Медвежья шкура

Растрепалися веточки сизые,
У елей, у худых раскачалися
И друг к друженьке тесно прижалися,
На погосте, на горестном, лысые
Стоят камни, небес не касаяся,
Стоят долго, мхом не покрытые,
Стоят дюже, над миром печалятся,
И покуда их век не кончается,
Стоять им под родными ракитами.

И промеж тех елей, промеж кряжистых,
Быти сира могилонька стылая,
Бдети враны над тою могилою,
И пляса кутерьмою паршивою,
И покуда горланят, плешивые,
Идет млад по откосам седым.

Идет Пер, ветки рвут космы белые,
Идет Пер, несет меч среброкаменный,
Горят очи его жгучим пламенем,
И луна возсия чистым знаменем,
Всё бредя по дорогам безвременья.

И склонися, паде на коленушки,
Над могилкой худой поклонишися,
И слезами над нею излишися,
Затем горько и долго молишися,
Под берёзкой лежа, покосившейся,
Пер рече так над хладом земли:

«Мате, мрак по земле расползашися,
Враг пришел с топором и секирою,
С далека из лесов собирашися,
Он остави отчизну ю сирою,
Хлад черны’й обуял её стылою,
И егда вновь накажет ю силою,
Станет почва красна от кровей.»

«Но покуда в руках сила теплится,
И пока бысть в ногах прыть ретивая,
Не побьёт меня рать та глумливая,
Не повяжет, не стянет, спесивая,
Лишь потом в меня морок и вцепится,
Когда сердце остынет пугливое.»

«Мате, выйди и з мрака избави мя,
На челе начертай мни десницею,
Освети лесы чермны зарницею,
Да ослепнут врази, да темницею
Станут очи я’… Токмо направи мя,
Да в огне том лихом не остави мя!»

И разверзлась под но’зими бо’сыми
Твердь ниспала широкая, плотная,
Жена вышла из не’я бесплотная,
И стопой не сминая холодную
Траву с чистыми белыми росами,
Почву с глоткой до крови голодною.

Жено очи раскрыла и видеста,
И рекла, руци к сынове тянеши:
«Мой зайчонок, мой наипрекраснейший,
Что ты, сокол мой, горестно плачеши?
Ли’це светлое по’д мечем прячеши?
Под берёзкой сидишь, под раскидистой,
Неужели на мене не глянеши?»

«Встань-восстань, да головушку светлую
Подними и подай мне коснутися,
Велю глазонькам синим проснутися
Скажу серденьку враз встрепенутися,
Знаю слово для война заветное,
Дабы ярость зверина очнулася.»

И рукою коснулася сынове,
И рекла так: «С родною детиною,
Обратися котёнок звериною,
Имый силы, як се исполиною,
Имый зраки ярки, як рубинови».

«Кусай щи’ты и копья поганыя,
Рви, топчи окаянные полчища,
Не пойдёт кровь от вражьего копьища,
Медведяною шкурой укроишься,
Бысти когть, як у лютого волчища».

Лишь рассвет на погосте расплакался,
Луч прилёг на могилушку, спешившись,
Жено тотчас пропала, развеявшись,
Лик исчез в зарнице забрезжившей,
Як и не было, яко пригрезившись,
Призрак сгинул в распутье ветров.

И стоял только Пер, глазки сизые,
Он прикрыл, пока мати касалася,
Пока с сынове грозно прощалася,
Серебряся клеймо инеистое,
На челе его только осталася.

И как Пер да раскрыл свои глазоньки,
Распахнул когда очи телесные,
Распугал тогда кроны древесные,
Расшугал воронёны небесные,
Гулко вторили скалы отвесные,
Только вопль услыхали тот тягостный.

Аки зверие сделались глазоньки,
Аки волкови ру’ци дебелые,
Не видать теперь молодца белого,
Не слыхать его голоса смелого,
Стоит зверь, лапы топчутся яростно,
Крови алчет та пасть озверелая.

В тот же день и врази собиралися,
Потрясали щитами, спесивые,
Стяги ввысь поднимали глумливые,
Не видать уж их сброда паршивого,
Не слыхать уж и гула шумливого,
Лишь тела их валяются стылые,
Враны вьются над ними пугливые.

И над всем тем погостом-побоищем,
Зверь великий стоял — не видать его,
За семь рек и земель не слыхать его,
Вместо зверя чермного и страшного,
Ходит Пер с головою отважною,
Зрак лазоревый в небеса ясные
Устремляет на облацьи скопища.

Не случись растревожити витязя,
Не случись Землю-Матерь обидети,
Не ходи тогда Пера увидети,
Прочь далече в трущобы забытые,
В леса тёмные с волчией свитою,
Только не оглянись под ракитою,
Кровью плата берётся пролитою.

Заростёт кожа белая шкурою,
Порастут глазья мо’рготью хмурою,
Станет чудище с шерстию бурою,
Врагу — смерть, люду — страх, лесу — зверь,
В бору в крови стояла купель.

Еще почитать:

Твоё имя

Рассуждения

Одиночество на век

Свобода