Мне не больно

Когда нам хорошо, мы не думаем о боли. Боли нет, и жизнь прекрасна! Вот девиз большинства людей. Только большинства. Скажи мне, почему ты не думаешь о дыхании, когда просыпаешься по утрам? Почему ты не радуешься лучам солнца? Почему ты не наслаждаешься общением людей, которые тебя по настоящему ценят? Почему астматик, во время приступа, всё что хочет — это захватить немного воздуха? Почему аутист, так хочет стать нормальным и поговорить с кем нибудь? Почему  тот кто болен, так хочет жить? Ответ прост — они знают, что значит быть в чём-то ограниченными. Глупо говорить, что мы должны постоянно думать о том, что мы имеем. Монахи так и скажут, но как мне думать о чём-то другом, если мои мысли заняты подобными вещами? Так почему мы хотим избавиться от боли? Она нам мешает жить, да? Мешает нам сконцентрироваться, постоянно возвращая нас в исходную точку. Многие, кто серьёзно чем-то болели, скажут, что когда ты чувствуешь боль — эта самая длинная часть твоего дня. Как я ни пытался «наслаждаться» болью, ничего не выходило. Наверное, потому, что я нормальный. Хотя бы от части. Как может человек считать себя нормальным, если он пытается наслаждаться тем, от чего твой организм хочет избавиться?

Я лежал в постели и смотрел в потолок. Сказаться, что я спал — это очень сильно преувеличить. Я просто лежал в постели пару часов. Я чувствовал как температура моего тела зашкаливала, но к лекарствам не прибегал — до поры до времени. Меня всего трясло, в голову била пульсирующая боль, и я представлял, что напишу, если это будет моя последняя ночь. Наверное. странно будет заявить, что я по натуре оптимист. Ну, или хотя бы человек, который хочет им быть. Все мы носим маски. Вернёмся к «прощальному письму». Я бы написал, что прощаю всех. Пожелал бы, чтобы меня не хоронили с почестями , а просто скромно сгребли мой прах в вазочку. Не скажу, что я поклонник аскетизма и ученик Диогена, но на мир я смотрю немного иначе, чем большинство людей. А правильно ли?

Многие пессимисты заявляют, что они реалисты. Они думаю, что хорошую сторону может увидеть каждый, а плохую — единицы. В итоге, они видят всё полноту картины. Ошибка. Хорошее разглядеть сложнее. То есть, я приказываю тебе быть оптимистом? Не в коем разе! Тогда кем? Собой. Есть ещё третья сторона — скептики. Ставь всё под сомнение — вот их девиз. Вернёмся в письму.

Я представлял как буду делать страдальческий вид и писать это письмо. К сожалению, люди по настоящему слушают только умирающего. Может потому, что он больше ничего не скажет и не будет дальше действовать всем на нервы. Признается ли кто-то в этом, хотя бы себе? Не уверен. Вот я пишу письмо, попутно всех прощая и смотрю на свою палату. В ней должно быть чисто и комфортно — последнее место назначения как-никак! Меня никто не торопит, но я тороплюсь. Я спокоен как никогда. Может я слишком рано сдался? Может. А какая уже разница? Обычно я должен буду общаться с такими же как я — ходячими мертвецами. Мне сложно отличить кто из них жив, а кто мёртв. И дело здесь не в биении сердца и функционировании мозга. Я не вижу огня в глазах. А в моих он есть? Кто мне скажет это в лицо? Кто вообще будет разговаривать со мной, не потому, что я покойник — такой же как и они — а потому, что этому человеку буду интересен я? Боль так сближает. Меня воротит от этого. Да мне плохо — я чувствую боль. А может потому, что я всё ещё жив? Я вспоминаю дни, когда я очень рано вставал и шёл во двор. Во дворе были высокие стены, которые составляли часть парапета. Мой дом находился на небольшом возвышении, и лестница, которая вела вниз, была отделана парапетом. Никогда не догадаешься, чем я занимался. Я бил по стенам кулаками. Я просто бил, пока костяшки не становились кровавыми. Мне было страшно, но я не думал об этом. Часть мозга отвечающая за логику, не до конца понимала, чем я занимался, а вот остальная часть находилась в экстазе. Теперь, я думаю, ясно почему я рано вставал. Чтобы никто этого не видел.

Теперь я лижу в своей кровати и рассуждаю о палате для неизлечимо больных. Я планировал включить эти впечатления в прощальное письмо. Уж слишком там много мертвых. Я думал, что все трупы уже на кладбище, а оказалось они только туда собираются.

Следующие вопрос — нужно ли мне признаваться кому-то в любви? Не спеши с ответом. Я то умру, а вот человек останется жить и может не стоит на него наваливать так много? Чтобы ты чувствовал, если услышал бы от умирающего признание в любви? Да, всё зависит от отношение тебе к нему, но мы уже обсуждали это — умирающего слушают. Каков твой ответ? Дам пищу для размышлений. Если человек тебя любит, он всё равно будет себя плохо чувствовать, даже если ты не любишь его. А если нет? Если ты промолчишь, то не доставишь никому проблем. Тебе с души уже будет нечего снимать, а этому человеку ещё потреблять кислород. А теперь — что ты думаешь?

Вот я опять в палате. Я вижу как ко мне приходят мои родственники и просто знакомые. Они жалеют меня и говорят, что всё будет хорошо. Фу! Бравада! Я не щенок с ампутированной лапой, чтобы меня жалеть. Животные, в некоторых моментах, лучше нас. Они не живут прошлым, а просто живут. Мне всегда нравилось с ними общаться. Конечно, полноценным общением это не назовёшь, но смотря в их глубокие глаза, я почему то вижу разум. Иногда мне кажется, что они нас превзошли. Нет. Я не из тех людей, которые без ума от животных и восхваляют их повсюду. Различие зверей и людей очевидна, но я не хочу надиктовывать тебе теорию Дарвина о появлении новых видов. Я гораздо проще в этом отношении.

Я опять в своей комнате. Мне всё хуже, а эти мысли о больных почему-то прибавляют мне сил. Может это ощущение одиночества пропадает, а может и нет. Философствуя на тему жизни и смерти, я чувствую себя Фаустом, к которому пришел Мефистофель. Он уговаривает меня сдаться, и мне хочется ему верить. Та тёмная часть сознания, которая хочет меня убить, разрастается всё больше. Да и что мы считаем смертью? Когда умирает тело или когда падает дух? Трагедия Гёте заканчиваться хорошо,  и это даёт мне хоть какую-то надежду. Любой кому нужно было сделать то, что очень делать не хотелось, скажет, что самое тяжёлое это начало и конец. Я ещё добавил бы — самое тяжёлое это продолжать. Продолжать, когда ты уже не видишь смысла в том, что ты делаешь. Продолжать ни смотря на бормотание бесов. Я не религиозен, если к тебе в голову закралась подобная мыслишка. Я верю в то, что помогает, а не в то, что должно помочь. «Бесами» я называю разрушительные идеи и мысли в моей черепной коробке. Если я скажу, что слышу голоса, меня сразу отведут в психушку, но разве не голоса говорят мне сказать, что я их не слышу?

Люди, которые не чувствуют боль в данный момент, кажутся мне самыми везучими людьми на свете. Почему мне так не повезло? Есть ли какой-то смысл верить в удачу? Удача что я доживу до завтрашнего утра, или то, что я не переживу эту ночь, не доставляя никому проблем? Я всегда отрицал всё двоякое. Может быть так, а может эдак. Мне сразу вспомнилась генетика с их задачами. Расписал все необходимые генотипы, мы можем предугадать родится ли урод. С мушкой дрозофилой всё понятно, но как быть с остальными? Опять же, я не хочу грузить тебя различной ненужной информацией, поэтому скажу просто: Вариантов масса! Может поэтому И. Сталин считал её лженаукой? Не знаю, не знаю. Да и какое это имеет значение для нынешней ситуации. Мы же не мушки дрозофилы, я надеюсь. 

Я опять в своей тёмной комнате. Тут так темно, что я ничего не вижу. Может я уже умер, или просто в глазах потемнело. А можно ли считать слепого человека обделённым? Страдает ли он? Тут вопрос стоит немного иначе. Если он таким родился, то он не переживает по этому поводу. Ты же не переживаешь, по поводу того, что не летаешь. А вот если он «приобрёл» подобный недуг, нам нужно подумать. В самом начале рассказа, больше похожего на философский труд, я сказал, что люди, которые обделены чем-то — это люди, которые страдают. Можно ли считать утрату зрение и развитие феноменального слуха — потерей? Если нет потери, значит нет и обделённости, значит нет и страданий и боли. Конечно, чувствуют боль не только те, кто физические покалечен, но и те кто получил душевную рану. Для кого то трагедия — это поцарапанная машина. Для кого то горе — это смерть близкого. Мы сами определяем, что для нас важно, а что нет и подбираем соответствующий фон. «Фоном» я называю психологическое состояние человека. Значит мы регулируем нашу боль. Боли как таковой нет — это всего лишь сигнал из мозга. Он нужен нам, иначе его бы не было. Защитный механизм в действии.

Я не мог определить точное время, потому, что не мог даже дотянуться до часов, стоящих на комоде. Боль всё усиливалась, и мне начало трясти. Даже после приёма лекарств, я чувствовал себя отвратительно. Силы начал меня покидать, и я перестал волноваться о чём-то. Я перестал бороться за наслаждение болью или абстрагирование от неё. Я просто лежал и смотрел в потолок… Я ничего не чувствовал. Как определить, что я не умер? Попросит кого-то меня ущипнуть? А как я узнаю, что этот человек настоящий, а не галлюцинация, созданная умирающим мозгом.

Вскоре я выздоровел. Заболевание не было серьёзным, но я запомнил ту ночь на всё жизнь. Возвращаясь к исходной точке нашей истории, можно пожелать мне всегда думать о боли, но мы это уже проходили. Нельзя думать о ней постоянно, но хоть раз в день можно поблагодарить кого-нибудь, что её нет.

«Я сидел в палате и дописывал своё письмо. Я включил сюда все свои впечатления от больницы и персонала. Так же я назвал каждого своего знакомого по имени и поблагодарил его за то, что он преподнёс мне ценный урок. Кто-то хороший, а кто-то не очень.  Письмо получилось большое, и медсестра шутила, что в прошлой жизни, я был писателем. Может хоть сейчас она это искренне.  Я долго размышлял над выводом. Выводом моей жизни. Меня всегда учили писать вывод побольше, чтобы это был «настоящий вывод», а не простое пустословие. Сейчас я могу писать всё, что захочу и так и делаю. Так что-же мне написать? Я поднёс ручку к листу бумаги, который уже немножко помялся в мои руках, и написал: «Мне не больно.»  «

Еще почитать:

Зеркало разума 1 — Глава 13

Название серии — Склероз или маразм

Твой путь

Поездка