«Гримаса улыбки не сходила с моего лица, в то время, как душу терзало отчаяние; шутовство стоило огромных усилий, я всегда находился на пределе и в любой момент мог сорваться.» — Осаму Дадзай.
С раннего детства, пока дети в моем возрасте не старались скрывать свою истинную сущность, формировали и росли принимая себя такими, какими они есть, я скрывалась искуснее всех. Я не знала, как мне вести себя с обществом. Мне не суждено принимать человеческие качества, такие как негатив и ругань, это меня пугает, словно ко мне проявляется отторжение… Я старалась выразить у людей чувство оптимизма и смех, я не желала чтобы я была причиной чей то боли, чьего то гнева что мог обрушиться на меня в ужасающем обличии, поэтому я всегда была на веселе, вызывая у людей лишь улыбку. Каждое утро я натягивала на лицо маску шутовства, словно бы это была вторая кожа. Внутри же моё сердце часто сжималось от страха не быть понятой. Я шутила, дразнила других, рассказывала анекдоты, превращала мизансцены нашей скучной рутины в настоящее шоу. Мои дружки смеялись, хвалили за остроумие, но я знала, что эта радость была не более чем пыльной завесой, скрывающей темные облака моей подлинной жизни.
В то время, когда кто-то жаловался на плохие оценки или насмехался над скучной домашкой, я срывала громкие аплодисменты и хвалебные крики, превращаясь в своего рода клоуна.
Я то и дело разыгрывала театр абсурда, заставляя людей хохотать до слёз. “Смотри, смотри, как я умею!” – кричала я, бросаясь на канат, разыгрывая преувеличенные жесты усилий, забраться по этой веревке, нелепо дрыгая ногами и гримасничая. И одноклассники хохотали, не замечая, что за этой беззаботной игрой притаилось что-то гораздо более глубокое. Это удушающее чувство, скрывать истинные мысли и чувства за привычной маской, это истощало меня. Однако я продолжала и продолжала разыгрывать сценки, чувствуя одобрение сверстников.
Лишь к концу дня, будучи наедине с тишиной, я погружалась в тревожное одиночество. Мои мысли, как камни, терзали сознание, отмечая шрамы, оставленные «нормальностью».
Тучи собирались в моём сердце. Я оставалась одной, в тишине пустой комнаты, лицом к лицу со своим отражением. Маска уже не прятала меня от самой себя. В голове назревает вопрос: что значит смеяться, когда внутри растёт барьер, словно колючая проволока, вокруг моей души?
Люди всегда искали во мне веселье, но никто не замечали, что я превратилась в ловца абсурда, которая сама нуждается в спасении. Я прятала свою печаль за смехом, как художник прячет свои мазки в глубине полотна. «О, посмотрите, как я могу освободиться от серьезности!» – шептала я в глубине души, хотя каждое слово выходило неискренним эхом моих внутренних мук.
Постепенно моя иллюзия счастья начала трещать по швам. Я стала замечать, как шутки, такие легкие и игривые, стали источником напряжения. Я искала комфорт, который не проявлялся в смехе, и каждый день всё больше мечтала о том, чтобы просто быть собою — уязвимой, честной, настоящей. Оглядываясь назад, я понимаю: нельзя бесконечно прятаться за маской шутовства, не оставляя возможности проявить себя. И только встретившись лицом к лицу с болью что необходимо первоначально побороть, мы сможем выйти на свет, где смех будет искренним, а радость — глубокой. Жалко, что мне постичь это станет трудно.
Еще почитать:
Письмо
Holdamax 2
Не любли так, как это делал я
Перемены
«
»
