Между мнением о высшем и твоём

Не взывая к полноценной роли в квартире, где живёт твоё эго — дым внутри ограждения пользы ума соприкасался с расчётом о высшем..

На свет высокопарным идеалам ты вытащил игрушку и ждёшь её осеннего листопада мира. Зреет мнение о высшем и точный возраст за представлением души остановил глубокую сферу предосудительности и взгляда на мир. Ещё не уступил сидение внутри склеенной почвы парадокса о своей любви, а уже белый свет с утра напоминает тебе благоприятные формы мизантропического сада в юморе о лучшей благодарности судьбе. Подтачивая свою личную свободу чёрные сомнения ищут палец на конце широкополосного воздуха между огней свободы. И ежели им мерещится блеф относительно твоей суеты, то только взгляд в прошлое не стоит на конечной точке аксиоматического возраста вчера.

Задумал бурю эмоций на твоём высоком смысле пути из элегантной формы мифологии мира. Куда забирала чуткая рука восточный свет внутри определения возраста софистики. Как несчастный случай хочет быть предосуждением в глазах людей и обычно кончается перед аксиомой его постоянной свободы. Мир исподтишка не понял, что формой сердца он уже прошёл и холодные ночи тебе придётся проводить одному. Сжимая в карманах толстой души свою кепку в нарочитой дерзости опираться на высокопарный слог. Пути из квартиры проходили под манеру выдуманной лжи и ложились ровным кафелем под стол необычайного юмора жизни. На кухне сидел твой давний друг, и открывая тёмное окно говорил, что будет завтра. Сплошь роились мухи над складкой подлежащей мечты. Их звук напоминал что — то очень знакомое, но приторное в возрасте, как позавчера. Сложив подсолнечное масло внутри своей ценности и лени — ты снял правый ботинок и направил его в тёмный угол своего сомнения. Встав из-за стола хотелось прямо на кухне умереть и подданные люди, что окружали твою мифологическую привилегированность входили сюда по обрывкам психологического наследия печали и слёз.

Бюро переводов в тот день работало до восьми вечера. Так бы и сказал себе, что хочешь закурить и высмеять новое утро в философском гарнизоне масти о любовь. Её высшие черты прорезались сегодня внутри неусыпающей беседы. Твой друг был приглашён на мнение под разной категорией смысла вопросов. Поговорить вы не смогли сразу, но выстояв ещё перед входом полчаса сняли мир в своей голове и положили в карманы, чтобы думать стало легче и приятнее. Голод веял изо всех щелей и пахло мудрой совестью приготовить обед. Достоинство твоей кухни направляло взгляд в будущее холостяцкой жизни и нового витка, внутри распространяющихся лет медленного монолога. Позвонили из бюро переводов и тонкое молчание в трубке не ответило ещё раз. Тогда ты переспросил, чтобы тень от смартфона не ставила тебя в тупик противоречия мудрости и долгой лени. «Не хотят говорить, а спрашивая молчат. Чтобы убеждать меня во всеуслышание о другом звуке своей впалой Вселенной». С этой маской недовольства на лице случилось что — то вокруг твоего мнения и стало темно. Проход в коридор заполнился призраком долголетия и формы абстрактной судьбы, но время шло.

В этой Вселенной сохраняло твою обиду только чутьё и маленькое поле жадности внутри неуспокоенного оборота странной жизни. Откуда ты увидел друга совсем по-другому. Он стал мемом и чутко притворялся, что хочет иметь судьбу наподобие властной и железной. Но сам стал покойником в употреблении власти своей жены. Спалось сегодня плохо и воздух над запертыми дверьми всколыхнул дым от потустороннего шороха в глубине сознания. Это якобы форма фатальности ждёт свою свободу к мести и отвращению жизни на Земле. Так странно, что хочет убежать вслед бытия и стать противной человеку в целом мире. Стихло и шорох превратился в пустой звон, внутри малой пустоты образа счастья ты казался ему плохим человеком. Заданно и очень строго выходил из себя целитель, к которому страшно ходить по утру и встав в его позу долгожданной цены за время — ты учишься снова иметь друзей.

Полноценная роль квартиры, где живёт поздний счёт неутолённого времени и пути назад хочет всегда взять власть в свои нежные руки. Мы так и просидели до позднего утра на этой кухне за новым свойством мира и пользы своего чутья. Прошлой, зыбкой верой в свою хорошую свободу здесь проходил мир из сотен миллиардов звёзд, а новый Рим стоял и плакал, как созданное чувство современной формы долгой причины жить. Не став сомнением и идиомой на пустом месте в комнате твой друг нервно стал искать почёт и время внутри привилегии мира души. Заняв таким образом место в преисподней ты ждёшь для него удобный случай поговорить о личном в судьбе. Но странная жизнь не ведёт разговоры о родственном и полноценность стать покойником — теперь всё ближе ходит в тебе самом.

Внутри пользы глагола ума встал номер из многослойного будущего говорить прямо и отчётливо перед собой. Голос его был непредсказуем и охотно отвечал, как самому себе, так и твоему другу, сидящему напротив. Вдруг вечность обратила свой простой взгляд на вас двоих и тайные формы пространства заполнились смыслом из вне. Когда холод не был таким мёртвым слугой и говорил миру о долгом путешествии из неба одинокого завтра. Ты вставал и шёл к своему тайному полю задумчивого я, где несказанно был рад повторять мудрые слова на уме человеческого сознания жизни. Но этим громом внутри соболезнования и тайной встречи с пустотой — тебя не встревожило ни одно беспокойное утро прохлады и собственной жизни. Проживая её ты в очередной раз доказываешь себе, что хороший путь не оберегает мечты от волнения и социальных страхов внутри ожидания смысла чуда. За ним ходит и твой друг, он точно знает внедрённые тени мира осуждения самого себя. Он нашёл дорогу к семейной полноте любви, но стал одиноким, как зеркало преткновения личной выгоды образовать свою форму мифа и власти. Философ по усмотрению и социальный раб в просторе неуверенного чуда, он хоронил свои абстрактные властители над уготованным Римом и просто выживал сегодня. А ты, приглашая его на ужин всегда спрашивал: «Как тебе эта пристойная жизнь в смысловом поле довольства и неуёмного счёта жизни?»

Между мнением о твоём расчёт представлялся уже не такой карикатурой времени и мести внутри идеала. А личность, как покорённая Немезида у пространственного образа наукообъёмных черт привилегированного социального номера жизни стравливала только мелкие черты неудовлетворённости этой судьбой. Проворачивая холостяцкое положение формы бдительного ума — ходили мирные отвлечённые созвездия и намертво успокаивали твои мысли в аду. Дремота стала такой явной, как час на дневной прохладе выгоды из суетливого взгляда на мир. Открывая душевные тени внутри диалога о судьбе ты говоришь сегодня, что стал философским оратором и последним юмором при приличной юстиции в бюро отщепенцев из имени национального рода. Под тобой всходили заветные формы разумного, а переводы стали утолять каждодневные причины боли и страха умереть перед жалостью к себе. Если не смог дозвониться сегодня туда, то пусть на этом сжатом воздухе повиснет ещё одна неприкаянная примета и будет долго ходить между ограждением чутья социального света и твоим личным путём в этот мир. Проложив ему дорогу по вантовому мосту ты холишь волшебство этой мирной философии, вглядываясь в происходящее с тобой. Твой друг смотрит на этот же мир, но он одолел пути прямого сопротивления и стал жить в семье. Этот благородный день не занял больше минуты, чтобы понять как можно оценить пустяковое сходство черты идеала и его роли. Небо не опадало сегодня тёмной листвой, а нежить внутри городского романса проходила плакать, чтобы ублажать собственное благоразумие в чертах философского Бога. Ему также лестны высшие парадигмы и социальные звоны между многолетним юмором о пользе высшей черты жизни взамен. Её дух не хоронит пути жизненной цели и ищет своё придание, по нему стало темно на неземном поле другой Вселенной. Из которой сегодня вышли твои философские почвы розыска личного мнения и путей образования своей жизненной выгоды.

Рассказ из сборника прозы «Рассказы — за тем, что нечто».