МУЗА И БЛОКИРАТОР

Немного о принципе действия блокиратора: когда строку диктует чувство – окрыление у другого прекращается.

— Я не в курсе, что мне написать в этом «Бесконечном мире упоения», – зажав в зубах большой палец с обгрызенным ногтем, маялся автор трилогии, первые две части которой были убиты на жёстком диске, когда Витя чистил корзину. Адепт литературной школы упадка нравов и морали тешил себя терзанием, что хоть третья часть выйдет у него нормальной – станет хитом сезона, укажет на гедонизм в его самых худших проявлениях, ударит по невежеству и чванливости, сыграет роль освежающей салфетки.

— Витя, иди кушать! – на кухне в тефлоновой сковороде дымилась яичница.

«Может мне тоже покушать?» – подумал лирический герой Вити, который как раз был голоден до мучений. Витя так и сделал, но, отойдя от письменного стола, заметил, что муза покинула его, потому что из размышлений остались одни шкварки.

Этажом выше творил титан. К нему и зашла муза. Тот, правда, описывал общественные процессы, при которых борьба за счастье никого не колышет, но, когда к нему заходила она, – сознание начинало бурлить потоком сквозь аэродинамическую трубу. Горе тому, кто оказывался на пути в тот час – соломенные крыши домов срывало, а чердак отлетал, да так, что ходить под впечатлением от увиденного приходилось днями и даже неделями. Двухметровый ретранслятор неизвестных идей, заложник беспричинного врачевания – распалял своё воображение до такой степени, что музе иногда приходилось пользоваться маской для сварочных работ – испепеляющий полёт его мысли повергал в шок неподготовленный рассудок.

Снизу по батарее постучали – это Витя позавтракал и требовал музу обратно. Стучать по батарее три раза – означало, что процесс эксплуатации музы завершён и её необходимо вернуть для упадничества, разделив со страждущим. Размешивая сахар в чае с лимоном, Витя сел на колени к спустившейся к нему музе – ему казалось, что если она постучит ему по спине, то каменоломня выйдет правдоподобная:

— Терзаюсь, как же я терзаюсь, – произнес Витя и сделал глоток чая, всматриваясь в новости на своём мониторе.

Витин наевшийся лирический герой попросил перекур, так как не привык к такому сытному перекусу.

Витя закурил, а муза стала отмахиваться от табачного дыма, который Витя начал пускать кольцами изо рта:

— Изнемогаю и курю перед тобой, моё создание, теперь катаюсь от тревожных губительных дней, – муза вложила ему эти слова, чтобы тот побыстрее очистил пепельницу.

Стучали по батарее сверху – маэстро запутался в трактовке, и ему срочно требовалась помощь, чтобы провидение исправило его косноязычие, а у читателя создалось впечатление глубины резкости – ничего не поделать: блокиратор на две квартиры, куй то, что можно еще ковать. Муза скинула Витю на пол – у того на лице был оргазм; нацепив халат, муза поспешила к соседу.

— У общества есть два пути, есть два пути. Каких же два пути у общества есть, вы спросите меня?

К маэстро подскочила муза – тот ходил по комнате и жестикулировал; муза взобралась к нему на плечи и стала задевать головой висящую люстру; она дотянулась до выключателя, и аэродинамическая труба заработала – крыши домов соседней деревни покосились, быт и уклад восстановлению не подлежали. Маэстро громыхал, сметая всё на своём пути:

— Первый путь – мы все умрём, не изведав предназначения человека как индивидуума, а значит проспим второй путь: а второй путь – это само общество как общественное начало.

Вкладывая строки про общество и общественное начало, музу укачивало на плечах титана, но тот всё равно остался доволен глубиной читательской резкости.

По батарее стучал Витя – не заладилась взаимосвязь дымных колец в виде сердечка изо рта и экзальтации. Укаченная муза перекувыркнулась и оказалась в кресле этажом ниже. Витя грыз палец, но, почувствовав спасительное присутствие, написал у себя в рассказе:

— Мои губы притягивали меня к небу чёрным мотыльком, кто же меня оттуда теперь снимет? Меня нельзя снять: я мотыга, закатившаяся за угол, караулящая свою жертву, звёздная ночь Ван Гога и первый луч восходящего солнца, которое, пожирает своею…своею, – тут музу вырвало прямо на Витин палас, но тот продолжал её мучить, – своею предопределённостью…

Сверху стучал маэстро, у которого внезапно открылся новый угол обзора, при котором сносило не только крышу, но и взрывало фундамент. В очередном измышлении маэстро разглядел вариант исхода, при котором ни личное, ни общественное не могли ужиться в одной лавочке; сокрушаясь, он срочно требовал музу. Та не шла – не могла. Не могла и всё: потому что не было сил, потому что Витя добил её окончательно своим экзистенциализмом с сигаретой в зубах; потому что не нужно писать о том, что потом будет убито на жестком диске…

— Витя, иди обедать, – суп с фрикадельками, а на второе шницель на двоих – на автора и на лирического героя. А маэстро перебьётся – его жена всё равно никогда не умела готовить, пусть хоть застучится.