Продолжение. Начало здесь:
https://penfox.ru/na-127-j-stranice-sceny-30-38/
Аннотация
Наш современник попадает в параллельный мир.
Америка (САСШ), конец 19-го века. Две редакции, газета и журнал, решают послать своих журналистов-женщин в кругосветное путешествие. Главному герою, по воле случая, поручают сопровождать одну из них.
По фантастическому предположению автора параллельные миры отличаются друг от друга, как страницы книги. Чем дальше расположены друг от друга страницы, тем меньше общего в их содержании.
Роман «На 127-й странице» — художественное произведение. Все герои и события выдуманы, а возможные совпадения случайны и не намерены.
Сцена 39
Когда англичанин прошел мимо и поздоровался с ним, Чжан Сю узнал его. Пусть прошло почти два десятка лет, пусть англичанин сильно изменился, но это был он. Мысли Сю развернулись и побежали вспять прошедшему времени. Он хотел остановиться на том отрезке своей жизни, когда встретил этого англичанина, но мысли уже набрали инерцию и унеслись значительно дальше.
Вот деревня, в которую переехал жить отец. Вот их родной дом. Вот мама готовит еду. Вот отец занимается с Сю боевым искусством байхэ. Вот к отцу приезжают ученики, и отец занимается байхэ уже с ними. Потом ученики почему-то перестали приезжать, и их семье пришлось заняться крестьянским трудом. Первое время отец еще находил возможность продолжать тренировки с сыном, но потом работа на поле, огороде и уход за скотиной поглотили все их свободное время, а воспоминания Чжан Сю затянула серая дымка.
Но были в его воспоминаниях и светлые пятна. Вот он женится на Линь Мей, девушке из соседней деревни. С этого момента мысли понеслись вскачь, а прожитая жизнь стала казаться просто сном. Вот постаревшие родители. Вот, все больше и больше, грустнеющая Мей. Боги не дали им возможности иметь детей. Смерть родителей от старости и Мей — от непонятной болезни. Разгорающийся пожар войны вокруг. Постоянные отряды военных: то армии Цин, то повстанцев – проходящие через деревню. И в какой-то момент Сю подумал, что нет никакого смысла трудиться и выращивать урожай риса, если потом к тебе в деревню придут вооруженные люди и заберут его. Он решил все бросить и однажды ушел вместе с отрядом повстанцев, проходившем неподалеку. На удивление, навыки, полученные им во время занятий с отцом, не забылись. Видя, как новичок обращается с шестом, предводитель отряда вручил ему двухметровое копье.
А потом в воспоминаниях пронеслась череда самых разных боев и сражений. В этих сражениях проливалась и его, и чужая кровь. И вот, наконец, его воспоминания достигли того времени, когда Чжан Сю оказался в Шанхае, окруженным цинскими войсками и отрядами французов и британцев. В городе уже несколько месяцев был голод. Большинство населения покинуло его, а повстанцы приняли решение прорвать кольцо окружения и уйти на север, где они были еще сильны. Ночью повстанцы открыли главные ворота, и Сю вместе со всеми бросился в атаку на позиции врага. Ему не повезло. Или наоборот повезло. В темноте он зацепился за что-то ногой и упал. Сильно ударился головой и потерял сознание. Он оказался прикрыт несколькими трупами своих товарищей. Цинские солдаты, которые после боя отрезали: и мертвым, и раненным — головы, просто не добрались до него.
Чжан Сю очнулся, выполз из-под трупов и … вскоре оказался со связанными руками в толпе таких же пленных, но в лагере британских войск. Сю понимал, что это ненадолго. Он спас свою голову, но английская пуля убьет его не хуже грязного ножа цинского солдата. Бежать было невозможно. Голова еще кружилась. Кроме того, британцы связали их по несколько человек, пропустив веревку через уже связные руки соседа. Чтобы бежать, надо было действовать совместно, что было не просто. Большинство людей в их группе было ранено и смирилось со своей судьбой.
Группу пленных выводили за пределы британского военного лагеря. Звучали выстрелы. И отряд британцев возвращался за новыми пленниками. Настал черед той группы, в которой был Чжан Сю. Он внимательно смотрел по сторонам, но не находил ни одной возможности для бегства. Рядом с ним, в одной связке шел высокий китаец в дорогой одежде. Никаких ранений на нем Сю не заметил. Его лицо было спокойно, а губы слегка шевелились, словно он напевал какую-то песню.
Солдаты подвели пленных ко рву, который был наполовину заполнен убитыми. Британцы отошли на несколько шагов и подняли ружья. Их офицер вынул тяжелую саблю из ножен, но потом вернул ее обратно. Он повернулся к солдатам и отдал какую-то команду. Эту команду ему пришлось повторить дважды. Потом солдаты повернулись кругом, перестроились в колонну по двое и пошли по направлению к лагерю. Британский офицер достал небольшой нож, подошел к Чжан Сю и разрезал веревки, связывающие его руки. Затем сделал два шага назад, посмотрел на Сю и с силой метнул нож в сторону, стоящего неподалеку дерева. Затем развернулся и пошел по направлению к лагерю.
Сю действовал быстро. Бегом к дереву. Вытащить нож. Разрезать веревки у других пленных, а после бежать прочь. Просто подальше от города. Но тот высокий китаец, который был рядом с ним в связке, схватил его за руку.
— Цинцы — на лошадях, поймают. Идем со мной! – его голос звучал уверенно, и Сю поверил ему.
Они обогнули город с северной стороны и спрятались в лачугах бедняков у реки, среди которых у высокого китайца были знакомые. А через несколько дней они уже плыли на большой джонке на юг, где в многолюдных провинциях можно было легко скрыться. Высокого китайца звали Лю Ливэй. Он был, как он сам рассказал Чжан Сю, главой одного из тайных обществ.
— Мы ошиблись, — говорил он своему товарищу по несчастью. – Нашим девизом было «Преданность, Идти до конца». Теперь мы изменим свой девиз. Он будет звучать как «Скрытность, Преданность, Идти до конца».
— Мы проиграли в открытой борьбе, — продолжал господи Лю. – Скрытность сделает нас непобедимыми.
Присутствие рядом с ним такого человека, как Лю Ливэй дарило Чжан Сю спокойствие, также как когда-то и присутствие отца. Будущее стало простым и ясным. Но все же один вопрос продолжал мучить Сю.
— Могу ли я задать вам вопрос, господин, — решился он наконец.
— Спрашивай.
— Почему этот британец решил нас отпустить?
— Если судьбе будет угодно, — сказал Лю Ливэй. – Ты еще встретишь его и сможешь задать ему этот вопрос.
Сцена 40
Генрих стоял посреди каюты и ревел.
«Вот еще один попаданец!» — думал я, крутя ручку электрического звонка, чтобы вызвать Гила.
Генрих посмотрел на меня и сквозь слезы выговорил:
— Не надо!
— Не бойся, — успокоил я его. — Я закажу тебе поесть. Еще омлет будешь?
Генрих утвердительно закивал головой.
Пришел Гил. Я заказал один омлет, кофейник кофе и две чашки.
Гил немного покосился на Генриха, но ничего не сказал.
Я усадил Генриха на диванчик напротив кровати и попросил рассказать о том, как он оказался на «Пасифике». Его рассказ был коротким.
Без отца Генрих остался давно. Китобойная шхуна, на которой тот работал, однажды не вернулась из плаванья. А несколько дней назад умерла его мать. Старый друг его отца, Питер, он же владелец дома, в подвале которого жила семья Генриха, организовал похороны, взяв все расходы на себя. После похорон он посоветовал Генриху идти в порт и попробовать наняться на какой-нибудь корабль матросом. Возможно, Питер действительно видел в этом жизненный выход для Генриха, а, возможно, просто хотел убрать мальчишку с глаз долой, чтобы успокоить свою совесть.
В порту Генрих случайно увидел Деклера, поднимающегося по трапу «Пасифика», и решил последовать за ним, совершенно не отдавая отчета в своих действиях. Пробраться на корабль он смог, встроившись в цепочку грузчиков-китайцев, таскавших уголь на борт. Китайцам было все равно, а матрос на входе не проявил бдительности. Остаток дня и ночь он провел, спрятавшись под брезент одной из шлюпок.
На утро голод и жажда заставили его покинуть убежище. Какое-то время он провел на палубе для пассажиров третьего класса, а потом заметил Деклера и последовал за ним. Генрих уже собирался постучаться в дверь каюты англичанина, когда услышал шаги и снова сбежал на нижнюю палубу к китайцам. Потом он вновь увидел Деклера, дремавшего в шезлонге на палубе. Генрих не решился будить своего знакомца по Сан-Франциско, и вновь вернулся к его каюте. Та, на счастье, была не заперта. Минута колебаний, а потом послышавшиеся рядом шаги толкнули Генриха внутрь.
— Дальше вы все знаете, мистер Деклер, — закончил рассказ Генрих. — Ваша еда так хорошо пахла, что я не удержался и съел ее. Но я отработаю.
— Возьмите меня в прислугу, мистер Деклер, — с надеждой произнес мальчик. – Я знаю, что у таких как вы должны быть слуги. Я буду делать все, что вы скажите…
Рассказ Генриха прервал Гил, который принес еду. Я пододвинул омлет Генриху, а себе налили кофе.
— Гил, спросите у капитана, когда он сможет меня принять, — обратился я к стюарду. – Мне надо урегулировать с ним один финансовый вопрос.
— Финансовый вопрос?
— Да, именно, так и скажите.
Гил вновь ушел, а я смотрел на то, как ест Генрих и думал, что моей беззаботной жизни, которой я пожил всего одно утро, скорее всего, пришел конец. Не смогу я оттолкнуть от себя этого мальчика. А, собственно говоря, почему? Можно прийти к капитану, рассказать про то, что обнаружил «зайца», и пусть капитан сам разбирается. Это — его корабль, и безбилетники – тоже это его проблема. А сам буду крепко спать, по утрам делать зарядку, вкусно завтракать, помирюсь с миссис Донахью…
Нет, не смогу. Я и раньше не смог бы так поступить. А сейчас тем более. Я на себе понял, что просто знать, что ты смертен и действительно пройти через эту «процедуру» — это две разные вещи. Поневоле начинаешь ценить каждый прожитый миг. Поневоле начинаешь хотеть прожить этот миг хорошо, чтобы не было стыдно. Вот сейчас мне надо было выбрать, кем я хочу быть? Холодным аристократом, который с барского плеча накормил мальчишку-безбилетника и сбросил его на руки капитану? Или добрым, отзывчивым человеком, который откликнулся на бессознательный призыв о помощи и протянул руку навстречу? Каким я себе больше нравлюсь?
После того, как я задал себе последний вопрос, сомнений у меня уже не осталось.
В дверь постучали.
— Мистер Деклер, капитан готов сейчас поговорить с вами, – это был Гил.
— Отлично, Гил. Я иду.
Генрих оторвался от омлета и посмотрел на меня.
— Не беспокойся, Генрих. Все будет хорошо, — успокоил его я.
Сцена 41
Капитанский мостик представлял из себя помещение с большими окнами, которое находилось на той же палубе, где я разгуливал сегодня утром. От возможных пассажиров доступ к мостику отделяли перила. Эти перила были чисто символической преградой, так как перемахнуть через них было достаточно легко. Очевидно, вся надежда была на сознательность пассажиров и их умение читать, так как на перилах висела табличка «Внимание! Только для членов экипажа!». Мы со стюардом прошли мимо этой таблички, спустились на нижнюю палубу, а уже с нее по лестнице поднялись ко входу на капитанский мостик.
На мостике капитан Хемпсон, слегка наклонившись над столом, что-то обсуждал с другим морским офицером. За штурвалом, в синей, выгоревшей на солнце, форме стоял матрос, который время от времени, еле заметно шевелил рулевым колесом. Чуть влево, замер. Чуть вправо, замер.
— Какой у вас вопрос, мистер Деклер? – перешел сразу к делу капитан. Сегодня выражение лица капитана было на редкость угрюмым.
Я ничего не стал скрывать. Рассказал, все как было. Про удар по голове, про то, как Генрих довел меня до дома, про его регулярную помощь, про горе, которое его постигло и про свое решение помочь ему.
Капитан молча выслушал мой рассказ. При этом он продолжал задумчиво смотреть на карту на столе. Потом обернулся к стюарду, который, как оказалось, еще не ушел, и приказал ему, привести безбилетника.
Когда Генриха привели, то капитан первым делом спросил:
— Малец, ты взял мои часы?
Выражение лица и без того испуганного Генриха стало еще более испуганным. Он не в силах что-либо сказать так сильно замотал головой, что я испугался, что она может оторваться. Такая реакция по всей видимости убедила капитана в невиновности Генриха.
— Понятно, — продолжил он. – Так ты, значит, хочешь быть с мистером Деклером?
— Да, сэр, — наконец смог заговорить Генрих. – Мистер Деклер был добр ко мне, и я готов выполнять для него любую работу.
— Хорошо, — сказал капитан. – Иди, подожди мистера Деклера на палубе, а мы перекинемся с ним парой слов.
Когда Генрих ушел, капитан Хемпсон продолжил:
— Так случилось, что в свое время, я оказался в похожей ситуации, что и этот мальчишка. Был я тогда чуть постарше этого вашего Генриха. Только у меня не было под рукой доброго английского лорда, которому я мог бы служить дворецким, — он засмеялся и его хмурое выражение лица немного отступило. – Тогда мне пришлось тянуть лямку наравне с другими матросами.
— Сделаем так, — он взглянул на штурмана. – Будем считать, что этого мальца мы выловили при выходе в океан и подняли на борт, как терпящего бедствие. Ты, не против, Ингвар?
— Нет, сэр. У меня самого двое таких мальчишек. И каждый раз возвращаясь домой, я боюсь узнать, что они убежали на каком-то корабле, чтобы стать пиратами.
— Ну, тогда договорились. Могу поменять вам каюту. Она будет поближе к днищу, во втором ряду, но зато там будет двух ярусная кровать.
— Большое спасибо, капитан. Я готов оплатить проезд Генриха.
— Что вы такое говорите, мистер Деклер?! Я моряк! Я еще не стал такой скотиной, чтобы брать с терпящих бедствие плату за проезд! – возмутился он, но потом немного ослабил напор. – Каюта все равно пустует. Распроданы далеко не все билеты первого класса.
— Питаться он может с матросами, — продолжил капитан. – Но, если захотите кормить его по-другому, тогда это будет уже за ваши деньги.
— Спасибо, капитан.
— Это вам спасибо, что берете на себя труд заниматься мальчишкой. Не пожалеете?
Я пожал плечами и собрался уходить, но потом все же решил задать вопрос:
— Вы спрашивали Генриха про часы?
— Да, у меня пропали часы. Мой хронометр. На корабле есть свои часы, — он кивнул на большие часы, висящие на стене. – Но мы с Ингваром привыкли к моим. Кроме того, это был подарок моей жены.
— Понятно.
— Вы хотите помочь в поисках? — спросил капитан. Было видно, что он уже распростился со своими часами и был готов даже пошутить на эту тему. – Говорят, что у вас в Англии распространены частные детективы?
— Хотел бы, но у меня нет такого опыта, — сказал я и откланялся.
На палубе меня поджидал Генрих. Когда мы с ним достаточно далеко отошли от капитанского мостика, он остановился и почти шепотом сказал:
— Мистер Деклер, я, кажется, знаю, кто взял часы капитана.
Сцена 42
В тот день Генрих так и не смог рассказать мне, кто взял часы капитана и откуда он сам это знает. Когда мы вернулись в каюту, Генриха скрутило. Он позеленел и еле успел добежать до ванны, куда и отправился съеденный до этого омлет. Видимо напряжение, которое копилось все эти дни с момента смерти его матери, словно разогнавшийся экспресс, вдарило по подростковому организму. Плюс бессонная ночь в шлюпке, без воды, еды и морская качка.
Подошедший Гил проводил нас в новую каюту. Он нес мои вещи, а я поддерживал Генриха под локоть. Мы спустились по лестнице этажом ниже. Каюта оказалась не хуже моей предыдущей. Та же ванна, холодная вода в водопроводе, двухярусная кровать. Только иллюминатор не открывался, так как до него легко доставали волны. Больного я разместил на нижней полке, рядом же поставил деревянное ведро, которое принес Гил.
Идти никуда не хотелось. Я попросил Гила принести мне кобб салат, название которого запомнил с прошлого ужина, бутылку белого вина и кувшин воды для Генриха.
Пока несли еду, я заставил Генриха раздеться. Осмотрел его голову. Никаких насекомых не нашел. Потом заставил залезть в ванну и вымыться с головы до ног. И только после этого разрешил улечься в постель.
Принесенный Гилом, кобб салат оказался дальним предком салата Оливье, который я знал в прошлой жизни. Такое же большое количество ингредиентов, только не смешанных, а разложенных ровненькими рядками на тарелке. Овощи были свежими, курица вкусной, заправка нежирной, а вино легким. Ужин удался. Я так увлекся едой, что забыл про Генриха, но, обернувшись, увидел, что он, тихо посапывая, крепко спит.
Сцена 43
Утро следующего дня я встречал с легкой надеждой в то, что он будет не такой насыщенный событиями, как день предыдущий. Лежа в постели, попробовал составить план хотя бы на ближайшее время.
Во-первых, побриться. Хотя щетина у Деклера росла не сильно, но, как я заметил, здесь с трехдневной щетиной ходили только маргиналы. У всех остальных: либо ты — с бородой, либо гладко выбритый. Вот у Деклера была борода. И практично, и на цирюльнике экономия. Но мне с бородой было непривычно, поэтому я решил на бритье пока не экономить. Эх, экономия, экономия. С экономикой надо было что-то думать. До появления Генриха я как-то не боялся оказаться без денег. Такой вот был бесстрашный. Но сейчас все переменилось. Впрочем, до безденежья пока далеко. Деньги от индейца-в-зеленом-костюме, аванс от Маккелана и дорожные чеки от «Метрополитена» в ближайшее время не дадут умереть от голода. Но подзаработать я бы не отказался. Но как? Китайцы народ прижимистый, пассажиров первого класса не видно, по каютам болеют.
Во-вторых, надо продолжить знакомство с Терезой Одли. Взялся за работу – надо выполнять. Как? Спросить ее совета в чем-либо. Давно замечено, что если попросить человека о небольшой услуге, которую ему легко оказать, то он почувствует к вам небольшое, но расположение. Сколько сейчас времени? Угостите сигареткой! Как пройти до библиотеки? Вот и я попрошу. Только что? О! Эврика! Напишу небольшую сказку. В моей памяти благодаря внуку их было много. Про ту же Элли из «Волшебника изумрудного города». Даром что ли я рисовал картинки для миссис Донахью? Кроме того, эта история хорошо перекликается со сказками самой Терезы Одли. У нее там тоже главная героиня девочка. А ведь Элли тоже попаданка! Я рассмеялся. Свесился со своего второго яруса вниз, посмотреть, не разбудил ли Генриха. Нет, тот крепко спал.
Решено. Бреюсь, пишу сказку, забрасываю ее мисс Одли. Кстати, как она там? Тоже болеет?
Я спустился вниз. Делать полуголым зарядку перед Генрихом не хотелось. Еще что-нибудь надумает. Поэтому я умылся, оделся, бегом в туалетную комнату и отправился на поиски брадобрея. Его я нашел быстро. Он занимал небольшую каюту в отсеке для пассажиров первого класса. Ну да, первый класс – самая платежеспособная категория пассажиров. «Третьеклассники» пусть сами бреются.
Брадобреем оказался крепкий пожилой матрос ничем не напоминающий моего знакомца, старичка Джорджа. Звали его Митчелл. С бритвой он обращался виртуозно, и через полчаса я вышел от него с гладко выбритым лицом. На голове волосы отрасли совсем немного, и я решил их пока не трогать. Заплатить за удовольствие иметь гладкую физиономию пришлось в два раза больше, чем, если бы я брился у Джорджа. Это и понятно. Конкурентов у Митчелла не было. Не нравится? Поищите среди океана еще какой-нибудь барбершоп!
Вышел на палубу подышать морским воздухом и тут же почувствовал на себе чье-то внимание. Покрутил головой и увидел, что с палубы третьего класса мне машет руками какая-то китаянка. Да это же моя портниха! Наверное, готова моя одежда.
Китаянка меня встретила такой открытой и доброй улыбкой, что я не смог удержаться и заулыбался ей в ответ.
— Пожалуйста, пожалуйста, — китаянка кланялась и одновременно протягивала мне аккуратно сложенную одежду.
Серовато-черный материал грубого плетения, но приятный на ощупь.
— Спасибо, — я тоже на автомате стал повторять поклоны китаянки. – Большое спасибо. Пойду, примерю.
В каюте я получше рассмотрел приобретение. Швы простые, не двойные, как на джинсах. Но строчка ровная, словно не на руках шили, а на машинке. Края обметаны. На поясе, внизу у брюк и на манжетах пропущены крепкие ленты, которыми можно затянуть рукава или штанины. Быстро переоделся. Сделал боксерскую троечку влево, обозначил удар ногой назад, развернулся, еще троечку. Место еще оставалось, добавил мая-гири. (Мая-гири — прямой удар ногой вперед. – Примечание автора). Мышцы ног Деклера недовольно заныли. Пошитая одежда был классная! Нигде ничего не тянуло, не мешало. Носить такой костюм было одно удовольствие.
— Мистер Деклер, а меня научите драться ногами?
Я совсем забыл про Генриха. Вот он о себе и напомнил.
— Мы это еще обсудим, Генрих. Ты как?
— Хорошо, мистер Деклер, но только немного тошнит.
— Вот выздоровеешь, тогда, возможно, и начнем занятия. Ты читать умеешь?
— Да, немного. Отец научил.
— Это — хорошо. Мне неграмотные слуги не нужны.
Я заметил, как Генрих немного погрустнел. Видно, что читал он не очень.
— Сегодня весь день лежишь.
— Мне бы это…
— Одежда твоя вот здесь, — я указал на шкаф. — Туалетная комната налево. Потом из комнаты ни шагу.
Я вновь влез в цивильный костюм и вызвал Гила. Попросил принести для Генриха, если есть, чашку бульона. Оказалось, что это самая востребованная еда на корабле в данный момент. Сам я отправился завтракать в капитанский салон.
— О, мистер Деклер, — приветствовал меня капитан. – А мы тут в гордом одиночестве с Ингваром. Слабоват нынче сухопутный народ пошел.
Я поздоровался и заказал у подошедшего стюарда кофе с неизвестными мне синнабонами. Потом выждал небольшую паузу и спросил у капитана:
— За сколько дней вы рассчитываете дойти до Йокогамы?
— Вот, молодец! Именно дойти! А то со всех сторон только и слышу доплыть, доплыть…, — похвалил меня капитан. — Ветер нам благоприятствует. Если ничего не измениться, то дней за 12 дойдем. А вы торопитесь?
— Нет, что вы? Просто из Йокогамы я планирую отправиться в Гонконг, но хотелось бы несколько дней выделить на местные достопримечательности.
— Да, какие там достопримечательности?! Нищета да дикость! – возмутился капитан.
– Впрочем, я подскажу вам пару адресов, где вы сможет найти не одну очень привлекательную «достопримечательность», — хохотнул он.
— Буду вам признателен, — не стал отказываться я. Почему бы и не посетить, понравившуюся капитану, «достопримечательность»?
Стюард принес мою еду. Синнабонами оказались булочки, покрытые сахарной глазурью, которые я пробовал в кафе «У Дороти», когда ожидал Маккелана.
Потом я вернулся в каюту, переоделся в обновку и засел за написание сказки для Терезы Одли.
Только я начал писать, как меня осенило.
— Генрих, — развернулся я к мальчику, лежащему на кровати. – А ты знаешь сказку про дорогу из желтого кирпича?
Собрался писать, а вдруг, она уже написана.
— Нет, мистер Деклер.
— Там еще девочка была. Звали ее Дороти.
— Нет, мистер Деклер. Такой сказки я не знаю.
— А какие сказки ты знаешь?
— Мама мне рассказывала про волка и козлят, про девушку без рук. Про храброго портняжку. Про портняжку — это моя любимая сказка.
— Мне тоже она нравится, — сказал я, и тут мне в голову пришла одна идея. – А ты хотел бы походить на такого портняжку?
— Конечно, мистер Деклер, — не задумываясь, ответил Генрих. – Он храбрый. Даже единорога поймал.
Он еще не догадывался, что ему придется делать, чтобы походить на храброго портняжку. Кто-то, возможно, скажет, что я решил поиздеваться над ребенком, но это не так.
Я вновь вернулся к сказке. Я решил написать только сюжет, а Терезе предложить развить его и написать уже полноценную сказку. Может взять меня в соавторы, а может просто поделиться гонораром. Хе-хе. Сюжет получился небольшим. Оканчивался он на том, как Элли вместе со своими друзьями: Страшилой, Железным дровосеком и Трусливым львом — отправились в Изумрудный город.
— Мистер Деклер, так что с часами? – Генриху стало получше, и ему явно надоело лежать без дела в кровати.
Одежду мальчика я отнес прачке. Как ее найти, подсказал мне Митчел, у которого я брился утром.
— Я вам все расскажу, а вы передайте капитану, чтобы он не думал, что часы взял я, — Генрих до сих пор боялся, что его объявят воришкой.
— Рассказывай, — я забрался на второй ярус и вытянулся на кровати.
— Ну, в общем, спрятался я в шлюпке, — начал Генрих. В пустоту ему рассказывать было неудобно, и он время от времени поглядывал с нижней полки в мою сторону «Не заснул ли я?».
— Наступила ночь. Было страшно. И тут я услышал кашель. К моей шлюпке подошел рыжий матрос…
— Какой еще рыжий матрос? — вклинился я. – Была же ночь.
— Да, мистер Деклер, то, что он рыжий я увидел только на следующий день, а ночью я не мог видеть, что он рыжий, но он покашливал, я и запомнил.
— Понятно, — рассказчик из Генриха был еще тот. — А что было дальше?
— Ну, вот, слышу, что кто-то кашляет. Потом кто-то приподнял брезент шлюпки и положил в нее часы. Это я потом разглядел, что это были часы, — стал быстро объяснять Генрих, — А тогда я так напугался! Думал, что меня найдут и … мне достанется.
— А утром я увидел, что в шлюпке лежат часы с цепочкой. Потом все утро около шлюпки крутился рыжий матрос. Он тоже покашливал. Вот я и подумал, что это он был ночью. Иначе, что ему крутиться около шлюпки. Потом он ушел, а я из шлюпки вылез. А часы остались там.
— Расскажите капитану? — с надеждой спросил Генрих.
— Расскажу. Только часов там, скорее всего, уже нет.
— Почему?
— Думаю, что этот рыжий нашел место получше, чтобы их спрятать.
— А что же делать?
— Матроса узнать сможешь?
— Смогу, мистер Деклер, — как-то неуверенно сказал Генрих. – Только вы меня в обиду ему не давайте. Очень уж страшный он на вид.
— Не бойся, покажешь издали, — успокоил мальчишку я. – Он и не узнает, что это ты рассказал.
— Ну, тогда, да, — повеселел Генрих. – Тогда он не догадается. А когда пойдем смотреть?
— Не торопись. У нас в запасе не менее 12 дней. Куда он с подводной лодки денется?
— С какой лодки, мистер Деклер?
— С корабля, то есть.
Что делать с рассказом Генриха? Самое простое – пересказать его капитану Хемпсону. Пусть сам разбирается со своим матросом. Или попытаться извлечь для себя какую-нибудь пользу? Капитан говорил про лондонских частных детективов. Интересно, Конан Дойл уже начал писать свои истории про Шерлока Холмса? Взять расследование на себя? Прослыть проницательным сыщиком? А это мне надо?
Под эти мысли я задремал.
Проснулся от стука в дверь. Это прачка принесла выстиранную одежду Генриха.
— Я кое-где подштопала, сэр. Но больно все изношенное, того и гляди разорвется, — прокомментировала свою работу прачка. То ли хотела набить себе цену, то ли действительно удивлялась плохому состоянию одежды.
— Подскажите, а на корабле, где-нибудь можно приобрести одежду для мальчика, — спросил я.
— Я об этом ничего не знаю, — ответила прачка. – Может быть, у баталера завалялась пара другая старой матроской формы. Попробуйте спросить у капитана.
— Спасибо, — поблагодарил прачку, но решил поступить по-другому. За стирку плата оказалась тоже повыше, чем на берегу. Монополисты, блин!
— Одевайся, — протянул я Генриху одежду. – Будет тебе сейчас первое поручение.
А сам я сел снова за стол писать письмо Терезе Одли.
«Мисс Одли, редактору журнала «Метрополитен»
Уважаемая мисс Одли,
Заранее приношу свои извинения, если это мое письмо нарушает какие-то правила хорошего тона, принятые в вашем обществе. Я старый путешественник и, возможно, подрастерял часть своих хороших манер в пустынях, морях и океанах.»
Я остановился и посмотрел на написанное. Ну, ничего так. И извинился, и объяснил свою возможную нетактичность.
«Никакой другой цели, кроме как развлечь вас, данное письмо не имеет. Для себя же я надеюсь извлечь пользу из вашего совета или комментария, которые вы, возможно, выскажите после прочтения данного письма».
Я снова остановился. Ну да – мне нужен ее совет или мнение по поводу сюжета сказки.
«Ваши сказки мне понравились. А манера их написания настолько выразительна, что и я тоже загорелся идеей написания чего-либо подобного. Но умение излагать свои мысли и облекать их в подобающую форму не самая сильная моя черта. Поэтому я ограничился только лишь грубыми набросками будущей сказки. Сам сюжет прилагается к данному письму.
Прошу вас, если у вас найдется на это время, силы и желание, высказать свое мнение по поводу приложенного сюжета.
Еще раз извиняюсь за возможное беспокойство.
С уважением,
лорд, Энтони де Клер».
Я протянул листки, уже одевшемуся, Генриху.
— Это письмо для мисс Одли. Она корреспондент «Метрополитена». Слышал про нее?
— Нет, мистер Деклер.
— В общем, мне самому неудобно передавать ей письмо. Вот ты и будешь курьером.
— Я как я найду ее каюту?
— Ее каюта этажем выше. Будешь стучаться в каждую дверь и спрашивать мисс Одли.
— Правда, что ли? – не поверил Генрих и правильно сделал.
— Конечно, нет, — ответил я. – Прояви смекалку, Генрих. Я бы подошел к вахтенному матросу, рассказал бы про поручение, спросил бы, где каюта мисс Одли.
— Хорошо, мистер Деклер. Я постараюсь.
— Я ухожу на ужин. Тебе закажу в каюту бульон. Завтра попробуешь есть обычную пищу.
Мы ушли, каждый по своим делам.
День, и правда, оказался на редкость спокойным.
Сцена 44
Первый ужин на корабле и вечер после него показались Терезе очень приятными, но все быстро переменилось. Ночью она проснулась от головной боли. Ее сильно тошнило, и вскоре весь ужин был извергнут из ее организма самым неподобающим образом.
«Наверное, я чем-то отравилась», — подумала Тереза.
Она вызвала стюарда, который пришел сонный и весь какой-то помятый. Тереза попросила его привести судового доктора. Стюард кивнул и ушел.
Доктора пришлось ждать долго, словно ему надо было прийти к Терезе не из каюты, расположенной на «Пасифике», а с какой-то окраины Сан-Франциско.
Судовым доктором оказался сухонький, пожилой мужчина, которого еще не назовешь стариком, но который уже давно перешагнул рубеж среднего возраста. Он молча и как-то небрежно осмотрел Терезу: оттянул веки, заглянул в рот, потрогал ладонью лоб и зачем-то постучал по спине. Потом посмотрел в ванну, куда отправился ужин Терезы и наконец заговорил:
— Не переживайте, мисс Одли. Это — не отравление. И вы не одна такая.
Из объяснения Тереза поняла, что причиной ее недомогания является морская болезнь. Питер О’Хара, отвечающий в «Метрополитене» за политику, экономику и географию, перед ее отъездом что-то говорил об этой напасти, но тогда она не приняла его слова всерьез. Почему-то она посчитала, что морская болезнь, о которой предупреждал О’Хара, опасна только во время шторма. Но сейчас океан был спокоен. Только небольшие волны бились о борт корабля. Об этом Тереза и спросила судового врача.
— Некоторые ученые считают, что это происходит из-за того, что человеческий мозг запутывается, — снизошел до объяснения доктор. – Вот посмотрите, вы лежите в постели, и мозг полагает, что никакого движения не может быть. Вы же спите. А что происходит на самом деле? На самом деле корабль качается на волнах, и вместе с ним качается мозг человека. Не понимая, что происходит, мозг начинает мстить человеку тошнотой и головной болью.
— Что же мне делать? – спросила Тереза.
— Соблюдать диету и спать. Как правило, пассажирам становится легче через несколько дней.
— А как быть с ужином? Я купила абонемент на ужин на десять дней.
Доктор только пожал плечами.
— В качестве диеты рекомендую бульон. Наш кок специально готовит несколько разных бульонов. Кроме того, если у вас есть имбирное или мятное масло, то для облегчения головной боли мажьте этим маслом виски.
Объяснения и рекомендации по лечению обошлись Терезе в один доллар. Она вздохнула, а потом, борясь с головокружением, все же записала этот расход в специальный блокнотик для будущего отчета главному бухгалтера «Метрополитена», мистеру Гительсону.
Судовой доктор поблагодарил за деньги, предложил звать его, если будет худо, и распрощался.
Ночь прошла сумбурно. Терезу продолжало тошнить. Она подходила к иллюминатору, открывала его, и прохладный морской воздух приносил некоторое облегчение. Под утро она оставила иллюминатор открытым, а сама легла в постель, и ей удалось, наконец, заснуть.
На второй день тошнота уменьшилась. Наверное, по причине пустого желудка. А имбирное масло, которое нашлось в косметичке Терезы, слегка уменьшило головную боль. Девушка подумала, что раз свежий воздух приносит облегчение, то хорошо бы было выбраться на палубу. Так она и поступила.
Она надела одно из своих новых платьев, причесалась и вышла на палубу.
«Наверное, от меня за милю разит имбирным маслом,» — подумала она, но опасения были напрасны.
Палуба, предназначенная для пассажиров первого класса, была пустынна. Только ближе к ее краю, близко к друг другу, стояли миссис Донахью и мистер Деклер. Слишком близко к друг другу. Они рассматривали какой-то рисунок, закрепленный на небольшом этюднике. Увиденное почему-то было неприятно для Терезы. Она не стала подходить к ним и перешла на другую сторону палубы. Внизу, на прогулочной палубе для пассажиров третьего класса было более многолюдно. Кроме того, от этой палубы тянуло каким-то неприятным, сладковатым запахом. Тереза вновь почувствовала тошноту, а головокружение усилилось. Ей пришлось вернуться в каюту. Она немного постояла у открытого иллюминатора и легла в постель. Как-то не так она представляла себе путешествие по океану.
За весь день Тереза выпила миску бульона и чашку чая. Все остальное время она лежала в постели. Пробовала что-то писать или читать, но от этого тошнота только усиливалась. Она снова возвращалась в постель. Так и прошел второй день ее путешествия.
На следующий день ни тошнота, ни головная боль никуда не делись, но стали как-то привычней. Тереза боролась с ними с помощью сна, походов к иллюминатору и втирания в виски имбирного масла. Ближе к вечеру в дверь неожиданно постучали, и мальчишеский голос сообщил, что ей пришло письмо от мистера Деклера.
«Надо же,» — подумала она. — «На «Пасифике» есть своя почта».
Письмо Терезе понравилось. Вежливое и интересное. Она подумала, что такое письмо вряд ли смог бы прислать ей кто-нибудь из ее прошлых знакомых. Нет, вежливых людей среди них хватало. Многие из них хвалили ее публикации в журнале. Но Терезе всегда казалось, что это происходит, потому что она женщина. Женщина в журналистике была в диковинку. Примерно, как собака, которая в цирке ходит на задних лапах. Ходить то на задних «лапах» все могут, но это же собака. Такой собаке можно и похлопать. Поэтому Тереза уже не один раз подумывала начать подписываться мужским псевдонимом, чтобы посмотреть на реакцию читателей. Пример Авроры Дюпен, подписывавшей свои романы как Жорж Санд, был свеж и заразителен. Но против этого насмерть стал главный редактор «Метрополитена». Автор-мужчина, пишущий на женские темы, на его взгляд, было явным перебором.
Слова Деклера показались ей искренними еще и потому, что он прислал сюжет своей сказки и просил совета. Вряд ли человек стал бы просить совета в таком деле у того, чьи литературные способности были бы сомнительными.
Сам сюжет сказки Терезе понравился. Ей даже немного стало обидно, что не она придумала его. Сказка Деклера чем-то напоминало ее собственные сказочные рассказы. Героиней была также девочка-подросток. Также в сказке оживали предметы и вещи, которые в обычной жизни ожить не могли. Но ее героиня была слабой и беззащитной. Это умиляло и выдавливало из читателей слезу. Предметы, которые оживали в сказках Терезы, были очень умными и предусмотрительными. Это давало им возможность и помогать маленькой героине, и поучать ее.
У Деклера все было по-другому. Его героиня тоже была слабой девочкой, но храброй и решительной. Не зря говорят, что Fortes fortuna adiuvat* (* Судьба помогает смелым. – Примечание автора). Наверное, поэтому домик Элли, девочки из сказки Деклера, упал не просто так, а придавил собой злую волшебницу. Отличались и спутники Элли. У каждого был свой недостаток, который их угнетал. Странно, но именно наличие таких недостатков делало спутников Элли похожими на людей. И наоборот, если бы Деклер присвоил бы им какие-нибудь чудесные свойства, как это он предлагал за ужином в капитанском салоне, то эти персонажи стали бы приятными, милыми, но куклами. А читать про живых людей всегда интересней, чем про куклы.
И еще было нечто в сюжете Деклера, что тронуло Терезу. Это – дорога из желтого кирпича. Много лет назад, скитаясь по дорогам войны вместе с отцом и матерью, она видела такую же дорогу перед собой. Пусть она была не из желтого кирпича, а пыльной, поросшей травой и кустарником на обочинах, но они были похожи. Эту дорогу надо было пройти, чтобы в конце найти покой и уют. «Какая она счастливая, эта Элли!» — подумала Тереза. – «Она храбрая и решительная. У нее есть друзья, цель и даже дорога, по которой надо идти, чтобы выполнить задуманное. И какая она, Тереза, несчастная! Одна-одинешенька, океан вокруг и головная боль с тошнотой».
Сцена 45
А с другой стороны Американского континента, через другую «соленую лужу», называемую Атлантическим океаном, спешил другой корабль, «Виктория». В одной из своих кают он вез ценного пассажира, Еву Полански, редактора «Нью-Йорк пост», которая смело отправилась в кругосветное путешествие по следам героев Поля и Жюля Вернов.
Еве тоже было плохо. Атлантический океан был спокоен, только небольшие волны бились в борт корабля. И все же большая часть пассажиров «Виктории» страдала от морской болезни. В их число попала и Ева Полански.
— Твою мать, — выругалась Ева, очередной раз в приступе рвоты согнувшись над шикарной медной ванной, стоявшей в ее каюте. – Твою мать!
Тошнить уже было нечем. Голова кружилась. Прежде чем лечь в постель, она налила из кувшина в чашку воды и жадно ее выпила.
В дверь постучались.
— Кто там? – из последних сил сдерживаясь, спросила Ева.
— Это я. Луи де Бриемм, — мужчина за дверью вежливо представился. – Мадемуазель Полански, не желаете прогуляться на палубе. Вечер просто превосходный!
Это уже было слишком.
— Твою мать! – высказалась в дверь Ева.
Американские ругательства ей нравились. А то все «пся крев, пся крев».
— Какая в жопу палуба?! Какой в жопу вечер?! Я сейчас себе весь желудок выблюю!
Ева давно так легко и свободно не ругалась. Если бы не тошнота и головокружение, то, наверное, она от этого даже получила бы удовольствие.
— Если хотите мне помочь, сходите за судовым доктором. Пусть выпишет мне какую-нибудь микстуру, иначе я помру.
За дверью послышались торопливые, удаляющиеся шаги.
«Четров Джозеф,» — помянула нехорошим словом главного редактора «Нью-Йорк пост» Ева. – «То в психушку отправит меня собирать материал для статьи, то в это гребанное кругосветное путешествие. Долбанный урод, вернусь, я разберусь с тобой».
Ева горестно вздохнула. До конца путешествия оставалось еще много дней, а поквитаться с этим хитрожопым евреем хотелось уже сейчас.
Сцена 46
По утрам, я начал на палубе делать зарядку. Делал я ее в форме первого ката, которое когда-то давно выучил, занимаясь карате. В те времена как-то не делили карате по школам и названиям. «Ты чем занимаешься? Карате». Это уже потом появились названия сетокан, кекусинкай и другие. А тогда для нас, советских граждан все стили карате были на одно лицо. Так и с ката, комплексом движений руками и ногами. Называли просто, это – первое ката, это – второе ката. Так они и сохранились у меня в голове. Если делать ката спокойно, плавно, без фиксации ударов, то оно очень хорошо подходит для моей цели: проснуться, нагрузить ноги, потренировать координацию, подышать.
Так я и делал. «Медленно подтянуть заднюю ногу к центру, ноги полусогнуты, одна рука на поясе, другая вытянута. Вместе с движением ногой вперед выношу вперед и руку с пояса,» — проговариваю я про себя. Это удар, но я делал его плавно. И еще. В ключевых точках перед сменой направления движения, после удара рукой я делал мах ногой, имитируя удар. В ката этих движений нет. Но ноги у Деклера тяжелые, растяжка никакая, поэтому я и ввел в свою утреннюю разминку махи ногами. Может быть, будет хоть какой-нибудь прогресс.
В первый раз, начав делать свою зарядку, почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Не иначе, как с мостика, потому как пассажиры все еще болели по каютам, а матросам – некогда, они делом заняты. Место на палубе, где я занимался, находилось за капитанским мостиком. Другими словами, капитан или кто там, смотрели на меня вместо того, чтобы смотреть вперед. «Хорошо, что здесь айсбергов нет, а то так и врезаться недолго. Ладно, пусть смотрят. Мне не жалко».
На зарядку я надевал, пошитые мне китаянкой, куртку и штаны. Телу не жарко, движения свободные. Ноги в теннисных туфлях, которые я купил еще в Сан-Франциско, легко скользили по деревянной палубе корабля. Вдох, нога подтянулась к центру, медленный выдох, двигаюсь вперед, удар рукой и мах ногой. Задержка дыхания, смена направления, вдох и все сначала.
Ката я делал до тех пор, пока хорошо не пропотею. Останавливался, любовался взошедшим над морем солнцем, делал несколько глубоких вздохов и выдохов с наклоном вперед. Красота!
— Мистер Деклер, — меня все же окликнули с мостика. – А что это вы такое делали?
Это мной заинтересовался сам капитан Хемпсон.
— Если позволите, капитан, я расскажу об этом за ужином, — предложил я.
Хотелось побыстрее ополоснуться, да и время нужно было, чтобы придумать что рассказывать.
— Хорошо, — согласился он. – Тогда вечером с вас интересный рассказ, а то я вас сначала за ханьца принял.
Я кивнул головой и направился в каюту. Ну, да. Это я про себя говорю «китайцы, китайцы», а здесь их ханьцами кличут.
С Генрихом пока мои планы не реализовались. Его по-прежнему мучила морская болезнь. Выполнив мое поручение с письмом к Терезе Одли, он вернулся весь зеленый и с холодным потом на лбу. Я даже испугался и вызвал судового доктора.
Пришедщий доктор только развел руками. Мол, морская болезнь и слабый организм подростка. Прописал питаться бульоном, который Генрих и так пил, и побольше спать. Пообещал, что через несколько дней наступит улучшение. И вообще сказал, что в первом классе только я и миссис Донахью не страдаем от морской болезни.
— Почему так? – поинтересовался я.
— Всегда и в любой сфере жизни можно встретить уникумов, — был его ответ. – Вот вас не берет морская болезнь. А у нас на корабле служил матрос, у которого никогда не было похмелья, сколько бы не выпил.
— Не может быть! – позавидовал я. — А почему был?
— В прошлом плавание за борт выпал. Вот так! — назидательно сказал доктор, взял плату за свой визит и откланялся.
Так и прошло несколько дней. По утрам я занимался своей зарядкой на палубе. Пассажиры потихоньку оживали. Иногда по утрам я видел одну-две бледных, не очень хорошо причесанных женщин, а иногда и детей, которые не уверенно ступали по палубе. Сначала они косились на мои экзерциции, а потом привыкли. Я стал для них частью пейзажа, а может быть, они просто посчитали мои «рукомашества» и «дрыгоножества» чудачеством эксцентричного английского аристократа. Как там было на самом деле, не ясно, но друг другу мы не мешали. Пару раз видел миссис Донахью с ее этюдником, но она меня демонстративно не замечала. Тереза Одли на палубе так и не появлялась.
После зарядки и водных процедур я ввел за правило беседовать с Генрихом. Если нам суждено, сколько не знаю, но быть вместе, то мне хотелось бы, чтобы он следовал определенным правилам, к которым я сам привык. В первую очередь рассказал ему про гигиену. Под лозунгом «ну, ты же хочешь быть доктором?» я рассказал ему про ужасных, невидимых глазом существ, которые появляются из грязи, набрасываются на человека изнутри и вызывают различные болезни. На мое удивление, Генрих слушал с интересом и очень внимательно. Может быть, он примерял то, что только что услышал от меня, на болезнь и смерть своей матери? Не знаю, я не стал его расспрашивать. Утренними беседами дело не ограничивалось. Каждый вечер перед сном я просил его рассказать, что и как он понял из моих рассказов. Порой из этих ответов Генриха я узнавал для себя много нового.
Работать языком приходилось и за ужином. За неимением других развлечений мои утренние занятия привлекли всеобщее внимание. Мне пришлось придумать историю, как в Америке я повстречал старика японца, который и обучил меня этим «рукомашествам» и «дрыгоножествам». На вопрос «Зачем?». Я отвечал сначала коротко «А захотелось!», а потом длинно, что, мол, я путешественник, а значит нацелен узнавать все новое.
Но просто так от меня не отстали. Как только в капитанском салоне появился новый «едок» — промышленник, Джейсон Томпсон, то вопросы посыпались на меня вновь. А на сколько это благородно биться ногами? А почему я не стою боком, как боксе? А почему я так широко шагаю?
В конце концов, я попросил у стюарда бумажную салфетку и карандаш, и принялся записывать все вопросы, пообещав ответить на следующий день. На следующий день, когда меня спросили, а где мол ответы, то я лишь развел руками.
— Господа, ответы получились такими длинными, — сказал я с серьезным видом. – Что я решил написать целую книгу об этом. Если вы сообщите мне свои адреса, то, как только эта книга выйдет из типографии, я сразу ее вам направлю.
После этого я принялся за еду, и в тот вечер меня уже никто не отвлекал от этого занятия. То ли обиделись, то ли переваривали сказанное мной.
Сцена 47
Однажды, придя утром заниматься на палубу, я обнаружил, что у меня появился партнер. Ну, как партнер? Просто еще один пассажир первого класса решил заняться физкультурой. Правда, это был не пассажир, а пассажирище. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы у меня в голове зазвучала мелодия «Выходят на арену силачи, не ведая, что в жизни есть печаль…». Выше меня, грудная клетка раза в два шире моей, мощные руки. Ноги, бугрящиеся мускулами, были коротковатыми, но от этого казались еще более монументальными. Вместо брюк у него было надето эластичное сероватое трико, а сверху было то, что мое время женщины называли «боди». Боди было черного цвета. Наверное, для этого времени такой наряд был обычным. Но я еле сдержал улыбку.
Из-за того, что туловище было слишком мощным, голова этого человека казалась неестественно маленькой. Комичности, на мой взгляд, добавляли жиденькие, прилизанные волосы и усики с задранными вверх концами. Рядом с великаном стояли две гири. Думаю, что веса в них было не менее 36 килограмм. Почему я так уверенно говорю? Двадцати четырех килограммовые гири я видел и даже одно время ими пользовался. Так вот, эти были побольше.
Ладно, у всех свои «недостатки». Вот я, например, китайцем вырядился. Я слегка наклонил голову, чтобы поприветствовать великана, и начал выполнять свой утренний комплекс. За прошедшие дни я уже научился не обращать внимания на окружающих и полностью погрузился в контроль движения и дыхания.
Когда я закончил зарядку, я с удивлением увидел, что вокруг собралось больше пассажиров, чем обычно. То ли морская болезнь пошла на убыль, то ли их внимание привлек великан, то ли и первое, и второе сразу.
Я собирался покинуть палубу, когда ко мне подошел великан.
— Не хотите попробовать настоящие мужские упражнения, — вместо приветствия сказал он.
— Предлагаю сначала познакомиться, — ответил ему я.
Его предложение было не особо вежливым, но этот великан, несмотря на свою комичность в моих глазах, вызывал у меня симпатию. Поэтому я решил не поднимать вопрос о правилах хорошего тона.
— Меня зовут Деклер. Энтони Деклер.
— Великодушно простите. Аллар Менье, — слегка наклонил голову он и тут же спросил, что-то на французском.
— Нет, я не француз, — ответил я. Фамилия Деклера уже пару раз вводила в заблуждение, тех с кем мне приходилось знакомиться. – И, к сожалению, я не говорю на французском.
— Жаль, — сказал Менье. – Было бы здорово встретить соотечественника.
— Так, что насчет поднятия гирь, — он снова вернулся к первоначальной теме.
Этот большой человек явно хотел покрасоваться перед публикой. Гири даже на вид казались тяжеленными. Я собрался было вежливо послать господина Менье куда подальше, но потом вспомнил, как легко отжимался от пола Деклер.
Я подошел к гирям, ухватился правой рукой за одну из них, чуть приподнял и сразу опустил. Со стороны окружающих нас женщин послышались смешки.
Вес гири не показался мне чем-то невероятным, и я решил рискнуть.
— Сколько раз мне надо поднять вашу гирю, чтобы удовлетворить ваше любопытство? – прямо спросил я Менье.
Тот с сомнением посмотрел на меня, а потом сказал:
— Поднимите три раза.
Три так три. Я подошел к гире с простым намерением сделать то, что меня просят и не больше, но смешки все же меня задели, и я решил немного похулиганить.
Я поднял гирю, прижал ее к животу обеими руками. Потом меня качнуло в сторону группы, стоящих на палубе женщин, откуда и слышался смех. Словно не в силах остановиться, меня понесло в их сторону. Что тут началось! Визг, отчаянные попытки разбежаться. На месте осталась только одна миссис Донахью. Испуганной она не выглядела. «Поговорить, что ли?» Но задуманное надо отрабатывать до конца. Меня качнуло в обратную сторону, и я, смешно перебирая ногами, вернулся на то же место, с которого стартовал. Поставил гирю на палубу, присел. «Так, давай делай толчок ногами и подхватывай движение рукой». Нет, не зря я поверил в возможности Деклера. Гиря тяжело, но поднялась вверх. Раз. Бросил гирю вниз, чуть удержав внизу, чтобы не разгромить палубу. Снова толчок ногами, потом рука. Два. Только бы гиря не выскользнула из руки. А сердечко-то забилось. Вновь повторил последовательность «ноги-рука». Три. Оставляю гирю на палубе. Подошел к Менье и протянул руку.
— Спасибо за сыгранный матч, — и собрался было уходить, когда ко мне подошел невысокий мужчина в сереньком костюме.
— Очень, очень хорошо, мистер Деклер, — он приподнял свой котелок. – Позвольте представиться. Меня зовут Дэниел Картер. Я менеджер Аллара Менье. Вот моя визитная карточка.
— Это же почти готовый номер! — искренне восхищался он. – Даже я сначала купился. Если надумаете начать карьеру в цирке, обращайтесь.
Я посмотрел на менеджера. Вроде бы говорит серьезно. Какие оказывается у меня способности! В этом мире я нарасхват: маркетолог для аптекаря, телохранитель для путешествующей журналистки, а теперь еще и клоун в цирке.
(продолжение следует)
Еще почитать:
Картинный магнат — Глава 1. Арт абсурд
Суперсвятая — Парт первый. Двойной жизни – двойные стандарты
Люблю Францию, люблю Париж. Литературный рассказ
Начало — мертвый лучший друг
«
»
23.11.2021
