие вещи, которые… впрочем, если иметь достаточно извращенный и злокозненный ум, то найти в этом смысл вполне можно… Давай так: ответь мне, сколько дают сейчас за… твою работу? Не за повседневное простое усугубление, вездесущее, как бытовое электричество, а за насыщенное красками, похожее на пожар? Настоящее усугубление, другими словами? Как в книжках?

— Зависит от результата, — поскреб подбородок усугубитель, — заранее неизвестно, о чем думает человек. А от этого зависит то, на что он при случае пойдет.

— Правдоподобно, – вздохнул король, — хотел бы я знать, о чем думают сейчас эти вокруг меня.

Усугубитель замахал руками.

— Все это выясняется только при эксперименте. Нет другого способа, кроме как попробовать, пусть и на свой страх и риск,

Чтобы заразить короля уверенностью, Угум сделал обнадеживающий жест.

— Вот однажды… я не постеснялся и усугубил десятерых портовых шлюх. Они глядели на меня, не отворачиваясь, и я понял, что у них точно есть она — общая мысль. Та, что вечно просится наружу. И мне казалось —. вот хороший повод применить мои способности. Развеять серость будней. Глядя на то, как подворачивается такой шанс, профессионалу трудно оставаться в стороне.

Король осуждающе поджал губу.

— Счастье — когда чувствуешь себя при деле, — не переставал Угум, — Видишь общую мысль и

знаешь, что тебе стоит только щелкнуть пальцами, чтобы раскрыть ее, как конфету. А потом… интересно же в конце концов, что потом….

— Узнать, что на уме у женщин? — догадался король.

Начальник стражи, шедший позади, сделал широкий шаг вперед.

— Говори, — подбодрил со своей стороны король. — мы оба ждем.

— Только как сказать, — пожал плечами Угум, — так вот про портовых шлюх. Вот они вместе думают. А я… , вижу, что они думают. Вижу — что думают, представляете? пелена сгущается и сгущается и хоть проникнуть в нее нельзя, нельзя узнать, о чем именно их мысль. Зато… можно вмешаться. Еще сгустить ее и еще. И руки просто тянутся в магический пасс…

— Усугубить, другими словами, — кивнул король.

— Конечно, немного странное чувство. Но никогда я не был трусом, чтобы отступать посреди жизненного пути . Хотя и привык всюду ждать неприятностей. Люди как люди и выглядят везде они сносно. Но стоит усугубить их, так сразу срываются с петель. Хватило усугубить этих шлюх, как они подожгли свой бордель.

— Бордели у меня охраняет государственная стража, — буркнул король.

Начальник стражи подумал, что ему указывают на его место, и сжал кулак.

— Да, Стражники. И вот — они сгорели первыми. Возможно, дело было еще и в них самих… они взимали без счета свои поборы и вмешивались советами в сам процесс. Подглядывали за ним.

У начальника стражи сжался второй кулак.

Король обернулся, как будто почувствовал тлевшую сзади тяжелую мысль.

— Вот вы , — Угум весело перевел взгляд с одного на другого,— вам явно трудно работать вместе. Потому что у вас общих мыслей нет.

Коридор, по которому Амбукс вел Угума, сделал поворот и едва не уперся в тупик. С обеих сторон виднелись ниши, выдолбленные в стене.

— Я расскажу еще об одном усугублении, я усгубил мусорщиков.

— И что?

— То же самое — побросали свою работу, разбрелись по городу, ругая ее на чем свет стоит. А раньше они держали все это при себе. Убирали свой мусор.

— Люди обычно не хотят работать. Именно это и есть их общая мысль.

— Неправда, есть и другие, гораздо более захватывающие мысли. Я вам сейчас покажу…

Коридор свернул еще раз и вышел на финишную прямую: впереди открывался величественный балкон, выводивший на террасу, под которой простирался ламбийский город Лам Б, столица и конкурент прежней столицы Лам А. По своему обыкновению в вечерние часы он гудел. Но этим дело не ограничивалось. Вокруг — в воздухе — носилось что-то еще.

Угум обнадеженно потянул ноздрей.

— Пелена…

— Ээ-нет, — король повел рукой, — тех внизу усугублять не стоит. Их…ммм, слишком неприлично много. Получится бескультурно: потасовка и поножовщина. Но это не значит, что для тебя нет работы. Напротив, попробуй сосредоточься. Есть кое-кто, чью подноготную я хотел бы выведать прямо сейчас.

*

— Начнем с малого, — щелкнул пальцами Амбукс, — проверим твою сноровку. Усугуби там, где это безопасно. Возьмем тех, кому есть чего терять. Тех, кто не станет бунтовать без причины, потому что благодаря мне уже заработал достаточно. Кто не сможет заработать при других. Кого если погонят, то вместе со мной…

— Кхе-кхе, — прокашлялся начальник стражи.

— Я, конечно, имею в виду тех, кого не знаю лично, — перевел взгляд король, — Меня интересуют спекулянты с рынка.

— Сможешь их раскачать? — Амбукс повернулся к Угуму, — проверить, что у них на уме.

— Иначе ты просто жулик, — надвинулся начальник стражи.

Усугубитель принял стойку, позволявшую защищаться обеими руками. В итоге он развел их в разные стороны.

— Давайте сначала сообразим. Эти люди, наверное, хотят… понижения процентной ставки?

Навес от дождя на крытом рынке ? И права взвешивать все собственными весами без придирок от государства? Чтобы оно ни во что не вмешивалось и оставалось ночным сторожем? Стражем? — Угум заискивающе улыбнулся начальнику стражи.

— Вот мы и выясним, — объявил Амбукс, — чего они в действительности хотят.

— Торговцы никуда не денутся, — шепнул король начальнику стражи, — В крайнем случае наберем новых. Зато на их примере мы узнаем, чего ждать от подданных, если их усугубить.

— Прижать бы их всех к ногтю, — мечтательно пробасил стражник, — всех подданных, без исключения, и я бы сделал это своими руками, усугубители мне для этого ни к чему.

Дорога вилась по улочкам, заглядывала в бани, таверны, меняльные лавки и притоны, повторяя путь типичного стражника за день. Иногда она сужалась, заставляя протискиваться боком. Амбуксу это было не по нутру. Он опасался быть узнанным, когда шел между стенами, поскольку походил на свой профиль, отчеканенный на монетах. К счастью, у прохожих, погруженных в свои заботы, не хватало воображения, чтобы сопоставить одно и другое. А может быть, им просто не хватало монет.

— Бук? Утущубук. Бар!!! — разносилось совсем изблизи, но что там, даже не было видно: место скрывал поворот.

— Это торговцы? — поинтересовался король.

— Особый торговый язык. По вашему распоряжению мы …завозим их из соседних стран.

Наш народ слишком витает в облаках, он не приспособлен для того, чтобы менять одни вещи на другие, не практичен. Не принимает деньги близко к сердцу. Поэтому приходится вот так…

— Злапандамук! Ты, пандамук, пандамук! Мля! Бамбарбия… Бум-бук! Бум-бук! БЛЯ!

— А что они говорят? А впрочем, все рынки по сути своей одинаковы… раз уж я сам решил, чтобы они были такими, так пусть…

— Интересно знать, про что они думают, а не говорят, — вставил Угум.

— А я знаю их язык, — похвастался начальник стражи.

— Бам-бак. Бам-бам-бам -БАК! Быстро! Бамбамбабамбак! Быстро! Бамбак! Бамбак! —

закричал начальник. Торговля остановилась, а потом резво взяла обратный ход. Каждый державший при себе товар теперь не зарабатывал деньги, а тратил их. Яростно рылся в карманах, предъявляя на свет пригоршни монет, откуда у начальника набралась их целая гора.

— Бам-бам-бам, — повторил усугубитель и как будто обезьянничая, закричал — бак!!! 

Злые взгляды уставились на Угума.

Денег никто не понес.

— Ты дурак? — тихо спросил король.

— Ваше величество, не беспокойтесь. Не могло бы получиться лучше. Сейчас самый миг ловить общую мысль.

Амбукс мелко кивнул. Момент действительно был выбран удачно. Лица торговцев, оставшихся за спиною у стражи, больше не скрывали своих мыслей. Выражение, застывшее на них, перестало быть приторным. Не было оно и каким-то необычным. Еще и особенно сложным. Зато почти никто не выделялся — оно было одним на всех.

Король научился ценить искренность за масками придворных. Но в этот раз попросил бы втянуть средние пальцы и вернуть лицемерие назад.

Из-за всеобщего замешательства усугубителю не мешали — а он сам ничего не боялся. Расправил руки и сделал пасс в сторону пелены. Под его нажимом по ней прокатился разряд. Король поднял бровь, прикидывая что это значит. Определенно пелена сгущалась. Но что ее составляло? что за общие мысли созрели на рынке? Торговцы никогда не действовали вместе. Они конкурировали — у них были разные цены на товар.

Но вот один из торговцев выхватил булыжник. Бюст короля Амбукса, державшийся на нем, грохнулся к его ногам.

— Ваше величество, бежим! — раздалось откуда-то издали, но Амбукс догадывался и сам. Он отмахал половину мили и почувствовал себя в безопасности, только взобравшись на площадку башни, от которой у него были ключи.

— Стража! — сразу выкрикнул он — вперед!

Но это было лишним. Торговцы сами разыскивали стражу.

Стражников нашли за дневным перекусом. Те объявили, что до вечернего сбора налогов еще час. Торговцы, не дожидаясь, отплатили прямо сейчас.

— На помощь! — закричал один стражник, хотя это подставляло товарищей. Тех, кто мог помочь, уже вовсю разыскивали ворвавшиеся.

С безопасного расстояния Амбукс болел за своих, а потом опустил палец вниз.

— Моя стража, — пробурчал он — не умеет даже выставить шухер. Дерутся, как мальчишки. Визжат, как девчонки. И моральные качества, как у девчонок.

Нет, если народ соберется на бунт, рассчитывать на этих не придется. Лучше сразу на Бога и богов. Или на то, что меня не узнают, тоже возможно: последнее время

мой профиль встречается только на крупных номиналах. Еще можно положиться на гуманизм толпы мародеров. Нет, все-таки нужно что-то делать: стража разбежалась — оставить ее такой же легкой на подъем недостойно короля.

*

То, что отношение к нему переменилось, начальник стражи понял уже скоро. Его место у уха Амбукса занял усугубитель. Раньше король говаривал кратко, а потом указывал пальцем. Одни наклоняли голову, другие вытягивались в струнку, третьи отворачивались и

маршировали в сторону. Этих называли оппозицией. Теперь король указывал усугубителю. Что можно было ожидать от этого, трудно было себе даже представить..

Амбукс отныне избегал общества, а во дворце нашел старые комнаты, где скрылся в подвалах. Начальник догадывался, куда вели их выходы. Там он заблаговременно поставил стражу. Она честно вглядывалась в скважины и щели и иногда открывала потайную дверь. От короля и усугубителя не было никаких известий. В туннеле сгущалась тьма.

Однажды потеряв счет времени, начальник стражи взял судьбу в свои руки. Он ринулся в опасную темноту сам…

… — Пойдем подальше, — Амбукс вовсю толкал Угума по мокрой плитке, — дело, которое я собираюсь доверить тебе, такое скользкое, что требует настоящего ловкача. Я хотел бы усугубить свою стражу. Но боюсь, как бы об этом не пожалеть.

— Боишься, что они сорвутся с петель? — предположил Угум. — Они у тебя настоящие звери, не так?

Амбукс сделал непроницаемый жест.

— Ты усугубляешь один, мое присутствие ни к чему, — заметил король.

Угум задумчиво поднял глаза к потолку.

— Поэтому мы здесь, — снизошло на него. — Тут безопасно. Просто так не прорвешься. И наверняка припасено все необходимое. Я угадал?

… га-га-га-га!

… да-да-да-да!

— Ух ты! — присвистнул Угум, — А какое здесь эхо!

Действительно, что-то хлюпнуло на расстоянии полверсты, а уже было хорошо слышно. Начальник стражи (это он крался позади) тут же замер, испугавшись своих сапог.

— хлюп…

— И правда, неплохое место, обнаруживаешь иногда то, чего не ждешь, — отреагировал король, — залезаешь в свой шкаф одним скучным вечером, а оказывается внутри целый мир: за рубашками не стенка, а туннель, потом лабиринт… И переплетаются ходы… Кто-то из предков здорово пошутил.

— Хлюп! — раздалось невесть откуда.

— Внутри человека тоже скрыты неожиданности, — кивнул Угум. — мы, усугубители, также по-своему залезаем в шкаф. Так вот, когда я займусь делом, то хотел бы, чтобы при страже не было никакого оружия. Чтоб ей предварительно хорошо заплатили. И она была бы такой… расслабленной, что ли? Так будет честно. Всегда нужно оставлять шанс человеку проявить свои лучшие качества. Чтобы при усугублении вдруг ничего бы особенного не произошло б.

— Думаешь, общих мыслей у них вообще нет? — спросил король.

— хлюп

Угум пожал плечами.

— Самое волнующее в моей профессии — ощущение неизвестности. Сначала ты берешься за усугубление и чувствуешь себя художником по человеческой глине, а потом выясняешь, что не понимаешь в людях вообще ничего.

— Я боюсь, что стражники, если заставить их сделать то, что они сами хотели бы, разбегутся, и значит, при большом бунте мне бесполезны, — сказал король — но я хочу знать это наверняка.

— Нет большой сложности проверить это, — заметил Угум.

— Хлюп?- ни с того ни с сего скривился на него Амбукс.

— Да, хлюп. — повторил Угум. — Хлюп-хлоп. Хлюююююююп.

— Отвратительный звук. Если это ты, то немедленно прекрати!

Угум навострил уши.

— Тут кто-то хлюпает, пока мы разговариваем! — покрылся потом он, — надо бы поглядеть по сторонам… и если что, у меня есть… эммм, пустые руки…. и мы можем — взять ноги в руки, и отсюда… Но сначала…

— Эгггззхм. Эгзххррм!! — угрожающе прочистил горло Угум.

Начальнику стражи дважды повторять не нужно.

Он ринулся со всех ног, на бегу хваля Бога и богов за то, что успел подслушать самое главное. Вскоре показались двери туннеля. Стоило бы разозлиться, что их не распахнули перед ним доверенные стражники, но в тот раз начальник, скорее, обрадовался.

Если стража не движется с места, то это значит, что ей все безразлично. Она не боится даже начальства. При усугублении такая, скорее всего, не разбежится. Самое главное сейчас — пройти испытание Угумом, а пока оно не успело начаться, настроиться на трудности, и подготовить всех, что они придут.

.На выходе начальник отдышался.

— С проверками лезут в душу, — передал главное он, — но мы-то сохраним самообладание, я-то точно. Даже если случится что-то неожиданное— например, на горизонте появится король. И особенно король.

— Король? Внутри король?

— А кого еще мы могли бы здесь охранять?

Стражники переглянулись,

— Кстати, там стучат.

В двери туннеля и правда молотили. Их пробовали распахнуть изнутри.

Когда Угум высунулся, сощурился на солнце, как будто силясь закрыться от него руками, но

на деле это был отвлекающий прием. Под его прикрытием он совершал магические пассы. Непосвященным делалось заметно, что сгустилась пелена. Вернее, непосвященным наконец приходило в голову разуть глаза и увидеть ее.

Как и везде в Наклонном мире, пелена была здесь и раньше, но только теперь проступала очень наглядно, пронизывая все вокруг, протягиваясь сквозь предметы и лица, и по ней проходил серьезный электрический разряд.

По лбу одного из стражников пролегла морщина — знак несвоевременно пришедшей мысли.

— Мы хотим видеть короля! — вдруг ясно как день пришло в голову ему.

Эта странная мысль по правде была у него и раньше, но казалась непрактичной: как отличить короля от двойников. Но зато теперь она властно поднималась из глубин. Оказалось, что эта мысль получала шанс!

Начальник, мокрея, заградил собой ворота. Это была перестраховка, но Амбукс как назло действительно показался из-за дверей.

— Вот он, — взревел страж — он, он! Во всем виноват он! Он всегда мешал нам обратиться к вам, к королю!

Другие стражники тоже уставились на начальника стражи. Пиками.

— Он присваивал жалование! — как один, закричали они.

— Он покупал нас на рынке невольников, чтобы сэкономить на выплатах! И выдавал это за перевыполненный план по призыву!

— Он придумал призыв!

— А вот что я скажу, — засучил рукава один стражник, с этим давно нужно покончить.

Начальник никуда не годится. Но его почему-то держат. Может быть, потому, что он сам дал взятку? Может, тогда вернуть ему сдачу? . Нужно дать ему в челюсть! Это будет ой как наглядно! Пусть король видит, чего он стоит!

Становилось стремно. Хотя — кому? Угум, художник погрузившийся в свою работу, не желал ничего видеть, довольный тем, что поймал волну.

Он жмурился, продолжая магические пассы, с помощью которых другие люди отпускали себя на волю, даже если не собирались этого делать. И обретали счастье, ведь в чем оно заключается, как не в том чтобы презреть условности, расстегнуть верхнюю пуговицу и …

Вдруг что-то прокатилось у Угума между ушей. Это вмешался Амбукс.

— Ты перегнул палку, — зашипел в ухо король и чтобы вывести из транса дал художнику затрещину.

— Что-то вышло из-под контроля, — вжал шею Угум, — У нас это сплошь и рядом. В Наклонном-то мире. Шея на всякий случай оставалась вжатой. Так снижались шансы на еще одну затрещину.

— А что теперь делать ему? Разве тебе не жалко его?

— Может быть, он умеет драться? Тогда…

Затрещина.

Но начальник и не думал защищаться от подчиненных. Он извернулся и стремглав бросился в туннель, чтобы скрыться в темноте.

*

Во всем Наклонном мире нет другого искусства, подобного усугублению, так же способного исполнить любые желания, прихоти и причуды, принеся только удовлетворение, но никакой пользы. По крайней мере если речь идет о усугубленных. Другое дело — те кто подсуетился извлечь выгоду из происходящего.

Амбукс разглядывал портреты министров. Если дела шли ни шатко ни валко, то это, скорее всего, была их вина.

— Вот министр финансов. Жирная задница. Это по его подсказке мы взяли кредит у самого Железного банка, — сказал король.

— Да, — подтвердил Угум — только отдавать теперь чем?

— Хотел бы я знать, что он думал при этом.

Оба замолкли.

До Угума стало доходить, что король молчит как-то по особенному, будто ждет чего-то. Становилось очевидно, что он задал вопрос.

— Ваше величество, тут я бессилен! Мне не узнать, что он там подумал, министр.

Наш метод не всепроникающ. По отдельности никого усугубить невозможно.. Даже такие тонкие пальцы, как мои, вибрируют лишь при грубых позывах самых общих мыслей. Те же, которые исходят только от одного человека, настолько легки, что попадают в узкую часть диапазона, и уплотнить их невозможно. Нельзя обнаружить, что содержится в них.

— Ай, брось. Ты просто ленишься — не желаешь браться за слишком трудную работу. Возможно, ты заелся, а я уже заплатил тебе чересчур много денег.

Амбукс сменил тему.

— А как ты считаешь, верховный первосвященник верит в Бога и богов? У меня зародились сомнения во время прошлой мессы. Как-то он нехорошо улыбался. Можно было бы подойти к нему вплотную, чтобы сделать несколько пассов но… только, учти, мессу портить нельзя.

Усугубитель замялся. Сам он предпочитал не веру, а законы физики, пусть те и оставляли в Наклонном мире желать лучшего ( потому что установлены непрофессионально). Угуму не удавалось понять, для чего была эта вера в сверхъестественное и вытекающая из нее мораль, когда Мультивселенная и так отличалась разнообразием превыше всякого воображения. Увы, любые конфигурации в ней теоретически возможны, а значит со временем делаются еще и реальными. Это одна из самых страшных мыслей в Галактике, особенно для тех, кто поверил, что видел на своем веку уже все.

— Ваше величество, у того, что я не умею усугублять отдельных лиц есть одно, но важное для государства преимущество.

Амбукс насупился.

— Из этого следует, что у меня никогда не получится усугубить лично вас.

…. Белая, почти прозрачная пелена не способна обогнуть и скрыть (как пакетом при похищении) Наклонный мир целиком. Но кое-где ее хватает, чтобы скрасить

неживописный поворот и ввести в заблуждение долго всматривающихся вдаль,. Такие обычно вооружены современной подзорной трубой, ведь в наклонном мире принято изучать космос, хотя исследована лишь небольшая прилегающая его часть.

Даже этого скромного знания достаточно, чтобы испортить настроение: установлено, что шарик Наклонного мира движется по странной зигзагообразной кривой, картографировать которую не берется Несомневающийся университет. Зато пелена скрывает обрывистые переходы от взглядов, что имеет неоценимое антистрессовое значение. Если нечто дурное неизбежно, лучше хотя бы не знать, что оно впереди.

Или, по крайней мере, лучше не видеть его прямо перед собой.

Причина, почему будущее так наглядно, — в физике Наклонного мира. По природе своей это шар, притянутый раскинутой в космосе объемной кривой. Как многие объекты Вселенной, Кривая не имеет разумных размеров, поскольку создана не для людей. Для простоты ее считают бесконечной. Шар ударяется о ее повороты и изгибы и отскакивая устремляется куда Бог и боги пошлют. Только не на свободу. Кривая все равно притягивает его назад.

Из-за действия физических сил Наклонный мир зависит от Кривой, поэтому бесконечно и безнадежно скатывается по ней. Вот из-за чего критики всех эпох, рассуждающие об упадке, правы одновременно. Но и не правы тоже, потому что никакого верха и низа в космосе все равно нет.

Даже от живущих в Наклонном мире привыкание к этим перепадам требует сноровки. Отчасти потому, что изгибы Безразмерной Кривой непредсказуемы, как датчик случайных чисел. На некоторых участках они изворачиваются в прямую и дозволяют шарику перекатываться без преград.. Те, кто жили недолго, принимают это за выправление Кривой.

Но стоит им пожить подольше, как они поймут, что исправить Кривую нельзя.

Само собой, от наивных оптимистов по жизни зависит немного.

Но история показывает, что ошибаются и подготовленные люди, поднявшиеся по карьерной лестнице высоко. .Даром Амбукс строил планы, в частности, на завтрашний понедельник. Наклонный мир качнулся у него под ногами. В Ламбии ощутили это не сразу, а когда стала собираться волна, было уже поздно.

… Утром следующей недели с грамотой прибыл посол из державы Пелосии. От пелосийца стало известно, что страна Буссия напала на дальнюю Забуссию, но завязла среди пограничных болот.

Амбукс сделал умное лицо, как всегда, когда заинтересовать его не вышло.

— Чрезвычайно обеспокоен, — заявил пелосийцу он.

— Многочисленные жертвы среди ни в чем неповинных мирных жителей…

— Глубокая озабоченность, соболезнования — искренние.

— Маленькой девочке выкололи глаза и уши.

— Где мой министр иностранных дел? А? Старая развалина?

— Послушайте, вам правда все равно? На самом деле? — в ужасе воскликнул пелосиец.

— Ну, честно говоря, меня не ебет.

— Тогда у меня для вас плохие новости, — прокашлялся посол, . — Торговать с Буссией отныне не придется. В противном случае нам придется разорвать связи с вами. Говорю со всей ответственностью, потому что уже сообщил это 80 странам до вас.

На этот раз прокашлялся усугубитель. Он оставался все это время за спиной Амбукса под странным впечатлением, что где-то и что-то усугубляют без него. Когда речь пелосийца завершилась гипноз понемногу сошел на нет.

Лицо Амбукса оставалось невозмутимым, но Угум профессиональным нюхом почувствовал перемены. Возможно, у короля проскользнула необычно твердая и ясная мысль.

Уже на следующей день отовсюду удалили слово Буссия, а вся торговля с нею была запрещена. Вместо вымаранной Буссии газеты написали про Пелосию еще один раз.

Поначалу Угум не заметил особой разницы, но вскоре выяснилось, что к его услугам стали прибегать реже. Ощущение эксклюзивности, пестовавшееся им, пропало. Ниспадал покров тайны, и то, что раньше было в новинку, становилось заурядным общим местом. По каким-то причинам люди стали доходить до крайности без помощи извне.

Как-то Угум увидел пелену, вившуюся от трех еще не опустившихся ламбийцев.

Не дожидаясь Угума, они усугубили себя сами и подрались. Буссия всем была известна хмельной брагой. Когда теперь браги стало меньше, кому-то приходило в голову драться из-за нее.

А еще стало холодно. Хотя Буссия не имела к этому никакого отношения. Ведь хорошо известно, что одна страна никак не может сделать так, чтобы в другой понизился градус

Это противоречит законам физики и здравому смыслу. По крайней мере, в Наклонном мире это так.

Были и еще плохие новости. Амбукс вызвал к себе Угума и объявил, что в личном усугубителе больше не нуждается. Подданные справлялись с этой задачей превосходно и без него.

*

Оптимистическая таверна «Под градусом» называлась так не потому, что Наклонный мир исполнял свой долг перед природой — под небольшим углом катился в бесконечность.

Имелись в виду прохладительные напитки. Но Угуму было не до веселья. Даже несмотря на то, что его соученик по Гильдии развлекателей Ламб оказался на высоте своей профессии. Нашел способ поднять настроение. При встрече он предложил ужин за свой счет.

— Усугубление — высокое и неизменное призвание. Просто взять и бросить, как ты угрожаешь, немыслимо и неприемлемо. В таком решении нет никакого смысла. Вот я горжусь, что отучился на усугубителя много лет назад. И между прочим, подрабатываю этим ремеслом до сих пор.

— Угум прикладывался к бесплатному пиву и мычал. Все можно было пропустить мимо ушей, но это было уже слишком.

— Зарабатываешь усугубительством — это мммм как?

— Без лишних условий и комплексов. В трудные времена может прийти глупая идея, что все усугубляется само собою. А значит, прежние профессии не имеют смысла. Мир стал слишком магическим местом. А мы во всем этом — вишенка на торте, который передумали есть.

— И что дальше?

— Решили вместо этого ударить в торт лицом.

— Но это ничего, потому что деньги можно зарабатывать даже в трудное время. Все как обычно — с помощью тех, кого можно усугубить.

Угум оглядел окрестные лица. Здоровья и благополучия на них не читалось. Конечно, кое-что можно извлечь и из этих, но какой ценой… за какую цену… за это же никто не будет платить…

— Как, ты, наверное, спрашиваешь, — подхватил Ламб. — Да легко: главное — соблюдать профессиональную этику. Дрова в Наклонном мире наломают и без нас.

Сделалось шумно. Двери широко распахнулись, и в них вошел глашатай. За столиками затихли. Неофициальные новости были так себе. В таких случаях государственные известия заходят лучше всего.

— Буссия в руинах! Телега ее экономики уже встала! Знали бы вы, из чего она сделана. Ни спиц, ни лошадей, ни смазки! скоро свои пожитки буссйцы будут таскать на руках. Хорошо, что мы вовремя опомнились и эти грязные товары нам больше не нужны!

— А нам-то какое дело, — буркнули задним столиком, — не нужны, так не нужны. Да поебать ее, Буссию.

— Еп Буссию! Еп! — раздалось с дальних столов.

— То, что в Буссии все идет плохо, это очень хорошо!

— А мы что будем есть?

— Ебать Буссию! Ебать!

— Вот видишь, — шепнул собеседник, — они раскочегарились.- сейчас их усугублять никак нельзя.

Угум безразлично пожал плечами. С профессиональной точки зрения, лучшего времени не найти, брякнул он. Некоторые на взводе. Правда, если усугубить их, то что будет потом?

— Теперь я вникаю в суть проблемы. Из-за того, что ты понимаешь усугубление как провокацию, тебя и выставил Амбукс.

— Холодно! — выкрикнул кто-то из-за стола.

— Буссия тут ни при чем, — отвечал глашатай. Никак одна страна не может сделать так, чтобы другая замерзла. Это противоречит розе ветров. От того, что во дворце короля тепло, вам ни жарко, ни холодно. Так же и с Буссией. Запаситесь терпением. Наденьте третий свитер.

. Через некоторое время холод пройдет сам собой.

— Придурок Амбукс, — прошипел Угум. — все нынешние безобразия из-за него.

— Или из-за Буссии, или пелосийцев. Еще пива, — подозвал официанта Ламб.

Из-за соседнего стола нежданно вынырнул вышколенный служка и принес кружку намеренно увеличенного размера, как из музея уродливых мер и весов. Угум уставился на поднос, и официант тут же отвесил обоим покупателям поклон.

— Вам, господин усугубитель, за наш счет, — сказал он не Угуму.

Ламб придвинул кружку.

— Ты тоже усугубитель, — мигнул Ламб, — Считай, это и для тебя.

— Так вот, мы с тобой говорили о провокациях. Видеть в усугублении только их значит лишать себя надежного заработка. Быть разжигателем опасно. Не так уж редко людей лучше подстегнуть к чему-то толковому, что в принесет умиротворение, облегчив им жизнь, чем, наоборот, портить ее.

— При таком подходе не заплатят. Это слишком пресно.

— Отнюдь. Если ты будешь подталкивать местных завсегдатаев к выпивке, хозяин заведения поставит и тебе пенистого за свой счет.

— Милая работенка — усугублять пьянчужек в пивной.

— Зато верная. И тебе нужная… — Ламб с подозрением оглядел Угума. — Ведь ты уже хлебнул пива? Надеюсь, ты не собираешься и дальше пить его за мой счет.

*

Вечер застал обоих усугубителей за работой.

— Без разбору усугублять нельзя, — наставлял Ламб — тут тебе не двор Амбукса. На земле Наклонного мира не ценят шуток. Тут побить можем не только мы, но и нас. Вдобавок…

Со здешним заведением у меня договор.

Угум про это уже знал. И с ролью помощника бармена соглашался, каким бы понижением это ни казалось. Другое дело — материальная часть вопроса. Чтобы усугубить пьянчужек, требовалась пелена. Притом… Ламба устраивала она не вся.

— Простые общие мысли не подойдут, — бурчал он, — мы же отлично знаем с тобой, что на уме у пьяниц. Драки и вымогательства. Нарушения общественных приличий. Публичные оскорбления короля Амбукса. Все это здесь недопустимо, поэтому не обойтись без фэйс-контроля. Нужно какое-нибудь счастливое лицо… лучше всего найти несколько. И дождаться пока пелена совьется вокруг них.

— Сейчас с этим не очень, — протянул Угум, подыскивая нужный фэйс, — вот эти трое сразу не подходят, не счастливые. Оно и понятно. Они обсуждают политику. Кажется, Буссию.

Усугубителть пригляделся.

— Мысли расходятся в разные стороны. .

— Не удивлюсь. Тут и глаза на лоб могут полезть.

Ламб поднялся и прошелся по залу в поисках редкой пелены. Жестами он удерживал Угума на расстоянии, давая понять, чтобы тот не трогал раньше времени никаких подозрительных пелен.

— это все не те, грязные…. грузные? Грустные? Мысли. Почему, кстати, их столько? Что на уме у людей? О чем еще думать, если пришли в кабак, если не о том, чтобы расслабиться? О вине?

— О Пелосии, Буссии, о деньгах, чтобы за вино заплатить, — перечислил Угум.

— Дерьмовые темы, а Буссия больше всех.

— Ты забыл сказать «еп».

— Ах да. Еп Буссия, еп ее, еп. Амбукс издал закон, что без «еп» Буссия произносить нельзя. В прессе теперь все время так.

В таверне прочистили глотки.

— Еп Буссию! Вина! — выкрикнул кто-то.

Вот! — Угум просиял, — Больше нечего и пожелать.

Но Ламб скептически поджал губу.

Вокруг пьянчужки действительно вилась пелена. Но она…

— Приглядись внимательнее, куда она ведет, — насупился Ламб.

Такие пелены Угуму встречались и раньше. Пелена разрасталась, но рассредотачивалась струйками по всему залу. Она роскошно клубилась во всех углах, но давала о себе знать понемногу. Мысли сходись у людей, которые не знали друг друга, не собирались общаться и даже не поворачивались лицом к лицу, как будто и так все было понятно и чтобы договориться им не нужно было говорить. Что-то позвякивало: это воздух наэлектризовался и пропускал металлический звук.

Ламб оглядел пелену без удовольствия.

— Усугублять будем только тех у кого радушное выражение лица, — предупредил он.

От этого задача Угума усложнилась. Улыбавшихся было совсем немного. Разве что в углу где пахло селедкой: там красились портовые шлюхи. Но несмотря шедший от них запах моря, Ламб воротил нос. Усугублять женщин противоречило принципам заведения потому что они никогда не платили сами за себя.

Гвардейцы тоже считали уходить не заплатив делом чести, хотя никакого декрета Амбукса на этот счет не существовало. От этих лоботрясов ждать лучшего и не приходилось. После недавнего Угум старался держаться от них в стороне.

Улыбались еще трое в углу, но по-идиотски. Эти, похоже, пронесли что-то с собой и успели отведать. Слабоумный смех задевал Угума за живое как профессионала: особенно тем, что дальше его некуда было усугубить.

Безвыходное положение, — собирался развести руками усугубитель как вдруг кто-то сошел со своего места и освободил проход. Открылся вид в в сторону дальнего закутанного туманом угла.

Оказалось, что там клубился не только обычный табачный дым. Это была еще и пелена.

— Что-то новое, — ткнул Ламба Угум, смотри: интересное прямо вон там. Я хочу сказать, рядом с нами. Ты погляди прямо перед нами двумя. Судя по всему мысль клубится там уже давно. Какая она… перезревшая . Из простого человеческого любопытства стоило бы…

Ламб в ответ на тычок больно ударил Угума по руке,

— Рядом с нами? — прошипел он — Да эти трое не отрываясь смотрят на нас! Ты, может, и учился на тройки и усугублял ворон на занятиях. Но таких глядунов трогать нельзя. Их общая мысль может оказаться про нас с тобой.

Вскоре Ламб затолкал Угума в угол, где казалось безопаснее, и закрыл ему ухо ртом:

— Если ты не признаешь простой безопасности, то ты не волшебник а прогульщик!

Времена изменились и мысли тоже. Они стали темнее, ты заметил? Это уж точно не безопасно. Следуй моему примеру! Следи за лицами прежде чем… путем усугубления менять выражение лиц.

— БААМЦ — развел руками Угум. Это могло сойти за одобрение.

— \Какой еще Б-А-А-А-МЦ? На твоем месте я бы не… Кстати, баааа… Баа! Бамц — сам себя поправил Ламб.

— Просто это общая мысль, — извинился Угум

— Да уж, вижу. Общая… — прекратил брань Ламб — Даже уж слишком общая, я бы сузил ее.

.Когда усугубители возвратились в кабак, рассуждать было поздно. Большая перекладина хрустнула, а под ней развернулась драка, не имевшая общего плана и четких действий. Скорее, многие сражались сразу против всех. Ее нарушал только БААМЦ — он раздавался, отвлекая мысли на себя. Пелена от этого сгустилась так, что было не продохнуть.

— У тебя есть интуиция, — признал Ламб, — то есть дальнодействие в чтении общих мыслей, что одно и то же. Так говорят ученые. Определение от Саморегулирующегося архива.

Не каждый усугубитель на такое способен, но если не научишься высокой науке соображения эти и любые таланты без толку: при таком отъявленном разгильдяйстве пользу себе ты все равно не принесешь.

*

Столица Ламбии город Лам Б — скопление узких улочек, пересекающих себя под всеми типами углов, среди которых попадаются и объемные углы. На геометрии их не проходит, но городской путешественник должен знать: чтобы свернуть за угол, нужно с уступа одной улицы перепрыгнуть на овраг другой, лежащий чуть в сторону под ним.

Ламб тянул Угума за руку, не давая тому опомниться. Это было головокружительно, и Угум визжал, как поросенок, которого ведут на убой.

— Исправить все тут не так и сложно, всего-то нужно, чтобы людям пришло в голову не устраивать завалы там, где они сами переходят дорогу! все-таки это столица. Вот бы при смене мэра эта светлая мысль пришла бы в голову тому, кто его подсидит.

Ламб наставительно поднял палец вверх.

— В Наклонном мире никто не смеет внушать другим свои мысли. Это противоречит свободе воли и сделало бы из людей — всего лишь бессильных зомби. Все, что поддается влиянию и на что влиять разрешает вера, — это те намерения, что уже есть. Воздействие на них называют усугублением. Для этого мы здесь.

Угум кивнул головой. Ему тоже не понравилось бы, если бы ему в голову пришла бы какая-нибудь совершенно посторонняя мысль. Например, верить Ламбу всерьез.

… Из подвалов и из чердаков, из грязного городского дна и из притона для эстетов, и с кирпичной стены, и с птичьего полета, и из дурного, больного воображения, словом, отовсюду открывался вид на дворец Амбукса с его башнями, бастионами, хоромами, кордонами, солдатами и гаремами.

Чуть ниже высоких строений поднимался Храм Откликнувшихся богов с куполами по числу именно таких. В его тени кренился приземистый цирк, гудели зоопарк и гигантский рынок.

Это учреждение заменяло городу место народных собраний и университет, поскольку служило свободному обмену идеями и деньгами. Как учила прогрессивная экономическая теория, не следовало рассчитывать на государственную помощь. На рыке каждый мог продать все что-угодно, например непрактичные знания, и при желании тут же приобрести немного хлеба взамен.

До Угума начинало доходить, почему Ламб повел его такими кривыми путями. Рыночное изобилие лучше всего было наблюдать с высоты.

— Философия! Полтора часа без перерыва! — предлагал бородач.

— Геометрия! Легкая без формул! — переобувался он же.

— Тайны вселенной!

— Сладкая редька! Не нравится? Тогда хрен!

— Самая головка! Сыр!

— Алхимия! Полный курс!

— Алхимия, — Угум ностальгически лизнул губы, — Вот уж наука так наука. Она заменяет собой целый продмаг, ведь делать из всякого барахла не обязательно золото. Можно, например, сыр или затычки для ушей.

Угум, хоть и давно отучился в школе, догадывался, что дело было не в еде. Приближался весенний экзамен для юношества и недорослей, поэтому на рынке было не протолкнуться от знаний. Собирались убеленные мужи, которые и готовили финальному испытанию не учившуюся в течение года молодежь.

— Есть о чем послушать! — замечтался Угум, — про Бесконечную кривую, например,

в вопросах и ответах я взял бы курс.

— Бесполезно. Ее изгибы никогда не повторяются. 7, 342, 9/14, 1,1, минус триста сорок один… делить на минус три ста сорок один

— То есть один?

— Ну, да. То есть сначала кажется, что пиздец, куда провалились, а потом ничего не произошло.

Кривая непознаваема, — махнул рукой Ламб, — поэтому изучать ее бесполезно. К тому же, это

это ярмарка знаний, а нас интересуют места, где люди тратят деньги всерьез.

Хоть Ламб и спешил по уступам куда-то вперед, сам же бранил себя за это.

Вовсю обнаруживалась пелена, но она казалась неуловимой из-за расстояний: пролегала где-то внизу, где и торговали люди, пока усугубители наблюдали их свысока.

Возможно, дотуда не добивали магические пассы, хотя Угум мог бы поспорить с этим. Если бы отважился на попытку: тяжелый взгляд заранее ложился ему на плечо.

— Мы пройдем окольным путем, — объяснил Ламб, — и конечно, зайдем на рынок. Там мы отыщем нужное нам местечко. Мы станем — как и в пивной — настраивать людей на покупки. И точно так же будем учитывать, что у них на уме. Как усугубители мы должны вписаться в порядок вещей.

— Почему бы нам тогда не пройти, где безопаснее? прямой дорогой мимо стражи? Как все?

— Осторожность осторожности рознь, — проворчал Лламб, — выручкой с нами поделятся хозяева за стимулирование покупок. Это справедливо. А я делиться со стражниками своими доходами не хочу.

*

Дальняя сторона Большого рынка напоминала старые склады с неразобранным товаром.

При взгляде на него становилось понятно, что горожане брали хуже всего.

Ламб и Угум протискивались между ящиками с шезлонгами, купальниками, гражданской одеждой, подарками близким, книгами и медицинскими масками.

Больше не требовалась и смазка, — обходились без нее.

— Наконец-то! Наконец! — послышалось из-за угла, где товары стерег щуплый караульщик. На этот раз ему повезло.

— Что стряслось? — Ламб, похоже, знал собеседника в лицо.

— Наконец-то воры пожаловали, а я уже думал никогда не сподоблюсь.

— Ты, значит, имеешь в виду нас. Но учти, я не касался твоего товара, то есть не зашкварился о него. Все, что нас интересует, — это куда подевались лавки с позолотой. Они были не так давно прямо здесь.

— Нет, ты заплатишь за неизвестную тебе информацию, неважно, какую, и тогда я действительно расскажу.

— Для тебя денег нет, — Ламб вывернул один из двух карманов и капюшон плаща, — но если я буду не в духе, то отказом не ограничусь: могу и испортить тебе что-нибудь.

— Ах, значит ты взялся за старое и усугубляешь все что движется? Стража, конечно, не знает? Какая стража пропустит усугубителя сюда?

— Ты думаешь, что выудишь из нас деньги, которых у нас нет.

— Ты торгуешься, как на рынке, куда пришел без денег. Ладно, я покажу тебе дорогу, но предупреждаю, что ввязался ты в это зря. Торговля идет туго. Из-за Буссии, еп ее, у покупателей никакого настроения. Кроме того, последнее время косо смотрят и на Бутай.

О Бутае Угуму было известно многое. Огромная страна тянулась где-то там, где кончалась Буссия. То есть за пределами любого воображения. За границами Ламбии люди теряли меру, и их страны можно было сравнить с Бесконечной кривой по размерам, учитывая что площадь у кривой все-таки узкая, а страны вроде Бутая предельно широки.

40 лет назад оттуда стали поступать первые товары. Стоили они дешево, быстро ломались, но зато никогда не заканчивались. Поговаривали что бутайцы клепают их днем и ночью, поскольку у себя дома сидят в тюрьме. Где-то на границе вещам делали тюнинг при помощи примитивной магии. Они приобретали сходство с местными, исчезавшее после стирки или неосторожного втирания пальцами туда-сюда. Бутайское принято было носить, но не рассказывать об этом. Поэтому не все представляли, какую долю рынка незаметно отхватил себе Бутай.

Ламб выпучил глаза.

— Бутайское, говоришь?

— Поговаривают, что и товары оттуда лучше не брать.

— А носить купленные еще можно? Я вот, например, не стесняюсь. Бутайская одежда сейчас на мне, так что? Ламб похлопал себя по карманам. Раздался блям.

— Так я и думал, — высунул язык торговец, — в левом что-то звенит.

— Я дам тебе монету. Но мне перестают нравиться новые порядки. Что-то не то стало с Амбуксом. Посмотрел б в своем дворце на кровлю и мрамор. Еще лучше потрогал бы их.

— Альтернатива бутайскому есть, — подкинул монету караульщик, — пойдем.

Смирившись со скромным заработком, он готов был показать места, где на большом рынке торговали другим товаром. Сначала свернули с мясных рядов на калашные – затем к церковным лавкам и туда, где продавали товары для самостоятельной отправки в войска. (только иждивенцы полагают, будто кто-то должен снабжать их, когда они исполняют свой долг) – и вот, наконец, проход между рядами лавок расширился настолько, что стал напоминать улицу. Торговля на ней шла нарасхват.

Между рядов тянулись покупатели, одетые небрежно, но попадались и побогаче. Те чаще всего расхаживали отдельно, но иногда собирали вокруг себя компании. В таких случаях почти сразу повисала пелена.

— Что, по-твоему, — спросил Угум, — должно быть у этих на уме?

Трое одетых по военной моде ламбийцев прогуливались между рядами с таким видом, как будто не ищут товары, а инспектируют их.

В этом не было ничего удивительного. Так делают те, кто все-таки ищет, но надеется что товар запрещен.

Лавочники схватывали на лету, прикрывали двери и тогда нарывались на стук. Иногда они не отвечали. Это было очень наивно. Непрошеные гости заходили все равно.

Ламб прищурился.

— Я бы не советовал усугублять тех, у кого ото всего ключи и кто развлекается, как садист.

— А я бы наоборот. Ими бы и занялся. Если бы только был способ, я бы вложил им мысли о том, чтобы перестать вести себя, как захватчики в своей стране. Не кошмарить рынок. Ввести нормы приличия. Убедил бы не собирать на собственном рынке дань.

Ламб показал большим пальцем вниз.

— Теория усугубления гласит, что от таких разговоров не бывает никакого толка. Никому не нравится, когда их поучают, поэтому никто их и не слушает. Гораздо лучше получать подтверждения того, в чем ты и так уверен. Этим пользуется пропаганда. В отличие от чистоплюев, она не брезгует работать с мыслями, которые уже есть.

И вот когда под воздействием усугубительского слова в душе укрепляется то, в чем вы никогда не сомневались, — например, мысли о соседе — и только в силу ложно понятой скромности сдерживали порыв, тогда многое становится возможно.

— И происходят исторические события? — съязвил караульщик

— Да, — огрызнулся Ламб, — нечего стесняться усугубления . Этот мир создан не для трусов, а для нас, любителей отвесных спусков. Не зря его называют — наклонный мир.

На пятом повороте меж узких улочек Ламб попрощался с караульщиком, отработавшим свою монету, но норовившим остаться на второй срок.

Прямо перед носом высились стены насыщенного желтого цвета — лавки торговцев позолотой. Ламб отлучился, чтобы показаться хозяевам на глаза. С такими тертыми нужно было ставить себя твердо, иначе рост продаж, вызванный усугублением, они примут за свой собственный незаслуженный фарт.

Заминка ушла у Угума на то, чтобы оглядеться по сторонам. В сердце великого базара публика была побогаче и энергичнее: похоже, она вовсю интересовалась позолотой.

Ее считали надежным вложением денег, особенно из-за перемен, вызванных Буссией и Пелосией, Амбуксом, Ламбией, а также Богом и богами при участии Черта и чертей. Словом, после всего, что уже произошло, многие от греха подальше вкладывались в позолоту.

Капризная дамочка — вся в украшениях — твердо делала свой выбор. Она теребила кавалера, указывая на ювелирную лавку мизинцем, на который было нанизано кольцо. Угум сделал пасс, но безрезультатный — как с самого начала можно было догадаться. Мысли у этих двух не сходились, и не возникало пелены. Усугубителю нечего было усугублять.

Зато ее становилось больше, если свернуть за угол. Там отплясывали гуляки; верующие в Бога и богов призывали лупить гуляк и о чем-то спорили скупщики краденого, просматривая товар.

Ламб, вынырнув ниоткуда, схватил Угума за плечо.

— Я договорился о первичной выплате, — но от нас требуют подтверждения, что мы взаправдашниемастера-усугубители. Как ты думаешь — с этими гуляющими у нас получится? Как публика, разогрелась? Разумная трата денег в ее планах на этот вечер?

Между рядов базара показались четверо серьезных молодых людей. Их подтянутый вид заставил Ламба отпрянуть. Усугубление таких могло закончиться плохо. Затем прошло несколько портовых дам. Этих было брезгливо усугублять.

Странные лица, показавшиеся вслед за тем, трудно было отнести к привычным типам. В Ламбии такие казались иностранцами, хотя настругать похожих из местного материала было несложно: мешал только иначе выстроенный половой отбор.

Чуть скрюченные в пояснице, медленно ходящие новоприбывшие издалека напоминали педантов. Угум сам недопонимал это слово, но сталкивался с тем, что его применяли к подобным типам. Без сомнений, оно означало что-то такое, любовь к чему не уважал местный народ.

— Не вижу особых препятствий, — заметил Угум — вокруг этих уйма пелены. Они постоянно разговаривают друг с другом. Достаточно хорошего пасса, и дело будет сделано — все, что они долго носили в себе, вывалится, как из гнилого мешка. Если, конечно, в этом состоит наша цель.

Ламб закусил губу, что-то прикидывая и посматривая на педантов, как на жертв, и те, словно заподозрив неладное, свернули за угол. Усугубитель поморщился от упущенной возможности и думал сорваться на Угуме. Но тут как будто прочтя его мысли, педанты возвратились. Возможно, они отважились расстаться с деньгами, приобретя взамен позолоту.

— Начнем все-таки с этих, а там посмотрим, — сделал отмашку Ламб, — Может быть, на главной базарной улице появится более платежеспособная публика.

От Угума можно было ждать, что он тут же приступит к пассам. Но в этот раз он медлил — что-то странное зрело у него внутри.. Мысль пробивалась в его голове и, видимо, уже окрепнув, не позволяла просто так отказаться от себя. Это, конечно, не просыпалась магическая сила. Даже думать об этом глупо. Она никогда не спала — просто обнаружила, что где-то есть Угум.

— Что ты стоишь? — уставился Ламб. — я ведь тоже усугубитель и могу обойтись своими пассами. Но я тянул тебя через весь город. Это чего-то, да стоит. Будь благодарен. Вместе мы, два усугубителя, создадим усугубление, достойное внесения в резюме.

— Да, конечно, — кивнул Угум. — это я и собираюсь сделать. Одно мгновение. Эти четверо подтянутых. Кажется, мне ненадолго нужно к ним.

Мысль, развернувшаяся в душе Угума, расположилась в нем так просторно, что потеснила все остальные мысли. В конце концов, когда как не сейчас маленький усугубитель, вечно страдавший от недостатка признания, не должен выполнить свое предназначение? явить миру то, что давно в него просилось — но пряталось за искусственными преградами и, как моллюск в своей раковине, не желало вылезать. Стоило выудить его оттуда. Условия этого, может, и не сходились раньше, когда Амбукс запрещал ему усугублять толпы. Но вот сейчас все изменилось… Сейчас стражников поблизости не было. Помешать в любом случае никто бы не смог…

— Я вернусь, — отпросился Угум и шмыгнул в соседний ряд, держа наготове свои пассы.

Там прогуливались давешние крепкие парни. Те даже не заметили его.

Сделав свою работу — то есть усугубив их, Угум был уже у Ламба, и вместе они нацелились на педантов. Те оказались интеллигентами, так что первым делом у них развязались языки. По цепочке причин и следствий сигнал проскочил, как по проводу. Хозяин лавки уже был хмурый, а скоро сделался и злой: теперь он точно не собирался лезть за словом в карман.

— Позолота всегда позолота, — произнес один из педантов — лучше позолота, чем деньги из дерева. Как еще говорят, деревянные.

— Да, как вы верно заметили, коллега, бумага имеет древесное происхождение.

— Поэтому целиком с Вами согласен, что металл — более основательное вложение. Но хоть и вес у этой позолоты близок к настоящему. Но сам товар бутайский — а их активы теперь токсичны. Пожалуй, даже трогать их нельзя.

– Да, бутайское от греха подальше мы не возьммем.

—— Ну и что — что бутайское ? — вскипел хозяин, — Закон пока не запрещает. Амбукс только планирует запретить. Мудила. Не из Буссии, и то спасибо! Радуйтесь! Или ищите другую позолоту! — похоже, до владельца лавки добил один из пассов.

— Из Буссии товаров и не бывает! — огрызнулся один из педантов, — Там ничего не производят. Учите экономику. Кроме хмельной браги, оттуда не завозят ничего.

— Не скажи. Еще холодно из-за Буссии стало! Раньше можно было согреться хмельной брагой, а теперь…

— Холодно из-за страны стать не может, — отрезал один из педантов, . — Погляди, где Буссия — а где мы. Географию учите, а не только экономику.

Четверо четких хмурых парней почему-то оказались поблизости. Усугубление без большого промедления действовало и на них. Но прочему оно привело их сюда? На это совершенно не рассчитывал Угум.

— Буссия еп! — выпалил четкий, вваливаясь за дверь.

— Да, Буссия — еп! и Бутай еп. Бутай и Буссия теперь заодно!

От таких новостей опешил даже Угум.

А с Ламбом случилось что-то невообразимое: он собрался удирать. Самому первому ему пришло в голову, что сейчас начнется драка.

— Я тебе говорю бутайское убери! А иначе я сам все переверну.

— Что ты такой дерзкий? Что тебе сделала позолота?

— Холодно, голодно, мерзко, а все Буссия виновата и Бутай.

Хозяин умел защищаться. Торговцам позолотой приходится это делать. Грабители всегда были неравнодушны к драгоценному полуметаллу. Чтобы ставить их на место, в нише за торговой стойкой имелась горючая смесь.

Прибегнуть к ней хозяин решился, когда осознал, что сможет вынести этот риск.

Про позолоту известно, что она не горела, а если с ней чего и случалось, так то, что она иногда сбивалась ногтем. Пожар был для нее не так страшен. Тем более, что с помощью бутайских технологий можно было позолотить испорченное назад.

Ламб и Угум почувствовали угрозу первыми. Но мысли их сразу разошлись. Старший усугубитель готов был воспользоваться своим опытом — он ринулся прочь из рынка, минуя стражу, в сторону одного из проулков, которыми только что пробрался. Как выяснилось, он всегда держал в уме дорогу к бегству. Угуму такая предусмотрительность и не снилась. Он бросился наобум, завяз в узком проходе и выбрался на широкие ряды как раз, когда те охватил пожар. Это хозяин привел свою угрозу в исполнение и поджег лавку с позолотой.

Из-за него все вокруг перешли на бег. Удирать пришлось в кутерьме и пелене такой силы, какой Угум еще не видывал. В толпе спасавшихся он вскоре опередил всех. Угум бежал быстрее, чем остальные, пользуясь всем, что имел. Обычно у усугубителей пустые животы и тонкие ноги, а значит, бежать они могут налегке.

Спасая свою жизнь и выжимая все из сноровки, Угум выбрался за ограду рынка — и поспешно выдохнул, благодаря Бога и богов за удачу.

Тут и раздался взрыв, от которого не спасешься. Последние мгновения Угум размышлял, как такое возможно, когда не изобретен даже порох, а потом его оставили все мысли. Блаженство нахлынуло так полновесно, что Угум аж потянулся и подумал ,что выспится. В самом деле, это было недурно, но не тут-то было: что-то засвербило, заныло, зазудело. Что-то выталкивало Угума из блаженства назад.

Глаза усугубителя широко раскрылись, и оказалось, что они еще неплохо видят, Угум недоверчиво повел ими и обнаружил, что рынка нигде не было видно. От страшной мысли об этом усугубитель подскочил и заозирался. Ладно рынок. Черт и черти с рынком. Само место казалось ему незнакомым. События, похоже, принимали не только неприятный, но и непредвиденный оборот.

*

То, что усугубителям редко сопутствует фортуна, объяснимо, ведь усугубление по самой своей природе деструктивно: это пример ухудшательной магии, то есть замены лучших вещей на худшие и так далее вплоть до полного нуля.

По этой причине на усугубительстве трудно заработать, а усугубителям приходится пускаться во все тяжкие, хватаясь за каждый подвернувшийся шанс. Но пусть Бог и боги не спешат вознаграждать их за трудолюбие (хотя сколько всего усугублено!) но и избавляться от них раньше времени не намерены.

Не даром же Наклонный мир — всего лишь шарик, падающий по изгибам бесконечной Кривой. Это кинетический процесс, изменить который невозможно, зато усугубители умеют находить очень точный резонанс с тем как он идет. В некотором смысле они и Кривая — заодно.

Чем сильнее был взрыв, поднявший Угума в небо, тем дальше его уносило от места событий и ниже становилась опасность, что когда-нибудь придется ответить за них. В конце концов, его прибило к стогу сена где-то далеко и от Амбуксова дворца, и от городских стен.

Просто столица Ламбии протянулась и досюда. Наступили холода, и жители принялись отапливать дома всем, чем придется. Сено многим казалось в самый раз.

Угум очнулся и на ощупь выбрался на волю. Оказалось, в этих местах он не один. Какие-то люди — то оборванные, то обугленные мелькали и стесняясь своего вида, скрывались за дверями домов. Надпись на одной из них ставила в тупик. В этом месте давали денег.

Угум привык доверять шестому чувству. Оно улавливало пелену.

Похоже, тех, кто провел перед этими дверями время, размышляя, было достаточно, и по закону больших чисел, кто-то обязательно ринулся внутрь.

Угум попробовал отвертеться от этой идеи, ради чего постучал в соседние дома и к соседям соседей. Но без спроса пускали только сюда.

Дверь гостеприимно растворилась от щелчка, и со свистом пронесся сквозняк. Угум не любил, когда его заманивают, но сообразил, что обман в этот раз ни при чем. Похоже, он просто неосторожным щелчком усугубил дверь.

Это было интересно. Если тайное желание двери состояло в том чтобы — открыться, из этого можно сделать вывод о том что …

Подталкиваемый любопытством, Угум сделал шаг в неизвестность.

Трудно догадаться без подсказки, что именно имеет в виду дверь.

Узкий и тесный коридор быстро завершался, уступая место просторному залу, освещенному тысячей свечей.

Еще пару шагов назад было тихо и свободно, но это потому, что все скопом набились сюда.

Конечно, люди не замечали Угума, занятые разглядыванием чего-то наверху.

Как опытный турист Угум тоже бросил взгляд туда же куда и все.

— Я чувствую ваши возмущенные мысли, – раздавался голос с трибуны, за которой легко уместились бы двое, но помещались четверо, образуя маленькое бюро.

Угуму показалось, что уже где-то встречал пару из них. . Дело было, конечно, во дворце Амбукса, а порядки там известны. Просители прятались в нижней нише и оттуда и тянули к Амбуксу руки, зато здесь тянулись к ним, а они сидели, свесив ноги вниз.

— Я готов войти в ваше положение и тут же подсказать как из него выйти, — объявил один голос,- . в Саморегулирующемся архиве нашли подтверждение, что энергию негодования можно использовать как энергию просто. То есть для обогрева помещения.

— Саморегулирующийся архив во всем и виноват! Он давал глупые советы Амбуксу! Архивариусов на мыло!

— Смеяться над Архивом просто. Но другой науки не существует. Вы же знаете, что наш мир падает вниз бесконечно по изломанной Кривой? в некоторых случаях это может быть очень неприятный отскок.

В толпе что-то забубнили. Кто-то обреченно кивал головой.

— Поэтому в происходящих событиях никто не виноват. И в частности, в них не виноват Амбукс.

— Тут все ищут работу, — раздался чей-то голос, — Или хотя бы того, что возьмут, да и дадут денег просто так. А я вот ничего не ищу. Свое дело у меня уже есть.

— Поделитесь историей успеха со всеми! — взбодрились на самом верху.

— Но только дела в последнее время идут все хуже. Раньше мы хоть торговали с Бутаем. Теперь телеги оттуда не пропускают. Вскрылась разница в подковах. На границе требуют перековать. Что это за торговля? Стоимость возрастает в разы.

На трибуне наморщили лоб.

— Как я уже объяснял, жизнь меняется. С Бутаем кровавым больше не будем. торговать.

— Он же не нападал, как Буссия?

— В будущем нападет.

Угум отыскал себе место на скамье поудобнее. Лица ламбийцев кривились.

В них проскальзывало что-то такое, что давно просилось на волю, но при этом не вдохновляло себя усугублять.

Руки Угума конечно все равно подергивались от магических пульсаций, но он держал себя в форме. Для усугубителя статическое электричество обычное дело. На эти случаи есть выдержка и пара секретов. Например, Угум готов был укусить себя за плечо.

— Мы раздаем деньги не всем подряд претендентам, а тем, кто готов потратить их с умом. Для этого у нас есть план устойчивого развития.

Покончить с вредными привычками. Бросить буссийскую брагу. Засучить рукава и много работать. Все, что понадобится, делать самим. И спустя пару лет станет возможно отказаться от бутайского дешевого товара.

А те, кто просят на излишества, пусть останутся без излишеств! Я думаю, это поддержат все!

Кто-то засвистел.

— Козлина, — пронеслось где-то в стороне.

— Когда алкогольная зависимость от Буссии будет преодолена, экономика станет только здоровее, — ревели с трибуны, — а пока давайте затянем пояса!

В зале недовольно загудели. Кто-то попробовал подбросить тяжелую пепельницу так, чтобы докинуть до самого верха. Угум готов был поклясться, что никого не усугублял.

— Я понимаю в чем наша проблема, — на трибуне взял слово новый голос. Он был тоньше предыдущего, но звучал напористее. Вы все собравшиеся здесь решили, что деньги от правительства достанутся вам сами. Как в старые тучные времена. Без усилий, без лишений, без вложений, без тяжелого многомесячного труда. Без заполнения бумаг. Но нет. Такое невозможно. Бумаги необходимы! Бумаги должны заполнить все!

— Я уже неделю не могу справиться, — пожаловались снизу, — Телега с правками застряла в канаве. Вы могли бы сделать исключение? Для нас, пострадавших от разрыва с Буссией?

— Сильно пьющих? Из-за этого у вас не выходит заполнить бумагу?

Кто-то фыркнул, кто-то цыкнул, а кто-то врезался в крепкую стену ногой.

Но Угум опять готов был божиться, что никого не трогал. Хотя мысль доставить неприятности тем, кто наверху, возникала сама собой. Сделать это было несложно.

Верхним головам, уже становилось ясно, тоже несладко. Вокруг них сгущалась отборная пелена. На самом деле, там не грубили. Напротив, считали, что от каких-то мыслей сдерживают сами себя.

А что если… выпустить эти мысли на свободу?

Угум поймал себя на том, что заинтригован.

В такие мгновения руки сами искривлялись для пасса. Угум ограничился тем, что поднял зудевшую конечность. Нудная боль прошла, но осадок остался. Подобное движение могло считаться пассом. Ах, какая была разница, что же теперь делать, Угум досадливо махнул рукой. И сам отпрянул в ужасе. На этот раз сомнений не было: он махнул рукой.

На самом верху закряхтели, как будто собираясь с мыслями, но вдруг затруднились их собрать. В действительности это мысли собирались в ком-то наверху, предпринимали труд и вот оказались уже во рту.

— Знаете, что я вам скажу? — вдруг обнаглел голос, шедший оттуда же, с трибуны. Раньше в таком тоне его никто не слыхал.

— Что?

— И ЧТО?

— Что и в самом деле? — с опаской заозирался Угум. На этот раз у него не было чувства, что он ни в чем не виноват.

— А то, что бесплатная услуга для вас, конечно, уже есть. И раньше ее тоже оказывали за милую душу. Просто вы по наивности о ней забыли. Но если… — наверху замялись подыскивая слово, если с Буссией вдруг начнется, то едой и сапогами обеспечим а остальное возьмете себе сами. Нравится бусская брага? Прекрасно, я уже понял. У буссийцев она есть…

Предупреждать вас об этих планах не собирался. Но если следите за новостями, догадаться могли бы уже давно.

Пожалуй, наверху тоже владели усугублением. И еще как. Однажды начавшись, оно заполонило комнату, как силовое поле. Оно заняло и весь коридор.

Стулья, конечно, не полетели в Угума. Его присутствия никто и не заметил. Зато они вовсю полетели мимо него.

Угум устремился к выходу, но у самых дверей что-то его остановило. Особых достижений в жизни усугубителя не было. Но то, что происходило вокруг было достижением. Хотя бы по этой причине стоило бросить взгляд назад…

— А ведь и правда — красота. Сделано ловко. В подходящий момент. Как фитиль брошенный в емкость с керосином. Как гол забитый в раздевалку. Из другой такой же раздевалки — оппа! Можно поаплодировать…

— это не мои мысли, — в ужасе подумал Угум.

— Ну, что скажете?

— Э … эм… подходящий… для чего?

Чья-то тяжелая рука легла на плечо

—. Я бы на вашем месте тоже заикался. А вы на моем месте — точно так же бы радовались, как ребенок. Поздравьте меня: я из Буссии. Теперь вы догадались? Подходящий — для меня. Остальное….

Угум рванулся еще не дослушав до конца. Но вторая рука более цепкая и увесистая знала свое дело: схватила его за другое плечо и уже не отпускала. Угум чуть прикусил язык от боли. Интересно, подумал, чего не встретишь в Наклонном мире. Как только он не наклоняет. И из чего только в этой Буссии делают руки. И рукава.

— У меня для вас серьезный разговор, — продолжал незнакомец, — Буссийский. Это значит, что вам придется ответить на мои вопросы. А после того, как ответы мне понравятся — (Угум покрылся потом) — наша встреча продолжится. Там, где нам не станут мешать, — на Большой дороге.

— На этой Большой? Зачем т-там? А может…

— Да что вы так боитесь. Ловить здесь вам больше нечего. А если поймают вас, — в голосе буссийца послышалось нечто вроде извращенного любопытства, — то вам не поможет усугубление. Скорее придется… эммм.. расслаблять. Вы, кстати, умеете?

По лицу Угума пробежала тень.

Другое дело, если вы — буссиец сделал неопределенный жест, обозначающий «другое», —

Угум перебил его в ужасе

— Другое? Это же можно понять очень по-разному. А если я на это не пойду?

— Боюсь, что вам придется пойти.

*

Страна Буссия известна в Наклонном мире каждому, хотя экономисты яростно протестуют против этого. Хорошо известно, что на нее приходится всего только 0.001% общего мирового продукта. Зато в эту часть включается хмельная брага — что в некоторых случаях меняет дело. Особенно если по каким-то причинам браги начинает не хватать.

Эрудиты из Саморегулирующегося Архива называют Буссию самой большой страной мира, Но если на ее пространствах ничего не производят, то это еще не значит, что там ничего не происходит. Поскольку (наклонный) мир движется, меняя свое положение относительно Кривой то быть самой большой страной на нем опасно. Отскоки непредсказуемы, и большая площадь повышает вероятность не вписаться в следующий изгиб Кривой.

Поэтому история Буссии полна неожиданностей — не исключая таких, которые трудно вообразить. Разумеется, ученые Несомневающегося университета давно обнаружили драматические события и в прошлом других народов. А Саморегулирующийся Архив дополнил это открытие деталями. Но общее впечатление изменить было уже невозможно. Доверие к тем, кто прохлаждался, пока буссийцев пружинило было утрачено, а вера в справедливость глобального порядка — полностью подорвана. На таком фоне характер буссийцев сформировался не только на зависть окружающим, но и на злость.

В двух словах его можно описать как действие принципа стимул-реакция, помноженного на постоянные стрессовые обстоятельства. Буссиец приучается соблюдать только те правила, которые содействуют выживанию. Потому в Буссии законы такие строгие, но соблюдение их необязательно, а постоянное нарушение принято встречать с пониманием. Что касается международных законов, то буссийцы считают, что над ними смеются. Какие могут быть международные законы, если Международного Заксобрания, Международной стражи и Международного государства в помине нет.

Именно поэтому, когда тяжелая рука буссийца легла на плечо Угума, сказать, что тот струхнул, значило бы польстить Угуму. Скорее, он обмяк и приготовился. И было даже неправдоподобно, — по крайне мере, в глазах Угума, — что в следующее мгновение ничего особенного не произошло.

— Буссия, — выдохнул Угум, — знаю очень хорошо.

В руке буссийца блеснула монета.

— Повод познакомиться еще лучше. Я наблюдаю за вами не первые сутки. И уже не сомневаюсь, что скоро вам окажется некуда пойти.

*

Дорога, называвшаяся Большим трактом, представляла собой совокупность ухабов, лежачих стоячих и просящих (как и в других местах) полицейских, ремонтных работ, раскопок, а также провалов, завалов и привалов, не убранных, но завершившихся очень давно. Попросту она была очень старой — то есть бесплатной. Казалось, что сюда никто не свернет, но Угум и его буссийский спутник, не стесняясь, отправились по ее обочине вперед.

— Каждая верста монета, — пообещал буссиец. — но работать нужно еще и языком, а не только ногами. Мрачное молчание стоит дешево. Благодаря нему слышно, как где-то воет волк.

— Угу, — угукнул Угум. — но что сказать? Я тут не виновен. Эту дорогу усугубили без меня.

— Мы в Буссии не придираемся к дорогам, — пожал плечами буссиец, — а принимаем такими, какие они есть. И в том же состоянии передаем потомкам.

— Наши страны могли бы добиться взаимопонимания на этой основе. Но теперь политика зеленого здорового образа жизни лишает смысла весь товарооборот. Вы, может, и купите то что мы производим, но мы не станем то, чем торгуете вы.

— Виновата Пелосия, — нахмурился буссиец, — и сам возглавляющий ее старый Пелос.

— Наш Амбукс не лучше, — ухватился за близкую тему Угум, — встречал его лично. Грязный мудила. Пользуясь случаем, не могу не задаться вопросом. Ну, а вы-то? как? Как вас-то зовут?

— Держи монету, — протянул мрачный буссиец, — Ты заработал, версту мы уже миновали — все это время пробалакав, хотя пользы от общения с тобой никакой.

Угум поднял монету к свету.

— Таких птиц не бывает. Меня не обвинят в подделке? С анатомической точки зрения, две шеи еще нормально, но почему тогда одна пара ног?

— Кроме как в Буссии наши деньги нигде не принимают, — согласился буссиец — . разные придирки вроде твоей. — Но какое все это имеет значение? Важно лишь то, что это повод проделать со мной дорогу до Буссии до конца.

*

Как добраться до Буссии? Где находится Великая Выбоина? Правда ли, что при столкновении с зубцами Великой Кривой на задней стороне Наклонного мира образовалось углубление, занятое водой? Угум не вникал в эти вопросы просто потому, что на свете имелись места, в которые он не собирался. Но не стоит зарекаться. В этот раз планы менялись помимо него самого.

Рука об руку с буссийцем усугубителя вела не только жадность. Иностранец показывал примером, как брать преграды, на которые у других ушла бы целая вечность.

Любые барьеры рушились сами: достаточно было превратить их в финансовые. После этого буссиец расправлялся с ними движением руки. Поскольку этой руке всегда было чего давать.

При взгляде на такое зависть накатывала на Угума. На пограничных заставах буссиец расплачивался совсем другими монетами, далеко не буссийскими, но когда Угум изучал двуглавую птицу на реверсе (он скреб ее пальцем), каждый раз оказывалось, что это была не позолота, а настоящее золото. Усугубитель успокаивался — но ненадолго: все равно нигде не принимали эту пригоршню монет.

— На следующей границе нас пропустят без денег, — объявил в один день буссиец, когда миновали уже Ламбию, Замбию и Гамбию. Впереди пролегала Намибия.

— У вас кончились деньги? — поинтересовался Угум.

Бусиец отмахнулся.

— Держи лучше эту монету, раз уж прошагали еще одну версту.

— Но почему эту?

Впрочем Угум не спорил : послушно складывал буссийские деньги в карман, раздумывая над тем, что в крайнем случае обратится за переплавкой. Вдоль тракта то и дело попадались кузни. Или это были пыточные? В любом случае там ковали, пока горячо.

— Простая экономия,- пожимал плечами бусиец — когда я шел прямым путем, то платил не всегда, а смотрел по обстановке: иногда вполне достаточно было усугубить стражу. При удаче она отвлекалась на свои дела и пропускала меня сама.

— Где вы учились усугублению? И вы… усугубитель? — помрачнел Угум.

— Само собой разумеется. Мы, буссийцы, — нация усугубителей.

— Никогда не смотрел на вещи под таким углом зрения.

— А зря. На моей родине этим гордятся. Вдобавок я поднялся по карьерной лестнице, а значит, усугубляю получше многих. Можно поэтому сказать, я усугубитель в квадрате. И как буссиец по гражданству, и как испытанный в передрягах профессионал.

— Чем вы докажете? — ревность Угума брала свое.

— Я отыскал вас, чтобы объединить наши усилия. Разве этого недостаточно? Теперь нас двое. Это уже кое-что.

Зрачки его голубые чуть расширились от каких-то подступивших мыслей, и Угуму сделалось боязно. Не раз ему приходилось слышать что усугубителя вполне можно определить со стороны по прищуру, который точь-в-точь как безумный., Раньше проверять этого не приходилось. Потому что это пошептывали о нем самом. Вот так расхожие вещи иногда поворачиваются к тебе с совершенно иной стороны.

— В Буссии даже усугубители какие-то усугубленные, — убедился Угум, — наверное, это и значит у них »в квадрате».

После чего его мысли окончательно сошли с Большого тракта: усугубитель стал поглядывать в сторону дальних троп.

С одной стороны, лучше всего было бежать, наплевав на монеты — пусть их не будет.

С другой, именно ради монет и стоило бежать. Монеты придавали смысл бегству.

С буссийцем можно было легко потерять их — и после стольких испытаний остаться без вознаграждения за всё.

Угум бросил хмурый взгляд на неезженную тропу, ведшую куда-то к северу. По ней удирать было неудобно.

На пути поджидали засады и облавы, бездорожье и безденежье, исчерпание запасов и исчезновение трактиров и в конце всего этого что? Буссия— от чего на Угума накатило самое мрачное отчаяние.

Но как во тьме возгорается свет, почти сразу же пришло и избавление. Мысли Угума как будто не принадлежали ему больше — они оторвались от своего источника и срезонировали с испарениями кого-то кто все это время был рядом. Случилась непроизвольная, но неостановимая реакция, которой Наклонный мир знаменит во всей Мультивселенной. Хоть на обочине кроме Угума и буссийца никого не было, это не помешало тому, чтобы между ними сгустилась обильная пелена.

Боже и боги мои, — опешил Угум, — никогда бы не мог об этом подумать. Он думает о том же, что и я… И это значит, что теперь…

*

Бусмиец просиял.

— Наконец-то! — выдохнул он, — давно дело должно было дойти до этого.

– Теперь, когда наши мысли сходятся, дорога пойдет веселее. Как мы понимаем, впереди испытания, которых в любом случае не избежать. Еще мы понимаем, что воображаем их по-разному — каждый в меру своей осведомленности. И от нас не укрывается, что хорошо бы подкрепиться — в теплом доме с хорошей , кухней и расслабиться напоследок. Не так ли?

— Кузней, — протянул Угум, — давно мечтал о чем-то подобном. Давно мечтал о кузне. Попариться бы. Там ведь жарко?

— Само собой. А вкусный ужин, бокал вина перед сном никогда не бывают не к месту.

Угум подобострастно кивнул.

— Если бы еще можно было потратить несколько ваших монет…

— Я знаю, где это можно сделать и вижу дорогу.

— Я весь во внимании

— По Большом тракту вперед.

Прошло еще несколько часов прежде чем Угум снова начал роптать. Но как ни странно после этого пелена снова сгустилась. Угум погрузился в размышления над ее странными эффектами, но оказалось, что буссиец только сейчас вспомнил о ночлеге. Его отвлекали другие мысли, которые Угум и не пробовал себе вообразить. Тем временем путники подходили к деревушке. Она оплетала дорогу подобно плющу, как будто взяла ее отрезок в аренду у ближайшего губернатора за мзду. Все путники хотели этого или нет, вынуждены были останавливаться здесь.

Угум приуныл от скучного вида но его приободрил буссиец, сообщивший, что в этих местах брали буссийскую монету.

— зачем она им? — покривился угум — я конечно отдам. Но кто ее у них потом возьмет…

— я — просто сказал бусиец — я же бусиец. Вот я и беру.

— Это… ммм, логично. Но кроме вас… в этой схеме нужен кто-то еще.

Бусиец пожал плечами.

— Запомни. Брагу теперь везде продают только за суверенные буссийские кругляши. Поэтому Ламбия и Пелосия перешли на здоровый образ жизни. Но не все следуют их примеру. Не для всех это возможно. Например, здесь.. Ты увидишь своими глазами….

— Кузня, — подумал Угум — если в этом месте она найдется, то я сумею переплавить деньги и убегу. Остальное — все равно…

Пелена в ответ на эти слова снова сгустилась, но Угум махнул на нее рукой: в такие моменты бывает не до пелены.

Умение Буссийца создавать пелену почти со всеми сразу же бросалось в глаза. Тонкие испарения поднялись в воздух уже в будке привратника, случайная встреча с громилами завершилась рукопожатием , но легче всего разговор пошел с кабатчиком.

. Когда он и буссиец вместе думали о деньгах, то мысли их сходились а пелена крепла. Оба имели в виду под словом «деньги» одни и те же буссийские монеты в форме ломаного круга. Собеседники тепло обнялись. Теплым был и поднявшийся от их пелены пар.

Угума это настраивало на оптимистический лад. Он решил заказать ужин не пользуясь помощью буссийца. Кругляшей хватало, чтобы расплатиться самому. Бусец оставил это без внимания. Его похоже отвлекли дела в таверне. Там не только распивали брагу. Когда ее не хватало раздавалось…

— Пелосия! — гневно выкрикнул кто-то из-за стола.

— Пелосия еп ее, еп!

Бусиец был при делах. Он постоянно нашептывал что-то соседу за столиком. Тот кивал и наливался возмущением, потрясая кулаком.

— Буссийская пропаганда, — догадывался Угум.

— Пелосия, еп ее! Еп! Старый Пелос! Старый фаллос!

Буссиец так увлекся пропагандой, что совсем упустил Угума. Тот осторожно отсел к краю. Усиливаясь у одного конца, на другом буссийская пропаганда, глохла. В отличие от пелосийской, далеко добивать она не умела. Почувствовав облегчение, Угум скосился в сторону двери. Та часто открывалась — но тут же захлопывалась, как будто всерьез собиралась его дразнить.

Ее проем недолго оставался открытым, но если воспользоваться этими промежутком, разминуться с дернувшим за ручку и проскочить мимо кого-нибудь кто еще не дурак выйти — и тогда можно будет выбраться на свободу. Ах, мечты, мечты… .

Осуществить их удалось быстро. Уже через минуту Угум был на улице. Сзади потрясали кулаками охранники, но гнаться следом они не решились, опасаясь оставить таверну тем кто в ней пьет.

На деревушку быстро спустилась ночь и вдарил холод. Когда-то в Буссии обогревали улицы винными парами шедшими из дымохода. Для этого наливали брагой до краев дымоход и ожидали испарений. От них пьянели даже служебные медведи. Тогда за брагу можно было не платить — она лилась всюду. Но времена изобилия закончились… Не только здесь, но и везде, где был Наклонный мир.

Угум смекнул, что перво-наперво нужно заплутать в деревне, чтобы Бусиец сбился со следа. Очень скоро Угум заплутал.

Но избавиться от страха не вышло. Как будто кто-то все равно крался за ним по следу и по селу.

Усугубитель юркнул под соседнюю крышу прислушиваясь к шуму который не слабел. Когда тот усилился, Угум больше не спрашивая разрешения, растолкал хозяев и забрался на чердак.

Из его окон округа была как на ладони, так что видно было, как где-то далеко дымилась таинственная туманная Забуссия. Почему она дымилась? Угуму это было неизвестно.

Он отвернулся. В другой стороне была кузня. Быстро собравшись, он перемахнул с крыши на соседнюю, и тут обнаружил что внизу собиралась толпа. Похоже, она накачалась брагой.

От мысли о встрече усугубитель струхнул и прыгнул еще дальше и оказался на другой крыше. Крыши не кончались потому что ровно располагались одна за другой. Это настраивало на тревожный лад, как любая закономерность в Наклонном мире, которому они не свойственны. Но времени на поиски подвоха не было. Угум разбежался — и снова сиганул. Осмотрелся и, перестраховываясь, переметнулся на соседнюю крышу — прыгнул еще.

Угум все продолжал прыгать, пользуясь тем, что крыши не кончались (что такое?), пока, у него не затекли ноги. Чтобы расслабить их он уселся на одну из крыш и свесил ноги с нее. Под штанинами топорщились войлок и хворост, скрепленные с помощью обыкновенных ниток.

Тут Угум нарушил одно из правил Наклонного мира, чего делать не стоило.

— На чем все это держится, интересно?

От неосторожной мысли (мысли материальны! Не зря вас предупреждают эзотерики! Не упускайте это из виду!) все обрушилось — и выделился резкий хлопок. все рухнуло — Угум и поделать ничего не мог а при падении сломал мебель и проломил пол (он тоже был из ниток?!) ) а сам застрял в дыре — словно не усугубитель а усугубленный там где меньше всего хотел.

Вокруг сразу набились люди. Они изучали его… или возможно, дыру.

— Ну и дыра

— Дно пробито

— Еще одно дно

— а я говорил! Что дно пробьют!

— Он не уйдет отсюда пока не заплатит.

— Такой не заплатит

— Нет, не заплатит, ставлю брагу, и сам оттуда он не уйдет.

Угум осмотрелся: между собравшимися повисла тревожная пелена.

Но один голос раздавался оттуда где общих мыслей не было. Услышав его, усугубитель расхотел вылезать.

— Я заплачу за него, — объявил Бусиец, — Признаю, что следил за ним с самого начала. Я укрепил его давние мысли. Заставил их двигаться быстрее и насыщеннее, чем раньше, и когда мне понадобилось, выпустил… их наружу. Другими словами, это я его усугубил — если вы понимаете это слово. Из-за меня он здесь.

— Значит вы и заплатите!

— Легко заплачу. Кругляши у меня есть.

— Кто-нибудь дайте ему руку!

— Кругляш каждому кто поможет!

Угум вставил свои в боки.

— Не надо меня вынимать!

— Парни, не слушайте его. Этот пол — мой. Ломайте пол.

Пока Угума тянули за ноги, он гримасничал, понимая, что никакого толка, если сейчас он всех усугубит не будет. А что еще он мог бы сделать? Возможности усугубителя ограничены, и только невежи полагают, будто он может все.

Бусиец, — вертелось на языке, — это он все подстроил, подлый бусиец. И добился того что улизнуть от него невозможно. Потому что он здесь, рядом. Сейчас он меня встретит.

Самое страшное вертелось у Угума на языке.

Сейчас он заберет меня с собой.

*

Что была за злосчастная деревушка, где все это случилось, Угум не внял , но назад путей все равно не было. Это он знал точно, пусть и то, что вело вперед- тоже едва ли считалось дорогой. Зато так мог выглядеть въезд в Буссию — грязь и распутица и узкая тропка посреди жижи. Но буссиец утверждал что опасаться было нечего — на деле это был объезд Буссии по контуру.

Угум кивал — после всего он не чувствовал себя вправе задавать вопросы.

Как младший в паре он предпочитал втягивать голову в плечи и помалкивать.

Еще он пробовал настраивать ее на светлые мысли. Таким образом можно было бы оказаться с буссйцем на одной волне. Если бы пелена ненароком накрыла бы их обоих, можно было бы вызнать что он имеет в виду.

На деле получалось это плохо. Возможно, мысли самого буссийца были не такими уж светлыми. И стоило направить свой мысленный поток в другом направлении. Эта гипотеза успела увлечь Угума. Он решил думать, что все закончится плохо тем более, что давалось это очень легко.

— Мы остановимся сегодня в чистом поле? — предположил Угум кротким тоном не возражающим против такой перспективы.

Буссиец пожевал губами но ничего не ответил.

И этой мысли у него нет тоже. Что во всей Мультивселенной у него на уме?

— Я представляю себе рынок, — вдруг откликнулся попутчик, — большой, роскошный рынок, который может явиться под опасными грибами,

Такой, куда заходят караваны, груженые развесным расписным товаром из самых дальних уголков. Представляешь себе?

— Я по ошибке думал о другом, — признал Угум.

— А зря. Так вот, они прибывают со всех концов одной великой страны. Но двери его для иностранцев на замке.

— Это временно, — подобострастно заметил Угум, — Вы уж сможете туда пробраться, не сомневаюсь. Наверняка вы усугубите кого-нибудь на входе и вас пропустят внутрь. Если понадобится, вы протащите даже меня. Хотя вполне можете оставить меня за дверьми!

Буссиец кивнул.

— Ты прав в том, что я собираюсь отправиться на этот рынок. Другими словами, достичь ярким усугублением место, где он находится, а именно Бутай.

Угум аж поперхнулся. Он попытался представить Бутай — но пелены не вышло: судя по всему у них с Бусийцем это выходило по-разному.

— Бутай, Бутай ээ… усугубить? Но Бутай это… обширная страна где тысячи… ээ.. миллионов… миллионов людей вкалывают и встраивают, вваривают чего-нибудь, как проклятые , всерьез обеспечивая мир своим де… де-де-де

— Выражайся яснее.

— Дефекатом… дефицитом половину мира.

А если что-то бутайское нечаянно сломается, хотя такого не бывает, оно высокого качества, то очень скоро на тебе новое на смену, и даже два. Если Бутай усугубить, то… кому сделается лучше? — отважился на вопрос Угум.

— Ты до сих пор не понял? После стольких дней со мною — и не понял, не удосужился сообразить? Да в этом усугублении вся надежда. Если усугубить бутайцев, таких больших серьезных бутайцев, важных для мира бутайцев, на них переключится все человечество. Оно будет в ужасе — как Бутай, который удалось бы усугубить, стал бы ужасен. При взгляде на него все забудут про Буссию, про все что мы.. . мы тут по мелочи … ну что я буду объяснять. Нашей Буссии нечего было бы больше пожелать.

Угум не понял, что его ждет, но все равно заискивающе кивнул.

Буссиец принял это как должное.

— Поэтому — и ради этого — ты отправляешься со мной.

*

Теория усугубления, которую Угум проходил в Несомневающемся университете, не зря была изложена в Незримом учебнике и потому никем не читалась. Она казалась слишком пресной и оторванной от жизни. Возможно, потому, что имела дело с величинами, действующими слишком абстрактно и главное, далеко.. В учебнике упоминались усугубленные области Мультиверса, целые континенты, цивилизации и страны, где все как в параллельном мире. Угуму не приходило в голову, что Буссия могла быть одной из них.

— Если страну усугубили, то все наверное сразу начинают сторониться ее? — предположил усугубитель, просто чтобы что-нибудь сказать.

— Именно, — и по лицу буссийца пробежала тень, — ты даже не можешь представить себе, как.

Угум, делая вид, что сочувствует, наморщил лоб.

— Нет, твоих усилий недостаточно, — пресек лицедейство Бусиец, — Иначе бы тут уже давно сгустилась пелена… Ведь я болею за Буссию всей душой. Если не можешь проникнуться, просто поверь мне на слово. Чтобы выкарабкаться, нам, буссийцам, нужно обязательно, чтобы что-нибудь стряслось, но только — не с нами! С нами уже все произошло. Нужно, чтобы усугубление пошло дальше. Чтобы другая страна побольше, поважнее, обратила бы на себя внимание всех. Стянула бы его на себя. Воображаешь?

Угум даже не пробовал вообразить себе настолько наклонный мир.

— Представь, тогда — на фоне этого соседства — все станут смотреть на нас совсем иначе. У всех откроются глаза.

Бусиец уже грезил.

Забытая ранее, в связях с нами вдруг обнаружится выгода. А если повернуть дело ловко, то даже необходимость. Подумаешь, мы усугубили. Или пересолили. Ведь потом кто-то усугубил больше. И переплюнул нас. И произошло это буквально сейчас…

Поверь, другого выхода не существует. Наше спасение в том, чтобы усугубить Бутай.

Угум попробовал тоже этого захотеть, но опять не смог совпасть с Бусийцем, поскольку мысли попутчика выбрали новый маршрут.

— Мы не остановимся ни в поле, ни в роще, ни на болоте. Мы просто дождемся здесь каравана и на нем тайно въедем в Бутай.

*

Утром следующего дня Угум пробудился ни свет ни заря. Бусиец уже не спал. Он проводил время за изучением небесных тел. Ночью в наклонном мире их больше дюжины и светят они одновременно. Существует поверье что перед тем как Великая кривая снова сделает поворот и Наклонный мир ранее просто катившийся по ее склону вдруг сверзнется и подпрыгнет (поскольку склон оборвется), а потом пойдет скатываться по новым изгибам Кривой, как будто в предчувствии дергаются звезды и планеты. Вернее с ними-то

ничего не происходит- и не может — просто они становятся чуть дальше из-за чего резко подскакивают на небесном своде куда-то туда.

Бусиец зачем-то проверял это на практике. Возможно ему просто было не до сна.

Повозка в дальнем обозе каравана где разместили путников была наскоро сколочена из подсобных досок кряхтела, ломалась и не давала спать. Чтобы обзавестись хотя бы таким транспортом пришлось приобрести его в собственность. Это была грабительская сделка — более разбойничьим был только курс буссийского кругляша, признанного караванщиками деревянным. Его соглашались покупать только по цене дерева. Но у буссийца кругляшей было столько, что он сразу заплатил за все.

— Зато этот караван точно впустят в Желтые ворота, мимо которых входа к бутайцам нет, — объяснял он щедрость на ухо Угуму, — Сейчас это самое главное — просто пробраться, оказаться в Бутае, а дальше мы примем решение по обстановке. С Бутаем граница — самое трудное дело. Бутаю ничего не нужно. К себе продавать они не пускают почти никого,

-Странно, — потер нос Угум, — мы в Ламбии завозим барахло со всего света, всему свету даем работу, и поэтому у нас все есть. Безработица, например.

— И у бутайцев тоже все есть, но по другой причине. Вот знаменитая Тойфелева башня. — они закончили ее 8 лет назад, отремонтировав столб электропередач. Ничем не хуже столб, чем в Ранции, и блестит.

— А самоходные телеги как у пелосийцев, тоже есть?

— скопировали и собрали по чертежам.

— на месте старого Пелоса я бы бы в ярости.

— Старик и рассвирепел. Но что он может поделать? Пойти на Бутай войной?

— Возможно… — Угум потер нос и серьезно задумался. Повисла пауза. Бутай-Пелос, Пелос-Бутай. Что можно сделать. Возможно… Возможно, смирение? — предположил Угум.

— А вот еще по пути пирамиды Кинкса. Трудоемкая работа. И сделано под древность.

Хотя какая разница, когда их выстругали — главное результат.

Оба усугубителя высунулись каждый со своей стороны телеги. Вдоль дороги вытягивались пирамиды. Было их не меньше чем в древней стране Иджипте, известной новаторством, где такую фигуру экспериментаторы обнаружили опытным путем в первый раз.

С Пирамид сыпался песок, как на их родине. Работая не покладая рук бутайцы возвели их из песчаных кирпичей.

— За Желтыми воротами чудес еще много. Бутайцы обожают трудиться. Они способны все сделать бутайским. До чего только могут дотянуться. А руки у них стали длинными…

Пока Угум и Бусиец разговаривали, в дымке уже проступили Ворота. Голос доносился прямо из них и похоже был чем-то сильно раздражен. И к нему прислушивались. с одного его окрика остановилась вся колонна.

— Пряники, микросхемы, валенки, крокодилы, пушки, два волшебника, чудо техники — пылесос! — затрещал караванщик

— Нам ничего не нужно, — грубо ответили с ворот, правда, мы…

— Что?

— мы можем продать вам все то же самое, — ответили с Ворот.

— В том числе и пушки?

— Пушки у Бутая будут такие, — прокричала охрана — что сотрясется весь мир.

*

Пробка у Желтых ворот продлилась сутки, пока охрана не сжалилась над караваном. Позже Угуму рассказали об этом. Каравнщик согласился, чтобы товары разобрали на части.

Развинчивание доставляет бутайцам огромное удовольствие они берутся за него вместе и с радостью детей узнают, что именно к чему крепилось.. Раскрутив все до деталей они купили у хозяина их по цене груды.

Стоимость от этого снизилась вдвое. Торговец был в ярости, Он сам бы не смог ничего собрать обратно. Пришлось пойти на уступку, но чертыхаясь он обещал жаловаться Пелосу. Правда, над торговлей с Бутаем не был властен даже Пелос.

Когда Угум и Бусиец миновали ворота, то сразу же выбрались на Бутайский Рынок. Глаза у них разинулись широко. Ах, кто только не стремился и уже многие годы выйти туда же, куда они!

К прилавкам пробивались поставщики-ламбийцы, и пелосийцы, и ранцийцы, и буссийцы. Но… тон задавали не они. Всюду суетился… торговал и торговался бутаский люд.

Угум шнярыл между рядов, ловя бутайские мысли. . Подстроиться под них не помогали шаблоны. Угум пробовал ненавидеть Пелосию, потом Буссию, потом Ламбию, но за бутайскую пелену не зацепился. Конечно, это ничего не меняло. Все равно можно было подсуетиться и скрыться от Буссийца,. Но сомнения брали Угума. Стоило ли прятаться среди людей, про которых даже неизвестно что у них на уме?

Буссиец шел вперед мрачно глядя перед собой. Бутайцев он бранил сквозь зубы, что Угум считал бесполезным делом. Но вдруг тонкая нитка пелены протянулась прямо от него. Она вела за поворот и там цеплялась за чью-то спину. Угум вытянул шею и округлил глаза

Эту спину он уже где-то видел ..

Один усугубитель нервно толкнул другого. Буссйцу требовалась помощь.

— Еп Бутай, еп, — промямлил, вытягиваясь Угум. — это было последнее что он услыхал. Пелена как дрессированная цокнула и протянулась и от него.

— Хвалю тебя, что ты такой сообразительный. Смотри, вон там впереди…

— Ругают бутайцев?

— А то. Хозяин нашего каравана. Мы совпадаем с ним.

По моим сведениям, — перешел на шепот бусиец, — он готовит жалобу и нашел здесь пелосийцев. Это выгодная встреча. Вместе с ним мы отправимся туда, где бутайцы будут разговаривать с ними лично. Ожидается, что случится секретная встреча Пелосия — Бутай.

… Как известно, рынок, в том числе Бутайский, устроен так как удобно тем кто его держит.

Глупо от него ждать, что он будет удобен всем остальным, кто мечется по нему, выискивая нужный товар. Таким обычно даже неизвестно, из чего Рынок состоит. Важная часть Бутайского рынка давно уже ушла под землю, из-за чего ее назвали черным рынком. Объяснялось это то скученностью и перенаселением Бутая, то есть экономией полезной площади. А то нехваткой энергии лучины, ведь на черном рынке так или иначе всегда было темно.

Как часто случается с чем-нибудь габаритным рынку не хватало места и часть его выступала на поверхность как небоскреб. Его называли Рукой Рынка,Ж зотя он был не меньше, чем его столпом. Говорили, что у пелосийцев втайне имелась такая же Рука, сработанная так, что ее не видно. По ее мановению все компании покидали какой-нибудь иностранный рынок не сговариваясь между собой.

Бутайцы, проведай они детали, конечно, разобрали бы Невидимую Руку, но сделать копию себе не успели. Поэтому их Рука была громоздкой и всем известной. На нее с осуждением показывали пальцем. Бусиец похоже тоже не имел к ней почтения: волоча за собой Угума, он направлялся прямым ходом не скрывая намерения войти.

Угум и сам не заметил, как оказался в Руке. Бусиец что было силы тянул его за руку через Руку. Внутри винтовая лестница скрипела под ногами. На всех перекрестках Бусиец поворачивал голову: он перебрасывался словами по-бутайски, Угум только вращал зыркалами от удивления: бутайцы слаженно кивали и в ответ пропускали бусийца.

На самом верху зато обмерли оба: дверь в зал приемов была полуоткрыта. Усугубители тотчас подобрались вплотную. За дверью шли переговоры и почти можно было войти…

*

Угум попроовал взять и распахнуть дверь с БАХ!ом , но за неосторожность получил о от Буссийца по рукам. Оставалось вытянуться по струнке. Даже не желая того, Угум прислушался. Говорили по-ламбийски.

Бусиец, чтобы понимать лучше, приложил ухо к стене.

— Бежать, — подумал угум, глядя на отвернувшегося Бусийца, — с другой стороны… не усугубить бы еще раз себя самому…

— Ковры-самолеты, — прочистили горло за дверью, — это важная тема — через дырки можно пробраться зайцем.

— Что-что?

Угуму показалось, что слышал этот голос во дворце Амбукса.

— Какую он несет глупость. А у Амбукса можно было услышать все что-угодно.

— Ковер, конечно, — похвалили бутайцы, — наэлектризован в нем каждый ворс. Ручная работа. Квантовый перенос.

— Ковер движется одновременно в Мультиверсе и в Метаверсе, = уверенно добавили на пелосийском.

Стало ясно, что за дверью были еще и пелосийцы, Буссиец понял это заранее и не отлипал от замочной скважины.

— В чем же проблема? — спросил кто-то, кто представлял Бутай.

— А разве вы не догадываетесь? Хорошие ковры, но пожалуй слишком. ОТКУДА У ВАС ТАКИЕ ЖЕ КАК У НАС?

— Мысли сходятся? — предположил бутаец.

— Пелена? — пожал плечами пелосиец. — Между нами и вами? Я бы не сказал…

Бусиец лыбился :ему нравилось что бутайцы и пелосийцы ссорились между собой.

Но перепалка затихла: что-то зашуршало, и под эти звуки бутайцы замяли ответ.

— Сапоги-скороходы — произнес пелосийский голос. — это наш пункт номер 2.

— У нас таких нет. Как сигареты-самокрутки: мы не опускаемся до этого.

— Ну а очки-самовиды? Мы лично через них глядели. И увидели мир… по-бутайски. . Они Нарушают права пользователя на свободу, показывают картину согласованную властями, отсекают иностранную информацию, нагло и беспринципно банят ее.

Бутайцы попритихли.

Пелосиец поднялся над столом.

— ОТКУДА У ВАС ТАКИЕ ЖЕ , КАК У НАС?

Бусиец на этот раз не радовался, а сосредотачивался: он принял позу медведя, готового для броска. Поэтому широко расставил руки, схватил Угума в охапку и прижал глазом к двери. Сопротивляться было поздно,

— видишь этих троих бутайцев?

— Через дверную щелку? — пискнул Угум

— от них движется тягучая пелена. Ты должен ее разглядеть. Я попробовал усугубить их, но разряда не хватает. Нужно добросить, чтобы попасть в цель.

Лучше всего — вложить в это всю душу. Несколько душ. Короче говоря, мне нужен ты…

Угум покорно кивнул головой. Но так устроен Наклонный мир, что усугубители не обязательно равны в нем и даже сопоставимы — как катастрофа на ядерном реакторе не напоминает тонущий со свистом пароход. Сколько Угум ни всматривался в щелку, он ничего так и не увидел. Пелосийцы тем временем угрожающе молчали: похоже они готовили что-то в ожидании ответа.

— Знаете что? — наконец, раздался бутайский голос, но какой-то новый. Он доносился откуда-то, где Угум усугублять даже и не пытался но похоже был при этом за главного. — на ваши аргументы мы возразить ничего не можем. Мы в Бутае не хотим войны с Пелосией — это самое главное. Поэтому соглашаемся играть по правилам.

— По нашим правилам, конечно? Чтобы все для нас?

— У вас вес больше, — признал бутаец.

— Оно и верно, — заметил Угум, — Пелосия сильнее. Хотя вроде не больше.

Буссиец схватился за голову.

— Если они договорятся то все упущено.. Усугубление, в котором так нуждается моя Буссия, не состоится. И тогда изгоями… останемся только мы . . В целом мире. В целом Наклонном мире, мире буквально сделанном для того чтобы все в нем было шиворот-навыворот, изгоями окажемся только Буссия… Как это несправедливо, как это все пагубно для нас…

Угум чувствовал себя виноватым. Он искренне вжал голову в плечи но поделать ничего не мог.

— Бутайцы не такие глупые, — тихо заметил он бусийцу.

— Прекрасно, — начал зажимать пальцы пелосиец, обращаясь к бутайцам, — что вы предусмотртельно сдались. Честно говоря, мы на это рассчитывали, поэтому приготовили условия. Для начала нам нужен ваш рынок. Мы хотели бы долю от него. Конечно, ту, которая сверху. Черный рынок придется прикрыть…

Теперь пелену чувствовал даже Угум. Что было его силы, он попробовал усугубить прямо ее.

— Затем кое-что вы должны купить. Из того что у нас есть.

— Мы бы предпочли….

— Что бы вы ни выбрали, сделать это можно за кругляши. Значит вы должны приобрести много-много наших пелосийских кругляшей… Лучше вам сделать ваш финансовый резерв из них.

Пелена сгущалась, но поделать с ней Угум ничего не мог. Разряды его мысли проникали в пелену, но вопреки физике Наклонного мира вязли в ней. Сама она была похожа на кашу, которая сопротивлялась кашевару. Рядом морщил лобные доли Буссиец. Этот старался не за страх а за совесть. Но похоже ничего не выходило и у него…

— Наконец, самое нетрудное: вы не должны нападать на своих соседей.

Это и есть наши правила. Поэтому такая большая армия вам ни к чему.

Позже Угум божился (Самим Богом и меньшими богами — всеми каких умел вспомнить), что в этот момент не делал ничего необычного. Откровенно говоря, он даже не смотрел в нужную сторону. Все его мысленные пассы без толка врезались в пелену. В ответ Бутайцы морщились и обливались потом некотрые страдали как будто под пыткой, но все равно держались.. Ни один из них не позволил себе заговорить.

Слово вместо них взял тот, кто находился на краю стола. Безо всяких общих мыслей видно было что он взбешен.

— А ведь вы пробуете усугубить нас. Прямо сейчас. За нашим столом. Ничего не

стесняясь. Переговоры с Бутаем так не ведут.

Пелосиец вытянулся. Это был сам Пелос.

— Вы сами себя усугубили, и уже давно.

— Это еще как сказать…

— А что вы скажете?

— Лично Вам? Да легко.

— Ну, например, — взялся за дело сам Пелос, — кое-что из ваших товаров мы уже запретили ввозить. Вскоре перестанем покупать еще и еще.

— Тогда мы атакуем задолбавший за-Бутай. Забодавший Забутай.

— И станете как Буссия? Она тоже атаковала кое-кого.

— Нам плевать. Мы больше, чем Буссия. Нас больше. И мы…

— Ах, так…

— Да. ТАК

— ТОГДА…

… Усугубители — на особом счету в Наклонном мире. Не то, чтобы они наделены большой рассудительностью или выгодно устраиваются по жизни. Но все меняющее, непреклонное осознание нет-нет, да вторгается в их жизнь. Оно выталкивает их вперед и делает незваными лидерами — особенно среди бегущих, толпами спасающих свою жизнь. Усугубители не просто так выживают в Наклонном мире. Кривая подхватывает и несет их сама.

Конечно, своими силами они не могут влиять на ее зубцы — не больше чем на береговую линию морей. Но если Кривая вдруг делает поворот (хотя это только для тех кто ничего в ней не смыслит « вдруг»), тряска начинается у них быстро и главное, никто из них не думает что это пройдет.

Угуму и Буссийцу сговариваться не пришлось. Нечто пришло в движение — притом не слишком далеко или глубоко, а близко и тесно, гибельно стискивая пространство-время вокруг себя. Бутайцы и пелосийцы еще спорили, а усугубители уже не мешкали — они толкались локтями, наперегонки стараясь спуститься к земле. Башня бутайской власти уже тряслась — но где-то (Угум знал это точно, просто чувствовал и не мог представить иного) вовсю лихорадило и Пелосию. Плохо дело будет, если обрушится сама Невидимая Рука Рынка. Ее, конечно, не видят, но люди при падении пострадают все равно…

Буссиец спасался быстрее и проворнее, чем Угум. В зигзаге, которым он бежал, было что-то гипнотичное — в рисунке угадывалась сама Великая Кривая. Угум мог лишь мечтать о таком резонансе. Но врожденное чувство ближайших событий не оставляло и его как усугубителя рангом пониже. Сейчас все случится ровно так как уже бывало раньше — когда рушился мир, рушилась Раша, поднималась Буссия, все приходило в движение — в примерах недостатка не было. Взовьется темный ураган, и вихрь, вопреки всякой вероятности, выбросит волшебника не куда-нибудь, а на мягкую подстилку, чтобы — в отличие от остальных — оставить жить.

Ламбия, Намибия, Гамбия… уже не будет иметь значения — сейчас они все пронесутся под ногами… но только не Буссия! Нет! Не Буссия! Только не туда! Нет! Не Буссия! Не Буссия! Не Буссия! — в ужасе прокричал Угум.

Еще почитать:

3 глава — Мелони в Стране забытых людей.

Конец света для одной души — Глава 17: Готовсь, очаровашка

Черта пяти миров — Черта 3. Глава 5. Колокольчики на ветру

Рыжая ведьма 4 глава