В создавшейся ситуации я не привык жить. Правда из тихого и зелёного района “Холм с вязами”, который соседствует красивыми районами предгорий Аппалачей -“Оливковой горой”, “Холмом с зелёным лесом”, “ Холм с сотней дубов” и “Ягодный город”, переезжать в низинный живописный район Нэшвилла вдоль берегов реки Камберленд, не имеет смысла. Как и нет смысла уезжать в другой штат. Сейчас везде напряжённая ситуация. Просто моя хандра совпала с началом ментального кризиса старшего возраста, измененим социального статуса и хождением по врачам, как вида активной общественной деятельности.
Телевизор включать не стоит, новости одна страшней другой и закрытие границ. Остаётся только сказать, прощайте Монреаль, Сан Мигель и остров Святого Томаса. Теперь я долго вас не увижу. Не увижу мест, с которыми связаны приятные воспоминания. Воспоминания это единственное, что остаётся в предвоенной ситуации с коронакризисом. Тут подвернулась новость, что отменены мессы и только один пастор проводит персональные причастия у входа в церковь. Он сидит там на стуле под козырьком, совсем один, без служек и время от времени к нему приезжают на машинах люди, одинокие и с детьми. Он для каждого произносит положенные слова. Люди причащаются, благодарят его и уезжают с надеждой и богом в сердце. Настоящий мессионер. Да хранит его Господь от летающей в воздухе заразы. Святые среди нас, а не в Ватикане.
Сегодня туман, видимость минимальная и моросит дождь. Я собрался поехать в церковь Святого Игнатия. Там тоже всё закрыто, судя по данным интернета, но что-то меня туда потянуло. Ехать не так и далеко, миль 10. Выехал на 41-ю дорогу и включил противотуманные фары. Дорога пустая. Впечатление, что это компьютерная игра, какой-то триллер, но никак не жизнь. Чтобы с кем-то не напороться на перекрёстке, включил навигатор, так уже много легче ехать. Ощущаешь расстояния, а не двигаешься в облаке, которое относит ветром в противоположную сторону твоего движения. Так можно бесконечно ехать до самого Рая, который тебе устроит при мигающем сигнале светофора, несущаяся навстречу фура. После прошедшего последнего торнадо, телевизор без конца показывает рекламу адвокатов по несчастным случаям, где я вижу сияющие лица получивших компеннсацию. Кто потерял автомобиль, кто дом, кто близкого человека и радуется деньгам сидя в ресторане фастфуд и прихлёбывает из бумажного стакана Пепси. Дешёвое счастье наёмных страдальцев. Нет, мне таким путём деньги не нужны. Через собственное горе и собственные потери, какие-то несколько тысяч, нет упаси боже от такой радости.
Навигатор показал поворот направо на дорогу Генерала Белл. Она идёт резко вгору и приходится сбавлять скорость, через милю поворот к церкви, она на холме. На вершине холма плотность тумана много меньше и я различил две машины на парковке. Поставил рядом. Вышел и потрогал моторы. Они ещё были тёплые. Судя по стикерам на заднем стекле, приехали управляющая делами и бухгалтер. Было зябко в тумане, я вернулся в свою машину и сказал:
-Алекса, соедини меня пожалуйста, с менеджером церкви Бросвел.
Аудиосистема включилась и раздались долгие гудки. Потом Мария взяла трубку.
— Мы закрыты.
-Привет Мария, я тут на стоянке и вижу, что ты смотришь в окно.
-Что ты хочешь?
-Ключ от часовни, надо часик посидеть и привести нервы в порядок.
— Иди, мы её уже открыли, а что тебе дома не сидится?
— Карантин, тихо уехал в тумане. Меня угнетают стены там, где что-то запрещают.
-Только руками там особенно ничего не трогай, через час уборщики придут. Не мешай им и позвони, когда поедешь домой, я спущусь и дам тебе свежую брошюру, мы ещё пару недель будем закрыты.
— А по интернету будет месса?
— Разумеется, завтра наш директор запишет всё для эфира.
— Спасибо, пошёл в часовню.
Я люблю их маленькую часовню. Там ко мне возвращается чувство покоя. Мерцают свечи, причём настоящие, а не электрические и пахнет плавящимся в пламене воском. Я кладу деньги в прорезь для пожертвований и беру из стопки одну новую и зажигаю. Обычноя сижу, пока моя свеча не сгорит, не угаснет и при последнем дыхании окутается дымом. Для меня свечи, как и иконы, живые существа, я с ними веду беседу. Правда основная масса прихожан меня считает больным на голову, но я не обижаюсь. Они просто не умеют понимать и воспринимать ни тепловое излучение, ни мерцающий свет и не видят с закрытыми глазами изменения выражений лиц на иконах. Всё, во что ты сам вселяешь свою душу, становится живым.
Вот пламя осветило потолок.
Всё ожило вокруг.
Из тонкого дымка
Родились тени.
Я чувствую движение воздуха,
Прикосновение рук
И тихие шаги,
Сошедших с полотна
Марии невесомых ног.
Какое хорошее время наступет в тишине. Никого нет в округе двух миль, две женщины, конторские служащие, не в счёт. Они пришли по мирским делам и им нет дела до меня.
Мария присела на скамечку рядом и молча смотрела на свечи. Потом заговорила.
Мой друг, вот свечи,
Они, как дни твои стоят.
Стоят одни потухли,
А другие пока светят.
Как хорошо,
Что между мною и тобой
Стоят живые свечи.
И ты со временем сойдёшь
Ко мне в далекую страну теней.
Но будешь вспоминать,
Как мы сидели тут
Среди дымка и пламени.
Ты не считай свечей,
Тех дней, что зря сгорели.
Они лишь темноты обман.
Как горько сознавать,
Что их не мало
И больно вспоминать их свет.
Смотри на свежую свечу
Без поворота головы
И не увидишь смерти.
Там толпа людей густеет,
Быстрее сумерек в вечерний час.
И с каждым днём
Становится их больше,
Свечей оплывших и погасших.
-Мария, я часто вспоминаю икону “Матери неустанной помощи”. Там ты молодая, но грустна. Ты держишь своего сына на руках, а у него развязан ремешок на сандалии. Ведь ему возраст позволяет завязать ремешок и ты это можешь сделать. Но ведь не делаешь. Ты смотришь в мои глаза, а твой сын отвернулся и смотрит в сторону Архангела с крестом. И почему он не тнется к тебе, к своей матери.
-Мне грустно каждый раз, когда я разговариваю с тобой. Ты прав, что толку завязывать ему ремешок от сандалии, если теряется его жизнь. Он одержим идеей и тянется к своей смерти, к кресту. Я не могу его спасти, но могу облегчить твою судьбу, поэтому и смотрю тебе в глаза. Но не каждый, кто ко мне приходит, это чувствует. Можно задать тебе вопрос?
— Разумеется, Мария, задавай.
— По чему ты никогда не просишь помощи в том, чтобы я повернула взгляд Иисуса в твою сторону?
— Мне в жизни не достаёт внимания матери. И чем старше я становлюсь, тем больше эта потребность в сердце. Ты понимаешь, он сам покидает тебя, свою мать, так же покинет и меня на своём пути к известности и к трону на небе. Мне не нужен очередной вседержатель. Принципиально не нужен. Он со мной никогда не станет так беседовать, как ты. Ты потеряла сына, а я потерял мать. У нас есть общее начало, причём биологически чистое и генетически правильное. Ты, как мать, жалеешь каждого в отдельности, а он, как лорд, всех нас скопом принимает. Может и оттолкнуть, если не разделяешь его точку зрения. А я разумный человек, хомо сапиенс 21-го века. Чувства матери вечные, а чувства лорда деградируют с каждым столетием. Я уже жил при социализме. Всеобщее счастье или рай меня не интересуют.
— Только ему самому этого не говори,
— Я о нём редко вспоминаю, только, как о неудачнике.
— Что я слышу?
— Мне его жаль, искренне жаль. Сам умер при страшных муках и сумел свои страния передать нам всем на столетия вперёд. Людям надо дарить радость по самому факту жизни, а не заслуживать радость страданиями в жизни. Сколько горя тебе досталось, двенадцатилетней девочке?
— Да, счастья у меня не было. ”И скорбь моя всегда предо мною”, тебе знакомы эти слова?
-Да, пророчество Давида.
-Я тебе помогу. Посмотри на тройной крест и три гвоздя в руках Архангела Гавриила. И прильни ко мне, только не отворачивай своего лица, как сделал он.
Я встал, поцеловал икону и тут заметил, что шнурок на правой туфле развязался.