« дезертирство и капитуляция » мужик провалившийся в лужу.

IV

«Эй, ну! Неужто в самом деле!?!»

Ы шлёпнул ногой в лужу.

— Кончай, право эти глупости…- нарочно непринуждённый голос перед запертой дверью оборвался. Ы осёкся. Поняв, что насмехательства его над действием – самоубийством господина, скорее обесценивает причину — жизнь господина.

— Отопрись – тесь… — длинным криком, направилось за запертую дверь.

Напряжение перед дверью нарастало, из под неё просачивалась лужа.

Кроткое – Разрешите вам помочь

Протяжное — аааа

I

Ы вступал в, желтеющий светом разнообразных ламп, кабинет. Он хотел было посетовать: зачем он туда; а вернее сказать: сюда, пришёл. Но он не мог. Он прекрасно всё помнил. И уже несколько дней упорно пытался обмануться, в той связи, что честен перед самим собой; что, как известно, в случае успеха, сделало бы ему ещё больше чести.

Все ожидаемые дела оказались отложены. Были бумаги. Стоял и потом сел, и говорил, сам впервые смотря в положения, и сам плевался: «Что это теперь понуждается писать, вместо общепринятых сокращений» начальник по его отделу… «Ааа» — тихо протянул Ы, его приплюснуло время. Раздавлены были, в общем, все.

Чтобы оставаться в сознании, Ы перебирал громадные буддистские чётки, которые запросто поместились бы и на шее. Перекладывая бусинку Ы машинально говорил: «Что-то со мной сталось». Перекладывая бусинку Ы машинально говорил про себя: «всё пройдёт.»

Буквы со страниц положения душно повисали в воздухе.

«Подотчетные лица…» — веки сомкнулись. Непроницаемая броня.

Кусок света. «Каждую вторую и четвёртую (если она имеется и первую следующего месяца, в случае отсутствия) среду…проведения коллективных бесед…. »

Ы сжал в руке чётки: «Ещё пол минуты, и я расквашу ему лицо. Он огляделся — остальные оставались в отрешенном покое.»

— Так, и всё-таки! – стал вдруг говорить кто-то рядом. – Кто эти последние четыре? У меня они не значатся по спискам.

-Конечно, их дела ведутся полуочно, через другой отдел. Они валяются в главной ведомости всё прочее время, пока нам они не нужны. – выругался Ы, но про себя – Как будто этого не перетирали только вчера!.

— Да нет же. И не было меня на прошлом собрании. Да ведь я просто не хочу, понимаете, брать какие-то, чьи-то, лишнее дела.

Ну не стоят у меня, вон поглядите! Я ж не вру вам ведь, в конце концов, чего вы мне….Посмотрите! Посмотрите!

Конечно, – думал Ы – вчера его и правду не было, только говорил он уже со всеми, спрашивал уже у всех, и всем он уже покивал, предусмотрительно сказав, что ничего! Ничего не понимает!

— Я их вообще не знаю, вы меня поймите…и так я гружен работой!…

Ы подумал: «Ещё пол минуты и я расквашу ему лицо!». По столу побежали маленькие бусинки. Ы уронил порванную верёвочку.

II

Ы шёл по улочке, теряя руки — они болтались в своем хаотичном порядке, повешенные, изначально, вдоль брючных швов. «К черту» — сорвалось у Ы на выдохе.

— А, не знаете, как добраться до вокзала, мне вот…-обратились к Ы со спины

— Авто?

— …карта..

— Автовокзала? — уточнил Ы.

— Да. – сказал человек в кепке.

— Ага. — сказал Ы. — Вам нужно в направ…

— Мне вот сказал парень, что я иду в обратном направлении. А я ведь по карте иду, а он мне говорит: «не туда». Вроде как, сюда он показал…

Ы покрутился на месте.

— Можно идти и так конечно, — сказал Ы – только…

— Да-да он мне и показал. Ну я вот шел, а он мне говорит: «нет». Говорит мне: «Туда…» Да-да-да.

Человек в кепке достал карту и рьяно стал сопоставлять всё видимое с условными обозначениями.

Ы к тому моменту был сложен почти вдвое. Он перестал тяжело глядеть в улицу, которая содержала в себе дальнейший маршрут человека с картой, и как смог распрямился и расправился в груди.

— Я говорю: здесь можно идти, если в конце улицы (это где-то дома три) повернуть направо, там будет такой синий, ну вы увидите, забор, если вдоль, то самое небольшое выйдет…

Ы описывал путь, человеку в кепке и с картой, которую тот примкнул к самому своему лицу.

— Понимаете, там еще можно упустить минут пять, если не обходить двор сразу…

— Да, сказал человек в кепке.

— Спасибо – сказал человек в кепке, пока разворачивал карту, и прочего себя, прочь из улицы.

III

Лежала жара. Она была плотная и мучительная, как само ожидание и ожидание непременно расстрельной казни. Ы поднялся на скомканной постели и смотрел на шариковую ручку, ежесекундно покрываясь жарким потом.

Он решился на прогулку к окну — мучить себя конкретностью знойного путешествия много легче, нежели беспрестанным, безнадежным, безыдейным, ожиданием ремиссии.

…

Он перевалился через оконную раму. Воздух был густой и стоячий. Редкие оплоты света были статичны и мертвы.

«Будто всё это просто экспонат, сунутый в тягучий, от растворённых в нём остатков, спирт в стекле» — сказал в слух Ы, чтобы немного освободить голову.

Он ввалился обратно, подошёл к столу, сел, и осмотрел свою старую, эксцентрично начёрканную, рукопись. Он достал свежий лист, приложил к нему ручку, переменил полярность листка так, и немного по-другому. «Ладно искусство, хотя бы самовыражение.»

— Если нет вдохновения, то вряд ли что-то получиться.

— Да господи, ничего нет!

Ы вытер лоб, в чём не было нисколькой надобности, он был перманентно мокрым. Ноги, прижатые к стулу, совсем запрели.

— Я запылившийся цветок, фикус под батареей.

Ы подумал, что он совсем не знает, что можно писать. Что думать ему не о чем, что сказать он не хочет ничего, кроме жалобы на работу и грусть.

— Но надо что-то начеркать! Так будет лучше! По началу, мне никогда ничего не нравилось.

Ы размазал пот по лбу.

— Никогда не чувствовал себя так немощно.

Ы глядел в листок, пока его не затрясло изнутри, и он не сказал, чтоб освободить голову: «Это пройдёт»

Ы оставался за столом, в смраде духоты, где всё его тело знало, что оно есть и потеет, пока, в какой-то момент, за окном не забили редкие дождинки. Потянул ветерок, прохладный, что казалось ледяной, словно из другого мира, вовсе не мертвого. Градусов тут же сделалось на десяток меньше. Ы отнял руки от головы и уже не стал ничего говорить и думать.

Он отложил трепыхаемую бумажку, приложил её ручкой. И лёг на прохлаждающую, почти высохшую постель. Ручка скатывалась с листочка к нему.

но всё прошло.

IV

Напряжение перед дверью нарастало. Женщина уже трясла Ы за плечо, стоя всё так же: в стороне, прячась за его спиной и развернув носки, а и с ними все туфли, а с ними и все колени; в сторону, по направлению гипотетического движения (по коридору, до левого поворота, в собственную комнату или до правого поворота, в общий туалет)

— Нууу…- cказал Ы

— К черту! – сказал за дверью.

— Я помогу вам. — сказал Ы – Отопритесь.

— Мне тошно! – сказал за дверью- Я как рваные бусы.

— Нууу….-сказал Ы

— Мне некому сказать – сказал за дверью. Мне не на кого посмотреть — сказал за дверью. Я закопан в табачный пепел.

— Но тошность ваша пройдёт. – сказал Ы – пепел разлетится, станет лучше, всё пройдёт. Откройте дверь.

— Я стою под горячим душем. И жду. И мне дурно, и я жду, когда дрянная вода станет холодной. Но когда она наконец похолоднеет. Когда вода похолоднеет, я точно стану ждать опять – сказал за дверью

— Но а если вы останетесь за закрытой дверью, вам так и будет душно, пепел…оный…осядет. – сказал Ы. -Откройте дверь.

— Я выйду из душа, мне этого хочется поскорее. И зайду в свою комнату. Она отвратит, и я захочу бежать из неё в горяченный душ. – сказал за дверью.

— Вам точно станет скоро лучше…. А у вас большой душ? – спросил Ы

— Добротный – ответил за дверью

— А что вам право не так?

— Ааааа.

Напряжение перед дверью продолжало свою эскалацию. Женщина потряхивала Ы за плечо, короткими интенсивными подходами, прерываясь на столь же короткие, столь же интенсивные промежутки отдыха и отдышки.

— Просто откройте дверь, мы просто посидим, просто обсудим. Откроите дверь?

— К черту!

— Успокойтесь прошу вас. Что вас…что вас на…побу^уждает ? –молвил Ы

— Что!? –сказал за дверь. Что меня побу^уждает?!! — сказал за дверью. Его голос чуть дрогнул и засвирепел, в ответ на это. — Вы меня побу^уждаете сейчас! – сказал за дверью. Чтоб яблока мира! Чтоб беззвучно! Темно!…но и смешно! — сказал за дверью

— Успокойтесь, прошу вас, прошу вас. Хотя, ваша метафора про… — сказал Ы и обернулся на тряхнувшую его за плечо женщину, говоря поспешно: «Но я не думаю пока кончить вас третировать, мне кажется вы не из-за меня всё-таки»…

Что вас всё-таки….. -сказал Ы

— Будто уже и любимая младшая сестра забирает мебель из моей комнаты; будто уже и сердобольная юная сестра цыкает на веник в пыли моей комнаты. АХ, будто у меня есть сестра. – сказал за дверью.

— Успокойтесь, я понимаю вас. Но всё пройдет и тоска, и сестра…

Голос за дверью сорвался и осел: «Всё пройдет?.. всё исчезнет. Мне даже нечего будет бояться, я даже не буду знать чего я боялся сейчас…Как лужа.»

— Как пенопластовые шарики.

— А?

— Погружён с головой, которая болит и стонет…Всё равно не хватит никаких слов!

А потом, когда вдруг вынут из тон пенопласта, уже едва-ли помнить, что был какой-то пенопласт. Ни единого пятна на одежде, ни шрама от непрестанного апноэ. Уже чист. – медленно говорил Ы.

— Нет, в пенопластовой луже ничего не отражается.

Перед дверью стало тихо.

Ы подернул плечом и сказал: так вот, пора выниматься!

— АААААА!

Перед дверью было покойно. По направлению коридора слышались скорые, насилу легкие, шаги.

Ы постоял, приставившись руками и лбом к двери. Затем он пнул дверь. Дверь незамедлительно продемонстрировала силу нормальной реакции опоры, направленную противоположно прикладываемой силе. Дверь приоткрылась Ы в лицо.

Ы смотрелся в лужу под ногами.

Еще почитать:

Письмо домой.

Посиделки у костра музыкантов — Pink Floyd ’68

Следы

стихи