МАТЬ.

Вступление. Начало-начал!

Сухой ветер трепал её оборванный подол, когда-то дорогостоящего, сшитого по последней моде, платья из шёлка, об тонкие щиколотки. Ноги, обутые в старые, почти стёртые, туфли, немного кровоточили. Но шаг был твёрд и быстр. Путь её был прямым, без поворотов, но с остановками. Она осматривалась в поисках места. Какого именно-она не знала. Просто шла и искала.

Земля под ногами потрескалась от засухи, ветер шаловливо гонял песчинки и мелкие камни, которые бились о девушку, и некоторые камни царапали нежную кожу открытых мест тела. Вокруг стояли горы без трав и растений, не было водоёмов. Мёртвая земля. Необжитая земля. Земля, которой нужна жизнь.

Девушка вновь остановилась и осмотрелась. Кругом пустыня, солнце нещадно светит, выжигая и так, казалось бы, выжженную землю, до состояния углей. От почвы исходил жар преисподней, испаряя последние остатки воды в её организме. Она сглотнула еле накопившуюся слюну и вновь двинулась вперёд. Сколько она здесь бродит? Не помнит. Как попала сюда? Тоже не помнит. Но всё это не важно! Она знает лишь одно – этой земле нужна жизнь, и она здесь для того, чтобы дать эту жизнь! Откуда у неё эта мысль? Не знает. Но эта мысль, словно душа, живёт и крепнет с каждым вздохом сухого воздуха этой земли.

Вдруг что-то блеснуло в нескольких метрах от неё. Её шаг перешёл в бег. Хвала этой земле! Лужа воды. Девушка упала на колени перед лужей и по земле прошла вибрация. И всмотрелась в зеркальную гладь воды. Сильный порыв ветра охладил горячую кожу девушки, а поверхность воды пошла волнами. Волосы, некогда были пшеничного цвета, превратились в огненные, впитав огонь лучей беспощадно светившего солнца. Глаза, в прошлой жизни они были тёмно-карего цвета, солнце выжгло до голубизны.

Девушка сложила ладони лодочкой и черпнула воды, выпила… вода была чистой, прохладной и освежающей, исцеляющей… она закрыла глаза от удовольствия, и влажными руками провела по лицу. Девушка легла на землю. Сердце забилось от радости. Это то место! Именно с этого места начнётся жизнь! Естество девушки заполнилось счастьем и спокойствием, ведь она нашла свой дом, своё убежище. И засушенная, лишённая жизни земля приняла в своё лоно. И взошли первые ростки жизни…

МАТЬ.

Глава 1. Смерть-это только начало… Чего? Путешествия души по различным мирам и параллельным вселенным…

Никогда нельзя положиться на городской транспорт! Ужасная июльская жара давила своей мощью на меня и людей таких же, как и я, ждущих свой автобус. И к тому же как назло, на автобусной остановке не было ни единого дерева, которое отбросило бы тень! Каждая проезжающая машина обдавала, словно опахало, волной горячего воздуха, нисколько не остужая нагретое тело. Я посмотрела вдаль на дорогу в надежде, что мой автобус уже подъезжает. Но нет! Только машины и не нужные мне маршрутки. Я позавидовала тени остановки на другой стороне дороги, там остановка находилась под тенью большого количества деревьев. Вздохнула, шумно и с лёгким стоном, отчего мужчина в джинсах понимающе кивнул мне.

Я вновь обратила взор на противоположную сторону дороги. У одного, самого крупного ствола дерева, под кроной стояла девушка. В оборванном платье. И никто её не видел, что в принципе, не удивительно. Мы живём в мире безразличия. Она смотрит на меня. Я на неё. Ветер играл с её рыжими волосами, как котёнок с клубком. Она прекрасна и одинока. Одиночество читалось в ней во всей, в волосах, руках, глазах, теле и душе. В глазах моих защипало. Мне вдруг захотелось разделить с ней одиночество. И тут она двинулась. Шаги её были тверды и точны. Она шла ко мне, прямо и целенаправленно! Не замечая машин, автобусов и маршруток.

Моё тело дёрнулось от страха за неё. Но я не могла сделать и шага или закричать. Мои ноги вросли в асфальт, а губы слиплись намертво. А девушка шла, и ни одна машина её не задела, даже больше они проходили сквозь неё, словно она была бестелесным существом или призраком. До меня осталось не больше трёх шагов, а моё тело окоченело. Ни шевельнуться, ни дышать, ни сказать. Она остановилась около меня, носом к носу, я даже чувствую её дыхание на своём лице, от неё пахло апельсинами. Мы молча смотрим друг на друга. Шум проезжей дороги затих, солнце перестало палить жаром. Девушка улыбается мне. Улыбка материнская, ласковая и любящая.

— Нам пора, — произнесла девушка мне в лицо.

Что? В смысле? До левого уха дошёл визг автопокрышек, но головы я повернуть на шум не могла, я застыла, как глыба льда. Левое бедро обдало цунами боли, услышала звук бьющегося лобового стекла об мою голову, по телу прошёлся хруст ломающихся позвоночника и костей. Где-то в отдалении слышу крики боли и ужаса людей. Ещё секунду и всё стихло.

Открываю глаза. Я и девушка стоим в густой серой завесе. Она продолжает улыбаться.

— Где я? – губы, наконец-то, начали слушаться.

— Скоро ты будешь дома, — успокоила девушка.

И как ни странно, я поверила ей. Она ласково погладила меня по черным волосам макушки, ну совсем, как мать. Другую руку приложила к груди на месте сердца. Я чувствую его биение. И меня резко начало тянуть вниз, с такой скоростью, что волосы взметнулись вверх. Я падаю! Падаю! О Господи! Земля где-то там, близко, а я ничего поделать не могу. К моей ноге словно привязали огромный булыжник, и он тянул меня вниз, сказать «привет» земле-матушке. От страха я закрыла глаза, ожидая своего последнего вздоха воздуха и сильнейшую боль от объятий земли.

* * *

Яркий свет пробился сквозь плотно закрытые веки. Из глубин моего естества вырвался стон то ли от боли, то ли от облегчения. Я жива! Я жива! Значит я выжила в той аварии, и ангел смерти меня не забрал, а врачи в буквальном смысле вытащили с того света. Первым делом я еле пошевелила рукой, в ожидании боли. Боль была не сильной, может я ещё и легко отделалась. Радость то какая! Послышался радостный вздох. Мой? Нет, определённо не мой. Звук падающей жестянки и звяканье маленьких металлических предметов. Опять оханье, затем лёгкие шаги, удаляющиеся от меня, шуршание ткани, и тишина.

Я пошевелила другой рукой, обеими ногами. Боль присутствовала, но еле ощутимая. Иногда люди рады чувствовать боль, ведь это доказывает, что они живы! Мои радостные чувства нарушил топот ног, приближающихся ко мне. Снова шуршание ткани, громкое дыхание надо мной.

— Кнесенька? – женский голос.

Это кто? К кому? Какое странное имя.

— Кнесенька? – всё тот же голос тонко задрожал.

Я молчу. Со мной в палате, видимо, ещё кто-то есть.

— Кнесенька?

Моего плеча коснулись прохладные пальцы и немного потрепали:

— Кнесенька?

Всё-таки обращались ко мне. Придётся открывать глаза. Потуга поднять веки кончилась резким вторжением яркого света в глаза. Слёзы потекли по щекам. Я вновь застонала.

— Всё хорошо, кнесенька, — пальцы ласково поглаживали моё плечо.

— Слишком ярко, — простонала я.

— Задвиньте полы шатра, — тоненький голосок, вдруг превратился в жёсткий тон генерала.

Тень упала на моё лицо.

— Надо попробовать снова, — опять тоненький голосок.

Я попыталась, подняла веки, но картинка перед глазами вся размыта и смазана.

— Плохо видно, — мой голос вырвался шёпотом.

— Понятное дело, ведь вы спали неделю, вот глаза и привыкли ко тьме, — пальцы спустили к предплечью поглаживая успокаивая.

Я была в коме. С моей головой всё в порядке? При чём во всех смыслах.

— Мы долго ждали вашего прибытия, — с трепетом сказала девушка.

Прибытия? Наверно, перепутала со словом «пробуждения». Но зацикливаться на этом у меня нет сил. Такие маленькие обыденные действия человеческого тела на данный момент вызвали кошмарную усталость. Я зевнула, и почмокала губами, послышались тихие смешки. Ну, конечно, я не прикрыла рот рукой, как того требовали правила приличия, и показала всю свою полость рта. Но и на это нет сил, даже покраснеть от неловкости.

— Вам необходимо ещё отдохнуть, — сказала девушка.

— Да, но сначала бы я хотела глоток воды, а то в горле паутина, — я сглотнула.

К губам прикоснулось что-то металлически-холодное, затем зубов коснулось прохлада воды и потекла по языку и далее по глотке. Какое это приятное чувство!!! Теперь я застонала от удовольствия. Глоток воды был сказочно прекрасен и вкусен. Следующий глоток заставил меня поперхнуться.

— На этом, пожалуй, всё, — скомандовала девушка.

Удивительно, как у неё меняется интонация голоса от ласкового до приказного. Я кивнула соглашаясь.

* * *

Я летела сквозь время и пространство, сквозь чёрную плотность космоса. Мимо меня проносились планеты разных и прекрасных галактик. Вот я пролетела нашу солнечную систему, огромный сгусток тепла и жара – Солнце, безжизненный и выжженный – Меркурий, покрытая туманами – Венера, наша прекрасная и богатая на краски – Земля, красный и усеянный кратерами, каньонами и вулканами – Марс, газовый гигант – Юпитер, окольцованный – Сатурн, лежебока – Уран, синий – Нептун, и так далее… я проводила взглядом нашу систему, но мой полёт продолжался. Сколько ещё галактик и систем я пролетела, не знаю… планеты проносились, как пейзаж в окне поезда. Вдруг я остановилась у другой солнечной системы, очень похожую на нашу, только чувствую, что это не галактика Млечного пути. Здесь тоже есть планета-близнец нашей Земли, и сейчас я зависла над ней. Я смотрю на неё… она вращается вокруг своей оси и своего солнца… она призывала меня… и медленно меня начало тянуть к её ядру… я спускаюсь на планету…

— Кнесенька? – вновь этот женский голос вывел меня из забытья.

Я открыла глаза, в помещении было прохладно и темновато, как раз то что надо для моих глаз. Надо мной склонилась круглолицая девушка, волосы пшеничного цвета стянуты в строгий пучок на самой макушке головы. Заколка, сдерживающая волосы в пучке, украшена большим красным крестом. Красный крест? В больницах работают сотрудники Красного креста? Не знала. Девушка внимательно смотрела на меня, пробежалась глазами цвета грозового неба по моему лицу.

— Кнесенька, как ваше самочувствие?

— Всё хорошо, — я кивнула.

— Отлично, — её лицо просияло от счастья, от чего у глаз появились весёлые морщинки, делая её взгляд лисичьим, — Вам надо просыпаться, и начать бодрствовать. Негоже валяться всё время в постели, — пожурила девушка.

— Угу, — слабо согласилась я.

Я незаметно подвигала телом, пока она отвернулась к тумбочке за её спиной. А теперь пробую, опираясь на локти, привстать и подтянуть тело, чтобы сесть на кровати.

— Эко вы прыткая, — засмеялась девушка, и подложила ещё одну подушку мне под спину.

Что ж, усталости от этого действия не было, значит иду на поправку. Девушка присела на краешек моей постели и поднесла ложку с прозрачной жидкостью.

— Что это? – поинтересовалась я.

— Витамины, — ответила девушка, — чтобы набраться сил и укрепить ваш организм.

Я кивнула. Взяла ложку в руку и выпила… что за гадость!? Горечь обожгла язык, я непроизвольно сделала рвотный рефлекс. В этот момент девушка подала стакан, который я быстро, на одном дыхании, осушила. Ягодный компот сбил отвратительную горечь на языке.

— Какая гадость, — возмутилась я.

Девушка весело рассмеялась.

— А кто сказал, что лекарство должно быть сладким?

Я больше пить это не буду. Девушка понимающе кивнула, словно прочитала мои мысли, мне стало неловко. И между нами повисло молчание. Я не умею общаться с новыми людьми, не умею заводить темы общения. А девушка между тем рассматривала меня с восхищением, благоговением и любованием. Мне стало вдвойне неловко. Я сделала вид, что поправляю покрывало.

— Мы послали кипу^[1] кнесу о вашем прибытии, — сообщила девушка.

Кнесу? Это кто? И зачем ему знать о моём прибытии? И что значит прибытие? Я очнулась после комы, о каком прибытии идёт речь. И я не такой уж значимый человек, чтобы кому-то знать обо мне. И судя по благоговейному оттенку слова «кнесу» это важный человек для неё. Главврач? Ну, тогда понятно, зачем ему сообщили, он возможно мой случай поставил на контроль. Не только меня, но и других, тех кто тоже пострадал от аварии.

— Что с остальными? – пока вспомнила, спросила.

— С кем? – непонимающе спросила девушка.

— Ну, с теми, кто попал в аварию, — объяснила я.

— Аварию? – девушка сдвинула брови, — О чём вы?

Что происходит? Я осмотрела палату. Вместо каменных стен и побелённого потолка, плотная ткань шатра, у каждой больничной койки имеется свой балдахин, между кроватями тумбочки, ну совсем как в обычной больнице, на земле расстелен гладкошёрстный палас.

— Где я? – испуганно пискнул мой голос.

— Вы только не переживайте, кнесенька, — девушка вскочила с кровати.

— К чёрту! – ругнулась я, — Я вас спрашиваю – где я?

— Кнесенька, — обеспокоенно девушка смотрела на меня.

— Какая я вам кнесенька! Моё имя Ева! – я чуть не прикусила свой язык, ну зачем я сообщила о себе.

Возможно это похищение! А я как дура рассказываю кто я и что я. Странное место, странная девушка… О Господи! А если меня здесь держат, чтобы извлечь мои органы!? Ведь никто меня и искать-то не будет, я полная сирота, ни родителей, ни родственников, месяц назад закончила институт, я даже работу ещё не нашла, с соседями не дружу, друзей и любимого тоже нет. Да я на попечении государства сижу, состою на бирже труда… О Господи! Прошу Тебя Всевышний, Отец мой, спаси и сохрани меня!!!

— Кнесенька, — женский голос прервал мои мотающееся рассуждения и молитвы.

Я спустила ноги с кровати, в надежде сбежать куда глаза глядят.

— Кнесенька, вам нельзя…

Пошла к чёрту! Мне можно… я должна… никто, кроме меня обо мне не позаботиться! Это мой жизненный урок, моё личное правило беспризорника. Ноги заходили ходуном, я чуть не упала, но успела упереться кистью о кровать, но девушка подхватила меня за локоть. Я со злостью оттолкнула руку помощи, сделала неуверенный шаг… промедление может убить… нужно торопиться, чтобы сбежать… движение – это жизнь… нельзя останавливаться… нужно двигаться…

— Кнесенька, — прозвучало за моей спиной.

Я шла, нетвёрдым шагом. Облокачиваясь обо всё, что в моей досягаемости. Странно, что девушка стоит и не догоняет меня. Просто обращается ко мне, не делая никаких движений. Но я шла. С каждым новым шагом ноги крепли, словно вспомнили своё предназначение. До полога… полога шатра?… шатра осталось несколько шагов… трясущаяся рука откинула полог… и солнечный свет ударил в лицо, словно пощёчина. Я часто заморгала, привыкая к яркости света.

Когда глаза стали отчётливо различать всё вокруг, перед мной открылась поляна в лесу. Высокие и сильные деревья закрывали своей тенью шатёр, воздух наполнен ароматами полевых цветов, ветерок пересчитывал траву, и та откликалась ему шелестом.

Ноги не выдержали моего веса, и я рухнула на колени, а затем плюхнулась на ягодицы. Чёрт возьми… где я?

* * *

— Позовите матрону, — крикнула девушка кому-то за моей спиной.

Я подняла голову к небу, стараясь успокоиться. По чистому голубому океану неба лениво плыли облака. Небо обычное, облака аналогично, да и поляна обычная. Так чего я вспылила? Просто странность всей ситуации вызвала страх, а тот уже распалил панику во мне, словно ветер гонит огонь в сухом лесу в летнюю жару. Я глубоко вдохнула воздух… и медленно выдохнула, стараясь замедлить бешеный темп сердца. У страха глаза велики, посмеялась я. Всё в порядке, я у себя дома, на своей планете и вновь зашелестела трава, как бы подтверждая мою мысль. И чего разнервничалась? Может просто мест в больнице не было, и меня положили во временный медицинский блок, который расположен на улице. Сейчас обойду шатёр и увижу здание больницы.

— Пани Амелфа, что произошло? – зычный женский голос заставил обернуться меня.

— Матрона Вышеслава, — моя сиделка присела в реверансе.

— Что произошло? – повторила свой вопрос статная седая женщина по имени Вышеслава.

Амелфа перевела взгляд на меня. Я открыто и в упор посмотрела на матрону. Вышеслава не мигая отвечала таким же взглядом. Потом присела перед мною в таком же реверансе, только склонив голову.

— Кнесенька, я приветствую вас в Губернии Аэндор, — произнесла матрона, вставая в полный рост.

Это что за место такое? Никогда не слышала о нём. Другая страна? Может город в моей области? Где оно находится территориально? Значение слова Губерния я знала, это немного успокоило меня, всё-таки Россия, да и язык русский.

— Я советую вам встать с земли, она ещё не прогрелась после Лютовея^[2], — матрона двинулась в мою сторону, протягивая руки, чтобы помочь стать.

Я с благодарностью приняла эту помощь, потому что скорее всего встать не смогла бы. Какое интересное название зимы у них – лютовей. Стоп! А откуда я знаю, что это название зимы? Они говорят незнакомые слова, но я знаю их значение. Также было и с кипу, я знала, что это письмо. Может где-то давным-давно читала в книгах эти слова, вот они и отложились в памяти.

— Принесите обувь, — скомандовала матрона.

Моя сиделка кинулась в шатёр, подняв юбки платья.

— Как вы себя чувствуете? – с участием спросила Вышеслава.

— Простите за истерику, — я покраснела до корней волос, ведь думала, что не поддаюсь паникам, а тут такое.

— Ну, что вы, — она погладила мою руку, — у всех дочерей бывает, после их прибытия.

— Дочерей? – я непонимающе посмотрела на матрону.

— Позже, — отмахнулась матрона, — вы всё позже поймёте, а сейчас просто отдыхайте. Вам надо восстановиться, а потом вас сопроводят к кнесу Губернии Аэндора.

— Зачем? – я тяжело опиралась на руку женщины, делая шаги по направлению к шатру.

Амелфа уже шла ко мне с обувью. И это были не сланцы, а тапочки – твёрдая деревянная подошва, а сверху плотный материал. А еле вдела на ноги обувь. А я смогу идти в таких тяжёлых тапках? Но на удивление они были лёгкие.

— Спасибо, — и Амелфа покраснела от удовольствия.

— Вам надо больше двигаться, — наставляла матрона меня, — вы должны напомнить ногам в чём их предназначение. Сейчас вам принесут обед и витамины…

Я застонала от слова витамины.

— Вам нужно восстанавливать силы, — не замечая моих стонов, продолжала матрона, — Кушать, принимать лекарства и витамины, — я опять застонала, а она продолжала, — и много гулять.

Около моей кровати стоял маленький столик, на котором находился обед, состоящий из первого и второго блюд, компот и запеканка. Меня посадили на край кровати. Я, дрожащими пальцами, взялась за столовые приборы. Смотрю на присутствующих, их четыре женщины, а они стоят и чуть ли в рот не заглядывают. Неловко! Я опустила руку на стол.

— Я покушаю, обещаю, — мне не хочется, чтобы все глазели на меня.

Матрона царственно кивнула и приказал всем разойтись.

— Кнесенька, пани Амелфа ваша сиделка, она поможет вам выздороветь, поэтому вы должны её слушаться во всём, — строго произнесла матрона.

— Так точно! – ответила я, набирая в ложку куриного супа.

— Вот и отлично, — улыбка у матроны была тёплой, — я пойду к другим больным, но завтра утром обязательно навещу вас.

Матрона опять присела в реверансе с поклоном головы и ушла. И чего они кланяться мне? На дворе 21 век, никто давно уже не приседает в реверансе. Может у них это обычай такой? Закрытое общество, типа секты? Но на ментальном уровне я не чувствую от них опасности. Ментальном уровне? Откуда, вообще, такие слова в моём лексиконе? Горячий куриный суп отвлёк меня от мыслей. Это невероятно вкусный суп! Желудок заурчал, словно позавидовав вкусовым рецепторам языка, и требуя, чтобы до него тоже дошла еда.

— Не торопитесь, кнесенька, — сказала Амелфа, видя, как я начала дико хлебать суп, — У вас никто ничего не отнимет.

— Я только сейчас поняла, как голодна, — с набитым ртом произнесла я.

Амелфа глухо засмеялась. Она отвернулась к медицинскому столику, чтобы приготовить мне лекарства и витамины.

— Компот оставьте дабы запить витамины, — попросила женщина.

— Я не буду пить эту гадость, — воспротивилась я.

— О, ещё как будете, — безапелляционно и уверенно ответила мне сиделка.

— Даже не надейтесь, — мой голос дрогнул, ибо я знала, я буду пить эти витамины.

* * *

Прошла неделя после моего пробуждения. Я постепенно восстанавливаюсь, ноги уже не путаются друг о дружку, а руки не трясутся. Как и сказала матрона я только и делала, что кушала, принимала лекарства и (фу! бе!) витамины и гуляла. Я не увидела здания больницы за шатром. На огромной площади поляны стоял больничный городок, состоящий из шатров – с кроватями, столовой, операционных, и персонала, на каждом шатре прикреплена табличка с одним иероглифом, Амелфа сказала, что это кириллица. Хотя письменность этих иероглифом больше походила на руны. И самое главное я могла прочитать эти руны, и меня это нисколько не удивляет, и я даже не задалась вопрос – почему? Ведь я нахожусь в деревне, которая очень напоминала старославянские поселения. А славяне – это мои прадеды, мои истоки, в моих жилах течёт их кровь.

Поляна с больничным городком огорожена горами, словно бухта. Воздух чист и свеж. По ночам звёзды настолько яркие, что можно увидеть созвездия, правда я не нашла ни одного знакомого. Хотя и знаю я только два – большая и малая медведицы. Но кувшинов точно нет. Меня и это не напугало, словно для меня это в порядке вещей. Мне спокойно и хорошо. Раньше такого чувства не было. Меня не пугает, что нет кирпичных задний, ни одного автомобиля, здесь их заменяют лошади с телегами (ну, совсем как в старину!), нет заводов, которые загрязняют атмосферу земли. Как ни странно, но мне здесь нравится. Все страхи и паники канули в небытие. Для меня это место (даже со всеми своими странностями) стало родным. Но с другой стороны я понимаю, что это место (возможно планета, или другая реальность) совершенно отличается от моей Земли. Иногда в голову закрадывается мысль, что там (на моей Земле) я возможно лежу в коме, а всё происходящее здесь с моим участием лишь вымысел. Ведь не зря наш мозг не изучили полностью, учёные не знают его работу на полной мощности, все его возможности. Если всё это сон моего мозга, находящегося в коме, то я должна разобраться со своим лабиринтом в голове и пройти весь путь в этом месте, и тогда я найду выход прийти в сознание. Чтобы меня здесь не ждало, я пройду путь. А пока буду плыть по течению, не смотря на водовороты, что ожидают впереди. Эта мысль меня успокоила, и я продолжала жить, ничего не пугаясь и ничему не удивляясь. Многие верят в карму, и я из их числа. Моё присутствие в этом месте и есть часть моего жизненного пути в книге моей судьбы в руках Отца моего.

И вот я сижу под открытым ночным небом, смотрю на их звёзды, и слушаю разговор леса и его обитателей, наслаждаясь чистым воздухом. Рядом сидела Амелфа и куняла головой засыпая.

— Пани Амелфа, — обратилась я к сиделке.

Она резко вскинула голову.

— А? – она часто заморгала, чтобы прогнать остатки сна.

— Когда я могу искупаться? – от меня за версту разило потом.

— Матрона Вышеслава сказала, что ещё рано, вы должны окрепнуть и физически, и внутренне.

— Физически я крепка, — я подняла руку и согнула в локте, напрягая предплечевой бицепс.

— Тогда надо укрепить ваш иммунитет, — с зевком сказала женщина.

— От меня воняет, как от мусорной свалки, — пожаловалась я.

— Как отчего? – непонимающе спросила Амелфа.

— Не важно, — махнула я рукой.

У них что нет мусорных свалок? Где бы не жил человек, от него всегда остаётся мусор. Слишком много у него потребностей.

— Расскажите мне о своей стране, пожалуйста, — попросила я.

— Губернии, — поправила девушка.

— А разве губерния – это не область вашей страны? – всегда думала, что губерния — это единица федерального деления страны.

— А что такое страна? – уточнила Амелфа.

— Страна – это территория государства, которое имеет политические, культурные и исторические границы, — без удивления ответила я.

— Понятно, у нас тоже всё это есть в Губернии Аэндор, — кивнула женщина.

Так, понятно, Губерния – это и есть страна. А название планеты какое? Они, вообще, знают, что существует такая наука как астрономия, которая изучает небесные объекты и события? Может здесь ещё времена Галилео?

— А как зовут вашу планету?

— Вы смешная, – хмыкнула девушка, — Земля, конечно же!

Значит, астрономы здесь есть, ну спасибо Господи, не придётся объяснять о планетах, солнцах, вращение вокруг оси и так далее. Вопрос в другом, моё воображение мозга рисует мою планету в стародавние времена, либо это другая планета, которая ещё не дошла до прогресса? Постепенно я всё узнаю.

— Сколько континентов на Земле у вас? Есть ли океаны и моря?

— 3 океана: Великий, Марианский и Аэндорский, кстати материк назван в его честь, — тепло улыбнулась Амелфа, — всего на Земле 6 континетов: Аэндор, Вафуил, Кириаф-Иарим, Лодевар, Халне и Экрон^[3].

— И все 6 материков – это Губернии, так?

— Именно, — кивнула девушка.

— А есть ли в Губерниях области?

— Наша Губерния Аэндор разделёна на 2 удела, — Амелфа сразу поняла о чём я спрашиваю, — Деворский и Варакский уделы.

— В каком уделе мы сейчас находимся?

— В данное время мы находимся на нейтральной территории между границами 2-х уделов, — пояснила Амелфа.

— Нейтральная территория, — звучит безопасно.

— Да, здесь находится ОНА, — благоговейным шёпотом произнесла девушка.

— Кто? – непонимающе спросила я, но тоже шёпотом.

— МАТЬ.

— Ваша мать тоже находится в этом лагере лекарей? – я запуталась.

— Нет, она, не только моя МАТЬ, она МАТЬ всего, что здесь есть, — девушка обвела рукой вокруг себя, — именно её любовь к этой земле дало ростки жизни – деревья, трава, животные и мы – люди. Всё что вас окружает – это её дети. Она живёт везде и в каждом из нас.

МАТЬ. У меня никогда не было матери. Ни кровной, ни приёмной. Я обвела взглядом ночную природу. «Всё что вас окружает – это её дети. Она живёт везде и в каждом из нас», эта фраза билась во мне в унисон с сердцем.

— На нейтральной территории находится лагерь лекарей и пациенты. Земля здесь наполнена Первой магией МАТЕРИ, она лечит людей, не только телесные раны, но и душевные и магические.

Я кивнула, словно всё понимала и соглашалась. Хотя в магию, настоящую магию, волшебство, волшебные палочки и заклинания, НЕ ВЕРЮ! Это бред, выдуманный фантастами, чтобы украсить свой рассказ невероятными действиями и подогреть внутренний кинотеатр читателя. Но решила промолчать, пусть всё идёт своим ходом.

— Почему я не вижу ни одного волхва^[4]-лекаря? – вопрос всё-таки прозвучал с ноткой сарказма неверующего.

— Потому что они на поле брани, — и девушка резко остановила свой ответ, — В общем, кнесенька, уже поздно и пора ложиться спать.

— Но я…

— Вам не надо рано вставать, я заметила, что вы сова по характеру сна, а вот мне необходимо вставать с петухами, если не раньше, — устало вздохнула сиделка.

Бессмысленно настаивать на продолжении разговора, ибо больше я ничего не услышу, кроме фразы «Позже, вы узнаете всё позже», которую я слышу на протяжении всей недели. Амелфа и так сболтнула лишнее, это чувствовалось в её резких движениях. Я покорно вздохнула и направилась в шатёр. Лёжа в кровати и слушая ночные звуки леса, я подумала о поле брани, на котором сражаются волхвы-лекари. Что здесь идёт за война? За территорию? Людям всегда мало своей страны, они хотят расширить её границы, и для них не важно – что придётся идти по трупам, женщин, детей и стариков, и что земля пропитается кровью. Человеку всегда и всего мало. Он алчен. Он жаден. Он – паразит любой планеты, ибо он её погибель.

* * *

После небольшой погрешности в разговоре со мной Амелфа больше не упоминала о магии. Но на общие вопросы – познавательные – она отвечала. Так я узнала, что нейтральная территория называется Материнским платом. Губернией Аэндор править кнес Беловолод, это ему кстати направили кипу о моём прибытии. Его звание и имя Амелфа произносила с уважением и почтением, потому что его имя означает «справедливый правитель». Других кнесов Губерний она имена не смогла назвать, но зато в больничном городке на Материнском плато находятся лекари из всех Губерний, как я поняла это что-то похожее на нашу организацию Красного креста. Здесь никому не отказывают, даже животным, кроме тёмных людей. И как понятно для меня – это не только злые люди, но и тёмные волхвы. Ну, я могу и неправильно понять, ведь от меня многое скрывают и не объясняют. И опять всплывает фраза «Позже, вы узнаете всё позже». Я только могу пожимать плечами и переходить к другому вопросу.

Амелфа рассказала что сейчас идёт второй месяц Цветеня^[5] правящего года Свернувшегося ёжика^[6] в 97 обороте, в одном обороте 16 правящих лет: тёмный сох (лось), жалящий шершень, притаившийся лют (волк), огненная векша (белка), жемчужная щука, бородатая жаба, дикий верпь, белый филин, шипящий уж, крадущийся лис, свернувшийся ёж, парящий орёл, прядущий мизгирь (паук), кричащий петух, златорогий тур (бык), огнегривый конь. В правящем году 12 месяцев. По моей просьбе Амелфа перечислила времена года – Лютовей (зима), Цветень (весна), Разноцвет (лето) и Листопад (осень). У них не было названий месяцев времён года, они говорили только второй месяц Цветеня правящего года Свернувшегося ёжика в 97 обороте, или первый месяц Листопада правящего года Крадущегося лиса в 95 обороте и так далее. Дальше по названиям дней недели (здесь она называлась седмица): понедельник – понеделок, вторник – второк, среда – третейник, четверг – четверк, пятница – пятак, суббота – шестица, воскресенье – неделя. Сутки делились на сваор (утро), обесть (день), вечирь (вечер) и заутрось (ночь). Рассмотрим ситуацию, например, возлюбленные назначают дату свадьбы… итак, что получается – на сваор шестицы третьего месяца Разноцвета правящего года Огнегривого Коня в 97 обороте… язык сломать можно пока всё это выговоришь.

Ну с этим более-менее разобралась, хотя голова идёт кругом, у нас, благодаря, арабским цифрам, летоисчисление и даты упрощены. На свой манер я посчитала, что идёт 1552 год от… от чего? Бога у них нет, есть МАТЬ… значит просто – шёл 1552 год.

— Сколько вам лет, пани Амелфа? – спросила я.

Она загадочно посмотрела на меня и ответила:

— Я рождена на десятый день третьего месяца Разноцвета правящего года Парящего орла в 94 обороте.

Внутренний калькулятор защёлкал клавишами в голове, высчитывая цифру. 48. Амелфа задорно рассмеялась, ведь я с удивлением посмотрела на неё.

— Мне 48 исполнится в третьем месяце Разноцвета.

Для 48-летней женщины она выглядела моей одногодкой.

— А у вас есть семья? Муж? Дети? – участливо спросила я.

Тут она взгрустнула. Я не видела, чтобы она писала домой письма, ни разу не слышала рассказов о них. Может она пожертвовала своим женским счастьем ради других. На моей Земле имеются такие женщины, которые жертвуют счастьем ради других, либо ради себя, особенно если это касается карьерного роста. Я же всегда думала, что из-за моего отстранения от людей и не умения с ними контактировать, останусь в одиночестве. Понимаю, что если будет такой исход, то всецело моя вина, я просто не выхожу из своей зоны комфорта. Но не смотря на нелюбовь общения с людьми, с детьми любого возраста находила общий язык, поэтому и выбрала педагогический факультет института, а работать хотела в детском саду. В тот день, когда со мной случилась авария, я ехала на собеседование в детский сад №125.

— У меня был и муж, и сын, — голос её завибрировал от поступивших слёз.

Чёрт! Если бы знала заранее, не задала бы этот вопрос! Не нравиться мне бередить раны людей. Хотя иногда полезно вскрыть рану, чтобы не загноилось. О каких бы ранах не шла речь. Что теперь делать? Задавать ли следующий вопрос – об обстоятельствах смерти – или промолчать, либо вообще сбежать к другой теме?

— Они погибли в правящий год Притаившегося люта в 97 обороте — сама продолжила Амелфа.

8 лет назад. Как? Где? Что случилось? Эти вопросы я оставила не озвученные.

— Простите, — шёпотом полным раскаяния произнесла я.

— О, вы тут абсолютно ни при чём, — успокаивала меня Амелфа.

И опять повисла тишина. Амелфа в небольшой деревянной лохани стирала бинты, а я сидела рядом. Неловко! С чего опять начать разговор?

— Кнесенька, — обратилась девушка ко мне, — а у вас есть семья?

— Нет, — мой голос имел бесцветный оттенок, — никого.

— Как так? – искренне удивилась Амелфа, — У всех есть родичи.

— Я круглая сирота, — пожимаю плечами, — как рассказали воспитатели сиротского приюта, прохожие люди услышали мой крик на автобусной остановке.

— Какой жестокий мир, — просто произнесла девушка, — у нас нет беспризорников.

В любой стране есть брошенки. Неужели их мир настолько идеален?

— А муж? Дети?

— Нет, — я вздохнула.

— Почему? Вы уже в самом расцвете лет, — вновь удивилась девушка.

— Долгая история, уходящая корнями в психологический аспект моего разума, — как же не хочется вести этот разговор, — Может вам помочь?

Я помню в 17-летнем возрасте девочки, живущие со мной в приюте, мечтали о роскошных свадьбах и белых платьях, безостановочно влюблялись, заводили романы с мальчиками одногодками и постарше. Я же мечтала повзрослеть и уйти из приюта. Нет, всех воспитателей я люблю, и общаюсь по сей день (точнее уже, как недели 2 не выходила на связь), они заменяли мне мать и отца, а некоторые были подругами. Что с ними сейчас? Может они сидят около меня в больнице и держа мою руку, призывают к выходу из комы? Кто знает. И всё же я никогда не мечтала о свадьбе и платье, я возможно и не хотела… просто где-то там, в глубине подсознания, которое закрыто сознанием и разумом, я искала своего человека. Того, кто владел половиной моего сердца. И при воссоединении наши половины стали бы одним целым и неразделимым.

— Не надо, — Амелфа отодвинула мою руку от бинта.

— Чувствую себя бесполезной, — буркнула я.

— Это вы зря, — поспешила успокоить девушка, — Вы самый нужный человек!

Нужный человек. Два слова, а сколько ответственности в них вложено, даже мурашки по коже побежали.

Затем Амелфа начала рассказывать мне о том, как нужно обращаться к тому или иному человеку. К кнесу Беловолод – только! — кнес Беловолод, его жене, сестре – кнесенька, матери или бабушке кнеса – кнесса, отцу или брату – кнесс, к взрослому или незнакомому мужчине – пан, к взрослой или незнакомой женщине – пани, незамужняя девушка либо подруга – панна, к юноше либо другу – нэити, к женатому мужчине – панир, к замужней женщине — панира. Матронами называли женщин, обладающих выдающимися знаниями в одной области, то есть специалисты своего дела. Фамилии и отчества у них тоже есть, но их не произносят даже при разговоре о нём. Имена в Губернии Аэндор не повторяются, их бесчисленное количество, ведётся точный учёт каждого имени.

— Так что назвав имя человека, все будут знать о ком вы говорите, к какой семье он принадлежит, и кто его родичи, — продолжала вводить меня в курс дела Амелфа.

— А почему вы называете меня кнесенькой? Ведь я не принадлежу к роду кнеса?

— Вы стоите выше его и даже Высшего Совета Волхвов! – я думала она перекреститься от богохульства, когда превознесла меня выше кнеса и совета, но она была спокойна.

Меня же насторожило такое превосходство над другими. Значение слова «ответственность» принесла тяжесть на душе, оно не то что с большой буквы светилось, горело большими буквами и очень ярко. Это пугало! Не видимый и бетонный груз неожиданно лёг на мои плечи. Я поёрзала на камне, на котором сидела.

— Почему вы ставите меня выше других людей? – не надо задавать такие вопросы, ибо ответы на них, утяжелят мой груз на плечах.

— Вы дочь МАТЕРИ, — ответ прост, но сколько в нём скрыто смысла от меня.

Я отвернулась, стараясь скрыть бледное лицо от набежавшего страха. Я думала меня будут ждать лишь водовороты в реке жизни этого мира. Но теперь понимаю, что меня ждут настоящие воронки смерти.

* * *

Прошла ещё неделя, и даже матрона Вышеслава стала чувствовать мой запашок, отчего приказала Амелфе отвести меня искупаться в горячие источники. Моей радости не было предела. Я даже в зеркало не могла посмотреться, дабы увидеть насколько у меня грязное лицо. Волосы всегда стянуты в пучок, правда не такой как у них, но всё же затылок ныл. Мне выдали зубные щётку (деревянную с конским волосом) и порошок, отчего радостно было, что изо рта не воняло.

И вот, мы идём по тропе через множество деревьев, каждая из нас несла свою плетёную корзину с банными принадлежностями – тканевая мочалка, деревянные ёмкости с шампунем и маской для волос (Амелфа сказала, что здесь есть шатры с косметологическими лекарями, их изделия ручной работы самые лучшие и поставляются во все уголки Губерний), мыло и сменная одежда. В моём случае – сменная пижама пациента. Солнце на закате старалось втиснуться между стволов могучих деревьев, из-за чего тропа больше походила на пешеходный переход (луч, тень… луч, тень… луч, тень…).

Мы вышли к невысокой скале, своеобразной маленькой бухте, в её жерле находились три небольшие каменные, природного происхождения, лохани. Воздух здесь определённо потеплел от исходившего пара горячей воды.

— Вода тёплая, а не горячая, — пообещала Амелфа, раздеваясь и вешая платье на острый выступ скалы.

Здесь не было кабинок (как на море), чтобы раздеться, а голышом бегать не хотелось. Амелфа уже разделась, у неё крепкое и стройное тело, а длина волос достигала ягодиц.

— Вы не собираетесь купаться? – удивилась она, — А не вы ли молили о купании целых 2 седмицы?

Я! Но раздеваться стыдно. Она женщина и как бы это нормально, но всё же… всё же… чувство стыда тоже присутствует. Раздеваться здесь?

— Я стесняюсь, — сказала я.

— И чего я там не видела? – Амелфа просто махнула рукой.

Меня ты не видела! Не могла!

— Ой ли, — она словно прочитала мои мысли, и добавила, — а как вы думаете – в чём сюда попали?

Точно не голышом! Да?

— Мы все женщины, и у нас одинаковое строение тела, — и Амелфа полезла в лохань.

Я тотчас позавидовала ей. Мне безумно захотелось нырнуть в лохань с водой, и наконец смыть всю грязь, которая (я уверена!) будет скатываться в окатыши.

— Я отвернулась, кнесенька, — предупредила меня сиделка.

Я со скоростью света скинула грязную пижаму и залезла в лохань. Тёплая и приятная вода обволокла моё тело, принеся с собой негу и блаженство. Вода была немного мутно-белая, словно кремовая. Мышцы расслабились, и я устроилась поудобнее. Мы лежали в своих лоханях, но лицом друг к другу, и Амелфа видела моё счастливое лицо. Мне кажется даже дёсны расслабились и скоро выпадут зубы. Я засмеялась от представленной картины.

— Я рада видеть вас такой, — нежно улыбаясь произнесла девушка.

— Спасибо, это оказалось лучше, чем я ожидала.

Она довольно кивнула. Мы довольно долго нежились в каменной лохани. На ночном небе царствовала Луна, точнее половина Луны, и даже эта половина светила очень ярко.

— А нас не хватятся? – спросила я.

— Нет, матрона Вышеслава знает где мы, тем более Луна питает нашу воду своей энергией. Поэтому все тамошние лекари и пациенты приходят сюда в заутрось. Это, кстати, тоже часть лечения. Отныне мы чаще сюда будем приходить.

— А дикие звери? – я испуганно всмотрелась в лесную чащу.

— На Материнском плато люди и животные живут в согласии, — хмыкнула девушка, — здесь не охотятся. А мясо, которое вы кушаете, домашней птицы, которую мы выращиваем в загонах. Я вам покажу.

— Ммм… понятно.

— Бывает, конечно, что лесные плотояды совершают набег на загоны, тогда мы переходим на диетическую пищу. Это временная мера, — добавила Амелфа, видя моё недовольное лицо, — пока не завезём птицу с ближайшей деревни.

— А на что покупаете, если не берёте плату за свою работу?

— Жители всего мира знают нас, кто-то в дар преподносит, кто-то платит тем, чем может (услугой, едой и так далее). Но основной доход к нам идёт от косметологических лекарей.

Затем она рассказала о валюте Губернии Аэндор. Алтын – золотая монета, на которой вычеканен силуэт девушки, той самой МАТЕРИ, кун – серебряная монета, на которой вычеканен профиль кнеса Беловолода, гривна – медная монета, на которой изображён материк Аэндор.

Слушая рассказы девушки, я мылила голову шампунем с запахом диких роз, смыла пену и нанесла маску для волос. Амелфа проводила тот же ритуал. Пока маска питала мои волосы (кстати, здесь они довольно быстро растут, и длина их дошла уже до лопаток), я остервенело тёрла тело, чтобы смыть впитавшуюся в кожу грязь. Мы полежали ещё немного, смотря на звёздное небо и Амелфа рассказала о некоторых созвездиях. Мне нравилось слушать её рассказы, и с каждым нашим разговором я сильнее к ней привязывалась, не как к матери, а как к сестре. Мы смеялись над смешными ситуациями, связанными с пациентами. Из лохани я вылезла уже не стесняясь Амелфы, мы одевались в чистую одежду, шли обратно в больничный городок, а она всё продолжала рассказывать о своих пациентах. Девушка любила своё призвание. За беседой я и забыла о своих страхах по поводу нападения диких зверей, да и Луна сопровождала нас, как страж.

Теперь, когда слой 2-х недельной грязи исчез, мне хочется посмотреть в зеркало, но таковых ни в одном шатре не наблюдалось. Подходя к моему шатру (в котором я по-прежнему нахожусь одна) я спросила:

— Панна Амелфа, — меня перебил её счастливый возглас.

Покраснела от вырвавшегося чувства, выразившегося в одном слове. Тем самым я открылась девушке.

— Спасибо, — улыбка девушки сияла ярче Луны и звёзд в ночном небе.

Я могла только кивнуть.

— Так что вы хотели сказать? – напомнила Амелфа.

— Кхм… ах, да. Я хотела бы посмотреться в зеркало.

— Я передам матроне Вышеславе вашу просьбу, — улыбка по угасла.

— Спасибо.

— Тогда я желаю вам спокойной заутроси, кнесенька, — она присела в лёгком реверансе.

— Может вы тоже будете обращаться ко мне панна? – предложила я.

— Я не смею, — она покачала головой, — но знайте, в сердце для меня вы панна.

Я обрадовалась. Но в тоже время и раздосадована. Эти чёртовы различия!

* * *

На утро, после утренней процедуры чистки зубов, заявилась матрона Вышеслава, в руках она держала зеркало в металлической и круглой оправе. За ней семенила Амелфа. Я решила подражать им и присела в реверансе перед ними.

— Вы можете не приседать перед нами, — оповестила меня матрона.

При этом они обе присели в реверансе с поклоном головы.

— Вы даже может не приседать перед кнесом, любым кнесом, — поправила себя матрона.

Ах да, я и забыла, я выше их всех по статусу. Эта фраза напомнила мне о недавно возникшем грузе.

— Кстати о кнесе, — она достала из кармана белого с красным крестом фартука кипу.

Кипа – это лист бумаги коричневатого цвета, свёрнутый в треугольник. Такие, если не ошибаюсь, письма писали солдаты во времена ВОВ своим родным и близким.

— Вот пришёл его ответ, — и она замолчала с протянутой рукой, держащей кипу.

— Простите, но читать я не умею, — я не хотела его брать в руки, условно добавляя тяжесть к своей ноше.

Хотя уверена, что прочитала бы их письменность без проблем. Матрона шумно вздохнула.

— Он рад вашему прибытию к нам, и вместе с тем просит, чтобы вы были сопровождены в столицу Саулом.

В ушах ударил набат. Груз ответственности ожил и прибавил в весе. Мои спокойные дни на Материнском плато закончились. В глазах защипало. Я непроизвольно шмыгнула носом.

— Завтра на сваор мы отправим вас вместе с караваном косметологических лекарей. Так что будьте готовы, — строго и безапелляционно заявила матрона.

— У меня нет пожитков, — с грустью произнесла я.

Кроме больничной пижамы, тапочек и зубных принадлежностей. Нищая сирота.

— Всем необходимым мы вас обеспечим, — смягчилась матрона, — Пани Амелфа проводит вас.

Она мельком кинула взгляд в сторону девушки, та, присела в книксене не поднимая головы. Я безучастно кивнула. Матрона, шурша юбками платья вышла из шатра. Амелфа так и стояла, не поднимая головы, только плечи содрогались. Мне разом стало одиноко и печально. Я не хотела уезжать в неизвестное. Неизвестное всегда меня пугало, но выбора у меня нет. Я дала себе слово плыть по течению, несмотря ни на что.

— Мне так жаль, кнесенька, — плача, посочувствовала Амелфа.

— Мне тоже, — сдерживая слёзы, ответила я.

По завтракав, Амелфа повела меня через весь больничный городок, сначала в лагерь косметологических лекарей. Те снабдили меня всем, чем только можно унести с собой, благоговейно кудахтая и выражая восхищение от нашего знакомства. Теперь у меня есть весь инструментарий по уходу за собой. Дальше мы пошли в «Починную» (местное ателье), там мне выдали три лёгких летних платья (одно белое с красной вышивкой, другое красное с белой вышивкой, третье зелёное с голубой вышивкой – как ни крути сарафаны славянского народа), пару белых фартуков, пояса, и плащ, как я поняла дождевик. Также мне выдали нижнее бельё (длинные сорочки и огромного размера трусы, такие парашюты есть у меня и всего мужского населения моей планеты). Амелфа взяла у меня одну корзину с одеждой, и мы шли в сторону ещё одного шатра с табличкой «Обувка». Здесь трясущимися руками пожилой мужчина всучил три пары плетённых сандалий под цвет моих сарафанов. Он пообещал, что они выдержат и дождь, и слякоть. Я в который раз поблагодарила доброго человека.

— Ну, вроде всё, — подытожила я.

Амелфа согласно кивнула, и мы вернулись в мой шатёр. На кровати лежало зеркало. Только присев на кровать, как в шатёр зашли юноши с сундуком в руках, приклонили колено и головы, поставили сундук у моей кровати и ушли. Впервые за три недели пребывания в больничном городке я видела юношей, мужчин и дедов. Но их количество мало. Это в основном бывшие пациенты, объяснила Амелфа. Им не куда идти, а здесь рук не хватало, особенно сильных рук. Так они и стали персоналом больничного городка.

Амелфа укладывала мои пожитки в сундук, а я тем временем подняла зеркало и заглянула в него. Внешность моя потерпела изменения. Кардинальные. Глаза, раньше карие, теперь небесно-голубого цвета, волосы цвета вороного крыла окрасились в рыжину, этакое пламя огня. Это была я, но в тоже время и не я. Это ещё больше расстроило меня. От былого ничего не осталось. Вдруг подумалось, что моё прошлое (кем я была, что чувствовала, мой внутренний мир) стирается постепенно. Во мне растёт что-то новое, словно я пишу свою жизнь на чистом листе, потому что чернила моего прошлого выцвели до прозрачности. В отражении зеркальной поверхности по моей щеке потекла горькая слеза. Я вздохнула и отложила зеркало в сторону.

Я поняла, что все зеркала убрали в одно место, чтобы я свыклась с обстановкой, в которую попала, и спокойно приняла свою новую внешность. А я ни разу не задумалась о своём внешнем виде.

— Я вам ещё многого не рассказала о наших правилах и обычаях, — посетовала Амелфа.

— Разберусь по ходу, — успокоила я девушку.

Отчаянно схватила её за руку и потянула к себе на кровать, чтобы она присела рядом. Амелфа не сопротивлялась, что лишний раз доказывало, что здесь мне недолго осталось пробыть.

— Со мной всё будет хорошо, — горячо произнесла я, пытаясь не её успокоить, а больше себя.

— Я знаю, — твёрдо ответила Амелфа.

Губы мои дрожали от еле сдерживаемых чувств, тревог и страхов. Амелфа погладила меня по предплечью, стараясь передать уверенности и прогнать негативные эмоции.

— Я договорилась с кухней, — заговорщически прошептала Амелфа, — в обход матроны, они передадут нам персиковое вино с ужином, и отужинаем на горячих источниках.

Я невесело, но всё же, рассмеялась. Мой последний ужин в лоне Материнского плато с подругой. Такого ещё не было в моей жизни.

— Напьёмся от души, — предвкушала Амелфа.

— А матрона не против того, что мы уйдём на источники?

— Конечно нет, я ей объяснила, что ехать тебе в пути к кнесу минимум целую седмицу, и она согласилась.

Вечер сегодня будет хорошим и спиртным. Я посмеялась довольно. Я одновременно мечтала, чтобы время посиделки наступило быстрее и остановило свой ход, не приближая время разлуки. На закате солнца Амелфа зашла за мной, и мы двинулись к горячим источникам, попеременно молча и перебивая друг друга в разговоре. Греясь в тёплой воде источников, лениво пили персиковое (сладкое, лёгкое и лишь немного пьянящее) вино. Разговор зашёл о мужчинах, воинах, с мощными торсами и сильными руками, которые могут поднять сразу двух женщин. В моём воображение возник образ русича.

Время веселья подошло к концу, в расстроенном молчании мы одевались, собрали вещи и посуду, и пошли к лагерю. Тишина между нами была невыносима, я хотела разреветься, как маленькая девочка, топая ногами. Но шла вслед за Амелфой. Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим шатрам. Без сна я лежала долго. Душа ходила ходуном, от страха перед неизвестным меня чуть не рвёт, руки трясутся. Никак не могу удобно лечь, в матрасе одни сплошные комки, верчусь с бока на бок. А сон всё не приходит.

* * *

Я смотрю на планету, очень схожую с моей. Эта красавица призывала меня к себе, к своему сердцу, началу… медленно я спускалась на неё. Пролетая мимо спутника Луны, тоже усеянную кратерами и необжитыми долинами. Вхожу в атмосферу Земли, рассекая воздух. Ко мне приближаются широкие, засеянные поля, поделённые на квадраты лесополосами. Вижу деревни, обосновавшиеся у маленьких речек, что являются ответвлением от больших рек. На некоторых участках земли, недалеко от полей, стоят особняки, огороженные стенами, возможно оборонительными, потому что имеются рвы. Меня дёрнуло вправо… я лечу над полями и лесополосами… я посмотрела на себя, в одежде ли, мне вспомнилась сцена полёта нагой Маргариты над городом. И поняла, что летит моё астральное тело. Внутри меня так и вертелись слова: Невидима и свободна!

Астральное тело дёрнуло влево. Передо мной ещё один особняк. Небольшого размера, но имеются оборонительные стены без рва. Я остановилась. Внезапно день превратился в ночь. Окна одинокого особняка темны. И только в одном из них горел свет. И даже в тёплом свечении окна проявлялось одиночество. Что-то знакомое в этом одиночестве…

Сон растворился из-за шума снаружи. Люди кричали, чем-то громыхали, слышу ржание лошадей. Моё время настало. В шатёр зашла печальная Амелфа. Как обычно присела в реверансе с поклоном головы. Я спустила ноги с кровати. Неожиданно Амелфа присела рядом со мной.

— Панна Ева, — прошептала девушка.

Моё сердце забилось, а на глаза навернулись слёзы. Девушка, сидящая рядом, стала мне родным человеком. А сейчас мне придётся с ней расстаться.

— Панна Ева, — вновь обратилась Амелфа ко мне.

— Да, панна Амелфа.

— Я хочу вам кое-что подарить, — она достала из кармана белого с красным крестом фартука браслет, сплетённый из разноцветных тонких нитей.

— Как красиво, — выдохнула я.

— Мой сын мне его сплёл…

— Я не могу его взять, это последнее, что осталось у вас от сына, — запротестовала я.

— Я настаиваю! – твёрдо сказала девушка, — Вы для меня, как сестра…

Она замолчала, ожидая моей реакции.

— Вы тоже, панна Амелфа! – горячо зашептала я.

— Пусть он вас оберегает, как оберегал меня. К тому же он напитался Первой магией МАТЕРИ.

Она одела его на правое запястье и тотчас по руке разнеслось приятное тепло. Я заплакала от горя расставания. Амелфа, пока никто не видел, обняла меня крепко, прижимая к груди. Я в ответ сжала её в объятиях.

— Прошу вас пишите мне, каждый день, час, минуту, — шептала девушка.

— А вы отвечайте мне сразу же, — шептала я.

— Хотя у вас будет слишком мало времени, — поправилась Амелфа.

— Значит буду писать в заутроси, — вылетело их слово обозначающее «ночь».

За пологом шатра мы услышали команды матроны, которая направлялась к нам. Амелфа поспешно встала с кровати. Матрона Вышеслава царственно заплыла в шатёр.

— Приветствую вас с добрым сваором, — реверанс с поклоном головы, — Караван уже загружают изделиями косметологических лекарей. Они сами уже готовы.

Она кинула взгляд на сундук, довольно кивнула, посмотрела на меня.

— Вам пора, — твёрдо сказала женщина.

Я кивнула. Пока я чистила зубы, матрона раздавала приказы Амелфе и другим сотрудникам. Мой сундук вынесли. Амелфа подготавливала моё платье. Нам так и не удалось побыть ещё чуть-чуть вместе перед моим отъездом, ни за умыванием, ни за завтраком. Я попросила матрону, чтобы Амелфа помогла одеться, поскольку не знаю, как одевать сарафан. Спустя несколько минут, одетая в зелёное с голубой вышивкой сарафан, стояла у крытой плотной тканью повозки. На прощание со мной, как мне кажется, вышел весь лагерь, персонал и пациенты, даже те присутствовали, которых я вообще не видела. Каждый улыбался мне и кивал, произносили ободряющие слова. Амелфа с тоской смотрела на меня. Обняться с ней нельзя, ей не положено. Группа косметологических лекарей уже сидели в повозке.

— В путь! – громко произнесла матрона Вышеслава.

Я забралась на подмостки повозки, кинула последний взгляд на подругу. Кучер хлопнул вожжами по крупам лошадей, и они медленно двинулись. Я зашла в укрытие повозки. Со мной ехали три косметолога, две девушки и юноша, мне досталось место с края. Они боялись ко мне обратится или завести разговор. Проехав некоторое время в молчании, я заговорила:

— Меня зовут Ева.

Они вздрогнули от моего голоса. Переглянулись. Но не разговаривают. Я пожевала губы от досады, на глазах опять появились предательские слёзы.

— Моё имя Гневана, — тихо произнесла одна из девушек, — имя не соответствует моему характеру, — внесла ясность Гневана.

Не гневная, значит. Гневане на вид около 17-ти лет. Подросток совсем, невысокого роста (хоббит я бы сказала), тонкая, звонкая и прозрачная, как её голосок. Волосы, пшеничного цвета, стянуты в пучок, которого мне точно будет не доставать, заколка с красным крестом, ушки немного топорщатся, но это только украшает её. Глаза, фиалкового цвета, застенчиво не отрывали от меня взгляда. Точенный носик и тонкие губки.

— Моё – Домна, — я перевела взгляд на «домашнюю», полные губы улыбнулись на пару с глазами цвета мокрого мха.

Она была того же возраста, что и Гневана, и по телосложению ничем не отличалась.

— А я Буеслав, — пробасил юноша, сидящий рядом со мной.

Переходный возраст у «напористого» юноши, заставляет голос ломаться и выскакивать то писком, то глубоким баритоном. Он был крупного телосложения, мышцы так и бугрились под рубахой. Видимо, приставлен для охраны девочек, а может ещё и хороший косметолог, два в одном.

Я улыбнулась троим попутчикам.

— А вы не знаете, сколько нам ехать? – поинтересовалась я.

— До ближайшей деревни Малый Ермон два дня пути, — перескакивая от тонких до грубых интонаций голоса, ответил Буеслав.

— Понятно, долго, — я поникла.

Смогу ли я выдержать два дня на жёсткой скамейке при постоянно подпрыгивающей повозке. Моя «сидушка» к такому не привыкла. Попутчики завели разговор о маршруте поставок своих изделий, сверяясь со списком, а я смотрела на проплывающий мимо пейзаж. Горы остались позади, но деревья сопровождали нас на протяжении всего пути. Поляны, небольшие водоёмы, на глади которых рисовал ветер. Слышалось чириканье птиц, топот копыт травоядов, переговоров травы с кронами деревьев и кустов. Природа здесь необыкновенно прекрасна и сияла всеми красками.

Аккуратный толчок в плечо разбудил меня. Я не понимающе посмотрела вокруг.

— Мы сделаем небольшой привал, кнесенька, — пробасил юноша.

Я кивнула. Хотелось размять тело, прогуляться, ну и естественно справить нужду. Мы остановились под тенью группы деревьев, которые объединились, чтобы пошептаться между собой, делая своеобразную беседку для путников. В «беседке» стояли деревянные стулья на 6 человек и стол, даже имеется что-то типа мангала, судя по золе. Кучер, его имя Таислав – «скромный», он тоже относится к числу персонала больничного городка, разжёг огонь и девушки начали разогревать еду. Когда пища была готова к употреблению (мне вновь ничего не дали делать, и я болталась по «беседке» пиная воздух сандалиями), наша группа присела за стол.

— Кнесенька, — обратился ко мне Таислав.

По моим меркам Таиславу было 50 лет, морщинистые руки на начальной стадии ревматизма, пальцы тяжело, но сгибаются.

— Да, пан Таислав.

— Когда мы прибудем в Малый Ермон, не отходите от нас, я отведу вас к пункту новобранцев, — проинструктировал меня мужчина, жуя хлеб.

— Слушаюсь и повинуюсь, — ответила я.

— Вам не обязательно мне повиноваться, — испугался мужчина, и чуть не подавился, — да и слушаться вы не обязаны.

— Там откуда я родом, принято слушаться и повиноваться старшим, — он открыл рот, чтобы возразить, но я не дала ему сказать слово, — Тем более, если в незнакомом месте.

Это, конечно, враньё, в моём мире вообще желательно никому не верить, много волков под овечьей шкурой спрятано. Он закрыл рот, соглашаясь с моим доводом. Мои попутчики не втягивали меня свой разговор, они держались от меня в стороне. Я очень скучаю по Амелфе и её рассказам. В последние дни она вообще перестала трепетать предо мной, словно я не говорю, а магичу, и уже общалась со мной, не ставя между нами различие. Здесь же всё наоборот. Меня снова возвысили на пьедестал важности и самоустранились. Я ела молча.

— Следующая остановка уже на ночлег будет, поэтому рекомендую прогуляться и сделать все необходимые организму дела, — произнёс Таислав, направляясь в кусты в отхожее место.

Девушки помыли посуду из крана колодца, а Буеслав сжигал мусор. «Беседка» где мы были сияла чистотой, ни одного человеческого мусора не осталось после нас. Я же видела, как мою планету её же жильцы загрязняли, как природа усеяна мусором, разбросанным и не прибранным. Здесь есть уважение к матушке-земли и природе. И я вспомнила фразу: «Чисто не там, где прибирают, а там, где не мусорят». Хорошая фраза. Каждый из нас сходил в отхожее место, и мы загрузили свои тела в повозку.

— Я могу поехать с вами на козлах? – попросилась я.

Мужчина покраснел и завибрировал. Ему было неловко. Ну как же! Ехать с самой дочерью МАТЕРИ. Опять различия.

— Пожалуйста, — протянула я.

— Дддда…. наверно, — неуверенное «да», и ещё более неуверенное «наверно».

Я обрадовалась. Косметологи сели в укрытие повозки, но поближе к выходу. Я сижу рядом с кучером и весело болтыхаю ногами. Таислав же весь в напряжении.

— Не бойтесь, я же не кусаюсь, — пошутила я.

— Вы не понимаете наших обычаев, — внёс ясность мужчина, — у нас не положено панибратство с высокопоставленными особами.

— Я не высокопоставленная особа, — возразила я, — я обычный человек.

— Вы совсем не обычный человек. Нельзя быть обычной — являясь дочерью МАТЕРИ!

Песня та же, поёт она же. У меня на планете тоже есть иерархия, при чём в былые времена, и в 21 веке. Только разница не в титулах, а в том, кто ты и, кто твои друзья. Сейчас я хочу быть обычным человеком, потому что всё остальное время (моё нутро подсказывает) мне придётся быть дочерью МАТЕРИ, нести груз ответственности, не взирая на страхи, скрывать свои слабости и слёзы. Буду решать проблемы по мере их поступления. Сейчас я это я, ни дочь, ни кнесенька, просто Ева. Компания косметологов оживлённо обговаривала маршрут, я молча любовалась природой Материнского плато.

К концу дня у меня жуть как затекли ягодицы, я уже не была весела, сидя на козлах, и постоянно ёрзала. Старалась незаметно менять ягодицы с левой на правую, но это не укрылось от Таислава. Он хмыкнул и улыбаясь спросил:

— Затекло тело?

— Жуть, как сильно, — простонала я.

— Вы думали, что на козлах легче ехать будет?

— Надеялась, но хотела проехаться с ветерком, — объяснила я.

— Понимаю вас, — улыбнулся мужчина.

Ну хоть немного растаял лёд между нами.

— Потерпите немного, до ночлега осталось пару вёрст.

Это были самые долгие пару вёрст в моей жизни. Слазила с козлов я уже плача. Я больше в жизни не сяду, либо стоя, либо лёжа. Из-за своего нытья я не сразу обратила внимание на наш ночлег. Вокруг небольшой поляны хороводом стояли деревья, в центре углубление в земле огорожено камнями, в нём зола, на четырёх железных прутьях висел котелок – очаг. В пяти шагах от очага стояли три хижины, три стены и потолок (буквой «П»), которые состояли из трёх каменных плит.

— Кто это сделал? – спросила я.

— Наши родичи, — ответил Таислав, — они здесь были, когда я ещё совсем малышом был.

Надо же! Они лет уже 50 стоят, но в целости и сохранности. Новое поколение людей этого мира с уважение относится к тому, что построили их предки. Может что-то дополняют, но не разрушают. В моём мире новое поколение уничтожает всё, что создано предыдущим, без зазрения совести, забывая о своих корнях. Переписывают историю подвигов, сводят на нет все заслуги перед родиной. Я зашла внутрь, там стояли три койко-места из того же камня, что и хижины. Вслед за мной зашёл Буеслав с охапкой соломенный тюфяков.

— В Лютовей хижины спасают от ветров, — сказал юноша, — но каменные кровати в любое время холодны.

О Господи! Я даже не подумала об этом. Не удивительно, я по привычке ждала какого-то мотеля или на крайний случай трактир с комнатами. Как же я буду спать на каменной кровати?

— Вы выбрали своё место для ночлега? – поинтересовался Буеслав, раскладывая тюфяки на кровати.

— Я не взяла свой тюфяк, — печально ответила я.

— Выберете место, — продолжал юноша, — А тюфяки мы взяли на всех.

О как! Какие заботливые люди. Я всё глубже проникалась к людям этого мира, они не только заботятся о себе, но и не забывают о других.

— Когда люди отправляются в путешествие, они берут с собой тюфяки и одеяла, ведь даже в Разноцвет может быть прохладно из-за ветров.

Да, вокруг сплошные поля и мелкие водоёмы, ветер здесь хозяин. Буеслав положил тюфяки на одну из кроватей, отряхнул руки, и подбоченившись обратился ко мне:

— Выбрали?

— Вот это, — я села на левую кровать у входа, там ещё была правая кровать у входа, и перпендикулярно им третья.

— Хорошо, сейчас принесу валики и одеяло.

— Я помогу, — вызвалась я.

— Ни в коем случае, — рукой остановил юноша меня.

— Потому что я дочь МАТЕРИ? – со злостью прошипела я.

— Нет, потому что женщине не пристало таскать тяжести, — спокойно ответил юноша, — А вы хоть и дочь МАТЕРИ, но в первую очередь женщина.

И ушёл. В таком случае я решила разложить тюфяки на все кровати. Когда я заканчивала с тюфяком на своей временной кровати, зашёл Буеслав с ещё одной охапкой. Посмотрел на кровати, на меня и улыбнулся. Я демонстративно взяла валики и разложила по тюфякам, просто в центре, чтобы каждый хозяин сам распределил с какой стороны он будет спать. Затем взяла одеяла и проделала тоже самое.

— Странная вы, — задумчиво произнёс Буеслав.

— Чем это?

Он пожал плечами и ничего не ответил. Я вышла из хижины вслед за ним. Буеслав достал с крыши хижины плетённую дверь (больше похожа на калитку) и закрыл проход.

— Здесь хижина женщин, — говорил он пока доставал калитку, — А это, — он закрыл вход, — чтобы мошкара не налетела.

Из другой хижины вышла Гневанна, видимо тоже расстилала постели для мужчин, а Домна что-то кухарила на деревянном столе. Буеслав из-за хижин выкатил 5 огромных полен и расставил их вокруг очага. Таислав уже разжёг огонь, в котелке что-то шипело. По одному полену Буеслав постучал рукой, указывая мне что это моё место. Я с досадой посмотрела на деревянный стул, и еле сдержала стон. Опять сидеть на твёрдом.

— В повозке есть ещё один валик, — предложил юноша.

Мне стало стыдно. Веду себя, как кисейная барышня. Я слишком изнеженна из-за удобств, которые присуще для моего мира.

— Не надо, — сказала я.

— Уверены, кнесенька? – с насмешкой уточнил юноша.

— Не надо, — упрямо ответила я, даже подбородок вздёрнула.

Он пожал плечами и ушёл с ведром в руках, чтобы набрать из колодца воды. Я предложила помощь Домне, но та вежливо отказалась. И опять я стою в стороне. Одна. Да нет, не одна, а со своим статусом дочери МАТЕРИ. Солнце село за горизонт, стали появляться первые звёзды. И Луна взошла на свой трон, освещая поляну и водоём, придавая им сказочную загадочность. Позвали на ужин. Мы сидели вокруг костра и в молчании трапезничали. Я смотрела на огонь. Даже забыла о ноющей боли в ягодицах.

Я всегда любила огонь, он никогда меня не пугал. Я включала на смартфоне видео костра в ночном лесу, смотрела на него и слушала его трескотню. Вот и сейчас, он заворожил меня своей красотой и рассказом. Поленья трещали, языки пламени плясали свой танец, своеобразное танго, соблазняющее и чувственное. «Ева» трещал костёр, «Ева» шептали язычки пламени, «Ева» прощались искорки, улетающие в вечернее небо. Я мысленно протянула руку, чтобы поздороваться с ним, он ответил тёплым рукопожатием, немного поглаживая мою ладонь. Я убрала руку, а тепло не уходило с руки… огонь подмигнул мне и улыбнулся. Я посмеялась и ответила ментальной волной приветствия… и вдруг он радостно вспыхнул, практически до самых крон деревьев…

Все присутствующие подпрыгнули со своих мест и отошли на шаг от очага.

— Кнесенька? – позвал меня Буеслав.

— Вы видели, как он полыхнул? – восхищённо воскликнула я, и перевела взгляд на них.

На их лицах отображено беспокойство.

— Вы в порядке? Не обожглись? – подскочила ко мне Домна и схватила руку.

— Нет-нет, — поспешно ответила я, — всё хорошо. Я люблю огонь.

— А он вас, — прошептал Таислав.

Когда костёр успокоился все вновь присели на свои «стулья». Через некоторое время отдыхать ушли Буеслав и Домна. Таислав принёс из повозки шкатулку и поставил около себя. Я подкинула дров в огонь, произнеся про себя «Кушай на здоровье». Затем отошла в отхожее место (типичный деревенский туалет). А когда вернулась к очагу, Гневанна уже ушла отдыхать. Таислав же что-то писал на бумаге при свете костра.

— А вы не идёте отдыхать? – спросила я.

— Сейчас допишу путеводительный журнал и пойду, — ответил мужчина.

Я обратила внимание, что это вовсе не журнал, а бумага коричневатого цвета, как для кипу, но ничего не стала говорить. Просто пошла спать.

* * *

Следующий день я стойко переносила поездку, дорога была относительно ровной, а Таислав любезно делал частые остановки. Это мою «сидушку» и спасало. Пятиминутные перевалы я стояла на ногах или прогуливалась. В то время мои попутчики сидели на камнях и весело что-то обсуждали. И даже немного шутили по поводу нежности моего «гузнышко», то есть ягодиц. По маленько они втягивали меня в свои разговоры, за что я им была благодарна, иначе сошла бы с ума от их игнорирования. Моя нелюбовь к общению с людьми исчезла, как снег весной. За разговорами день пролетел довольно быстро. И вот мы снова готовимся к ужину у очага следующего ночлега. Картина была такая же, что и у предыдущего ночлега. Как объяснил Буеслав, такие ночлеги стоят на каждой дороге между деревнями. Их может быть любое количество, это зависит от длины дороги.

Я безапелляционно расстелила кровати женской хижины, немного помогла Домне с приготовлением еды, в этот раз она не смела отказать мне, и теперь сидели у костра рассказывая каждый о своём детстве. Я смеялась над проделками малыша Таислава (тот ещё сорванец!), немного посочувствовала Гневанне о её нелёгком детстве без матери (она погибла, но что случилось так и не сказала), и позавидовала Домне о её счастливом отрочестве (у неё довольно большая семья – родители, бабушки и дедушки, старший брат и младшая сестра). Так я узнала, что в каждой семье может быть максимум трое детей, и такие семьи очень редки, в основном один ребёнок. В нашем мире есть семьи с куда большим количеством детей, все стараются завести двух детей, но есть и семьи с одним ребёнком. Слушаю Домну, мне вдруг захотелось иметь трёх детей, а именно сыновей, особенно если они будут такими богатырями, как тамошние мужчины.

— Завтра в обесть мы прибудем в Малый Ермон, — сообщил Таислав.

— Тяжёлые дни уже с завтра начнутся, — уже устало вздохнув, произнесла Гневанна.

— Ты всегда так говоришь, — вставил своё слово Буеслав, — Хоть на их рынках торгуешься до последнего со всеми торговцами за товар.

— Конечно, доход должен превышать расход, — кивнула Гневанна, — а расход не должен израсходовать доход.

Эко завернула. Прямо скороговорка. Я улыбнулась ей.

— Кнесенька, вы же помните, что от меня ни на шаг.

Я кивнула.

— Вы отведёте меня к пункту новобранцев, а дальше что? – мне так ничего толкового не объяснили.

— Моё задание – отвезти вас к пункту, — сказал Таислав, подкидывая дров в костёр, — Найти тамошнего старшего воина, передать вас вместе с вашими пожитками.

И что-то ещё повисло в воздухе из недосказанной фразы, она просто оборвалась, как скала. Кругом одни секреты и тайны. Ну, почему нельзя сказать всё как есть? Настроение упало. Я встала, помыла миску и пожелав спокойной ночи, ушла отдыхать.

Лёжа на тюфяке и смотря на каменный потолок думаю о своей судьбе. Мне надо пройти этот путь, чтобы вернуться в свой мир, в сознание… но что-то я сомневалась, что моё бренное тело и мозг находится в коме. Слишком здесь всё осязаемо и реально, лучи солнца оставляли свой отпечаток на лице в виде загара, освежающая вода, звуки ночного леса, крики птиц, ветер, играющий волосами заплетая их в колтуны. Если это сон, почему всё вокруг я вижу детально? Каждую мошку, травинку, облака, превращающиеся в фигурки, твёрдость земли под ногами, невероятно вкусные обеды и ужины. Мурашки победным маршем пробежали по моей коже. Но несмотря на всё это, во мне теплилась надежда что это сон – я ещё невредима. Даже боль в теле, после моего прибытия была не сильной. А боль – это первое, что может подтвердить о реальности происходящего. В хижину вошли девушки, я, закрыв глаза, сделала вид, что сплю. И я на самом деле уснула, пока они копошась укладывались спать.

Утром меня разбудила Гневанна, приглашая на завтрак. Они дали мне возможность поспать подольше (ведь в скором времени у вас, возможно, не будет времени спать, загадочно произнесла Гневанна). Перед отъездом мы по стандарту сходили в отхожее место (остановок сегодня уже не будет, предупредил Таислав), помыли посуду и сожгли мусор, не оставив следов своего пребывания. Загрузив свои вещи и себя в повозку, мы двинулись дальше, немного прибавив ходу лошадям.

Деревня огорожена забором из деревянных кольев. У врат стояли богатыри (длинные волосы либо распущены, либо собраны в косу, брутальные бороды) в чешуйчатых доспехах, из-под неё выглядывала кольчуга, на кожаном ремне висели длинный меч в ножнах и какой-то кнут с подвешенным на конце железным шаром с шипами, на ногах и руках защитные пластины из металла, конические шлемы заканчивались кольчугой, закрывая шею и лицо. Щиты на изготовке на одной руке, в другой руке одни держали копьё, другие — топоры различной формы и длины. Словно ожидали с минуты на минуту отразить нападение врага. Полная боевая готовность. Мороз прошёлся не только по телу, но и по душе. Я родилась в мирное время и для меня увидеть такую обстановку было дико, сюрреалистично и противоестественно.

Таислав показал одному из них бумагу, второй залез на козлы и заглянул в укрытие повозки. Мои попутчики спокойно сидели, я же вжалась в ткань укрытия и пожалела, что не обладаю даром невидимки. Страж пересчитал нас поголовно и спрыгнул на землю, кивнув сородичу. Руки, лежащие на коленях, задрожали, ноги отстукивали чечётку, от чего я думала, что повозка завибрировала. Гневанна взяла меня за руки и заглянула в глаза:

— Успокойтесь, всё хорошо.

— Я спокойна, — мёртвым голосом произнесла я.

— У вас руки ледяные, — Гневанна начала их тереть своими.

Да меня всю заморозило! Душа ушла в пятки! Мой сон превращается в кошмар. Но кошмар не про монстров, а про войну, где имеет место быть крови, отрубленных конечностей и.… я отогнала из воображения другие картинки. Даже моё воображение не в полной мере представляет войну, оно проецирует видение войны только по наслышке, рассказам ветеранов ВОВ и фильмам (в которых кстати есть цензура). Да великая отечественная война была другой, точнее другое оружие… но война есть война! Меня обуял дикий ужас. Как ветераны, будучи только подростками добровольно шли воевать? Как они держали разум в узде видя отвратительные картины войны? Как могли они храбро держаться и не сбежать с поля боя? Даже, если позади тебя семья, дом, земля и твоя Родина (ведь мне думается – это немаловажные факторы для солдата, и именно из-за них они стояли намертво), но страх – это монстр, который заставляет даже смелых дрогнуть и сбежать. Мне человеку, родившемуся в мире и с чистым небом над головой, этого никогда не понять.

Среди обычного люда патрулировали вооружённые стражи. Мы медленно продвигались к центральной площади (как объяснил Буеслав Малый Ермон деревня кругового типа, то есть вокруг центральной площади расположены обережни – «дома», я представила детский рисунок солнца – круг, а от него идут линии). Улицы между домами широкие, здесь могли разъехаться две повозки, этакое двухстороннее движение. Все обережни выполнены из брёвен, а крыши, сделаны из досок покрытые соломой. На фасадах обережень вырезаны разнообразные орнаменты и узоры, прорубленные окна в бревенчатой стене открыты, ставни нараспашку. Каждая обережня находилась в нескольких метрах на удалении от соседской, заборов, огораживающих соседей, не было. Мы проезжали мимо обережень на ярмарку на центральной площади. Нас остановили громким криком:

— Стой, извозчик! – крикнул ещё один страж.

За несколько обережень от центральной площади стоял кордон из воинов.

— Нам надо на ярмарку и в пункт новобранцев, — оповестил Таислав.

— Ярмарку перенесли в другое место, — и воин объяснил, как туда проехать, — Но туда лучше сначала пройти пешим, оставь путник свою повозку в конюшне, — посоветовал страж.

Таислав кивнул в знак согласия. Уточнил где находится конюшня для повозок.

— Пан Таислав, — обратилась Гневанна к кучеру, — мы прогуляемся по улице до ярмарки.

Таислав нервно кивнул, напряжённо посмотрев на меня. Наверно, боялся, что я могу потеряться. А я выходить не хотела, желала остаться в повозке и уехать обратно на Материнское плато. Первым вылез Буеслав, помог Гневанне спрыгнуть, потом Домне. Я сидела, боясь пошевелиться… мой первый водоворот на жизненной реке этого мира. Я жуть как боялась! Но деваться некуда. Надо! Я тяжело встала со скамейки, негнущимися ногами сделала шаг, второй, третий… Буеслав меня ждал, чтобы помочь слезть с повозки. Во всех случаях я спускалась с повозки задом, наступая на хрупкие на вид подножки. Я ожидала что юноша подхватить меня за локоть, потому что мои непослушные ноги одеревенели и бетонно стояли на подножке. Но тут меня крепко ухватили за талию, сняли с повозки и немного покружив по одному обороту круга опустили на землю. Первой мыслью было влепить пощёчину юноше, либо ударить в пах, за столь вольное выражение чувств (не обязательно любовных, зная кто я, они не рассматривали меня в таком контексте), но всё это было неожиданно, и я не в том настроении. Увидев своего «помощника», поняла, что сломала бы руку или голень. Передо мной стоял страж, чуть выше меня, в шлеме с кольчугой, закрывающей лицо и шею, и в доспехах.

Его глаза карего цвета насмешливо ползали по моему лицу. Как обращаться с воинами я не знала, вот в ступор и попала.

— Прекрасная панна была в беде, — весело сказал воин, — вот и пришёл ей на помощь.

— Ссспааасссибббо…

— Вы же панна? — с надеждой в голосе спросил мужчина, всё ещё держа руки на моей талии.

— Пани Ева, — поправила я, трясущимися руками попыталась убрать его руки.

Не дай Бог, ещё украдут в жёны. Их обычаи я же не знала. Его глаза засмеялись.

— Ну конечно, разве такая краса может быть незамужней. А с другой стороны, — пропел мужчина, осматривая меня с ног до головы, в поисках чего-то, — свадебника на тебе нет.

Это оберег, указывающий на замужество женщины, вдруг пришло в голову. И даже возник образ оберега – четыре кольца соединены таким образом, что внешне они напоминают две восьмёрки, объединённые друг с другом в перпендикулярном положении, и ни одно кольцо не замкнуто, что означает единство человека с природой.

— Она со мной, — смело выступил Буеслав, жёстко схватив его за локоть.

Воин убрал руки с моей талии, окинул меня внимательным взглядом, глаза его вновь засмеялись.

— Панна, — не обращая внимание на мою поправку, продолжил воин, — Ева, если я умру в бою, то последним моим видением будешь ты.

Он расцепил звенья кольчуги на шлеме. И о Боже! Он громко чмокнул меня в губы. Не смотря на резкость движения, твёрдость его губ, поцелуй был мягким. Улыбнулся озорной детской улыбкой и ушёл. Я лишь хлопала глазами. В ушах ещё стояла звонкость поцелуя. Это был мой первый поцелуй! Первый в моей жизни моего мира, и первый в этой жизни. Но тут в разум вихрем залетела часть его фразы «умру в бою», вырвав из приятной неожиданности. Мужчина был симпатичным, даже шрамы на лице его не портили. Это напомнила мне, что люди на войне живут сегодняшним днём, потому что не факт, что для них наступит завтра. Это неприятно осознавать.

— Держитесь близ меня, — скомандовал Буеслав, — панны всегда держаться близ родственных мужей, чтобы не быть окольцованными без их согласия.

— Их крадут? – с ужасом в голосе спросила я.

— Бывали случаи, — кивнул юноша.

— Что происходит, когда их похищают?

— Создают условия, которые их компрометируют перед общиной и устоями.

— Их насилуют?

— Всепрощающая МАТЬ, нет конечно! – теперь уже юноша с ужасом воскликнул, — я же сказал, что создают условия.

— Это как? – непонимающе спросила я.

— Когда похищают панну, отводят в место уединения (конюшня, обережня), ждут подходящего момента, когда родичи панны их находят, и…

Он замолчал, подавая Гневанне небольшой кожаный напоясный кошелёк.

— Что и? Не томи! – потребовала я.

— В общем, родичи находят свою дочь с растрёпанными волосами и немного порванной одежде, — закончил юноша.

— Так всё-таки насилует!?

— Да нет же, — юноша закатил глаза, — воин не трогает её и пальцем до прихода родичей.

— Тогда почему она растрёпана?

— МАТЬ дай мне терпения, — взмолился Буеслав, — Когда родичи на пороге, воин расплетает косу панны и немного рвёт любую часть платья.

— И это компрометирует панну? – хмуро просила я.

— Конечно! – горячо воскликнул юноша, — Особенно в глазах родичей и общины.

— Но если они знают, что это лишь уловка воина, то почему потакают такой традиции?

— Не важно, знают ли они, что это уловка, — пояснила Гневанна, — но факт остаётся фактом… панна наедине с воином… это означает запятнать репутацию и «лицо» главы семьи.

— От неё же это не зависит, — заступилась я за всех панн этого мира.

— Да, женщина нежное создание, но из них тоже вырастают прекрасные воины. Их тренируют с детства, пусть и не столько интенсивно как юношей, — объяснил Буеслав, — Но муж спокойно может уйти на охоту или на войну, ведь его обережню и семью защитить его жена.

— То есть ты намекаешь на то, что она, будучи владеющей боевыми искусствами, могла постоять за себя, а не быть скомпрометированной? – зло выговорила я.

— Я говорю не только об этом, — поправил меня юноша, — если бы она вышла на улицу с родственным мужем, то такой ситуации не произошло бы. Я ещё не слышал, чтобы панна жаловалась о плохом отношении своего мужа к ней.

Типичные мужские рассуждения. Но моя фраза вылетела лишь фырканьем. В моём мире женщина сама выбирает путь, по которому ей идти, но есть немногие, которые не свободны от определённого круга обстоятельств. В древние времена, были такие обычаи похищения невест, а в некоторых республиках России и того они остались. Да и как она будет жаловаться, если её никто не захочет слушать? Чем семья ей поможет? У них есть разводы? Всю оставшуюся жизнь прожить с нелюбимым человеком… бррр…

— Не акцентируйте внимание на наши мощные тела, мы очень нежны с нашими жёнами, но строги с дочерями, — защитил мужчин Буеслав.

— И как давно у вас этот обычай? – поинтересовалась я, пропуская мимо ушей хвалебную речь.

— Да лет 25 как, — ответила Домна.

Мы шли по улице, огибая прохожих, я же, идя между Домной и Буеславом, шарахалась вооружённых стражей. Всего лишь 25 лет этой традиции. Молодая ещё.

— Раньше этого обычая не было, — вздохнула от ностальгии Гневанна.

— А что случилось?

— Всё изменилось, — ответила Гневанна.

Это, вообще, не ответ!

— А поподробнее, — потребовала я.

— Подробности вам расскажет кнес, — уклонился от ответа Буеслав.

Опять двадцать пять! Все стрелки переводят на него. Что ж, придётся ждать. А пока я рассматривала прохожих. Девушки и женщины обладали необычной красотой, длинные волосы, заплетённые в толстые косы, достигали колен, на голове кожаный ободок, сарафаны сияли яркими цветами и невероятной вышивкой на подолах и воротах. Мужчины же обладали грубой красотой, мощными телами, сильными руками, высоким ростом и поголовно у всех были брутальные бороды и волосы до плеч. От них исходила мужская сила, не только физическая, но и духовная. Мощный генератор мужской половины Аэндорского народа. Подходя к очередной обережне я увидела девушку, ту самую, что забрала меня в этот мир. Она печально смотрела на меня. Затем двинулась по другой перпендикулярной улице. Я ринулась за ней, ведь у меня много вопросов к ней. И мне нужны ответы. Она медленно плыла, я за ней бежала, забыв о предостережении о похищении невест, боязни заблудиться и не обращая внимание на испуганные крики моих попутчиков.

Поворот, ещё один и я выбежала на голый пятачок. Здесь толпа женщин и мужчин образовала плотное кольцо. Женщины кидали небольшие камни в центр человеческого кольца. Я привстала на цыпочки, чтобы посмотреть, что там.

— Ведьма! – хором кричала толпа.

Сердце ёкнуло. В центре кольца человек, точнее женщина. Я дёрнулась к толпе. Железной хваткой локтя меня остановила рука Буеслава.

— Не надо лезть! – приказал юноша.

— Надо остановить их! – твёрдо сказала я.

— Это не ваше дело, пусть сами разбираются, — гнул своё Буеслав.

В центре человеческого кольца стояла моя девушка и с жалостью смотрела на землю. Потом посмотрела на меня. Я должна помочь! Я резко выдернула руку и твёрдым шагом направилась в толпу. Расталкивая людей локтями, я пробилась в центр. Сжавшись в комок и принимая бесчисленное количество ударов камней по своему телу, лежала женская фигура. Женщина, стоявшая рядом со мной, уже занесла руку, чтобы бросить камень, как я со злостью перехватила её и вырвала камень. Со всей силы кинула его на землю и зло посмотрела на соседку. Та немного съёжилась и затихла. Я вышла в центр круга и расставив руки закрыла собой комок.

— Прекратите! – перекричала я толпу.

Толпа утихла. Все уставились на меня, словно стадо баранов. Руки с камнями опустились, я подхватила женщину под локоть помогая встать.

— Панна, это женщина ведьма! – крикнула одна из женщин.

— И что? Это даёт вам повод устраивать самосуд? – парировала я.

— Она «темнит», — завизжала другая женщина.

«Темнить» значит ведьмачить тёмной магией.

— А доказательства у вас есть? – я отбила этот словесный мяч.

— Панна моей знакомой сказала, что она ей приготовила зелье для приворота чужого мужа, — визжала та же женщина.

Понятно, один сказал, другой добавил красок, а третий додумал своё. Вот так и рождаются слухи. Ну почему винят только исполнителя, а за заказчика забывают. Я не защищаю никого, но обе стороны виноваты.

— Так почему вы вините только её? — я указала на женскую фигуру, сжатую в комок боли, — Почему здесь нет той, кто заказал у неё это зелье?

Визжащая женщина замолчала.

— Заказчица тоже должна понести наказание! Она ведь заказала зелье, одурманивающее ЧУЖОГО мужчину, возжелать панира не меньший грех, чем «темнить»! – резонно заметила я.

— Если ты защищаешь её, то тоже ведьма, — завизжала дородная дама.

Толпа подхватила визг и зажужжала в осуждении. Теперь нас обеих закидают камнями. Где справедливость? Почему всегда перекладывают с больной головы на здоровую? Идеальный мир, который мне показали на Материнском плато разбился вдребезги.

— Ведьмы! – женский хор окружил меня плотной завесой эмоциональной энергии.

Без суда и следствия вынести такой приговор! Меня разбирает злость!

— Ведьмы! – завеса уплотнялась.

Как можно судить о натуре человека, не выслушав его историю!?

— Ведьмы! – женщины наклонились к земле, подбирая камни.

Почему никто не хочет выслушать мотивы любых поступков!?

— Ведьмы! – руки поднялись вверх.

Почему, вообще, никто никого не слышит!? Почему люди так скоропалительны в своих суждениях? Почему нельзя сесть всё обдумать, взвесить… чёрт возьми, для чего им дан разум? Есть же выражение «пораскинуть мозгами».

— Ведьмы! – руки занесены для метания.

Почему все люди разделяют силы на добро и зло? Ведь они сами делают зло лицемерно, прикрывая его добром. Никто из нас не знает в полной мере, что такое добро, а что зло! Справедливость у каждого своя! Как можно судить человека за грех, который ты сам можешь совершить!? Я смотрела на толпу, которую начала закрывать плотность завесы их эмоциональной энергии. Придите в себя, люди! Вам надо остыть!

И вдруг из бочки с дождевой водой взлетел вверх столп воды, словно при взрыве подводной бомбы. И капельки взрывной волны посыпались на толпу. Кто-то завизжал от страха, кто-то припал к земле. И через несколько секунд толпу ветром сдуло. А я держала женщину под локоть, удерживая на ногах. Мои попутчики подбежали ко мне, но никто из них не помог ведьме. И я решила увести её в тихое место, пока не набежали стражи и не арестовали нас.

* * *

— Я и вправду – ведьма, — заявила женщина, когда мы сидели на пеньке у чьей-то обережени.

Я пожала плечами, мне это безразлично. Юноша и девушки стояли в стороне, не принимая участия в нашем диалоге, словно считали выше своего достоинства общаться с ведьмой.

— Мне как-то без разницы, — ответила я.

В бочке, стоявшей рядом, в небольшую плошку набрала воды (плошка вывалилась из мешковатого ранца ведьмы). Присела на корточки напротив ведьмы. Лицо её застилала кровь, сочащаяся из ран. Надо промыть, но лоскута ткани у меня не имелось, поэтому я схватилась за подол сарафана, чтобы оторвать лоскут, но женщина перехватила мою руку.

— Не надо портить красивое платье ради ведьмы.

— Вы ранены, ни одна тряпка не стоит этого, — я всё же попыталась оторвать, но женщина крепко держала мою кисть.

Затем достала из ранца небольшой кусок ткани и протянула мне. Я намочила её в воде и начала вытирать лицо ведьмы. Раны жуткие, рваные… и сколько бы не вытирала, кровь текла. Промыть то промою, а чем продезинфицировать? У меня нет аптечки первой помощи, хотя бы зелёнки из моего мира. Ведьма внимательно наблюдала за мной.

— Вы слишком добрая, — проговорила она, когда я вытерла рассечённую нижнюю за морщенную губу.

— Наверно, — я вновь пожала плечами.

Смотря фильмы со злодеями, я всегда пыталась понять по какой причине они стали такими, что заставило их принять сторону тьмы? И ставя себя на их место понимала, что возможно я бы тоже стала такой же. Мне было их жаль, от боли, от одиночества или от непонимания их души, злодеи становятся теми, кто несёт зло. Нет, я ни в коем случае не снимаю ответственность с злодеев, просто и люди могли бы быть добрее, хотя бы по минимуму — выслушать душу, которая нуждалась в этом. И признаю, не всех злодеев понимаю. Есть зло, а есть чистое зло, в его самом ужасном и первозданном виде… в моём мире таких много, не киношных, а самых что ни есть реальных… насильников, педофилов и живодёров… но и здесь надо разбираться… всё дело в нарушенной психики, кто сломал и зачем…

— Кнесенька, — ведьма отвлекла меня от мыслей.

Мои попутчики с испугом вздрогнули и охнули, я же улыбнулась.

— А как вы узнали?

— Что вы дочь МАТЕРИ? – и она тепло (для ведьмы, я думала, что ведьмы смеются как Малифисента из мультфильма «Спящая красавица») рассмеялась, — От вас идёт сила, которой ни у кого здесь нет. Кроме ваших сестёр и самой МАТЕРИ.

— Вы знали моих сестёр? – в удивлении воскликнула я.

— Конечно, — она важно кивнула, — Я застала всех дочерей, в том числе и вас.

Сколько ей лет? Хотя может первая сестра появилась всего-то полсотни лет назад.

— Первая дочь стала прародительницей рода кнеса Беловолода, — продолжала она, — и той, кто открыл тёмную магию.

Я вскинула голову, прародительница рода кнеса и тёмной магии.

— Сколько вам лет? – вырвалось у меня.

Она рассмеялась с хрипотцой.

— Достаточно много, я прожила больше, чем любой другой волхв на свете.

— А как вы смогли? – больше ста лет?

Мои попутчики зло смотрели на ведьму, особенно когда она отвечала на мои вопросы.

— С помощью магии, — просто ответила женщина, — волхвы поддерживают свою жизнь с помощью магии. И живут приблизительно 300 лет, в то время обычные люди живут чуть более 150 лет.

Я с сомнением посмотрела на ведьму. Тут что время по-другому идёт? Или долгожители? В любом случае, столько долго не живут!

— Это невозможно.

— В твоём мире – да, в нашем это норма. Вот когда отживёшь положенные 300 лет, тогда вспомнишь мои слова, — вновь рассмеялась ведьма.

— Но вы сказали, что волхвы живут 300 лет, а вы дольше их… почему так?

— Потому что поддерживаю свою жизнь тёмной магией.

Буеслав громко прочистил горло, привлекая внимание ведьмы к себе.

— Пани, пожалуй, на этом хватит.

Я в надежде посмотрела на ведьму, надеясь, что она продолжит отвечать на мои вопросы. Но ведьма кивнула и повернувшись ко мне улыбнулась.

— Кнесенька, не ведьма должна вас поучать или рассказывать о нашем мире.

Я поджала губы от досады. Тут ведьма бодро вскочила с места, словно молоденькая девчушка, собрала плошку и тряпочку в мешок-ранец, надела на плечи и двинулась по улице, уходя.

— Я вас провожу, — а вдруг опять толпа нападёт на неё.

— У каждого из нас своя дорога, кнесенька, ваша идти прямо и не сворачивать, вы можете немного остановиться и обдумать следующий шаг, но всегда идти вперёд. Мой путь сегодня здесь указала мне МАТЬ.

— Вы видели МАТЬ!? – воскликнули мои попутчики в унисон.

Я с удивлением посмотрела на них. А чему они удивляются? Словно они потеряли МАТЬ, а тут кто-то её увидел, и они пришли в возбуждение.

— Да, сегодня в заутроси во сне ко мне пришла МАТЬ и попросила быть здесь.

— Она что-нибудь говорила? – не поняла почему задала этот вопрос, он просто вылетел.

— Она сказала: Моя дочь должна увидеть, вот и всё.

Что увидеть? Насколько люди озлоблены? Это я и так знала.

— Кнесенька, запомните, все мы – её дети! – и она, повернувшись спиной сделала шаг, чтобы уйти.

— А как ваше имя?

— Ива, — ответила ведьма, и ушла, не оборачиваясь.

У нас с ней похожие имена, отличие в одной букве.

— Нам надо идти, — нарушил тишину Буеслав.

Я кивнула и пошла вслед за ними. Я забыла о ярмарке, которую очень хотелось увидеть и может что купить себе. Мы вернулись на ту улицу, где я увидела девушку в оборванном платье. Нас ждал Таислав, переминаясь с ноги на ногу от волнения.

— Я был на ярмарке, — нервно сказал он, — но вас там не было.

— Мы немного отклонились от маршрута, — сказала Гневанна, не вдаваясь в подробности.

Таислав внимательно посмотрел на меня.

— Нам пора в пункт новобранцев.

— Но я хотела побывать на ярмарке, — заканючила я.

— Время вышло! – твёрдо сказал мужчина, — Не надо было сбиваться с пути!

Вот тут вы ошибаетесь, пан Таислав, подумала я. Пути МАТЕРИ неисповедимы, перефразировала я.

— А как же моя поклажа? – зацепилась я за маленькую надежду отсрочки до расставания.

— Сначала придём в пункт, там найду старшего и договорюсь, чтобы вам принесли вашу поклажу, — погасил мою надежду Таислав.

По нему видно, он хотел побыстрее от меня избавиться и с облегчением вздохнуть. И зажить как прежде, без проблем и в спокойствии. Я кивнула.

— Мы проводим вас, — предложила Домна.

— Спасибо, — кисло ответила я.

Мы шли к воинскому кордону, ведь там на центральной площади Малого Ермона находился пункт новобранцев. Тот же самый стражник остановил нас, Таислав показал бумагу, страж охнув посмотрел на меня, с поспешностью припал на колено с поклоном головы. Мы прошли в самый центр, там стоял шатёр песочного цвета, к нему расположилась очередь из юношей, высоких и мощных. Мимо проходящего до зубов вооружённого воина Таислав спросил о старшем. Воин махнул рукой в сторону другого шатра такого же цвета, но с флагом красного цвета. Теперь мы двинулись туда. Стражник шатра оповестил старшего о гостях, тот дал разрешение, и стражник кивком головы указал в шатёр.

Таислав представил всех нас и подал ему в руки бумагу, и старший вышел из-за стола, припал на колено с поклоном головы и произнёс:

— Рады приветствовать дочь МАТЕРИ! Старший сотник Боеслав к вашим услугам, – по-армейски выкрикнул старший.

Я в испуге начала озираться, не дай Бог, чтобы все услышали кто я, тогда моя дорога будет усеяна преклонениями и поклонами. Всё это обожествление мне претит.

— Спасибо, — тоненько произнесла я.

— Пан Боеслав, — обратился Таислав к «славному в бою», — в повозке остались пожитки кнесеньки…

Мужчина не успел закончить, как воин перебил его:

— Так точно! Организуем! Ратник Переслав! – в шатёр заглянул «мудрый и славный» стражник, — передай мой приказ двум ратникам, чтобы шли вслед за паном Таиславом за вещами кнесеньки.

— Есть! – солдат вытянулся в струнку, короткий и резкий кивок головы в шлеме, и вышел исполнять приказ.

— Кнесенька, — трепетно произнёс старший, — позвольте проводить вас во временный шатёр.

Я поразилась насколько всё быстро организованно для меня, как вести о моём прибытии, летят быстрее лесного пожара, опережая скорость света. Он вежливо откинул полу шатра, пропуская меня вперёд. Здесь я попрощалась с Буеславом, Гневанной и Домной. На глазах девушек выступили слёзы, юноша же просто кивнул, но никто не обнял меня. А мне этого так хотелось. Я одна в чужом мире, со всеми, кого я узнаю мне приходится расставаться. И нет печальней повести на свете… я вздохнула. Попутчики ушли, не оборачиваясь. Я повернулась к старшему сотнику:

— Ну, ведите.

Короткий и резкий кивок головы, и его мощное тело двинулось к моему временному убежищу.

— Вы поедете в столицу Саулом вместе с новобранцами, но они выйдут на середине пути в армейском лагере, — говорил тем временем сотник, — Вас встретят кнес и кнесенька.

Значит кнес женат? Или может его сестра? Мне было не важно. У меня было чувство, что в столице пробуду не долго. Каждый кто говорил слово «кнес» сквозило уважение. Мне интересно было взглянуть на правителя Губернии Аэндор. Мне представился седой старче, опытный и рассудительный, философ, политик, настоящий правитель, который нёс справедливость, прислушивался к голосу своего народа, служил ему… но таких правителей, как правило, нет. Поначалу они приходят к власти с обещаниями, затем выполнение своих обещаний народу вытесняет жажда денег и вседозволенности.

Находясь на Материнском плато, я думала, что здесь совершенно другой мир, лучший, чистый, справедливый… но сегодняшнее происшествие, показало оборотную сторону медали. Всё-таки наши миры не особо отличались.

Мы подошли к небольшому шатру, сотник откинул полог пропуская меня во внутрь. Спартанская обстановка — кровать (с виду на нашу раскладушку похожа) рядом стол с кувшином и стаканом, деревянный стул и сундук.

— Простите за столь скромный приют, — неловко покраснел Боеслав, — но в армии так принято.

— Я понимаю, — я кивнула и слегка улыбнулась воину, — Всё хорошо.

— Здесь есть пани, работающие на армию, одна из них придёт прислуживать вам…

— Мне не нужна служанка! – перебила я.

Кадык воина двинулся вверх, затем вниз. Сглотнул. Моя фраза гневно прозвучала.

— Простите, — покраснел словно помидор, — Я не так выразился. Она вам покажет отхожее место и баню. Думаю, вам захочется попариться и искупаться после долгой поездки и перед длинным путём в столицу.

— А когда мы выезжаем?

— Послезавтра на сваор.

Я кивнула. Сотник вышел из моего шатра. Итак, первый водоворот своей жизненной реки я прошла. Я выдохнула. Если мой первый водоворот для меня был страхом, то что ждёт меня дальше? А чем всё закончится? Так же как в моём мире? Смертью? Но эта мысль не привела меня в ужас, даже не принесла дисбаланс в душе. Я чувствую себя спокойно. Ну, в принципе, перед смертью не надышишься. Мне никак не изменить того, что меня ждёт впереди. Да и как изменить то, о чём ты не имеешь представления? Никак. Если есть, тогда смысл переживать об этом? Нет.

— Кнесенька? – позвал меня женский голос с улицы.

— Да, проходите, — подскочила с кровати, разгладила несуществующие складки на сарафане и встала по середине шатра.

Внутрь зашла девушка, длинные волосы пшеничного цвета, заплетены в косу-веночку (коса вокруг головы). Девушка была в сарафане голубого цвета с передником. Фигурой была крепкой, круглое лицо с розовыми бутонами на щеках. Она присела в реверансе с поклоном головы. Подняла голову и на меня посмотрели самые зелёные в мире глаза.

— Меня зовут Светлана, — «чистая душой» не улыбалась, просто смотрела и, скорее всего, ждала приказов от меня.

— Меня Ева, — произнесла я.

— Чего желаете, кнесенька?

Ну, естественно, никто по имени ко мне обращаться не станет. Я осмотрела шатёр. На её вопрос у меня был один ответ – подружиться, отметая мой статус.

— Чтобы вас не отвлекать от своей работы, я бы хотела узнать где отхожее место и баня.

Девушка кивнула.

— Отхожее место находится на территории пункта новобранцев, а вот баня за её пределами.

— Покажите, пожалуйста, чтобы я могла ходить в неё.

— Вы собираетесь ходить без сопровождения? – её глаза округлились от удивления.

— Да, а что? – я и забыла за обряд похищения девушек.

— У нас так не положено, — и замолчала, потому что я вскинула ладонь, призывая остановить речь.

— Я просто забыла об этом.

Светлана вывела меня из шатра, и повела через весь лагерь пункта, показав небольшой шатёр без флажка. Я сглотнула, представляя запах, от чего подавила рвотный рефлекс. Просто кивнула девушке. Буду терпеть до последнего, чтобы реже заходить сюда. В этот момент я понимаю, как скучаю по нашим туалетам – унитазу с бочком для смывания. Может подкинуть им идею по этому поводу? Хотя всякие предложения к лучшему приводят к худшему. Начнётся с унитаза, а закончиться ядерной бомбой. Таких изобретений я бы не хотела для этого мира. Я видела фотографии ужасов, что оставляла ядерная бомба на земле и людях. Не только бомба, любое оружие. Пусть идёт своим ходом. Хотя здесь (видя их разнообразие в холодном оружии) я уверенна все последствия войны увижу своими глазами, покалеченные тела людей. Ну, почему нельзя обойтись без войны?

Я плелась за Светланой, которая провожала меня до моего ночлега на несколько дней. Она резко остановилась, и я врезалась в неё.

— А когда мы в баню пойдём? – спросила я, отодвигая полог шатра.

— В вечирь, я зайду за вами, — она присела в реверансе.

— Я бы хотела перекусить, — и как назло заурчал живот, подтверждая мои слова.

— Я сейчас организую, — захлопотала Светлана.

Пока меня не было, внутрь шатра принесли мой сундук из повозки. До прихода девушки, она принесла плетённую корзину, я сидела на кровати, смотря на свои пальцы. Светлана постелила скатерть (которой накрыла еду в корзине) на стол, выложила хлеб (свежеиспечённый), вяленное мясо и кружку парного молока. Я поблагодарила, а мой живот сильнее начал урчать, требуя немедленно приступить к трапезе. Девушка ушла, и я в одиночестве обедала. Время текло медленно. Я погуляла по шатру, переложила вещи в своём сундуке, перестелила постель и… и всё! Делать больше нечего. И я решила выйти на улицу погулять. Выйдя, я обнаружила двух воинов, охранявших мой шатёр. Они присели на колено и преклонили головы. Я в ответ присела в реверансе. Они недоумённо переглянулись между собой.

— Я бы хотела прогуляться, — оповестила я.

— За пределы пункта выходить запрещено! – по-армейски выкрикнул воин.

— Это понятно, а могу я пройтись по территории пункта?

— Можете, но в нашем сопровождении, — ответил второй воин.

Я кивнула, то ли в знак понимания, то ли в знак согласия. Здесь, как и в больничном городке на Материнском плато, стояло множество шатров. Медицинский, оружейный, столовая, экипировочный, лучный, также стояли огромные шатры (с виду на барак похожие) видимо казармы для новобранцев. Три колодца, у одного (между казармами) в напарниках был высокий столб, к нему прибит деревенский рукомойник. Для меня увидеть такой раритет было неописуемым счастьем. Я даже нажала на нижний поплавковый стержень и улыбалась, как малое дитя, от восторга, всполоснула руки и ополоснула лицо. Новобранцы, да, впрочем, и моя охрана смотрели на меня с непониманием. Как объяснить человеку их мира, что для меня, рождённой в 21 веке от рождества Христова, видеть, трогать и осязать вещи так похожие на вещи моих предков (русичей, старославян), это всё равно что верующему притронуться к святым мощам. Ты чувствуешь восторг, трепет и наполненность.

Подошла к колодцу, он был накрыт оголовком, на вороте намотана верёвка, соединённая с ведром. Сам колодец накрыт деревянной крышкой, в которой был люк в виде ставни. Я открыла ставню и взялась за ведро. Рука одного из моих охранников перехватила мою.

— Негоже девушке тяжесть таскать! – чуть отодвинул меня в сторону и скинул ведро в колодец.

Стал крутить ручку ворота. Вскоре появилось ведро с водой. Сильной рукой вытащил ведро из люка, поставил на крышку. Рядом с колодцем стояло ещё одно деревянное ведро, в нём деревянная кружка, набрал в неё воды и протянул мне.

— Спасибо, — я улыбнулась.

— У нас, — прочищая горло, поправил меня воин, — говорят благодарю.

— Благодарю, — исправилась я, — от всего сердца.

Он довольно кивнул и вернулся на своё место. Я сделал глоток. Вода из колодца сказочно вкусная и сладкая, без примесей, чистая и освежающая. Вдруг к нам подошли новобранцы со своими кружками, и каждый зачерпнув воды из ведра, пили со мной. Их было человек десять. Они рассматривали меня во все глаза. Кто-то в открытую, кто-то старался сделать это незаметно. И все молчали. Опять неловкая ситуация. Я вновь улыбнулась, вытерла губы тыльной стороной ладони и чмокнула от удовольствия. Юноши прыснули от смеха, а потом и вовсе в голос рассмеялись. Несмотря на их огромные габариты тела и устрашающий вид, народ этого мира мне нравился всё больше и больше. С ними я чувствовала себя защищённой. Здесь и сейчас для меня они были братьями, кто-то старшими, кто-то младшими. Семья… вот нужное слово для здесь и сейчас.

— Кнесенька, — услышала я крик Светланы.

Она спешила быстрым шагом ко мне.

— Сотник выделил нам стражу для сопровождения в баню, — её дыхание чуть сбилось, говорила она быстро, от чего окончания слов поглощал вдох воздуха, — Вам надо собрать банные принадлежности.

Я кивнула. Повернулась к воинам-новобранцам.

— Благодарю каждого из вас от всего сердца за компанию, — улыбнулась.

Они улыбнулись в ответ, припали на колено с поклоном головы (я же присела в реверансе) и разошлись по своим ратным делам. Мои слова благодарности оценил страж кивком головы. Я забежала в свой шатёр, открыла сундук, и стала класть банные принадлежности в корзину, которую мне отдала Светлана. Я радовалась, что могу вырваться из этого «статусного» шатра, казалось в котором каждая ниточка пищала о одиночестве избранного поневоле человека.

* * *

Баня была хороша! Казалось пропарилась каждая косточка, мышца и пора моего тела (замечу — что в отличии от здешних женщин с мощными телами, моё выглядело хрупким, мягким и вялым). Правда, в бане кроме меня и Светланы никого не было, я так понимаю её освободили специально для меня. С одной стороны, хорошо – меньше неловкости и стеснения, с другой – опять в одиночестве. Да-да, я как собака на сене, и так плохо, и так не хорошо. Мне не угодишь. Хотелось пообщаться не только с воинами, но с простым народом. Но меня ограждают от люда.

Теперь сижу у костра и от его тёплых волн просушиваю волосы. Со мной по разным сторонам сидела моя стража и ужинала. Я смотрела на огонь. Он вновь мне подмигнул, я мысленно улыбнулась ему, видимо порадовавшись моему внимание к нему он вдруг изобразил мне фигурку соха. Причём очень чётко – рога, уши, глаза, морду, я даже видела, как шевелится огненная шерсть, словно от ветра. Мне понравилось. В ответ ему, я представила в своей голове огненного коня. И огонь тут же мне показал его – как он бил копытом, шевелил ушам, мотал хвостом, а при фырканье из его ноздрей выходили язычки пламени. Зачтено! Следом я представила льва – он – лев лениво передвигал лапами, его грива вздымалась, а из волосков вылетали искорки. Потом дельфина – он – фыркнул от недовольства и возмущённо затрещал. Значит он тоже не любит всё, что связано с водой. Я боюсь большой воды – океанов (хоть и не видела их, только на фотографиях и карте мира), морей и рек. Плавать умею, но очень боюсь заплывать на глубину, неизвестно, что скрывает глубина воды.

— Это вы сделали? – услышала я вопрос одного из стража.

— О чём вы? – я оторвалась от созерцания огня.

— Всех этих животных в пламени огня, — уточнил другой.

Я думала, что это представление было в моей голове, а оказалось, что все присутствующие были свидетелями.

— Не знаю, — я пожала плечами, — Просто представляла животных, а огонь их показывал.

— Вы чаръ^[7] огня, — подвёл итог страж.

Я пропустила его речь мимо ушей. Весь день я с ними, а даже имён их не знаю. стыд-то какой! Хотя про себя отметила, что приставка чаръ относится к женщинам, обладающих магической силой, а волхв к мужчинам.

— А как ваше имя? – обратилась я к стражу, сидевшему слева от меня.

— Честислав, — ответил «славящий честь», краснея от смущения.

— А вас? – к другому.

— Борис, — также смущаясь ответил воин.

— Меня Ева, очень приятно познакомиться с вами.

Оба кивнули.

— Вы и ночью будете охранять меня?

— Нет, — ответил Честислав, — сейчас придёт смена. А со сваора снова будем мы.

— А это обязательно?

— Что именно, кнесенька? – не понимающе уточнил Борис.

— Моя охрана?

— Конечно! – воскликнул горячо Борис, — Вы в опасности.

— Правда? – я очень сильно удивилась.

В чём состоит опасность, если все люди от меня шарахаются, как от прокажённого.

— Пан Маркус, другие кнесы… – Честислав.

Кто такой этот пан Маркус? И при чём тут другие кнесы?

— С того момента как я пришла в себя в вашем мире, мне твердят, что моего прибытия все ожидали, туманно намекают на мою значимость, так в чём состоит опасность от названных вами людей для меня?

— Вы не понимаете – те, кто будет обладать вами, получат огромную силу и поддержку.

Слово «обладать» прозвучало двусмысленно.

— МАТЬ одобрила выбор сердца первой дочери, и она является прародительницей могущественного рода кнеса. Сильных воинов и волхвов.

Этот смысл мне не послышался. Значит многие хотят себе в жёны дочь МАТЕРИ, сильным родом и могуществом она обеспечит. Я же не планирую никого выбирать в мужья, моя цель вернуться к себе на Родину. Я не принадлежу к их миру.

— И к тому же – на чьей стороне вы будете, те и выиграют войну.

Я воевать совсем не хочу! Лучшая битва та, которой и вовсе не было. Может всё-таки можно урегулировать конфликт, в чём бы он не состоял. Но опять-таки, я не знаю всей сути.

— Если только в этом суть, тогда это лишнее, — я махнула рукой, снижая свою божественность до уровня обычного человека.

Стража охнула.

— Для меня важна каждая жизнь, каждый человек, независимо от того хороший он или злой. Жизнь есть жизнь! И если есть возможность вашей погибели при защите меня, то мне не нужна охрана.

— Слова истинной дочери! – восхитился Честислав, — Но лично я больше не хочу слышать от вас такие слова.

Он встал и по-отцовски потрепал по голове, взъерошив мои волосы.

— Но вы должны ещё подумать и о будущих жизнях, — продолжил Честислав, нависая надо мной, смотря прямо мне в глаза, — Есть вопросы, которые нужно решать здесь и сейчас, чтобы будущее существовало не только для нас, но и для дальнейшего поколения.

Будущее для следующего поколения. Неужели здесь и сейчас может оборваться будущее? Неужели всё намного серьёзнее, чем я себе представляю? Я кивнула в знак согласия. Честислав и Борис проводили меня до шатра, у полога уже стояли другие два стража, сдав смену и пожелав мне спокойной ночи, ушли отдыхать.

Я же лежала в темноте и размышляла.

Наше будущее и наше бессмертие в наших детях. При их воспитании мы вкладываем им часть своей души и взглядов, передаём традиции, опыт и знания. Наши дети должны быть лучше нас. Строя своё настоящее они должны учитывать наши ошибки в прошлом, чтобы у будущего было своё будущее. Итак, из поколения в поколение. Это оказалось намного дальновиднее, чем я думала. Прибыв сюда я жила здесь и сейчас, не задумываясь ни о своём будущем, ни о чужом. Очень эгоистично с моей стороны. А чтобы сделала я, дабы уберечь своё будущее? В голове возник образ меня, держащей на руках дитя. От него пахло молоком, ребёнок спит слегка посапывая и чмокая маленькими губками. Его ручка покоится на моей груди, создавая контакт тепла наших тел и соединение душ. Смотрю на своё будущее и его будущее. Чтобы сделала я? Да, всё! Пошла воевать (хотя очень не хочется!), рыла бы землю руками, а пришлось бы то и убивала, как солдаты (советский народ во времена ВОВ) они воевали, думая о своём будущем и о своём следующем поколении. Зная о миссии, который придёт уберечь моё будущее, то тоже бы смотрела на него с восторгом и обожествляя, и постоянно говорила бы об ответственности за будущее. Так что, если я смогу помочь здешнему народу с их будущим, я сделаю это! Вот в чём моё предназначения в их мире. И с этими мыслями я не заметила, как уснула.

Меня разбудила Светлана лёгким толчком в плечо.

— Доброго сваора вам, кнесенька, — бесчувственно улыбаясь проговорила Светлана.

— И вам, пани Светлана, — я зевнула.

Девушка на стол поставила кружку парного молока и свежеиспечённую булочку в виде рогалика с маком. Я же достала из сундука средства личной гигиены для чистки зубов двинулась в сторону полога шатра.

— Вы куда?

— Зубы почистить.

Она кивнула и начала заправлять мою постель. Я ухватила её руки.

— Я сама.

— Я здесь, чтобы прислуживать вам, — напомнила мне девушка.

— Мне не нужна прислуга! Я сама! – надавила я.

Светлана подчинилась. И пошла со мной к умывальнику. Сделав все необходимые утренние процедуры (сегодня никого не было у рукомойника) мы вернулись в шатёр. После завтрака я сказала Светлане, что хотела бы прогуляться по пункту новобранцев.

— Вы будете только отвлекать воинов, — пресекла девушка.

— Но я могу помочь…

— Чем? – сомнение в её голосе ярко выразилось.

— Постирать, начистить латы и оружие.

Светлана схватила меня за руки. Держа за пальцы повернула ладонями вверх.

— Ваши руки такие нежные и мягкие, — она немного поводила своим пальцем по моей ладони, — они созданы, чтобы ласкать мужчину.

Кровь прилила к моим щекам от нескромности замечания. Я нервно вырвала свои руки, и спрятала за спину.

— Я не неженка, если вы намекаете на это! – прорычала я в ответ.

— Я ни на что не намекаю, — успокоила девушка, — просто вы не привыкли к тяжёлой работе.

Что правда – то правда. Но это не отменяет того факта, что я могу им помочь хоть в чём-то.

— Мне что, вновь придётся весь день сидеть в шатре и ничего не делать? – обиженно прошептала я.

— Пока есть возможность побездельничать – делайте это, потому что дальше у вас такой роскоши не будет, — нежно проговорила девушка.

Я кивнула, скрывая слёзы обиды, прекрасно понимая беспочвенность своей обиды. Но слёзы жгли глаза. Я шмыгнула носом, прогоняя солёный поток. Чем прикажете заниматься? Я сойду с ума от скуки. За шатром было тихо, обычно оттуда доносились крики, звон металла об металл, смех, шутки новобранцев, приказы старшин…

— Почему в пункте так тихо?

— Новобранцы ушли в поле тренироваться, — ответила Светлана, — Теперь хоть немного женщины в пункте отдохнут от шума.

— А где я могу взять книги, чтобы почитать?

— У нас нет книг. А что это такое? – она даже обернулась ко мне.

— Книга – собрание листов бумаги под твёрдой либо мягкой обложкой, на бумаге имеется печатный или рукописный текст художественного или научного произведения. Обычно они находятся в общественной библиотеке либо личной, а также в церквях.

— А что такое цервокь? – опять спросила девушка.

— Церковь – это здание, в котором собираются верующие и совершают богослужения и религиозные обряды.

— У нас нет книг, библиотек и церковь, — медленно, поскольку слова для неё были новые, проговорила Светлана.

— А где же вы молитесь своей МАТЕРИ?

— Всё что нас окружает и есть МАТЬ, мы – часть её, зачем нужно загонять людей в здание для мольбы, если можно помолиться в любом месте?

— Это как?

— Я слышала, что вы чаръ огня, — терпеливо начала объяснять девушка, — вы можете просто обратиться к МАТЕРИ через огонь. Любые волхв и чаръ разговаривает с МАТЕРЬЮ через свою стихию.

— А обычные люди?

— Лично я молюсь, благодарю и разговариваю с МАТЕРЬЮ через древние деревья. Панна, с которой я здесь работаю, это делает, купаясь в речке. Можно по-разному, просто сидеть и смотря в звёздное небо разговаривать с ней. ЕЁ величие повсюду, вокруг нас, в нас самих! – эту фразу она благоговейно выдохнула, — Наши души – это плоды ЕЁ любви.

Для меня церковь всегда была святым местом, где я обращалась с молитвами к Богу в полной уверенности, что здесь прямая линия к нему. Место, которое очищало меня от грехов и совсем не обязательно было причащаться. Алтари церквей своими величием, красотой и святостью заставляли трепетать мою душу. А выходя из церкви чувствовала себя заново рождённым человеком. Я соблюдала Великие посты, чтобы отчасти понять Сына Господа нашего, страдавшего и отдавшего свою жизнь ради человеческого рода. Я, конечно, не истовая верующая, но, когда слышу насмешливые речи о Боге и людях, которые не верят в него, начинаю неадекватно реагировать.

— Мне пора работать, — отвлекла меня от мыслей Светлана.

— Подождите, пани Светлана, вы же читать умеете?

— Конечно, — с возмущением ответила девушка.

— А что вы читаете?

— У меня нет времени читать, особенно в такое время! – ещё с большим возмущением ответила она.

— Хорошо, я не хотела вас оскорбить, — я подняла руки в знак примирения, — вы же где-то научились читать, а значит можете взять… чтиво.

— В свободное время мы читаем инкунабулы^[8].

— Где их можно взять?

— В «Хранительнице знаний», — ответила девушка, присела в реверансе с поклоном головы, и ушла.

Мне жуть как хотелось покинуть своё убежище. Взять одну инкунабулу и хоть немного понять этот мир. Но выйти одна я не могу, традиция похищения невест, не знание расположения «Хранительницы знаний», всё это тормозило меня. Можно взять свою охрану, но они люди военные, а, следовательно, нужно получить разрешение у сотника. Я вышла из шатра, Честислав и Борис поприветствовали меня коленопреклонством и поклоном головы. Я присела в реверансе.

— Я бы хотела увидеть сотника Боеслава, — попросила я.

— Мы проводим вас, — сообщил Борис.

— Прежде чем я поговорю с ним, хотела бы у вас спросить.

— Спрашивайте, кнесенька, — кивнул Честислав.

— Я хочу посетить вашу «Хранительницу знаний», но выйти одна не могу, поэтому собираюсь попросить сотника, чтобы вы меня сопровождали. Вы не против?

— Почему нам быть против? – изумился Честислав.

— Нам тоже надоел пункт, хочется выйти в деревню, — улыбнулся Борис.

— Отлично, я очень рада, может заодно и покажете мне Малый Ермон? – я с надеждой посмотрела на воинов.

— Особо смотреть нечего, — разочаровал меня Честислав.

— Но погулять – то можно? – поддержал меня Борис.

— Можно, — согласился старший из нас.

Я в предвкушении потёрла руки. Стража шатра сотника оповестила о моём приходе, я вошла в шатёр с улыбкой на устах.

— Здрави будьте, кнесенька! – по-военному крикнул Боеслав.

— И я вас приветствую, сотник Боеслав, — я присела в реверансе.

— У вас просьба ко мне? – поинтересовался сотник.

— Да, я бы хотела выйти в деревню…

— Не положено! Вы не знаете наших обычаев, — твёрдо сказал Боеслав.

— Знаю, но вы можете выдать мне в сопровождение пана Честислава и пана Бориса.

— Могу, — согласился сотник.

— Так я могу выйти в деревню?

— А что вы хотите в деревне?

— Посетить «Хранительницу знаний».

Он понимающе кивнул.

— Только от них ни на шаг! – скомандовал мужчина.

— Есть! – еле сдержалась, чтобы не приложить кисть к виску.

Счастливая я выпорхнула из шатра сотника. Моя стража довольно кивнула.

— Кнесенька, раз такое дело оденьтесь в новый сарафан, — посоветовал Честислав.

— Вы правы.

— Нам тоже нужно переодеться, — обратился Борис к напарнику.

— Зачем? – удивилась я.

— Хочется пройтись по деревне с дочерью МАТЕРИ как родственный муж, а не охрана, — ответил Борис.

— Я всецело – за! – может так не буду выделяться как божество.

— Иди Борис, ты первым будешь, — Честислав отпустил младшего.

— А почему вы не пойдёте оба?

— Охрану с нас никто не снимал, — улыбнулся Честислав.

Борис быстрым шагом направился к казарме-шатру. Переодеваться я не спешила. Наконец-то я скинула с себя зелёный с голубой вышивкой сарафан, и одела белый с красной вышивкой. Посмотрела на себя, что белый, что красный… оба сильно яркие. Но ничего не поделаешь! Главное, чтобы не испачкать сарафан, я неаккуратная с белыми вещами.

— Кнесенька, — позвал меня Честислав.

Я вышла, и с огромным удовольствием поймала их восхищённые взгляды.

— Вы великолепно выглядите, — присвистнул Борис.

Румянец окрасил мои щёки.

— Благодарю от всей души!

— В путь, — прочищая горло сказал Честислав.

Мы вышли за пределы пункта. Стража на выходе поприветствовала меня поклон головы с коленоприклонством. Солнце вовсю светилось, опаляя тёплыми весенними лучами. Деревня встретила нас гомоном. Люди вперемешку со стражей деревни сновали туда-сюда, что-то кричали, смеялись. Деревня жила своей жизнью.

— Может пройдёмся по ярмарке? – предложил Борис.

Я закивала, как болванчик. Честислав лишь криво усмехнулся. Моя стража выглядели как родственные мужья (братья), сильные и гордые. Проходя по ярмарке, я подходила к каждому прилавку, что тут только не продавали! И украшения, ткани на сарафаны, шали, обувь, сарафаны, пояса, посуду, обереги, еду, продукты и всякую другую утварь, а также маленькие кинжалы в ножнах, на которых изображены разные узоры, воин сражающийся со Змеёй (похожую на анаконду), львом. Борис купил кинжал в красном чехле с узором воительницы, волосы которой развиваются на ветру, она держала меч над головой, восседая на лошади. И краснея, а иногда в долю секунды бледнея, протянул его мне. Мои брови взлетели.

— Примите ли вы этот подарок? – его рука дрожала.

— Я не умею им пользоваться, — я заворожённо смотрела на холодное оружие.

— Научитесь, — вставил Честислав.

— Конечно! – я встрепенулась и тоже дрожащей рукой взяла кинжал, — Благодарю от всей души!

Узор был прекрасен! Воительница! Неужели он видит меня таковой? Внутри же я настоящий трус.

— Увидев столь красивый узор на ножнах подумал о вас, — он отвернулся, краснея сильнее, чем ножны моего кинжала.

— Благодарю! – выдохнула я.

Простой ли это подарок? Может это знак внимания? Как мужчины к женщине. Я сглотнула.

— Не придумывайте лишнего, кнесенька, — вдруг сказал Честислав.

Теперь я покраснела.

— Это подарок вашего воина, — объяснил старший.

Казалось вся кровь моего тела прилила к щекам. Как он мог прочитать мои мысли? Мимолётная же мысль…

— О чём вы? – попыталась я отклониться от слов Честислава.

— Кнесенька, — он весело и громко засмеялся, — да у вас всё на лице написано было.

Надо упасть в обморок, чтобы избежать неловкой ситуации! В который раз я попадаю в нелепые моменты. Борис с удивлением посмотрел на меня.

— Кнесенька… Считайте это подарком вашего брата, — и на последнем слове (я видела!) прикусил язык.

Подарок брата! Какие восхитительные слова!

— Благодарю, — мой голос сорвался до хрипотцы еле сдерживаемых слёз, — Я безмерно благодарна вам, пан Борис.

— Это пока он пан Борис, а скоро будет паниром, — сказал Честислав.

— Правда? – кровь наконец-то вернулась в вены.

Он кивнул. Вопрос – он похитил свою невесту?

— Я не похищал свою невесту, — ответил на мой безмолвный вопрос Борис.

Да что же такое! Неужели меня и правда можно прочитать по выражению лица? Я даже мысли скрыть не могу!

— А вы пан Честислав? – я величественно повернула голову в его сторону.

— Что я? Панир ли я? Иль похищал ли я свою невесту? – уточнил Честислав, шкодливо улыбаясь.

— Всё вместе.

— Я являюсь паниром уже лет этак 10. И нет – свою пани я не похищал.

— У вас есть дети?

— Двое – старший мальчик и девочка, — его улыбка потеплела.

— Я рада за вас обоих, — искренне сказала я мужам.

— И раз теперь мы выяснили свои статусы, то я могу вам подарить вот это, — и Честислав протянул мне шаль.

Она была связана крючком из красных нитей, узоры напоминали мне паутинную сеть, в которую вплетены цветы. Я вновь задохнулась от красоты подарка. Только теперь мыслей о мужских знаках внимания не всплывало. Подарки братьев.

— Благодарю, — мой голос снова дрогнул от нахлынувших чувств.

Их волна была настолько сильна, что я не удержавшись обняла сначала одного, затем другого и обоих поцеловала. Вот теперь пришла очередь Честислава краснеть.

* * *

Укутавшись в шаль-паутину, в руке несла кинжал и думала об ответных подарках. За добро нужно платить добром. Денег у меня нет, а мне вообще полагается хоть какая-то сумма? Возможно они мне и не нужны вовсе, кажется, что простой люд готов отдать мне всё и бесплатно. Но я так не могу! Во всём должен быть обмен, в подарках, в энергии… этакий круговорот. Что же мне им подарить? Я искоса посмотрела на мужчин, в каждом движении их мощных тел читалось – воин! А что воинам нужно в битвах? Обереги! А если оберег сделать своими руками? Во всё что делаешь руками – ты вкладываешь часть своей души. Энергообмен. Пожалуй, на оберегах и остановлюсь. Хочу, чтобы на поле брани они верили не только в МАТЬ, но и в свои силы, в то, что есть человек, который верит в них. На Бога надейся, а сам не плошай. Теперь надо придумать дизайн. Я вспомнила об японских кацумори^[9]. Мне нужна ткань, но не шёлковая, может порваться в битве, что-то плотнее. А что изобразить на ткани? Их стихию. Какая же у них стихия? Я резко остановилась и повернулась к ним лицом. Смотрю на них, на их лицах замешательство. Честислав и Борис… воины… их стихия… вдруг от их ступней стали спускаться корни в глубь земли… Земля их стихия…

— Кнесенька, — осторожно позвал меня Борис.

Их ноги крепко и надёжно стоят на земле. От корней пошли веточки дерева по коленам, животу, груди и выше… каждая часть их тела состояла из веток и листвы. Точно Земля! Я кивнула, повернулась и мы продолжили путь до «Хранительницы знаний». Через несколько минут Честислав указывая пальцем показал мне «Хранительницу знаний».

Деревянное одноэтажное здание, расположено буквой «П». Здание состояло из трёх помещений, центральное, левое и правое. Между собой они скреплены крытыми крышами переходами (этакие беседки). Главные двери «Хранительницы знаний» украшены рунами-фразами – ученье свет, а не ученье тьма; существует лишь одно добро – знание, существует лишь одно зло – невежество; нет силы более могучей, чем знание – человек, вооружённый знанием – непобедим; приобретать знания – храбрость, приумножать их – мудрость, а умело применять – великое искусство и так далее. Фразы про знания, совсем как у школ.

— Это школа для детей? – спросила я, читая фразы.

— «Хранительница знаний» не только создана для хранения инкунабул, но и для обучения.

— А почему так тихо?

Я помню свою школу, вечно на переменах крики и визг детей, они бегали по коридорам в догонялки, мальчики дёргали за косички девочек, группа девочек хихикала, а потом вдруг громко закричат: «Жених и невеста, тили-тили тесто». Я улыбнулась детскому воспоминанию, приятному и тёплому.

— Старче, — вежливо обратился Честислав к прохожему дедушке.

Хотя дедушка громко сказано, он был тоже мощным и сильным, только кожа на лице сморщена от старости. Но осанка всё также была прямая, как у воина.

— Да, воин? – пробасил дедушка.

— Почему сегодня «Хранительница знаний» пуста?

— Так сегодня неделя, дети дома помогают своим родичам, — он внимательно осмотрел воинов и меня.

Я присела в реверансе.

— Не думал, что на закате лет встречу дочь МАТЕРИ, — произнёс дедушка, и пристал на колено с поклоном головы.

Я не удивилась, что обычный люд знает кто я. Такое ощущение, что мои ориентировки разослали во все деревни, сёла и города, заставили людей запомнить меня в лицо, дали приметы и указание оказывать честь и приём.

— Долгих лет вам жизни, — вырвалось у меня.

Дедушка улыбнулся, кивнул и двинулся дальше по своим делам.

— Вы всё ещё желаете посетить «Хранительницу знаний»? – спросил Борис.

— Конечно! – не колеблясь ответила я.

Мы зашли в здание. В центральном здании прохладно. На стене вбиты крючки для верхней одежды и стоят лавочки. Также стоят обувные полочки. Из небольшого холла идут 4 двери. Я зашла в ближайшую. Окна впускали солнечный свет, освещая парты учеников, в начале класса висела доска, которая на данный момент сияла чистотой. Разноцветные мелки покоились в кармашке, прибитым к доске. В моём классе ещё висели портреты великих учёных, писателей и выдающихся личностей, и чуть не забыла, фотография Президента России. Здесь этого не было. Стояли стеллажи с инкунабулами.

— Здесь детей обучают письму, чтению и арифметике, — рассказывал Честислав.

— Так мало классов? И парт тоже мало? – я быстро подсчитала, — два ряда по восемь парт. Так мало учеников?

— Уверяю вас, кнесенька, все дети Малого Ермона здесь обучаются, — заверил меня Борис, — у нас нет невежд.

— А кто их обучает?

— Матроны знаний, — ответил Честислав, — они всю жизнь отдали знаниям, и передают их следующему поколению.

Интересно, у них есть такие предметы, как физика и химия. С химией в моём мире связано не только хорошее (изобретение лекарств и вакцин от болезней и вирусов), но есть и плохие стороны (наркотические средства, убивающие личность и характер человека, делая его зависимым и бесхребетным, и это я беру только психологические аспекты здоровья, химическое оружие, химикаты). Законы физики принесли в моём мире больше хорошего – проекты зданий (строительство), перемещениях на разных видах транспорта, создание телефонов, рентгеновские лучи (медицина). Так что пусть изучают лишь письмо, чтение и арифметику.

— А где хранятся инкунабулы? – я всегда питала слабость к книгам, если честно, больше художественного повествования.

— Следуйте за нами, — Честислав вывел из класса.

Через чёрный выход мы вышли во двор, и по тропе крытым крышами пошли к левому зданию. В нём тоже было прохладно. Маленькие вырубленные окна были под потолком, у каждого ряда стеллажей стояла тумбочка с масляной лампой. Надо сказать, что снаружи здание выглядит небольшим, однако находясь внутри, размеры его казались как два спортзала в школах. И кругом полки с инкунабулами. Я взяла лампу и начала проходить между стеллажей, и вдруг меня осенило:

— А мы можем здесь находится? Нас не арестуют?

— За что? – искренне удивился Борис.

— Мы без спроса вошли.

— «Хранительница знаний» никогда не закрывается, — успокоил Честислав, — Сюда можно прийти в любое время суток и читать.

— Угу, здесь даже есть читальный зал с масляными лампами, — добавил Борис.

Я успокоилась.

— Неужели никто не крадёт?

— Что? – переспросил Честислав.

— Крадёт? Когда без спроса берут чужое в личных выгодах и для своего обогащения, — объяснила я, прекрасно понимая, что для них это незнакомое слово.

— Нет, кнесенька, такого у нас нет, да и не было. И зачем? Когда ты можешь взять любую инкунабулу на необходимое тебе время, а она никому, кроме твоего ребёнка не нужна. Их не продают, а изготавливают для «Хранительниц знаний».

— Есть семьи, главы которых могут себе заказать изготовление инкунабулы, но это дорогое удовольствие. И к тому же за ними нужен уход. Мужу этим некогда заниматься, у жены и так время уходит на домашнее хозяйство и воспитание детей, а детям инкунабул хватает здесь, — засмеялся Борис.

Как всё просто. Помимо инкунабул на полках были манускрипты (свиток бумаги), фолиант (большего размера, чем инкунабула), а также здесь бамбуковые планки^[10]. Я и прикасаться боялась к ним, для меня они олицетворяли священные писания. Хотя очень хотелось почитать историю их мира. Но, увы, возможно завтра я уеду из пункта новобранцев. А передавать через кого-то не хочется, раз взяла я, то и положить на место тоже следует мне. Поэтому я лишь разочарованно вздохнула, но прогулялась по каждому ряду. Для меня книжные здания всегда были святая святых. Если девушки моего возраста могли часами гулять по магазинам с одеждой, то я могла часами гулять между полок с книгами, с безмерным желанием купить все. Воины ждали у входа ожидая пока я осмотрюсь.

— А что в третьем здании?

— Там тоже стеллажи с инкунабулами. Только центральное здание предназначено для учений, остальные же для хранения инкунабул.

Пройдя последний ряд, я поставила лампу на место, и мы ушли. Свет ярко ударил по глазам, отчего у меня заслезились глаза. Мы ушли с территории «Хранительницы знаний».

— Мы хорошо провели время, — довольно сказал Борис, — Самое время пообедать.

Мой желудок был с ним согласен, ибо в ответ зарычал. Около поста в пункт новобранцев беспокойно ходил сотник Боеслав. Увидев меня, он шумно выдохнул, и от облегчения (я чётко увидела) даже осел.

— Как прогулялись, кнесенька?

— Замечательно! Я увидела вашу «Хранительницу знаний», она великолепная.

Боеслав согласно кивал. Он провожал меня до шатра, где на столе уже стоял обед. Желудок опять заурчал, да так громко, что мне казалось будто бы гром грянул.

— Рад за вас, — по-отцовски сказал сотник, — Я ждал, чтобы доложить, что пришла кипу от кнеса Беловолода.

— И что в ней? – сердце упало, я скоро снова расстанусь с друзьями.

— Послезавтра мы выступаем из пункта с новобранцами. И вы поедете с ними.

— Понятно, — мои плечи опустились.

— Не расстраивайтесь, кнесенька, — он ласково положил огромную руку на моё хрупкое плечо, опомнился и убрал.

— Сотник Боеслав, — обратилась я к нему.

— Да, кнесенька?

Его стихия тоже была – Земля. Толстые корни вплелись в землю.

— Я бы хотела купить кое-что на ярмарке.

— Ярмарка уже закрыта, — печально сказал сотник.

— А завтра я могу сходить?

— Конечно.

— А вы бы не могли, — я замялась, просит в долг у человека непривычно для меня, но подарки сделать надо, от сердца.

— Не мог бы чего? – подталкивал сотник.

— Занять мне денег? – шёпотом спросила я.

— Зачем? – его кустистые брови взлетели.

— Купить кое-что…

— Кнесенька, — он легко посмеялся надо мной, — вам даже денег не надо, люд даст всё, чего вы пожелаете.

— Я так не могу! – горячо выкрикнула я.

— Хорошо, — он спокойно кивнул, — завтра перед уходом из пункта зайдите ко мне.

— Благодарю вас от сердца, не знаю, как – но отдам вам, — заверила я воина.

— Это лишнее, — он просто махнул рукой, — Деньги у нас не принято дарить, но раз вам они очень нужны, пусть будет моим подарком вам.

— Благодарю вас от сердца, — повторила я.

— А теперь время обедать, — и он покинул шатёр.

Какие добрые и отзывчивые люди здесь. Не все, поправила я себя, но многие. Мир не без добрых людей. Мне завтра предстоит сделать три оберега. И все три стихии земли. Надо бы найти хорошей земли для оберегов. Надо выйти в поле после обеда. Аккуратно сняв и сложив шаль-паутину положила на кровать вместе с кинжалом. Подарки моих друзей буду беречь, как зеницу ока. Слёзы навернулись на глаза от чувств, подарки, сделанные с мыслями обо мне, и нет сокровищ ценнее. Быстро отобедав и переодевшись в зелёный с голубой вышивкой сарафан, я вышла из шатра. Честислав и Борис уже стояли в привычной боевой экипировки.

— А поле, где тренируются новобранцы далеко?

— Ближе к реке, примерно за полверсты от нас, — ответил Борис.

— А мы можем пройти туда без разрешения?

Они переглянулись.

— Не хочется лишний раз отвлекать сотника Боеслава, — объяснила я.

— Думаю ничего страшного, просто сообщим страже сотника Боеслава где мы, — пожав плечами сказал Честислав.

И они повели меня на поле, предварительно сообщив страже сотника куда направляемся. Поле колосилось травой, которая на лучах солнца блестела как гладь воды. А ветер пересчитывая травинки пускал волны по глади поля. Деревья высокие с большими стволами весело шелестели листвой. Новобранцы ушли на обед, на поляне стояла тишина, кроме разговоров природы. Я глубоко вдохнула воздух.

— Как здесь красиво! – с восхищением пропела я.

— Вы правы, кнесенька, — вторил мне Борис.

— И что вы хотели на поле? – поинтересовался Честислав.

— Земли, — просто ответила я.

Я пошла к ближайшему дереву. И мне вспомнились слова Светланы «Лично я молюсь, благодарю и разговариваю с МАТЕРЬЮ через древние деревья». Если она молится у дерева, то я могу взять земли оттуда. Присев в его тени, я откинула голову, чувствуя шершавую кору затылком. МАТЬ, закрыла глаза, я хочу сделать обереги людям, которые мне стали друзьями. Хочу, чтобы они их оберегали! Хочу, чтобы здесь не было войн, смертей, слёз от потери близких! Не хочу, чтобы земля окропилась кровью невинных! Хочу уберечь всех! Не хочу, чтобы люди познали боль! Не хочу, чтобы их души наполнились тьмой! Не хочу, чтобы семьи потеряли своих мужей, отцов и братьев, а дети стали сиротами!

Ствол дерева скрипнул, словно смеясь над наивностью моих слов. Я открыла глаза. В руке я держала жмых земли. Вот её я заберу. Благодарю тебя, МАТЬ! Встала, отряхнула сарафан и подошла к воинам. Они всё это время молча стояли в несколько шагах от меня. Честислав протянул платок из синей ткани, я высыпала в него землю, связала уголки.

— Можем идти в пункт, — сказала я.

Воины кивнули. В пункте уже стоял шум и гам из-за большого количества мужей. Каждый при встрече меня приветствовал в привычной манере. Я отвечала кивком головы, так как приседать в реверансе на ходу не удобно. Зашла в шатёр, положила связанный платок на стул, отстегнула браслет, подаренный Амелфой, и положила его сверху платка. Амелфа сказала, что он напитался Первой магией МАТЕРИ, и поэтому я решила поделится магией с землёй для оберегов. Оставлю на ночь, а когда сделаю обереги, вновь положу браслет на них. Весь остаток времени до ужина я провела в шатре в одиночестве. Но ужин у меня проходил у костра с Честиславом и Борисом. Когда Светлана подавала нам ужин обмолвилась, что завтра в вечирь мы идём в баню. Я кивнула, поблагодарила девушку. Она ушла.

— Сегодня будет представление в огне? – спросил Борис.

— Нет, — мягко, но твёрдо, ответила я.

Он сник.

— Я бы хотела поговорить.

— О чём? – Честислав.

— О ваших семьях, точнее о её создании.

Честислав кивнул, разрешая задавать вопросы.

— Как вы узакониваете ваши семейные отношения?

— Дарим свадебники, — Борис.

— Вот вы, пан Борис, на данный момент пан, но в скором времени станете паниром, значит провели обряд помолвки?

— Не понимаю о чём вы, кнесенька, — сделав глоток воды Борис продолжил, — я своей невесте подарил предсвадебник, тем самым связав наши души.

— А как другие мужи знают, что она связана с кем-то? Ведь есть традиция похищения невест.

— Я же говорю вам, мы дарим предсвадебник – это пояс…

Целомудрия?

— … на котором изображены два сплетённых кольца, означающие единство двух сердец. И никто теперь не посмеет похитить мою невесту. Она, кстати, с ним может выходить без сопровождения родственных мужей.

— Свадебник тоже не позволяет похитить женщину, — добавил Честислав.

— А есть вдовы?

— Да, всякое бывает в жизни, — кивнул Честислав.

— А они могут в последующем найти себе нового мужа?

— Если сама женщина захочет. Если вдова остригает волосы, буквально оставляют небольшую длину, дабы заплести их, и надевает чёрный кожаный ободок, то значит она остаётся женой своего мужа до самой смерти, и этот обряд длится до самой смерти.

— А есть ли такие, которые остригают волосы?

Борис хмыкнул.

— Все вдовы остригают волосы, мы выбираем супруга на всю жизнь.

Совсем по волчьи. Неужели здешние женщины хотят быть одинокими? Ведь жизнь продолжается. Именно сейчас я прочувствовала в полной мере столь банальные слова-клише.

— Тоже касается вдовцов, — добавил Борис, — они, конечно, волосы не остригают, но бреют бороду.

— Разве они не остаются в одиночестве, когда дети создают свои семьи?

— Да, они остаются одни в обережне, но они воспитывают своих внуков, так как муж и жена заняты домашним хозяйством и делами. Если в семье есть воин (а их больше, чем купцов или фермеров, или других профессий) то жена занимается хозяйством, при чём помогает родичам как со своей стороны, так и со стороны мужа. Когда старики совсем становятся немощным мы их забираем в свой дом и досматриваем, — рассказывал Честислав.

У нас большая часть стариков страдают деменцией и разного рода заболеваний мозга, их помещают в специальные учреждения под профессиональный досмотр и для оказания первой необходимой медицинской помощи. Здесь, видимо, стариков обходит разрушение мозга, и они умирают от немощности. А может и от тоски по любимому человеку. Но у нас тоже пожилые люди воспитывают внуков и сохраняют преемственность поколений. У них старики в почёте и уважении. А наши еле сводят концы с концами, и к тому же молодое поколение ни во что не ставит стариков. С ужасом смотрела новости дня о том, как кто-то обокрал ветерана ВОВ (деньги, медали), или как взрослые дети выгоняли своих пожилых родителей ради квадратных метров. Как моё поколение и следующее за ним обесценивает стариков, все их труды и заслуги перед Отечеством.

— А какой возраст у вас подходящий для создания семьи?

— У мужчин – от 35 до 40, у женщин – 30 или 35.

У нас забеременевших женщины такого возраста называют старо родящими. Получается Борису 35 и более лет, а на вид мой одногодка. В моём мире мне 25 лет от роду. Значит, в обоих мирах у меня подходящий возраст для замужества. Но сейчас я не готова к созданию семьи, моё положение здесь очень шаткое. И как себя чувствовать по-другому, если ты являешься инородным существом, лишним пазлом в картинке.

— И что происходит далее? После предсвадебника? – обратилась я к мужчинам.

— Родичи со стороны жениха строят обережню, родичи невесты обустраивают обережню и хозяйство, — начал Честислав.

— Мы подали кипу жрецу́ МАТЕРИ, чтобы нам сообщили дату произнесения брачной клятвы, — вставил Борис.

— Теперь ждать ответа осталось, — Честислав хлопнул младшего по плечу, — помолюсь МАТЕРИ, чтобы ответ был быстрым.

— Спасибо, пан Честислав, — улыбнулся Борис.

— И долго ждать? – поинтересовалась я.

— Когда как, — неопределённо ответил Честислав, — Бывает месяц, бывает полгода.

— От чего это зависит?

Мужчины замолчали. Опять закрытая дверь.

— И всегда так было? – задала я другой вопрос.

— Не всегда, — ответил Честислав, ностальгически вздыхая, — наши прадеды произносили брачные клятвы под кроной МАТЕРИ, в ответ МАТЬ дарила им свой цветок. Он символизировал начало… ну, вы понимаете, кнесенька, сначала дерево цветёт, следом опыление насекомыми цветков, а потом оно даёт плоды. Так вот – цветок – начало жизненного пути двух людей, а плодами являются…

Я представила женщину плодовым деревом с распущенными цветками на ветках, а мужчин – пчёлами, которые опыляют их, затем появляются фрукты на ветках…

— Их дети, — закончила я.

— Да, — кивнул Честислав, — наше будущее, наше продолжение.

— Представляете, кнесенька, эти символические цветки хранились до самой смерти супругов, — с восторгом произнёс Борис.

Не только символ начала, но и любви двух душ, облачённых в плоть тел.

— Так почему сейчас вы направляете кипу жреца́м?

— Всё изменилось, — ответил Борис и оба мужчины нахмурились.

— Почему вам нельзя вновь ввести традицию произношения брачных клятв под кроной МАТЕРИ?

— Жрецы́ МАТЕРИ решают о всём, что касается ЕЁ, — ответил Честислав.

— Кто такие жрецы́? Почему они решают, чего хочет МАТЬ, а чего нет? – с нажимом спрашивала я.

— Жрецы́ – это голос МАТЕРИ, они передают люду ЕЁ волю.

— Жрецы́ – это волхвы и чаръ, которые после отбора Архиволхва проходят курс обучения на Материнском плато на землях Первой магии, они общаются с МАТЕРЬЮ на ином уровне нежели мы – простой люд, — продолжил Честислав.

— А во времена ваших прадедов тоже были жрецы́?

— Был один Жрец, ныне Архиволхв Галахарт, — Борис, — и он, кстати, чем-то похож на вас, кнесенька.

— Чем? – удивилась я.

— Он тоже прибыл сюда, — Борис внимательно оглядел моё лицо, остановив внимание на моих ушах, — Он другой.

— И он живёт здесь уже более тысячи лет, — кивнул Честислав, подтверждая слова младшего.

— Он ЕЁ сын?

Мужчины дружно рассмеялись.

— Вовсе нет, — ответил Честислав, — он ЕЁ голос.

— Так почему он живёт дольше, чем любой другой волхв?

— Он другой, — повторил слова Бориса Честислав, — впрочем, вы сами всё увидите. Так просто не объяснить.

Тысяча лет это очень долго. Такое количество лет могу представить только в цифрах, но никак ни в днях и летах. Ведьма Ива сказала, что она живёт достаточно долго и застала всех моих сестёр. Этот Архиволхв Галахарт тоже застал моих сестёр? Получается, что жизнь поддерживать можно не только тёмной магией, но и светлой?

— И что вы ему верите? Что он несёт ЕЁ слово?

— Да.

Вот так просто! Не нужно им никаких подтверждений, доказательств. Пришелец сказал, что он глас МАТЕРИ и всё! И люд верит ему, исполняют ЕЁ волю, озвученную из его уст! Это глупость или слепая вера в свою создательницу? У них хоть есть такое определение лжепророка?

— Если во времена ваших прадедов был один Жрец, так зачем ему понадобились ещё жрецы?

— Ситуация поменялась, — тяжело вздохнул Честислав, — жрецы могут общаться ментально не только с МАТЕРЬЮ, но и между собой. Так вести приходят быстрее, чем через кипу. К тому же они могут телепортироваться с помощью магии своей стихии.

— Так почему же ответ по брачному обряду приходится ждать так долго? – чувствую, как начинаю закипать.

— Жрецы живут в отдалении от поселений, они постоянно перемещаются. Как только жрец получает кипу о брачном обряде он связывается с Архиволхвом Галахартом, тот с МАТЕРЬЮ… а потом всё в обратном порядке.

— Если жрецы могут ментально общаться и с МАТЕРЬЮ, то почему они напрямую не могут связаться с НЕЙ? – несуразица какая-то.

— Нам не ведомы помыслы волхвов, — пожал плечами Борис.

— Мы вам рассказываем порядок, который установил Архиволхв Галахарт, — добавил Честислав.

— Зачем нужна кипу, если волхвы могут телепортироваться с помощью своей стихии?

— Кипу — это удобство, пусть и не быстрое, для простого человека, не имеющего магии.

— Так почему волхвы не могут телепортировать кипу? Помочь своему народу?

— У волхвов своей работы достаточно, — ответил Борис, ни в одном слове не было обиды.

— Сейчас – да, а раньше? – мои слова вибрировали злостью.

Вся эта ситуация со жрецами и волхвами похожа на государственную думу моего мира. Депутатов развелось бесчисленное количество, они сидят в кожаных креслах, нажимают на кнопочки голосования, чтобы повысить себе заработную плату. И каждый год проходили выборы нового депутата n-го созыва. Не понимала зачем такое количество депутатов? Для народа это тяжкое бремя, из-за выбора очередного депутата поднимаются налоги, их руки нещадно опустошают казну государства, участки земли распродают (даже если земля природоохранная территория), леса вырубают с целью получения прибыли и не для государства и её народа, а в свой личный карман. И призвать их к ответственности получается в редких случаях, не забываем о дипломатической неприкосновенности, взятках и связях. Перед выборами кандидаты в госдуму дают обещания о лучшем мире, о справедливости и торжестве закона, делают акцент на том что депутат — это голос и слуга народа. А в итоге, садясь в кресло государственного чиновника обещания вылетают в трубу, а слуге народа прислуживает сам народ. И вместо того, чтобы защищать народ, они наказывают его, облагают новыми налогами (за воздух, смерть), постоянные штрафы и пеня. Народ голодает, покупает некачественную пищу (поскольку заработные платы застывают на одном уровне) и это если брать необходимые для человека аспекты. Министерства образования и медицины тоже хромают, их главы абсолютно некомпетентны в этих направлениях. Куда ни глянь всё измеряется в деньгах, связях и статусе человека. Каждый пытается покорить вершину власти незаслуженно идя по головам народа, отсекая человечность в себе. Это ли считается справедливостью? Это ли считается торжеством закона? По моему мнению – такое количество депутатов бесполезное сборище зазнавшихся диспутов. И с каждой мыслью во мне кипел гнев. Я вспоминаю все новости с участием пьяных чиновников, сбил ребёнка – и ему не уголовное наказание, а он ещё и смеет обвинять жертву, что тот сам прыгнул под автомобиль. Или «крышуют» незаконный бизнес, покупают дворцы и отправляют обучаться своих детей за границу, хотя сами создают системы обучения в нашей стране. Таких историй много. И всё это проносилось в мозгу вихрем, а вихрь распылял во мне пламя гнева до размеров пожара.

Вдруг вспыхнул костёр, да так высоко и широко, что мужчины соскочили со своих мест и отошли от него на несколько шагов. Я огляделась. Не только наш костёр вспыхнул. Каждый очаг огня заполыхал. Шатры засветились изнутри. Я сидела на месте, зная, что огонь меня не тронет.

— Кнесенька, успокойтесь, — жалобно попросил Честислав.

— Мы живём в мире друг с другом, — успокаивал Борис.

Мире? Разве это мир, когда слабого угнетает сильный, вместо того, чтобы защищать и оберегать? Стоит только кому-то обнаружить, что он отличается от другого, как начинает превозносить себя выше всего. Огонь продолжал возвышаться над нами, гневно треща, поддерживая меня. Разве сила дана, чтобы обижать более слабого? Нет, она дана для защиты и дабы поделится ею с другими. Сила и слабость две стороны одной медали. Слабый должен стремиться, чтобы стать сильным. Сильный же должен стремиться к защите и обучению слабого. Ещё один круговорот человеческого естества. Когда мы начнём помогать друг другу, сильный слабому, богатый бедному, умный глупому и так далее?

Крепкая хватка сковала мои плечи, а тело начало трясти… я очнулась.

— Кнесенька! – это был Честислав.

Я оглянулась вокруг. Новобранцы бегали с вёдрами воды и тушили полыхающие шатры. Костры угасли до обычных размеров.

— Пан Борис, принеси кнесеньке воды, — скомандовал Честислав.

Борис кинулся к колодцу, на бегу наскакивая на бегущих воинов с вёдрами. Шатры горели, одни воины выносили пожитки из них, другие тушили. Весь пункт был оживлён криками и командами сотника Боеслава и его помощников.

— Это я сделала? – с ужасом спросила я.

— Ни переживайте, всё хорошо, — успокаивал Честислав, наверно, боясь ещё одной волны злости с моей стороны.

Подбежал Борис, протянул мне плошку воды. Трясущимися руками я её взяла, сделала глоток, второй… вода принесла успокоение. Дыхание и сердцебиение выровнялись.

— Вот это представление, — присвистнул Борис.

Неудачная, но в самое яблочко, шутка. Я вымученно улыбнулась. Я натворила дел, и надо исправлять ситуацию.

— Надо помочь людям, — я встала на ноги.

— Вам надо отдохнуть, — жёстко исправил меня Честислав.

Слёзы омыли моё лицо, нос хлюпнул, но я кивнула и с опущенной головой пошла в свой шатёр. Мне необходимо держать под контролем свои чувства, иначе в следующий раз я выжгу эту землю.

* * *

Ночью я глаз не могла сомкнуть. Перед глазами и в воспоминаниях возникали картинки хаоса пункта по моей вине. Я молилась Богу и МАТЕРИ чтобы не было жертв. Если будут погибшие я никогда себя не прощу! С первыми лучами рассвета я вышла из шатра. То, что осталось от шатров и останки сгоревших деревянных построений дымились. Часть пункта была прибрана, и на месте сгоревших шатров стояли новые. Другая часть всё ещё разгребалась уставшими воинами. Моей охраны не было. Им сейчас было не до меня. Я направилась к шатру (точнее к пеплу) сотника Боеслава. Он слушал доклад помощника и кивал. При моём приближении к ним, помощник отдал честь и ушёл.

— Простите меня, сотник… – имя я произнести не смогла, их заглушили слёзы вины.

Он обнял меня и слегка прижал к себе.

— Ну полно, кнесенька, — его рука поглаживала мою спину.

— Я (всхлип) не (всхлип) хотела (рыдание)…

— Никто не пострадал, — говорил сотник.

— Правда? – с надеждой, что он говорит истину, спросила я.

— Истинная! – твёрдо кивнул сотник, — Ну, единственное, у одного воина сгорела борода, бедняга, — хмыкнул Боеслав, — в неудобное время решил насладиться своей красотой в зеркале. И это на ночь глядя!

— А его лицо? Оно не в ожогах? – распереживалась я.

— Для воина честь иметь шрамы, — пафосно произнёс сотник.

О Господи! Я сожгла лицо воину! Меня ударила дрожь.

— Кнесенька, с его лицом всё хорошо, говорю же, борода сгорела. А борода у него во истину хороша была. Густая и аккуратно остриженная, — с восхищением проговорил Боеслав, — Но она ещё отрастёт!

— А есть другие пострадавшие?

— Сгорели шатры, пожитки воинов и еда, — отмахнулся сотник, — Главное люди живы, а вещи и другие можно сшить.

— Я должна им помочь! Ведь по моей вине…

— Кнесенька, ну в чём ваша вина? Вы ещё не умеете контролировать свою силу стихии. Ни один воин не предъявит вам обвинения в этом.

— Но пункт уничтожен!

— Половина уже восстановлена.

— Имеются пострадавшие!

— Борода и пожитки. Мёртвых от пожара нет.

— Но я не могу сидеть в стороне, пока…

— Вы правы! – согласился сотник, — Поэтому, — он достал калиту́^[11] кожаный мешочек с тесьмой, в котором звякнули деньги, — вам необходимо прогуляться по деревне и отвлечься. А когда вернётесь в пункт тут всё будет как прежде.

Его тёплые отцовские объятия ослабли, он вложил мне в ладонь калиту́. Я шмыгнула носом и вновь посмотрела на него с благодарностью.

— Благодарю вас.

— Будет вам, кнесенька, — улыбнулся сотник.

В чувствах я обняла воина и поцеловала в щёку. Он зарделся от смущения. Покашлял, прочищая горло.

— Вас будут сопровождать пан Честислав и пан Борис, — отдал приказ ратнику и медленно повёл к моему шатру, — Забыл вам сказать, кнесенька, вчера вы выглядели прекрасно.

Теперь зарделась я от комплимента. Поблагодарив, присела в реверансе и вошла в шатёр. Как смотреть в глаза Честиславу и Борису? Чувство вины не покидало меня не только перед воинами, но и моей охраной. Вспомнила с каким они страхом смотрели на меня, боясь очередного приступа агрессии огня от моих еле сдерживаемых эмоций. Они, наверно, тоже всю ночь не спали. Тушили, убирали, восстанавливали пункт, а тут ещё я со своими вылазками в деревню. Мужчины стояли у шатра переодетые в гражданскую одежду.

— Доброго сваора, кнесенька, — поприветствовали мужчины.

— И вам, — шёпотом, полным раскаяния, ответила я.

— Ну, же, кнесенька, не вешайте носа, — подбодрил Борис. – Лично мне понравилось представление.

И он посмеялся, словно вчера произошло не происшествие, а шалость.

— Во истину! – Честислав, и добавил, — мы по крайней мере с бородами остались.

И мужчины громко засмеялись.

— Бедняга пан Аркуда^[12], — проговорил Честислав, вытирая слёзы смеха.

— Ничего смешного не вижу, — недовольно прошептала я.

— Но и серьёзного тоже нет, — Борис.

— Ну, а если серьёзно, то вы, кнесенька, сделали панира Аркуда для всех женщин вдовцом, в то время как у него есть вполне живая супруга, — и Честислав вновь громко рассмеялся.

Мы выходили из пункта. Честно, я думала, что отныне все воины пункта новобранцев будут шарахаться от меня, но я ошиблась. Каждый приветствовал меня и с весёлым сочувствием смотрели в сторону огромного (имя под стать его телосложению) воина, у которого гладко выбритые щёки и подбородок сверкали на солнце.

И естественно в деревне тоже обсуждалось ночное происшествие в пункте. Чтобы хоть как-то отрезать болтовню от своих ушей, я стала продумывать образ оберегов. Мне необходимы два вида ткани. Шёлковая ткань, для создания мешочка с землёй. Затем более плотная ткань – возможно бязь – чтобы обернуть шёлковый мешочек. Интересно, у них есть что-то наподобие картона? Хочу сделать прямоугольный оберег. Ткани, точно знаю, будут зелёного цвета, иголку и нить золотого цвета. И тесьма, для того, чтобы привязать оберег к поясу либо к одежде.

Мы подходили ко всем прилавкам. Продавцы узнавали о происшествии в пункте у воинов, на что они только пожимали плечами, а люди с интересом рассматривали меня. Но никто – абсолютно никто – не сторонился меня. Наоборот все хотели ко мне прикоснуться, словно касаясь меня они получат благословление МАТЕРИ. Я купила всё для себя необходимое, и теперь мы прогуливались между рядами прилавков. В воздухе запахло чем-то сладким.

— Что это за запах?

— Пахнет мазуней, — ответил Борис, вдыхая полными лёгкими сладость воздуха.

— Хотите попробовать? – спросил Честислав.

— С превеликим удовольствием!

Мы стояли у входа в корчму^[13]. На вывески изображён тульский пряник, на котором написано рунами «ВЫТЬ^[14]». Зайдя под крышу спустились по лестнице в квадратную комнату, которая находилась в полуземлянке, обставленная столами с плетёнными стульями. Пол залит глиной. Столы застелены скатертями разных цветов и вышивками. В самом дальнем от входа углу стоит русская печка, квадратная с отверстием для закладки дров. Не успели мы сесть за стол, как к нам подошёл хозяин заведения. Присел на колено с поклоном головы, встав он внимательно осмотрел меня.

— Приветствую вас, кнесенька! – его взгляд сверлил благоговением, — Меня зовут пан Рожен^[15].

Реверанс с моей стороны, что его очень удивило, даже брови подпрыгнули.

— Меня пани Ева.

Мужчины же просто кивнули друг другу.

— Выбирайте любой стол, — хозяин провёл рукой по комнате заведения.

Я выбрала левый стол у входа. Сели. Меню конечно же нет, поэтому в выборе еды положилась на Честислава и Бориса. Позади хозяина с ноги на ногу переминался мальчик-подросток. Из-за его спины он с детским интересом смотрел на меня, открыто и изучающе. На мальчике был передник белого цвета, ни единого пятна, он даже не смят. Пока мужчины делали заказ, я улыбнулась мальчугану.

— Приветствую тебя, нэити…, — я замолчала, ведь не знала его имени.

Мальчик снова спрятался за спину хозяина. А услышав приставку «нэити» выглянул и еле слышно прошептал:

— Слана^[16].

— … нэити Слана, — я наклонила голову.

Он ответил скромной улыбкой и поклоном головы.

— Сын, — обратился Рожен к мальчугану.

Слана вздрогнул.

— Я же тебе объяснял, как надо приветствовать высокопоставленных людей, — строго сказал Рожен.

— Прости, тата, — парень покраснел.

— Глупости, — махнула я рукой, — мы не на официальном приёме. И я здесь не как кнесенька, а как голодный клиент.

— Кто? – переспросил мальчик, для которого это слово незнакомо.

— Иди и передай маме, чтобы приготовила…

И дальше он начал называть заказанные блюда. Мальчик кивал, и искоса посматривал на меня. Выслушав отца, он повернулся, чтобы уйти, но я окликнула его:

— Нэити Слана, — когда он повернулся, я объяснила слово «клиент», думаю не только для него, но и для всех присутствующих, — клиент – это посетитель вашей корчмы.

Его губы приоткрылись и послышался звук «А». И он ринулся с места к маме на кухню.

— Сейчас принесу молока, оно ещё тёплое, — похвалился Рожен.

И удалился.

— Здесь так мило, — выдохнула я.

— Это только в обесть, в вечирь тут всё совершенно по-другому, — Честислав.

— А что в вечирь происходит?

— Все скатерти убирают, ставят другие столы и стулья, и идут попойки, — Борис.

— Да уж, драить полы от крепких напитков, — помотал головой наш старший с сочувствием, — и запаха даже не остаётся.

Хозяин принёс кувшин с молоком и три деревянные кружки, поставил в центре стола и удалился.

— А что вы заказали? – поинтересовалась я.

— Блины и мазуню, — ответил Честислав, разливая молоко по кружкам.

Я отхлебнула парного молока и вытерла «молочные усы». Из кухни доносилось великолепие запахов – жаренного теста, сахара, ванили и ягод. Желудок заурчал, требуя немедленного принятия пищи. Из кухни вышел Слана, неся блюдо, на котором громоздилась гора блинов, поставил рядом с кувшином молока и вновь ушёл на кухню. Какие же красивые блины. Ажурные, словно их не пекли, а вязали. У них даже края не суховаты. Теперь Слана принёс пиалу с кашицей.

— Что это? – спросила я.

— Мазуня, — с гордостью ответил мальчуган, — она сделана из высушенного корня редьки, которую измельчали и просеивали через сито, к ней добавляются сушёные и также измельчённые ягоды – малина, рябина, черника, арбуз – всё это заливается патокой и ставится на несколько дней в печь.

Мне ужасно захотелось попробовать сие блюдо. Я встала, подошла к другому столу и схватилась за стул, но меня в сторону отодвинул Борис, и принёс стул к нашему столу.

— Садись, — похлопала я по стулу, обращаясь к мальчику.

Он покраснел, так густо, что чем-то напоминал ту самую мазуню, стоящую у нас на столе.

— Я не могу, — кротко сказал Слана, и обернулся посмотреть нет ли рядом отца.

По его нервному поведению я видела, что ребёнку отчаянно хотелось присоединиться к нам.

— Садись, — повторила я, — Я скажу твоему отцу, что приказала тебе.

Слана сел на самый краешек стула. Я следила за тем, что делает Честислав. Наш старший на половину раскрытого блина наложил мазуню, а затем свернул конвертом, и начал есть с края. Борис сделал тоже самое. Наступила моя очередь, я повторила за мужчинами. Я протянула конвертик мальчику, и он взял его с таким благоговением и трепетом, что думала выпадет из его рук. Когда же я приступила к своему, Слана меня остановил:

— Позвольте, панна Ева, — он с опаской посмотрел на меня, боясь слишком фамильярного обращения, но увидев, что я вовсе не против, продолжил, — сделаю так, как я люблю?

Я дала разрешение. Слана намазал мазуню наполовину блина, закрыл эту половину другой, ещё намазал и завернул в трубочку.

— Не бойтесь, панна Ева, ничего не выпадет, — заверил мальчик.

— Так может ты его съешь?

— Нет, это я сделал для вас, — шёпотом проговорил Слана.

Я кивнула. Проглотила слюну и укусила. Ах, как вкусно и невероятно сладко! Я даже запила молоком.

— Ничего слаще я в жизни не ела! – с восторгом сказала я.

— Да, мазуня моя любимая сласть, — немного напыщенно воскликнул мальчик.

Я пододвинула кружку Слане.

— Так сладко, что пить хочется, не так ли? – и подмигнула.

— А я могу? – неуверенно спросил мальчик, смотря на мою кружку.

— Конечно, и не беспокойся я ничем не болею.

— Что? – не понял юнец.

— То есть у меня нет никакой хвори, — перефразировала я.

И вот позавтракав мы прощались с хозяевами. К нам вышла и мама Слана по имени Рада («радующаяся»). Денег за еду они не взяли, хотя я сильно настаивала, заикаясь и бледнея я уговаривала их взять деньги, но ответ был категоричен, и мне ничего не оставалось как принять их добро.

— Расти славным человеком, нэити Слана, — я погладила его по шелковистым волосам пшеничного цвета, — чтобы тобой гордились не только родители, но и твой народ, Губерния и МАТЬ.

Он часто закивал, залез рукой под передник и вытащил заколку. На шпильке был цветок, сплетённый из бисера.

— Это вам мой подарок, панна Ева, — заикаясь проговорил мальчуган.

— Правда? Какая прелесть! – с восторгом вскрикнула я, — Благодарю от всей души!

Он вновь зарделся.

— И мы вас благодарим, кнесенька, — подала голос хозяйка корчмы, — вы с добром отнеслись к нашему сыну.

— Мы будем молиться МАТЕРИ, чтобы только добро встречало вас на вашем пути, — добавил Рожен, хотя наперёд зная, что это не в полной мере так.

Распрощавшись мы пошли к пункту. Мне нужно закончить ещё одно дело с паном Аркуда и приступить к созданию оберегов. В пункт я еле сдерживалась, чтобы не бежать. Мне было стыдно смотреть в глаза человеку, который из-за меня пострадал, но и извинится перед ним я обязана. Проходя мимо стражников у входа, я окинула поисковым взглядом территорию пункта. Слева у колодца стоял огромных габаритов воин, спина его блестела от воды, которой он обливался с ведра, мышцы угрожающе играли под кожей. Влажные волосы, чернее воронового крыла, от середины их длины заплетены в косу. Группа воинов посмеиваясь смотрели на него. Я поняла, что это и есть пан Аркуда, и удостоверилась в этом, когда он вполоборота повернулся в мою сторону. Лицо гладко выбрито. Я набрала скорости в ногах, боясь, что стыд и страх понесут моё тело в противоположную от него сторону. С каждым шагом, приближающим меня к нему, пан Аркуда становился всё выше и шире. Сердце трепетало, как птичка, загнанная в клетку, душа спряталась в пятки. Я встала перед ним, лицом к лицу, точнее своим лицом ему в грудь. Присела перед ним в реверансе, и запрокинула голову, смотря ему в глаза.

— Доброй обести, — поприветствовала я, срывающимся голосом.

Глотком слюны продавила ком стыда и страха, и вновь заговорила:

— Меня зовут пани Ева, я… — и голос затих.

Похоже с комом стыда и страха я проглотила и голос.

— Кнесенька, — зычно произнёс Аркуда.

Кивнула.

— Я перед вами виновата! – появился голос на пару со звенящими слезами.

— Кнесенька…

Пункт замер. Тишина могильная, внутренним воображением представила, как все затаили дыхание, набрав воздуха в грудь и не выдыхая.

— Я искренне, от всего сердца и души прошу вашего прощения за…

Я замолчала, так как на мою голову опустилась громадная рука. Казалось сожми он пальцы и расколет мой череп. Я перестала дышать.

— Я не виню вас, — тихо и честно признался Аркуда.

Его рука легко потрепала мою макушку головы.

— Я виню…

— И зря! – прервал мою речь воин, — Это глупости.

Он убрал руку, и я вновь посмотрела ему в глаза.

— Но что скажешь ваша супруга?

— Скажет: «Благодарю!», — усмехнулся воин.

— В смысле? – пискнула я.

— Она всегда ненавидела мою бороду, — с грустью сказал мужчина, — То колется, то крошки собирает, то волосы выпадают… Однажды ночью, видимо совсем уж она докучала ей, остригла.

Пан Аркуда стал мигать у меня перед глазами, и я поняла, что в недоумении моргаю глазами. Воины, стоявшие рядом и слышавшие его исповедь, прыснули громким смехом, словно стадо лошадей заржало. Я даже вздрогнула от испуга. Для меня, готовую понести любое наказание за устроенное мной происшествие, смех разрядил обстановку, даже воздух избавился от тяжести.

— Они просто завидуют мне поэтому и злорадствуют, — он окинул смешным взглядом воинов, — Я теперь выделяюсь на общем фоне, — самодовольно громко, чтобы все услышали, проговорил Аркуда.

— И это говорит вдовец при живой-то супруге! – кто-то из толпы высказался.

И вновь взорвался смех.

— Не стоит винить себя за то, в чём вы не виноваты, — его ладонь мягко легла на моё плечо, — у всех бывают неудачи, особенно при изучении магии. Мой сын волхв стихии воды, так вот однажды тренируясь управлять водой он хотел напоить меня, но получилось так, что он чуть не высушил воду в моём организме…

Смех.

— … видели бы вы, как слюни вытекали изо рта, — качая головой, вспоминал воин, его голос был насыщен теплотой и любовью, — струйкой, словно змейки ползут по земле. Седмицу пил одну воду, пытаясь всё восполнить.

Я слушала улыбаясь. С виду грозный и сильный мужчина, а сколько тепла от него исходит.

— Бывало прольёт воду на штаны, и я выглядел как пятилетнее дитя, не удержавшееся и напрудившее в штаны, особенно в людном месте.

— У вас замечательный сын! – искренне восхитилась я, — Здоровья ему на бесконечные лета, и владение стихией воды уровня Архиволхва.

— Благодарю, кнесенька, от всей души! От себя хочу пожелать вам духовной силы, потому что вашей физической силой являемся мы – воины, и мы всегда будем позади вас, поддерживать и защищать! Мы ваша опора, а вы наша.

— Благодарю вас от всей души! – в свою очередь поблагодарила я, — Мне славно слышать, что мой тыл настолько крепок и силён. Со своей стороны, обещаю, что приложу все усилия, чтобы здесь воцарился мир, а воины вернулись домой к своим семьям.

Толпа воинов одобрительно загудела. Честислав довольно кивал, словно отец гордящийся своей дочерью. А мне было стыдно, пафосные речи толкаю, а как воплотить обещания в реальности не имею понятия. Но я, правда, приложу все усилия, даже если придётся отдать свою жизнь! Аркуда тоже довольно кивнул. Постепенно все начали расходится дабы заниматься своими делами. Я же со спокойной совестью пошла в свой шатёр. Чтобы наконец-то приступить к оберегам.

* * *

Уроки труда в школе где темой была «Пошив женской юбки» не удались. Юбка всё ещё не сшита, четверть закончила на тройку, и то закрыли глаза на недоделанную юбку. Игла и нить явно были не моими подругами, и даже не знакомыми, с которыми можно просто поздороваться. Но здесь, на этой земле, в этом мире, иглой я орудовала быстро и профессионально. Из лёгкой ткани сделала небольшие мешочки, насыпала в них земли, зашила наглухо. На более плотной ткани, я мастерски вышила золотыми нитками дерево с пышной кроной, очертания гор позади дерева и небольшие кустики травы. Получилось красиво! Из плотной ткани сделала тоже мешочки, с тоннелями под тесёмки, вложила в него мешочки с землёй и затянула. Получился пельмешек из ткани. По мере изготовления каждого оберега я клала их под браслет Амелфы, чтобы напитать их (хоть чуть-чуть) Первой магией. Светлана по обычаю принесла мне обед, наскоро пообедав (скорее уж затолкав еду не пережёвывая) так как хотелось их закончить побыстрее и уже утром подарить воинам.

— Кнесенька, — проговорил Честислав за пологом шатра, — пора ужинать.

Я как раз продевала тесёмки последнего оберега.

— Угу.

Затянула, положила рядом с остальными, накрыла их платком, на котором великолепно вышиты цветы разноцветными нитками, а сверх положила браслет Амелфы. Из-за происшествий, связанных со мной, я совсем позабыла об обещании данном Амелфе. После ужина напишу ей кипу. Надо сначала раздобыть бумаги и чернил.

Луна уже приступала к своим обязанностям правления на небе. Ночь заполняла собой всё. Костры горят, над котелками пар, говорящий о приготовленной еде. Я села рядом со своей стражей у костра.

— Какое представление вы приготовили нам сегодня? – озорно спросил Борис.

— Сегодня я обойдусь без стихий, — уныло ответила я.

Светлана подала нам плошки с едой и столовые приборы. Сегодня на ужин плов. Мы молча поели и также пили чай. Каждый думал о своём. Я, например, о том, что ждёт меня дальше, что приготовила мне МАТЬ, каких людей я встречу, чему научусь ещё, какие таланты откроются мне (шитьё, готовка, уборка, жонглирование). Интересно узнать их Архиволхва, который чем-то похож на меня, но всё же отличается. Познакомится с кнесом Губернии Аэндор Беловолодом, имя которого произносят с почтением, уважением и любовью. Узнать о наличии других традиций и обычаев этого народа, о положительных и отрицательных качествах характеры людей.

— Сегодня вы слишком тихи, — заметил Честислав, — больше нет вопросов?

Вопросы есть, но они разбежались при мысли о продолжении моего пути, как тараканы при включённом свете. Мне не хотелось расставаться с новыми друзьями.

— Нет, — шмыгнув носом, ответила я.

— Вы уже завтра покинете нас, — с печальным вздохом произнёс Борис.

— Пан Борис, нашей кнесеньке нужно многому научиться, повидать и …

Он замолчал. Я поняла, что продолжения фразы не последует, ведь мне рано знать, что происходит и чем может всё закончиться, дабы не спугнуть раньше времени.

— Я знаю, — ещё один печальных вздох.

Я молчала, стараясь охватить своим вниманием, чтобы запомнить, всех воинов, их повадки, тембры голоса, выражения лиц, смех, расстановку пункта… по всему этому я буду скучать, как по Материнскому плато и больничному городку.

— А где я могу взять бумаги и чернил? Хочу написать кипу подруге.

Борис молча встал и ушёл. Через несколько минут принёс бумагу коричневатого цвета, перо и чернила. Пан Аркуда прошёл мимо нашего очага, но приостановившись, кивнув нам и улыбнулся мне, я лучезарной улыбкой ответила. Что мне нравилось в пункте, так это то, что здешние воины приняли меня, как сестру, хотя всё ещё почтительно называли «кнесенькой» и «дочерью МАТЕРИ», но всё равно ближе. Некоторые идя в столовую дабы отнести грязную после ужина посуду, останавливались около нас и рассказывали шутки, смешные истории из жизни. Я вторила им смехом.

— А какие истории из вашей жизни вы можете рассказать? – вдруг обратился ко мне с этим вопросом Честислав.

Я замолчала. Что мне ему рассказать? Что собственной матери не нужна была? Что мне интереснее было читать книги, чем общаться с людьми? Что даже будучи маленькой девочкой у меня не было подруг, я всегда держалась в стороне от людей. Меня пытались задирать словами старшие сиротского приюта, но я всегда это игнорировала. Я никогда не чувствовала себя ребёнком, из-за обиды на мир и моих биологических родителей. Я всегда думала, что, если я никому не нужна, так почему мне нужен кто-то. Из-за этого была необщительной и нелюдимой. Книги были моими собеседниками, а бумага и шариковая ручка слушателями моих душевных мук. Я завидовала детям, у которых есть семьи, детям, которых ругали родители, детям, которых обнимала и целовала мама. Обида и зависть были моими спутниками и духовными воспитателями.

— У меня нет таких историй, — честно призналась я.

Видимо, Честислав понял, что я не хотела говорить об этом и не настаивал на продолжении. Он сменил эту тему на расспросы о предстоящей свадьбе Бориса. Тот в свою очередь рассказывал о своей невесте, об обережне, которую строили его родичи. Я встала с места и пошла в свой шатёр, положила бумагу и письменные принадлежности на стол, достала из-под платка два оберега и вернулась к костру.

— Завтра я уезжаю к кнесу, — прочистила горло, — это вам мои подарки.

Обоим воинам я протянула обереги. Они аккуратно их взяли и при свете огня стали рассматривать.

— Что это? – спросил Борис.

— Обереги, — ответила я.

— Почему на них изображены деревья? – с изумлением спросил Честислав.

— Не знаю, просто увидела, что в вас имеется связь с землёй, — я пожала плечами.

— Вы хотите сказать, что если бы мы были волхвами, то владели стихией земли? – Борис.

— Наверно, — я вновь пожала плечами.

Я не могу объяснить почему увидела их связь с землёй, но я это видела, чувствовала.

— Они великолепны! – восхитился Честислав.

— Я их пропитала Первой магией, ну, по крайней мере мне так кажется, — застенчиво проговорила я.

— Создательница МАТЬ, у меня в жизни такого не было! – прошептал Борис.

— Я надеюсь они вас уберегут от… – я замялась – от чего уберегут? – я и сама не знаю, – всего плохого.

— Благодарю вас, кнесенька, от всего сердца и души! – искренность его слов окатила меня волной тепла.

С такой же искренностью вторил ему Борис, что вторило мне той же волной тепла. Как приятно дарить подарки, особенно если людям они приносят столько хороших эмоций. И нет лучшего ответа на подарок, чем ответная реакция выражения счастья на лице тех, кому их подарили. С любовью к этим людям смотрела на их лица. Но от осознания, что это прощальные подарки, улыбка сошла с моих губ. В глазах защипало, в носу защекотало, горло свело судорогой.

— Кнесенька, — тихо позвал Честислав, — мы с вами ещё увидимся.

Его слова звучали обещанием, я кивнула, не поднимая головы. Не хочу, чтобы эти славные люди видели мои слёзы обиды от расставания, а ещё больше от страха.

— И не важно где, — добавил Борис, — на поле брани, либо при обычной встрече. Не бойтесь, мы рядом с вами!

— Я поклялась себе, — я подняла голову, всё ещё сдерживая поток слёз, — что не отступлю от назначенного мне пути, как бы страшно не было!

— Кнесенька, — почтительно проговорил Борис.

— Даже если мне придётся умереть! – и слеза потекла по щеке оставляя след печали и страха на моём лице.

Я вытерла солёную тропинку своих чувств. Как же стыдно перед этими воинами плакать от страха, в то время как они готовы отдать свою жизнь ради семьи и будущего. Они возлагают на меня надежды, и нет бы чувствовать одушевление, а я испытываю страх от неизвестности моего будущего. Я нужна этому люду, а я сижу с трясшимися коленками и заплаканным лицом. Страх и стыд растекались с кровью по каждой вене, отравляли мозг и мысли. Честислав протянул мне кружку колодезной воды. Я молча поблагодарила его, взяла и залпом выпила. Легче не стало! Вода не принесла успокоения, даже огонь костра притих и застенчиво трещал, словно любящий щенок тихо заскулил.

— Простите, — извиняющее улыбнулась.

— Плакать не стыдно, — заявил Честислав, — от страха. Мы все боимся. И воины в том числе, а что говорить о хрупкой девушке, на которую свалилось столько.

От этого тоже легче не стало!

— Но вы не плачете, — указала я.

— Фи, вы представляете если пан Аркуда будет реветь? – поморщился Борис.

— Да, особенно теперь, когда его слёзы будут видны на выбритых щеках, так хоть борода скрывала бы, — серьёзно кивнул Честислав.

Я рассмеялась от представленной картины. Плачущий медведь, вздрагивающие плечи, сопли из носа, а сколь громко он будет сморкаться.

— Женщинам везёт, — проговорил Борис, — у них все чувства, особенно если это плохие чувства, выходят со слезами. Поплакала и всё прошло. Мужчинам же плакать не положено. Оно сидит в нас, и гнетёт день и ночь.

— Плачущее войско мужчин, — Честислав комично покачал головой.

— Тоже неплохая тактика, — добавил Борис, — залить поле и утопить оппонентов.

— Всё лучшее МАТЬ отдала женщинам. Красоту, способность рожать детей, ум, любить и быть любимой, быть счастливой, даже если тебя постигает несчастье.

— Особенно меня поражает их духовный мир, то есть то как они видят природу, видят красоту там, где мужскому глазу этого не заметить, — продолжил Борис хвальбу Честислава женщинам.

— Их стойкость, внутренний стержень, вас же поломать нельзя! – Честислав всплеснул руками, — То как вы можете оправдать грехи другого, просто «примерев шкуру» человека.

— То как вы можете своей мягкостью, состраданием и пониманием успокоить мужчин, — наперебой говорил Борис.

— То с какой любовью и трепетом вы встречаете нас, которую видно по вашим сияющим глазам, широким улыбкам и крепким объятиям.

Вот что значит выражение «баба любит ушами», усмехнулась я. Их хвалебные речи по отношению к другой половине Аэндора мне польстили и отвлекли от плохих эмоций.

— Какие бы камни не стояли на пути, данном МАТЕРЬЮ, о которые вы спотыкаетесь, встаёте, отряхнулись и пошли дальше.

— Женщина – это самое совершенное создание МАТЕРИ! – воскликнул Честислав, — Порой рядом со своей пани я чувствую себя убогим и недалёким.

— Мужчины же созданы, чтобы защищать это сокровище, как собака охраняет своего хозяина, — закончил Борис.

— Ну, вот, кнесенька, вы и улыбаетесь, — довольно проговорил Честислав.

— Даже розы расцвели на ваших щёчках, — вторил ему Борис.

— Да, вы пиит^[17], пан Борис, — засмеялась я.

И откуда я только знаю такие слова? А они вылетают, словно я всю жизнь прожила среди этого народа.

— А то! – он выпятил грудь, словно ему медаль вешают.

— Благодарю вас, — искренне сказала я.

Как это необычно приятно для меня чувствовать поддержку близких людей. Когда ты растерян, и кажется, что мир против тебя, есть люди, которые верят в тебя, выслушают, поймут, примут такой какой ты есть (со всеми недостатками), успокоят и поддержат. Поддержка родных и близких это как пуховое одеяло в ветряную погоду зимой. Тепло, уютно и спокойно. Здесь моё одинокое скитание души окончено.

С этим чувством и сказанными словами, которые я навсегда запомню, мы разошлись на ночной отдых. В шатре при свете свечи я приступила к письму Амелфе. Всё моё сочинение от отъезда из больничного городка на Материнском плато и до настоящего момента еле вместилось на два листа бумаги. Все мои страхи, чувства и эмоции вложены в эти рукописные строки. Порой рука моя дрожала, но в основном текст написан твёрдым почерком. В постскриптуме письма я извинилась, что не могла раньше написать, о том, что скучаю по ней, о том, что завтра я выезжаю в столицу Саулом к кнесу. Теперь осталось упаковать письмо и отправить. О бумаге и чернилах позаботилась, а вот о конвертах или в чём они отправляют письма не подумала. Но попрошу сотника Боеслава, чтобы письмо достигло адресата. Оберег, предназначенный для сотника, лежал под платком и браслетом, питаясь Первой магией. Всем воинам пункта новобранцев Малого Ермона я была благодарна за радушное отношение ко мне, я никогда не забуду их доброты, оно будет греть моё сердце и в мирное время, и на поле брани.

У ворот деревни стоял отряд воинов – новобранцев в количестве 50 человек, в их главе, восседая на огромном жеребце, сидел пятидесятник^[18] Варган. Его тело было столь же мощным и крепким, как у пана Аркуда. Латы и оружие надеты, конь тоже одет в доспехи. Жеребец нервно дёргал хвостом, приплясывал на месте и мотал головой раздражённо фыркая от нерасторопности люда. Боевому коню не терпелось двинуться в путь. Пятидесятник делал перекличку новобранцев по списку, написанных на бамбуковых планках. За отрядом воинов стояли пять повозок, вот их лошади не спеша отщипывали травку и ещё медленнее пережёвывали её. В первой повозке везли латы для воинов, во второй и третьей оружие разного вида, четвёртая с провизией и спальными принадлежностями, а пятая была в моём личном распоряжении.

Я подошла к лошади моей повозки и погладила по голове, и заглянула в укрытие повозки. Мои пожитки уже стояли внутри. На полу расстелен ковёр, на нём раскиданы валики, сложены одеяла. Мне вновь стало стыдно за своё особое положение. В то время как воины будут идти пешком, я буду утопать в валиках и удобстве. Ко мне подошли Честислав с Борисом.

— Ну, кнесенька, лёгкой дороги вам, — его глаза сияли теплотой.

Я, в этот раз не сдерживая порыва чувств, крепко обняла нашего старшего. Он ответил лёгким объятием. Затем обняла, с не меньшим хватом, и Бориса.

— Помните, кнесенька, мы все не знаем, что нас ждёт впереди, но надеемся на лучшее, — проговорил Борис.

— Мы скоро вновь свидимся, — твёрдо пообещал Честислав, — главное не сворачивайте с пути!

— Никогда не сверну!

Они ушли. Ко мне уже направлялся сотник Боеслав. Я достала из кармана сарафана его оберег.

— Ну-с, кнесенька, — он улыбался, — В скором времени вы познакомитесь с нашим кнесом Беловолодом.

Его грудь выпятилась колесом, словно он говорил с гордостью о своём сыне.

— Сотник Боеслав, — я протянула ему на ладони «пельмешек».

— Что это? – он взял его и покрутил в руках.

— Ваш оберег, — его глаза округлились, а рот расплылся в счастливой улыбке.

— Это великая честь получить столь драгоценный подарок от дочери МАТЕРИ, — и он положил его за пазуху ближе к сердцу, — Теперь я уверен, что все невзгоды обойдут меня стороной.

Я кивнула. Мы обнялись, при чём его руки отвечали мне той же крепостью объятий, что и мои.

— Вы сильный человек, даже не будь вы дочерью МАТЕРИ, могу сказать, что вы духовно сильны! А будь вы мужчиной, стали ли бы выдающимся воеводой!

Его слова воодушевили меня. Я вновь обняла его.

— Полно, кнесенька, — засмеялся сотник.

— Простите, — я отступила на шаг.

Перекличка закончилась. Новобранцы становятся в две шеренги перед повозками, некоторые из них залезли на козлы.

— На середине пути, в военном лагере вы остановитесь на привал, а после обеда двинетесь в сторону столицы Саулом, — говорил сотник, помогая мне залезть на козлы повозки.

— А что будет в военном лагере? – поинтересовалась я.

— Новобранцев путь там закончиться, их будут обучать искусству воинского ремесла. Вам же выделять отряд для сопровождения в Саулом.

— А сколько ехать до военного лагеря?

— Три дня.

Я с печалью посмотрела на воинов. Пешком целых три дня, это так тяжко.

— Долгие пешие прогулки – это часть военного воспитания, марш-бросок. Они мужчины, выдержат, — с уверенностью проговорил сотник.

Я кивнула.

— Кнесенька, — позвал он меня, — Я благодарю нашу МАТЬ, что она позволила мне побыть рядом с её дочерью. Буду с гордостью рассказывать о вас своим внукам.

Я от души надеялась, что каждый человек увидит своих внуков, и будет рассказывать им не обо мне, а сказки на ночь, о своих достижениях и подвигах.

— И да, — добавил сотник, — из повозки выходить лишь по нужде!

— Тогда вы забыли мне отдать ошейник, — зло зашипела я, — иначе на цепь не сможете посадить!

— Не стоит так реагировать, — спокойно ответил сотник, — это же для вашей безопасности.

Я недовольно пожевала губы, но резко кивнула, что согласна… пока. На прощанье улыбнулась и зашла в своё укрытие. С правой стороны стояла скамейка, обитая мягким сидением. Я разулась, поставила босоножки под лавку и села на скамейку, скрестив перед собой ноги. За время моего пребывания в Губернии Аэндор меня окружило много людей и приходилось общаться, что я к этому привыкла, а теперь сидя в одиночестве в душе стало пусто. Я обвела взглядом повозку. Горестно вздохнула. Надеюсь хотя бы в обед мне повезёт больше и пообщаюсь с новобранцами. Мы двинулись. Я откинула полог и смотрела в проплывающий мимо пейзаж. Деревья высокие и сильные. Через полчаса созерцания, а может и пять минут (в тоске время еле ползёт), я спустилась на пол повозки, предварительно постели одно из одеял. Из-за полога повозки я продолжала любоваться местной природой, обогащённой красками и разнообразностью. И вспомнила об автомобилях, вечно спешащих куда-либо, утром на работу, днём по работе, а вечером домой. О том, как выхлопные газы вытесняли чистый воздух, ложились смогом на город, окутывая и окольцовывая его. В больших мегаполисах практически отсутствуют деревья, их вытесняют многоэтажки, магазины и парковки, а именно деревья выполняют функцию очищения воздуха от примесей, как говорили мне в школе «лёгкие города». А те небольшие островки не справляются с этой задачей. Но человек даже к этому привык, в моём представлении человек как плесень, адаптируется к любым изменениям, наверно, это заложено в наших генах в чувстве самосохранения и выживания.

Здесь природа совершенно другая. Если человек что и берёт у неё, то отдаёт взамен. Нас окружали трели птиц, хлопанье крыльев и мерный топот воинов. В густой траве поля я увидела стадо травоядов-сохов, они поочерёдно поднимали голову и провожали нас взглядами, молча и не спеша пережёвывая траву. В моём мире все животные разбегаются в стороны при виде человека. Конечно, можно взять в расчёт, что дикие животные, не привыкшие к человеку и должны так реагировать, но не думаю, что здешние сохи каждый день видят отряд вооружённых воинов. В этом мире человек с природой в гармонии.

И вот поймала себя на мысли, что я вообще не скучаю по своей Земле. Эта Земля, её обитатели, традиции и природа мне ближе к душе, словно я родилась и выросла здесь. И когда я закончу дела, вернусь домой, я буду тосковать по их Земле, людям, природе, с печалью в сердце и слезами на глазах. Я никогда не привязывалась ни к людям, ни к местам (первые сами уходят, второе можно сменить по желанию), максимум к любимым вещам, которые тоже имели свойство исчезать, ломаться, рваться и так далее. Но эта земля во мне всё меняет. Одно меня пугает, что, когда закончатся мои дела, я здесь больше не нужна, и это будет сопровождаться болью и опустошённостью. А, впрочем, нет смысла печалиться о том, чего ещё не произошло. Думать о будущем бессмысленно, так как оно многогранно и многовариантно. Может моё будущее прожить всего пару дней, а может я найду своего пана и у меня будет семья – муж, дети, внуки… Но, чтобы в будущем не произошло, сейчас бессмысленно ему радоваться либо печалиться. Надо заняться текущими делами, а именно… я поёрзала на ковре… именно своей «сидушкой», которая затекла до такой степени, что стала ныть.

Монотонность скорости движения нашего каравана меня постепенно убаюкивала, и я начала зевать. Валики и одеяла манили прилечь и проспать до привала. Я понимаю, что это от скуки, но на моей Земле в одиночестве есть чем заняться, почитать книги, разгадывать кроссворды, посмотреть телевизор. Интересно, а чем барышни этой Земли занимают себя? Особенно в пути. Дома, понятное дело, им есть чем заняться. Но в дороге… И это только начало пути, а я уже готова лезть на повозку от скуки. Я посмотрела в спину моего извозчика, прямая осанка, мощный разворот плеч, мускулы поддёргивались при движении рук.

— Нэити…, — позвала я воина.

Он вздрогнул и обернулся. Но имени не назвал. Зато я увидела, как его кадык дёрнулся вверх-вниз.

— Да, кнесенька? – такой же ломающийся голос, как у Буеслава.

— Сколько нам ехать до привала?

— Нннне зннннаю…, — заикаясь ответил юноша, — Кккакк решшшшит пятидесятник Варган.

— Благодарю, — сказала я и постелив валик под голову, уснула.

* * *

За два дня путешествия до военного лагеря я в полной мере насладилась скукой. И теперь думаю, что на одном из кругов ада есть круг скуки, но не смертной, а вечной. Я даже всплакнула несколько раз, насколько казалось мне всё это было тягомотно и бесконечно. Я даже считала шаги воинов, разнообразным пейзажем раскидывала и раскладывала валики и одеяла, делала зарядку, расчёсывала волосы, заплетала в косу, расплетала и делала «конский хвост», чуть ли не песчинки на ковре считала. Меня выпускали только в отхожее место в сопровождении воинов. Обед и ужин подавали в повозку. Мои попытки выйти наружу и размять тело пятидесятник Варган пресёк в первый привал. Он не тушевался от моей персоны, был несгибаем и строг. И вот третий день пути, завтра на сваоре прибудем в военный лагерь. Я приготовилась к очередной порции обеда в комплекте с одиночеством, как меня позвали:

— Кнесенька, — твёрдый голос пятидесятника Варгана.

Я выглянула из своего укрытия.

— Да, пятидесятник Варган, — деловито, по-царски ответила я.

Как никак я всё ещё обижена на него.

— Вы можете выйти, — оповестил он.

— Благодарю, но по нужде мне пока не хочется, — с достоинством королевы сказала я.

— Ну, раз вы желаете сидеть в повозке ваше дело, — он пожал плечами, — Я просто подумал, что вам не помешало бы прогуляться по поляне, пока привал.

— Не помешало бы! – мою чопорность ветром сдуло.

Я наградила его самой лучезарной улыбкой благодарности. Вылезла из повозки, он помог спрыгнуть с козлов.

— Обед будет готов через несколько минут, — сообщил пятидесятник Варган, — но прощу вас быть благоразумной, и не отходить от нашего лагеря далеко.

Я кивнула, а ноги же плясали, как у его могучего жеребца перед выходом из Малого Ермона. Он отступил в сторону.

— Я могу помочь в приготовлении обеда, — предложила я.

— Уже всё готово, — он просто покачал головой, — Посмотрите туда, — он указал на поляну перед нами, но в досягаемости поля его зрения, — Там прекрасные цветы.

И правда!

— Можно? – спросила я.

Он кивнул, и я, не дожидаясь добавлений и поправок направилась к поляне. Я стояла в поляне как в море, меня окружали анютины глазки, багульник, васельки, ветреницы, гвоздики, герань, горицвет кукушкин, дикий луг и многие другие, названия которых я не знаю. Аромат на поляне стоял сладкий, ненавязчивый. Вот так пахнут все поляны на всех существующих, но незнакомых, Землях. Я собрала небольшой букет, мысленно поблагодарила Землю, и счастливая возвращалась в лагерь к воинам.

— Вы довольны? – с лёгкой улыбкой в голосе спросил пятидесятник Варган.

— Безмерно! – вдыхая аромат цветов, спрятала улыбку в букет.

— Я рад, — пусть в голосе звучала констатация факта, но в глазах старшего воина была улыбка, — А теперь пришло время обеда.

После нашего обеда, вытопленная поляна была чиста, словно здесь и не останавливался отряд воинов. Провожая меня до моей повозки пятидесятник Варган сказал:

— Вечерний привал будет раньше, за несколько часов до рассвета выдвинемся к военному лагерю. Поэтому прошу отнестись с пониманием, но ужин вам подадут в повозку.

— И я снова буду взаперти, — закончила я за него.

— Да, кнесенька. Но не расстраивайтесь, в Сауломе у вас будут развлечения, — пообещал пятидесятник Варган.

Надеюсь, подумалось мне. Привал и вправду состоялся раньше, чем предыдущие два дня. После ужина, воины расстилали одеяла и валики на земле, в огонь подкинули дрова, дозорные обходили территорию. Мне не спалось, поскольку я спала днём после обеда. Сначала ворочалась с бока на бок, встала и прислушалась. Во временном лагере стояла гробовая тишина. И я решилась выйти наружу, если дозорные вернут в повозку, то залезу, но хоть чуть-чуть, но прогуляюсь. Осторожно раздвинула полы, тишина… никто не прибежал. Бесшумно спрыгнула на землю, замерла… опять никого. Соединив руки в пальцах вытянулась, покрутила поясницей. Воздух стоял тёплый, нагревался от земли, которая за весь день грелась в лучах солнца, а теперь делилась с нами. Как ниндзя двинулась к другим повозкам. Мне захотелось посмотреть поближе на экипировку и вооружение воинов. Повозки стояли так, что луна освещала их содержимое. В первой от моей повозки находилось оружие – мечи, короткие и длинные, топорики разных форм и длины, щиты, булавы, сабли, копья и это только то, что я смогла рассмотреть. Пока я занималась инвентаризацией одной повозки ко мне никто не подошёл. И я на радостях, всё также тихо, пошла к другой.

Повозка номер два содержала в себе доспехи воинов. Ближе ко мне находились шлемы с высоким коническим кончиком, с железной пластиной, предназначенной для защиты переносицы и прикреплённая кольчуга. Кольчуга, сотканная из мелких железных колец, лежала в углу аккуратно сложенные в стопку. Какие-то пластины, кольчатые панцири — нагрудные доспехи из соединённых вместе колец и пластин, похожие на рыбью чешую. Все эти доспехи я видела только в исторических кинофильмах и фотографиях. Мне захотелось коснуться их, ощутить холод металла и почувствовать скрытую мощь. И вдруг мне, как маленькому мальчишке потребовалось их примерить. Как бы я выглядела в них? Они скорее всего очень тяжёлые. Смогла бы я их носить? Или под их весом меня поломало бы, или вовсе вдавило в землю? Я хихикнула, просто представив себя в тяжеловесных доспехах, с ногами в земле. Мой смех остановил звук… он шёл издалека… но вокруг нашего лагеря, словно мы были в звуковом кольце.

Монотонный, слабо гудящий, как будто где-то гудела трансформаторная будка. Я осмотрелась. Молодые воины спали, я вышла из лагеря позади повозок, лошади спокойно спали, привязанные к деревьям, только их уши дёргались, отгоняя ночных насекомых. Гул постепенно усиливался… приближался. По земле прошла мелкая дрожь, точнее она вместе с гулом приближалась к нам, и с каждым метром и гул и дрожь становились громче и отчётливее. Впереди, в нескольких метрах от себя я вижу слабую волну. Мне представилось, что земля — это кожа, а трава — шерсть, и волна создавалась невидимой рукой, словно ищет паразита (блоху, вшу) у любимого питомца. Я посмотрела на спящий лагерь, все продолжали спать. А волна просканировала каждого воина, очаг с костром, брёвна, повозки…

Кольцо волны сужалось со всех сторон вокруг меня… три метра… два метра… метр… волна (она же невидимая рука) нашла своего паразита (меня)… вибрационная волна сомкнулась на мне, но не приближалась. Кольцо сузилось… тронуло мои ноги, обутые в сандалии… отпрыгнуло, словно в страхе от первого не особо приятного соприкосновения… гул утих, но дрожь стала сильнее… кольцо вновь сомкнулось у моих ног… дрожь усилилась настолько, что даже зачесались стопы…

От созерцания дрожащей волны меня отвлёк ветер. Предо мной, как призрак, я чувствовала его, осязала не только кожей, но и подсознанием. Природа вокруг меня замерла, будто стоит пауза на кинофильме. Есть только я и призрак ветра. Он лизнул мои лодыжки, колени, прошёлся по юбке сарафана, талии, коснулся кистей, запястья, локтей, предплечий, шеи, и остановился на лице. Походило на предварительные ласки, но только изучающего типа. Наверно, я бы так изучала «зелёного человечка» руками, трогая, щупая. Призрак ветра повернул мою голову (удерживая за щёки) влево, потом вправо. Затем потрогал губы, нос, брови.

Отступил немного, но для того чтобы положить прозрачную руки на плечо, далее коснулся спины, словно обходил меня кругом, осматривая товар на полке, взял прядь волос (на ночь я их всегда распускаю), повертел и отбросил, перешёл к другому плечу. И вновь стоит пред моим лицом.

«Нравиться?», обратилась я к неведомому исследователю. Он фыркнул в ответ, мол – и красивее и сильнее видали. Я злобно оскалилась ему в лицо… и топнула ногой. Дрожь земли и гудение в резком движении отбросило от меня и скрылось в неизвестности. Я пожала плечами, так и не поняв, что это было?

Вновь колебание воздуха за моей спиной оповестило меня о присутствии кого-то (а именно дозорного). Я медленно обернулась.

— Доброй заутроси, — вежливо, как ни в чём не бывало, сказала я.

— Доброй, — чуть заикаясь ответил дозорный, осматривая окружение природы.

— Я…

— Должны спать, — перебил и закончил за меня воин.

— Ты прав, воин, — с поникшей головой я направилась к своей повозке.

Свобода не продлилась долго. Воин сопроводил меня продолжая озираться вокруг, помог залезть в повозку и продолжил ночной дозор. Я ещё долгое время кусала губы от страха, что страж всё расскажет пятидесятнику Варгану.

— Доброго сваора, кнесенька, — зычный голос пятидесятника вырвал меня из сна.

— Дооооброго, — ответила я, меня вновь всю затрясло от страха, думаю даже повозка завибрировала.

Сейчас выйду из повозки, и он начнёт меня отчитывать перед всеми воинами за беспечность.

— Завтрак готов, — оповестил пятидесятник.

Я сглотнула, пытаясь продавить комок страха, чтобы хоть кусок хлеба можно было проглотить.

— Иду.

Я вылезла из повозки, ногами, отбивающими чечётку, еле спрыгнула на землю, но пошатнулась и пятидесятник осторожно, но твёрдо, придержал меня за локоть, дабы я не свалилась навзничь.

— Благодарю.

— Ну, что вы… это мой долг оберегать и защищать вас, — елейно пропел пятидесятник.

Ком вырос до огромных размеров, перекрыв не только горло, но дыхательные пути. Отпустив мою руку он кивком головы показал на бревно рядом с костром. Я поплелась, хотя ноги заплетались о траву и подол сарафана. Пару раз споткнулась, он опять придержал.

— Успокойтесь, кнесенька, — проговорил воин, — хорошо позавтракайте и двинемся в путь.

— Хорошо, — я выдохнула.

Неужели пронесло?

— Нет, — ответил на мой безмолвный вопрос воин, — я отсчитаю вас в военном лагере.

Я представила огромную поляну, мы с ним в центре, вокруг нас воины, бывалые и молодые, а он читает мне лекции и нотации. Ну что же… по заслугам мне. Сама виновата. Надо слушать старших, мудрых и опытных… Я кивнула в знак согласия уже не ему, а в пиалу с едой. Завтрак прошёл в спешке, небо ещё не тронули предрассветные лучи солнца, а мы уже в пути. Я не могла найти себе места, и это не от скуки, а от предстоящей словесной порки. В голове я рисовала разные картинки, придумывала множество монологов пятидесятника в мою сторону, потому что знала, что мне слова не дадут сказать. Да и ответов в свою защиту у меня не находилось.

— Когда мы прибудем в военный лагерь? – спросила я своего возничего.

Они, кстати, меняются после каждого привала. Воин обернулся, немного вздрогнул от взгляда на меня. Наверно, я была бледна, как приведение, ведь я чувствую, что вся холодная, словно во мне кровь перестала циркулировать.

— Пару вёрст ещё, — ответил воин и отвернулся следить за дорогой.

Всего пару вёрст между мной и предстоящей выволочкой. И как бы я не желала эти пару вёрст пролетели молниеносно. Почему всегда так? Если бы умирала от скуки пара вёрст превратились бы в бесконечное путешествие. А перед взбучкой, словно мы повернули за угол и всё… вот он лагерь.

Я сидела в укрытии повозки и носа не казала наружу. Я тёрла руки, чтобы разогнать кровь и немного придать тёплой жизни им. Голос пятидесятника, подобно пронизывающему холодному ветру, изгнал еле накопленное тепло из рук, ног, впрочем, из всего тела. Да и душа сжалась и спряталась, а сердце остановило бег.

— Мы прибыли, кнесенька.

— Хорошо, — бесцветный голос вырвался из моих уст.

Молчание.

— Выйти не желаете?

— Мне и тут неплохо.

— И всё же, — настаивал пятидесятник, — нам есть о чём поговорить.

Делать нечего. Мой час пробил. Показала голову из полога укрытия. На улице достаточно тепло, а меня морозит. И мне тут подумалось. Перед смертью не надышишься. Пять минут позора (ну, может чуть больше), сечь то меня не будут. Пятидесятник, взглянув на меня, понимающе улыбнулся. Подав мне руку, я опёрлась на неё и спрыгнула на землю. У ног образовалось облачко пыли.

— Вижу вы всё понимаете, — голос тоже был понимающим.

Я кивнула земле. Глаз поднимать не хватало смелости. Трусиха! Я заявляла, что буду встречать невзгоды с поднятой головой и, хотя бы с выражением смелости на лице. А тут мелочь, и уже оробела.

— Рассказывайте, — мягко, но твёрдо потребовал пятидесятник.

— Послушайте, я знаю, виновата, что ослушалась вас, но тело затекло, вот я и решила немного прогуляться…

— Я не это хочу услышать! – бесцеремонно перебил меня воин.

— А что вы хотите услышать? – не понимая в таком случае о чём мне исповедоваться перед ним.

— О том, что произошло, когда вы самовольно покинули повозку, — он не отрывал от меня своих небесно-голубых (на солнце они казались практически бесцветными).

— Ах, об этом, — он имеет в виду вибрационную волну и призрак ветра.

— Да, это! – его голос с каждым словом наполнялся оттенком стали.

— Не знаю, как описать…

— Как есть, так и опишите, — глаза неотрывно смотрят на меня, голос настойчиво подталкивает к рассказу, а тело воина напряжено, как струна на гитаре, готовая в любой (при сильном нажатии пальцев) момент порваться.

И я рассказала о ночном приключении. В красках, не упуская ничего, что мне показалось, что я представляла наше с ним общение в голове, и о том, как разозлившись отогнала от себя. С каждым моим словом напряжение в его теле росло, он будто рос в габаритах (итак огромных), глаза сузились до щёлочек, жевалки играли на челюсти, жилка нервно пульсировала на лбу. И с каждым его изменением моя душа и храбрость сжимались, к окончанию моего повествования эта парочка (душа и храбрость, имею в виду) сжались до размера атома, и в панике искали самые укромные и незаметные места в моём теле. Я же, лишившись своих союзников (опять же души и храбрости) стояла, как вкопанная, ни двинуться, ни дыхнуть, ни заплакать… стояла, смотрела в холодные глаза пятидесятника, ожидая его приговора и возможного наказания. А какое наказание они здесь применяют? Дыбы? Сечение кнутом? Пылающий банный веник, как при Иване IV? Воображение разгулялось не на шутку! От этого мне стало плохо, небо упало на макушку и давило своей мощью. Меня закружило, замутило и чуть не тошнило. Но надо держать себя в узде! Виновата! Значит прими наказание с достоинством! Не молить, не рыдать!

— Разведка, — выдохнул пятидесятник, — Она нашла вас.

— А разве она не знает, что я здесь? – кто эта она?

— Именно место положения – нет, но само ваше прибытие не заметил бы только мертвец, — пояснил Варган.

Эффектное прибытие, видимо, было. Я даже не поинтересовалась, как я пришла в этот мир. У кого спросить?

— Вы думаете, что она с помощью стихии земли нашла меня? – я с сомнением посмотрела на воина.

— Кнесенька, вы ещё слишком мало знаете о нашей Земле, — он покачал головой, как бы разочаровавшись в ребёнке, которому недавно всё объяснили, а он не усвоил, — Нас окружают 4 стихии…

— Земля, воздух, вода и огонь, — я знаю об этом, на моей Земле тоже есть такие стихии.

— … и каждая из них, — он продолжал, не замечая моей вставки в диалог, — может быть ещё и разведывательной. Волхвы и чарь огня, допустим, могут услышать разговор собеседников у вечернего костра, волхвы и чарь воды — у кувшина с водой. Волхвы и чарь земли — сидя или лёжа на земле люд общается, ну, а за воздух всё понятно, он вокруг нас, мы им дышим. Это если не ставить защиту. Среди нас был один воин-волхв, это он, кстати, вас и застал. Но он волхв стихии воды, поэтому поставить защиту на земле и воздухе не мог. Но он почувствовал магию.

Я никогда не рассматривала стихии природы с такой точки зрения. Разведка через стихию… вроде как понятно, но не укладывается в голове. Для меня стихии природы были обыденными вещами. Воздух для дыхания, огонь греет и готовить пищу, земля нас кормит, вода – основа жизни.

Но даже если и так, меня нашли с помощью разведки стихией, то что с того? О моём присутствии все знают (само ваше прибытие не заметил бы только мертвец), что с того что теперь она знает о моём местоположении? И кто она? Пятидесятник выглядел озадаченным, в то время как я лишь мысленно пожала плечами.

— И что это меняет? – вырвалось у меня.

— Вы не понимаете серьёзности всей ситуации, — всполошился пятидесятник.

— А вы накручиваете самого себя, — в этот раз я в реальности пожала плечами, как бы обнуляя его озабоченность «серьёзностью ситуации».

— Вы слишком глупы, — и он резко оборвал себя, понимая, что нагрубил.

Глупа!? Да, я, в принципе, ничего не понимаю! Мне хоть кто-то что-то объясняет!? Задаю вопрос, мне ответ – позже вы всё узнаете. Вопрос – ответ «позже»… вопрос – ответ «позже»… и так всякий раз! Не давая ответов на мои вопросы они ВСЕ возлагают на меня непосильную ношу и ответственность! Напоминают и просят о помощи, ничего (даже ответов) не давая взамен! И я теперь ещё и глупа! Злость завибрировала и заклокотала в горле, перекрывая доступ воздуху.

— Глупа!?

Пятидесятник грубо схватил меня повыше локтя и волоком потащил в сторону повозки. Я опешила. Мало того, что нагрубил словесно, так ещё и обращается, как с последней тварью на земле! Я задохнулась от гнева и злости. Стала вырываться из его цепких пальцев. Бесполезное дело, я больше причиняла боль себе. Глаза защипало, слёзы вот-вот будут литься потоком.

— Вы не смеете…

Он вновь оборвал мою гневную тираду.

— Смею! Вы ослушались моей просьбы!

В данном контексте слово «просьба» звучала приказом.

— Из-за вашей беспечности вас обнаружили! Что я должен по-вашему доложить кнесу? – голос был же столь цепок, как и пальцы воина.

— Послушайте…

— Нет, это вы послушайте, кнесенька! Сейчас вы сядете в повозку и до самой столицы Саулом и носу не кажете из неё! – его язык хлестал меня словами-пощёчинами.

Холод его тона заморозил моё тело и разум. Гордость заставила посмотреть ему в лицо, вскинуть подбородок и с такой же стужей в голосе произнести:

— Вы уверены?

— Абсолютно! – взгляд его был столь же холоден, как голос, и твёрд, как скала, о которую можно только разбиться, а не сдвинуть.

— В таком случае, не желаю, чтобы меня дурную тревожили на каждом привале обедами и походами по нужде, — в голосе и взгляде я не уступала пятидесятнику.

— Не перевирайте слова, я не говорил, что вы дурная, — со злостью отмахнулся воин.

— Это синоним слова «глупая», — отбила я мяч перепалки.

— Что ж, ум в женщинах поощряется! – гадко усмехнулся Варган.

— Вы противоречите самому себе, — тоже гадко улыбаюсь.

— Прекратите перечить мне! – он навис надо мной, показывая превосходство в росте и силе.

Мой подбородок взлетел ещё выше, словно хотел зацепить и дать по носу. Но, увы, мой рост не позволял этого. Есть такой тип женщин, цитирую «только женщина способна смотреть на человека снизу-вверх, как на равного», надеюсь у меня получилось. Я не уступлю ему, если не в силе физической, то хотя бы в умственной.

— Я повторять не буду! В повозку! – он грубо пихнул меня к ступеньке.

Я повернулась.

— Я тоже не буду повторять свои слова!

— Вас никто не потревожит ни обедом, ни отхожим местом. Хозяин-барин! Посмотрим, как долго вы выдержите, — и он выпрямился, переставая нависать надо мной.

— Вы меня плохо знаете! – последнее слово будет за мной!

И это было так. Он молча кивнул головой в сторону повозки. Я распрямила плечи и (молясь, чтобы не оступиться на ступеньке) залезла на козлы и нырнула в укрытие повозки. С гордой осанкой я села на скамейку, спина прямая, как палка. В ушах шумели злость и гнев. Я никогда не просила, чтобы со мной обращались, как с королевой, но и такого обращения я не заслужила. Уж лучше пусть лупят палками, чем унижение моей умственной способности!

Дыхание было тяжёлым и резким, руки тряслись, ноги отбивали танго гнева. Надо успокоиться! Его понять тоже можно, я на его ответственности и ему за меня отвечать… но это не успокаивало меня. Меня сердили его слова и поступки. Хотелось кричать и послать всё к чертям собачьим. Хоть на немного сбежать от статуса дочери МАТЕРИ.

И тут, словно в мультфильмах, в голове зажглась лампочка. Я ведь давеча хотела примерить доспехи воинов. Так почему бы этого не сделать? Я смогу посмотреть на их мир своими глазами, но не статусом кнесеньки, а обычного человека. Да, это было отличное решение!

Я прислушалась к звукам за повозкой. Тишина. Досчитав до пяти, высунула голову, поблизости никого, ни стражи, ни воинов, ни пятидесятника. Что ж! Надо действовать быстро и наверняка! Ведь есть фраза «когда мы скользим по тонкому льду, наше спасение в быстроте». Быстро организовав из покрывал подобие тела, накрыла его одеялом, чтобы со стороны казалось, что я сплю. Затем я спрыгнула с повозки, побежала к ближайшему дереву с толстым стволом. Спрятавшись, окинула взглядом полянку в поисках повозки с амуницией. Благодаря солнечному блику от металлического доспеха, я её мгновенно обнаружила. По крайней мере, надеялась, что это именно повозка с доспехами, а не с оружием. Моё перемещение от дерева до повозки никем не обнаружено. Кое-как (не спортивного я телосложения) залезла в повозку, точнее рухнула на пол, отчего правое плечо засаднило от боли. Опустила полого укрытия повозки и осмотрелась. Что нужно одевать под доспехи? Моих познаний в этой сфере нет. Но время идёт, и меня могут обнаружить.

В углу, прямо напротив меня, лежали портки (из белой ткани, и я думаю, что это нижнее мужское бельё) и брюки из какой-то кожи. Благодарю тебя МАТЬ! Кто-то из воинов их здесь оставил. Я их натянула, завязала шнурочки, сверху надела кожаные брюки, не задумываясь чистые они и не спарюсь ли я в них. Под брюками лежали носки, сшитые из тонкой ткани белого цвета, одела. Теперь надо надеть что-то на верхнюю часть тела. Глаза мои метались по всем уголкам повозки. Если не будет рубахи — это плохо! Вся моя затея провалится. Но рубахи не было. Беру подол в руки, разрываю до пояса и по шву оторвала по талии. Получилась рубаха. Сарафан жалко, я мысленно с посылами в космос швеи извинилась. Поверх моей рубахи накинула кольчугу и ахаю от её тяжести. Смогу ли надеть оставшиеся доспехи? Смогу – не смогу, надо! Грудь-то мне закрыть надо. А этому помогут только доспехи. Натягиваю (и ахаю и охаю) кольчатые панцири, кольчугу на кольчугу. Чувствую, как позвоночник проседает, и межпозвоночные диски трутся о позвонки.

Заплетаю волосы в куль и надеваю шлем. Тут, кстати, все воины ходят при полном параде, только ещё и с оружием. Осталось за малым найти сапоги. Поиски по содержимому повозки не увенчался успехом. Сапог не было! Мной овладевает небольшая паника. Что теперь делать? Не буду же я ходить в носках?

И тут резко откидывается полог. Моё естество замерло… меня раскрыли! Пятидесятник точно выпорет меня розгами!

— Воин, ты почему отлыниваешь от работы? – у всех мужчин на этой земле зычные и сильные голоса.

Я затряслась от страха, не зная, что ответить.

— Имя рекрут, — потребовал воин подозрительно уставаясь на меня.

В голове пронеслись куча имён, но ни одно не цеплялось на язык. Я хватала ртом воздух, понимая, что сейчас раскрою себя.

— Имя рекрут! – рявкнул воин.

— Грот, — пискнула я на выдохе.

— Грот? Никогда не слышал о таком, — воин посмаковал моё имя.

— Простите, — вновь пискнула я.

— Чего ты пищишь, как маленькая девочка? – он чуть не сплюнул от отвращения на землю, — Отвечай, как положено воину!

— Виноват, — выкрикнула я, немного прибавив баса своему голосу.

Он довольно кивнул.

— Что ты здесь делаешь, пан Грот, — он внимательно осмотрел повозку.

— Виноват, на жаре стало плохо.

— Салага, — и он хмыкнул, — Вылезай.

Он отошёл в сторону давая мне проход.

— Не могу, — застонала я.

— Это ещё почему? – его брови взлетели.

— Сапог нет у меня.

— Хватит скулить, как побитая собака, — ругал меня воин.

— Виноват.

— Выходи, найдём тебе сапоги.

Еле передвигая гору доспехов на себе, я перевесила половину тела с повозки, но тяжесть амуниции притянула меня на землю гораздо быстрее, чем планировала. И таким образом, я плюхнулась на твердь земли ягодицами, при этом громко зазвенев металлическими пластинами и кольчугой. Хмыканье поверх меня. Встать резко, как воину, у меня не получилось. Пришлось опираясь руками в землю поднять тело. Взгляд воина сочился жалостью ко мне. Он видел меня салагой и хлюпким парнем, который еле выдерживал вес доспехов.

— Недотёпа, — прошептал он, но так, чтобы я слышала.

— Виноват, — задыхаясь от усилий ответила я.

— Понятно почему у тебя сапоги пропали, — он досадливо помотал головой.

— Почему? – искренне удивилась я.

— Ты настолько слаб, что над тобой решили пошутить, ведь ты не дашь отпор.

Его большая ладонь по-братски хлопнула меня по левому плечу, отчего я покосилась телом.

— Ничего, пан Грот, мы сделаем из тебя сильного воина, — и его ладонь похлопала по щеке.

Я благодарно улыбнулась.

— Пошли в обувной шатёр, там найдём тебе пару сапог. Надеюсь ты своими нежными ножками до топаешь?

Кивнула. Иду за ним, отдаляясь от своей повозки.

— А чья это повозка? – я указала (не красиво, понимаю) пальцем на свою «тюрьму».

— Это повозка дочери, — опять благоговейный оттенок в голосе.

— Самой дочери МАТЕРИ? – пытаюсь изобразить восторженный голос.

— Ага.

— А как она выглядит? – думаю это нормальный вопрос для воина.

— Я не видел её воочию, — теперь в голосе звучало разочарование, — Может так же, как и предыдущие.

— А вы видели её прибытие? – в таком амплуа (солдата) я скорее всего смогу узнать побольше об их мире и людях.

— Все в Губернии Аэндор, да и ближних материках, видели. А ты что не видел? – обернувшись, я увидела, как его брови изогнулись в удивлении.

— Нет.

Он остановился.

— Ты, вообще, с этого материка?

— Конечно! – мой шлем чуть не слетел, когда я со всей убеждённостью кивнула.

— Так чем ты был занят, что не видел столь красивого зрелища?

— Наверно, в отхожем месте, — старалась пошутить.

— Смешной ты, — его губы искривила улыбка.

— Так как это было? – мне хотелось узнать о «красивом зрелище».

— Это произошло в вечирь, когда смеркалось, в небе появился огненный шар, приближающийся с неимоверной скоростью, оставляя после себя красную, огненную дорожку, которая исчезая оставляла всполохи, знаешь, такие потешные огни, — он вёл меня в чащу.

Потешные огни – в голове образ фейерверка возник.

— Эти потешные огни лопались россыпью маленьких огоньков и затухали. Словами не опишешь эту красоту, это надо видеть!

— А куда мы идём? – мы шли по тропинке в гущу чащи.

Кусты высотой достигали моего роста. В воздухе летали разноцветные бабочки, насекомые, жужжали пчёлы в поисках цветков. Скоро они начнут опылять цветки деревьев и появятся плоды. В воздухе уже витали их сладкие запахи. Чаща жила жизнью насекомых и животных (плотоядов и травоядов). Ветер всё также дружески играл с кронами деревьев, а те смеялись, издавая шелест листьев. В очередной раз я поразилась красотой их природы, и наверно, никогда не престану поражаться.

— Ах да, ты, кстати, волхв или обычный воин? – спохватившись спросил воин.

— Обычный, — вырвалось у меня.

Мне больше не хотелось слушать о разведывательной силе стихий природы. В своём мире я была обычным человеком, вот я и останусь (насколько получится) рядом с обычным людом.

— Тогда идём в военный лагерь обычных воинов, — и добавил, — Моё имя Азат.

— Пан Азат, — повторила я имя «свободного и независимого».

Вид его столь же мощный, что и других мужчин Губернии Аэндор, высокий рост, широкие плечи, огромных размеров руки, борода, волосы, каштанового цвета, свободно ниспадали на плечи. Глаза янтарного цвета, будто на меня смотрели два глаза хищника семейства кошачьих, крупный нос, тонкие губы говорили о упрямстве и прямолинейности.

— Угу.

— А есть ещё и военный лагерь волхвов?

— Не только волхвов, там ещё и чарь есть. Здесь пост перед обоими лагерями, идёт распределение воинов и от сюда две группы воинов направляются в нужный лагерь. Нам идти недолго, а вот до лагеря волхвов полдня пути от нас.

— И вам туда ходу нет?

— А что делать обычному человеку рядом с волхвом или чарь? – вопрос был риторический.

— Но в случае войны вы же будете стоят бок о бок, не так ли? – задала я встречный вопрос.

— Конечно, у нас всех (обычный воин или воин-волхв) одна цель, — безапелляционно и безобидно ответил Азат.

— Тогда почему у вас раздельные лагери? — с чувством обиды спросила я.

— А ты видел волхвов и чарь? – он в пол-оборота обернулся ко мне.

— Нет, — хотя, судя по словам некоторых воинов я и есть чарь огня.

— Им нужны простор и себе подобные, — слово «подобные» тоже звучало безобидно, — так они могут совершенствовать свою магию. Слишком уж большой размах их стихий, и обычные люди могут пострадать при несчастных случаях, в то время как любые волхв и чарь могут защитить себя с помощью своей стихии. А если пострадает обычный человек, то волхв будет корить себя за беспечность, и в нужную минуту побоится использовать свою стихию, а это может привести к ненужной смерти.

— Война тоже никому не нужна! – тихо шёпотом произнесла я.

— Верно говоришь, пан Грот, но не мы начали войну. Наша война, с нашей стороны, я имею в виду, это защита. Защита нашего будущего.

Дальше мы шли молча. Неровная поверхность земли, камешки и корни кустов больно впивались в стопы. Я не произнесла и писка, мне было стыдно за свою изнеженность. Почему я выбрала военный лагерь с обычными воинами? Всё просто. Я обычный человек (это только для них я особенная) и тянет меня к «подобным». Я ещё пока не встречала ни одного волхва или чарь (кроме, ведьмы Ивы) и оказаться рядом с ними мне не прельщало. Я оглянулась назад, на распределительном посту стояла тишина. Наверно, пятидесятник уже отправился в столицу, но без меня. Злорадством с моей стороны не пахнет, но уверена, что пятидесятник подумает, что я мщу ему за неподобающее поведение.

Не смотря на тень чащи, я буквально заживо варилась в своих доспехах. Пот струился ручьём, застилая глаза, затекая под кольчугу, впитываясь в рубашку-сарафан. Тяжесть амуниции выбивала из сил, и я уже еле плела ноги, и постепенно стала отставать от Азата. Тот же шёл налегке, словно на нём обычная гражданская одежда.

— Потерпи, пан Грот, осталось немного, — он приостановился, чтобы я его догнала.

Привал бы мне не помешал. Дойдя до него, я упёрлась руками в колени и старалась отдышаться.

— Эти доспехи тебе слишком большие и тяжёлые. Что за бездарь тебе их дал? – сокрушался Азат.

Сама взяла незнамо у кого.

— Как придём в лагерь сразу зайдём в шатёр с амуницией и подберём тебе подходящий размер.

— Благодарю, — между отдышками сказала я.

— Зачем ты здесь?

Я вскинула голову и вопросительно посмотрела на него.

— Ты слабый, — он констатировал факт слишком бесстрастно.

— Разве не удел сильного сделать из слабого себе «подобного»? Разве не удел слабому стать сильным? Разве не удел жителю своей Губернии отдать свою дань? Разве не удел слабому хотеть и постараться защитить будущее?

Азат поднял ладонь, останавливая мою речь.

— Я тебя понял, — в глазах появилось уважение, если не к силе, то к моим мотивам.

— Я готов, — выпрямилась.

— Не против если буду обращаться к тебе не пан, а ниэти Грот?

Я возрадовалась. Значит могу заводить друзей, не будучи дочерью МАТЕРИ.

— Конечно, а мне можно также к вам обращаться?

— Нет, я старше тебя… наверно… но рассматривай моё обращение нэити не как брат или друг, а как ученик, — задумчиво произнёс Азат.

Я надула губы от лёгкой обиды. Ему, видимо, очень приятно осознавать себя наставником.

— Ведёшь себя как панна, — засмеялся Азат. – Пошли, а то такими темпами мы дойдём только к вечири.

И я зашагала немного позади него. Перед тем, как опять начинать задыхаться от тяжести и усталости от своей ноши мы вышли на огромную поляну. Она кругом огорожена деревьями. Слева от нас находились шатры с разным назначением (как в больничном городке на Материнском плато) и бараки, много бараков. Колодцы распределены по краям поляны и среди шатров и бараков. На столбах, обтянутых верёвками, висело постельное бельё и одежда воинов. Часть поляны (та, что обжита воинами) отделена невысоким забором из деревянных кольев. Другая, более значительная, часть поляны тоже разделена таким же забором. Посередине старшие и служивые воины обучали приёмам борьбы молодых. Слышались крики, ругательства и советы. С правого края, обучались езде на лошадях. Я никогда в своей (своих воплощениях) жизни не ездила на лошадях. На этой части, молодые воины сидели на конях, столь же могучих, как у пятидесятника, стоя в шеренгу, а перед ними инструктор. Он вещал правила езды.

— Закрой рот, нэити Грот, — вновь засмеялся Азат.

Я закрыла, и еле сдержалась, чтобы снова его не открыть от многомасштабного зрелища.

— Пойдём, — он толкнул меня в плечо, чтобы сдвинуть с места.

Идя к обжитой части поляны, я вертела головой на все 180 градусов, чтобы осмотреть всё. Я понимаю, что моя самоволка скоро раскроется, и свобода помашет мне рукой на прощание, а ответственность дочери примет в свои объятия, чтобы, как говориться, я не скучала.

Итак, роль воина Грота… день первый…

* * *

Азат привёл меня в «обувной» шатёр, там был воин. До того, как мы зашли, он стоял к нам спиной. В шатре стояли деревянные полки, на которых стояли кожаные сапоги.

— Здрав будь, пан Аер^[19], — позвал Азат.

— Гой еси, добрый молодец^[20]! – отозвался пан Аер и обернулся к нам, — О, пан Азат.

Его слегка морщинистое лицо разгладила улыбка. Он был старше Азата, но в силе, росте и моще не уступал ему.

— С чем пожаловал? – участливо спросил Аер.

— Нам бы пару сапог, — ответил Азат, обведя содержимое шатра взглядом.

— Тебе? – этот вопрос был адресован мне.

Я кивнула. Он осмотрел меня от конического кончика шлема до ног в носках.

— Какой-то ты хлипкий, — вынес вердикт старший.

Азат хмыкнул.

— И ножка маленькая, как у панни. Я таких молодцов ещё не видал.

— Телосложением я в матушку, — взгляд потупила от стеснения.

— Слишком уж в матушку, — хмыкнул теперь и Аер.

— Что поделать? – я пожала плечами.

— Хорошо, сейчас что-нибудь подберём тебе, — и пан Аер стал рыскать по полкам в поисках подходящей обуви для меня.

Он обошёл каждую полку, иногда приподнимая сапог, чтобы глазом сравнить с моим размером ноги. А потом ставил на место и переходил к другим. Кое-как… еле-еле… но пара сапог мне нашлась. Правда, всё равно чуть больше моего размера. Азат довольно кивнул и попрощавшись с Аером мы вышли из шатра. Следующим шагом моего шопинга в лагере был шатёр с амуницией.

— Здрав будь, пан Фарь^[21], — поприветствовал Азат.

— Гой еси, пан Азат, — ответил владелец шатра.

Пан Фарь стоял у входа в шатёр и смотрел на поляну где обучались самообороне. Он пропустил нас в тень шатра.

— С чем пожаловал?

— Нужна амуниция для молодца, — и он кивнул в мою сторону.

— Больно уж он хлипкий, — заметил Фарь

В моё досье можно смело добавлять характеристику «хлипкий».

— Есть такое дело, — ответил Азат, рассматривая полки с доспехами.

— Ну-ка, малец, дай взгляну на тебя и со спины, — он грубо повернул меня.

— Я таких…

— … молодцов ещё не видал, — закончила я за него.

— Угу, — он так пристально меня осматривал, что я побоялась, что он увидит мою грудь даже через кольчатый панцирь.

— Кто-то дал ему доспехи не по размеру, — сказал Азат.

— Возможно что-то подберём, а возможно и нет. Может придётся переделать доспехи.

Пан Фарь, так же, как и пан Аер, двинулся по полкам. Поднимал лат, смотрел, что-то бурчал, и клал на место. Передал кольчугу Азату…

— Примерь, — велел ему.

Тот подошёл ко мне, и приложил кольчугу ко мне. Я вспомнила, что, гуляя по вещевым рынкам, видела, как многие (да, что кривить душой и сама) примеряли таким образом некоторые вещи. Их прикладывали к спине, и смотрели подходит ли по плечам.

— Кольчуга есть, — сказал Азат, аккуратно сложил её и передал мне.

— Шлем, — передал доспех Фарь.

Я испугалась, если сейчас надо снять мой, то точно выясниться, что я девчонка. Но мне вновь повезло, Азат не стал требовать снять мой нынешнюю защиту для головы, а просто положил сверху кольчуги на моих руках. И так Фарь искал, а Азат примерял на мне доспехи. И кое-что подобрали.

— Не забудь зайти к швеям, чтобы взять бельё, — напомнил Фарь.

Азат кивнул, и мы попрощавшись двинулись дальше. Поход за нижним бельём меня всерьёз напугал, ведь там скорее всего и придётся раздеваться. И я решила остаться на улице.

— Заходить не собираешься? – удивился Азат.

— Я тут постою.

— Чего это ты?

— Там… панны, — заикаясь ответила я.

Азат громко рассмеялся.

— Стеснительный ты, однако, — вытирая слёзы после смеха, сказал воин.

Он зашёл, через минуту он выглянул с панной (а может и пани, их возраст тяжело определить), она осмотрела меня, Азат что-то шепнул ей на ушко, и та захихикала. Снова скрылись за пологом шатра. Пусть лучше думают, что я стеснительный отрок, чем раскроется правда! Всё ещё смеясь (не зная от чего) Азат вышел из шатра через десять минут. Взгромоздил бельё на кучу амуниции у меня на руках.

— Ну, что обновки есть, пора тебе и койку показать.

И мы пошли, обходя шатры (медицинский, столовую). Он меня вёл к деревянному бараку. В бараке были открыты ворота, длина его составляла метров 5-6 (на вскидку), сквозной проход, по обеим сторонам прохода стояли двухъярусные (сделанные на совесть) деревянные кровати. С левой стороны все койки были заняты, с правой стороны лишь наполовину. У каждой койки стояли (одна на другой) прикроватные тумбы, было понятно, что нижняя владельца койки «первого этажа», ну и аналогично с верхней. Азат двинулся по проходу к койкам по правую сторону, я же стояла у входа.

— Выбирай, — его голос нарушил тишину барака.

Услышав вместо ответа, лишь моё шуршание, он обернулся.

— Здесь, — сказала я, укладывая вещи на нижнюю койку у выхода.

Чем дальше я буду находится от мужей, тем дольше продлится мой маскарад. Днём-то я буду занята, а вот вечером мне от них не скрыться. Значит, придётся поздно возвращаться в спальню.

— Нэити Грот, так тебя ещё больше «за пинают», — покачал головой мой наставник.

— Почему?

— Ты ведёшь себя, как отщепенец!

Я лишь пожала плечами. Всё равно я здесь ненадолго, поскольку уверена, что за мной скоро придут. Возможно уже завтра на сваор. Не думаю, что пятидесятник Варган хватится меня уже в столице. Скорее всего уже в заутроси он почует неладное, ведь не может же человек весь день не проситься в отхожее место. Раскладывая вещи с нижнюю тумбочку на пороге барака чуть запыхавшись вошёл воин.

— Пан Азат, всех собирают на открытом манеже, — отрапортовал воин и вышел разносить приказ о сборах дальше.

— Что-то случилось? – поинтересовалась я.

— Мне покуда знать, — ответил пан Азат, кивнув мне следовать за ним, направился к выходу.

Мы вышли с жилой зоны поляны, и двигались в сторону части поляны для обучения верховой езды. Там в шеренги выстраивались воины. Все как на подбор… вспомнились строки сказки Александр Сергеевича «… Тридцать три богатыря, В чешуе златой горя, Все красавцы молодые, Великаны удалые, Все равны…». Я, честно говоря, среди могучих колоссов выглядела недоразумением. Меня поставили в последний ряд, позади нас стояли воины-наставники, выкрикивая в спины о соблюдении тишины, о послушании старших и каждое лицеприятное слово сопровождалось ругательством. Мои соседи сверху вниз (замечу с таким же чувством жалости, что и пан Азат) смотрели на меня. Половина воинов, как и я, были одеты в доспехи, другая – с голым торсом по пояс. Нас выстроили на солнцепёке, лучи уже нагрели мой шлем, по шее струился пот затекая за сорочку от сарафана, а амуниция прибавила в весе. Я молилась о скорейшем окончании процессии, хоть она ещё и не началась.

— Взвод, равняйсь! – громовой голос оборвал гомон воинов.

Все затихли. Шесть шеренг по восемь человек.

— Смирно!

Взвод застыл. Осанка прямая, плечи на развороте, руки по швам, головы прямо. Я застыла в том же положении, только глаза мои бегали по спинам впередистоящих. Началась перекличка:

— Вацлав?

— Я!

— Добран?

— Я!

— Златан?

— Я!

— Милан?

— Я!

Колояр… Радим… Никифор… Пока моего имени не произнесли, я привставала на цыпочки, чтобы рассмотреть, что происходит в первых рядах. За что получила подзатыльник, сопровождающийся звоном в ушах. Как это я ещё не упала? Замерла. Перекличка резко окончилась, так как внезапно возник из неоткуда голос:

— Здрави будьте, братья! – голос этого воина вызвал волну мурашек.

Глубокий, сильный, обволакивающий, такие голоса у меня ассоциируются с могучими голосами генералов и маршалов. Голос, внушающий симпатию, и в тоже время заставляя трепетать от уважения и слушаться приказов.

— Здрави будьте, кнес Беловолод! – в один мощный звук поприветствовали воины.

Сам кнес Беловолод! Я чуть в обморок не упала, а воины приложили правую руку к сердцу, поклонились головой и присели на одно колено. Левая рука лежала на левом колене, они молча ждали. Я стояла в полный рост среди склонившихся… осмотрелась… кнес Беловолод остановил свой внимательный взгляд на мне… я красная, как варёный рак, не зная, что мне делать и куда деться… кажется я попала в тот самый просак… посмотрела ему в глаза… серые (цвета грозового неба) глаза…

… между нами расстояние в несколько метров. Мы одни… ни поляны, ни воинов, ни шелеста деревьев, ни пения птиц… космическая тишина в невесомости мироздания (там, где всё начинается и заканчивается) … напротив друг друга… есть здесь-сейчас только я и он… наши сердца бьются сначала вразнобой. Слышу его биение сердца, вижу, как его грудь с левой стороны вибрирует в такт биению… моё сердце тоже бьётся, я чувствую вибрацию в груди. Биение остановилось у нас. Вновь тишина. Мы не дышим, но смотря друг на друга будто поглощаем, сливаемся, воссоединяемся… я распалась на триллионы триллионов частиц (и он также) наши частички начали притягиваться между собой к друг другу… меня наполняет чувство целостности, единства, неделимости, монолитности, неразрывности… полноты моего существа! Биение сердец возобновилось в одном ударе, вибрации в области груди синхронные! Мы были в пустоте, но видели друг друга, наши тела отбрасывали тень, хотя солнца или источника света за нашими спинами не было. Наши тени соприкасались в одной точке. И в этой точке меж нами… из пустоты под ногами родился цветок… это был бутон пиона… одна половина жёлтая, вторая – красная… наши отдельные он и она, объединились и превратились в неразделимое «мы». Вместе, неотделимы, до самой встречи со смертью! Одиночество души ушло на века! Такое приятное, тёплое и отрадное чувство! Это новая я… целая, наполненная…

… подзатыльник (надо сказать такой силы, что чуть шлем не слетел с головы) вырвал меня из другой реальности. Я вспомнила, что мне необходимо дышать. Я рухнула на колено с поникшей головой. Мне надо прийти в себя! Что это только что было?

1. КИПУ – узелковое письмо инков ↑

2. ЛЮТОВЕЙ – старославянское название одного из зимних месяцев. ↑

3. Библейские Ветхозаветные города. ↑

4. Волхв – в славянском языческом обществе человек, обладающий силой и умением проводить духовные обряды, давать предсказания и гадать. ↑

5. ЦВЕТЕНЬ – старославянское название одного из весенних месяцев ↑

6. СВЕРНУВШИЙСЯ ЁЖ – старославянский календарь по годам ↑

7. Древнерусское слово. ↑

8. От латинского языка «начало, колыбель». Отпечатанная книга. ↑

9. Японский амулет, представляет собой шёлковый мешочек со свитком внутри, на котором написаны молитвы. ↑

10. В Древнем Китае писали на бамбуковых планках – узенькие полоски из расщеплённого бамбука, а затем сворачивали в свиток. ↑

11. Старинное русское название денежной сумки, мешка. ↑

12. В старославянском языке означает медведь ↑

13. Питейное заведение ↑

14. В старославянском языке означает – еда, время еды. ↑

15. В старославянском языке означает – заострённый кол ↑

16. В старославянском языке означает — иней ↑

17. Устаревшая славяно-византийская форма слова «поэт». ↑

18. Командир формирования, состоящего из 50 человек ↑

19. Со старославянского «воздух» ↑

20. Старославянское приветствие ↑

21. Со старославянского «конь» ↑

Еще почитать:

Объятия хаоса — Пролог

Анжела — Вернувшаяся королева — том 1

О моём перерождении в графа — 3 глава «Семья»

Записи путешественника сквозь миры — Край, где оживает вода