Маленький король ещё не вошёл в свою силу, и не знает всей власти, что легла на его хрупкие плечи. Маленький король – просто дитя одиннадцати лет, потерявший вслед за матерью и венценосного отца, оставшийся один, без братьев и сестер, на попечении советников. маленький король должен быстро повзрослеть, и забыть о том, что он был когда-то ребенком, он должен беспрестанно учиться и слушать свой Совет, принимать весь положенный церемониал. И никто больше не обращается к нему по имени, это его «Джонатан» — не больше, чем просто пережиток какого-то сказочного прошлого.
Теперь он «Ваше величество», «Господин» и «Милорд».
И, конечно, маленький король знал, что так будет когда-то, но не хотел допустить даже в мыслях, что это свершиться так рано и он будет так напуган и одинок.
А ближайшему советнику почившего короля-Отца не так много лет, как может показаться на первый взгляд, стоит только увидеть уже выцветающий взор да сутулость. Но нет, это обманность, все придворная жизнь и бесконечные тревоги за дела королевства. Незадолго до болезни короля-Отца этот ближайший советник хотел отойти уже от дела, но помедлил на пару дней, а потом был призван в строжайшей секретности в покои к больному владыке.
-Ты был мне долгие годы верным слугою, Миран, но что важнее – ты оставался мне другом, — так начал слегший король свою речь и у ближайшего советника пересохло мгновенно во рту от горького предвкушения продолжения этой речи. – И если что-то случится, я прошу тебя остаться таким же верным слугою моему сыну и другом ему. Мои советники без меня станут стервятниками, но ты единственный, кому ничего не было нужно, кроме блага для нашей земли. И я верю тебе, потому что мне некому больше верить.
Миран кивнул, склонился к руке больного короля и поцеловал ее: чутье не подвело его, услышав, как начал владыка, советник уже предугадал конец этой страшной речи.
А потом наступил самый холодный день осени, задули протяжно ветра, застонало небо, словно бы тоже оплакивая неминуемое, и король действительно умер, окруженный многими людьми двора, целителями и держа за руку своего любимого сына Джонатана.
И Джонатан, маленький и отважный, смотрел в навсегда застывшие глаза отца со слезами, когда Миран коснулся его плеча и провозгласил:
-Да будет вечный покой нашему любимому королю. Славься же, новый король, да будут дни твои долги!
И присутствующие громогласно подхватили это, и сам Джонатан тогда оглянулся на них – затравленно и бледно, боясь признать для самого себя, что он теперь король. В эту минуту он, еще не осознавший произошедшего до конца, подумал, что никак не может быть королем, ведь в полдень у него урок географии, а он еще не готов, но потом Джонатан увидел все эти лица, глядевшие с одинаковой скорбью на него, и ощутил присутствие смерти в комнате.
А затем отчаяние сковало его. он заплакал. По-детски надрывно.
-Ваше величество, — голос Мирана дрогнул, когда он обратился впервые к этому мальчику по новому теперь титулу. Пусть еще не было присяги, пусть следующие годы правление будет под руководством советников, но он король – этот мальчик. И должен уже вести себя как король. Бедное дитя!
-Ваше величество, мы скорбим вместе с вами, — Миран знал, что король не должен плакать среди своих приближенных. Это слабость. Отец бы его не одобрил, но у него язык не сразу повернулся призвать Джонатана покинуть эту навсегда скорбную спальню, где скончался король, чтобы родился новый владыка.
А Совет…Он всегда был разным, полным жизни, интриг, волнений, затишья, ссор, перемирия – всего самого грязного и добродетельного. Здесь процветало казнокрадство, прощаемое министру Финансов за то лишь, что всякий, близкий к казне, все равно стал бы воровать. Здесь была добродетель, рождаемая министром Дознания, добродетель странная, как и всякое орудие, что, охраняя закон, служит смерти. здесь была и наивная глупость от министерства Благоденствия, призванного следить за благосостоянием народа и входившего в совет министра обманывали подчиненные, заявляя, что народ всем доволен, а тот наивно верил и докладывал королю об этом, сияя своей бесконечной улыбкой.
Но хмурился министр Дознания и спрашивал с иронией:
-Что же тогда третьего дня народ на площадях собирался, призывая идти к королю за хлебом?
-Да-а? – удивлялся министр Благоденствия и, хлопая глазами, смотрел то на одного советника, то на другого, — а мне не доложили.
-А вчера, — продолжал неутомимый в борьбе за справедливость министр Дознания, — пойман заговорщик против королевской власти.
-Его пытали? – с любопытством спрашивал министр над Дипломатией.
-А как же! – министр Дознания даже, казалось, обиделся, а глава Благоденствия едва не лишался чувств…
Совет не был сборищем стервятников, он был, скорее, зверинцем, где соседствовали между собою ящерицы (готовые спрятаться при любой угрозе под камень), змеями (что жалили, боясь быть ужаленными), львами (которые не могли и мысли допустить о своей неправоте), ослами (что были упрямы, но трудолюбивы), лисами (обходительными и хитрыми), драконами (разорвать и сжечь!), да еще, пожалуй, свиньями (нет, кто-то определенно втихомолку ел на совещаниях, не убирая потом ни огрызки, ни кожуру от фруктов и оставлял все под столом).
В целом, в Совете были неплохие люди, имевшие свои убеждения или способы притворства к наличию убеждений, редко попадался среди этих людей кто-то по-настоящему грозный и опасный, желавший занять место под солнцем, залезть по выше и пройтись по головам. Но все эти советники стали бы тянуть внимание Маленького Короля на себя, а Миран, как правильно угадал почивший король, такого не допустил бы и научил Джонатана всему, что нужно уметь королю, а самое главное: слушать рассудок, не отступая от сердца, находить ту опасную грань между всеми переплетениями интриг и волнений, мук совести и долгом, ведь известно, что путь короля, как и всякий путь власти – это отсутствие однозначности и прямолинейности, это спор на каждом шагу, то с приближенным, то со своими мыслями и душой.
И Миран оставался учить Джонатана тому, что удается постичь и не всякому взрослому. Но Миран был предан короне, а больше того – народу и оставался, и как чувствовал уже, до конца своих дней, понимая, что не оставит этого мальчика на растерзание реальности и под присмотр зверинца даже тогда, когда мальчик вырастет.
***
Еще не прошло три дня с похорон короля-Отца и двух дней от присяги Джонатану, как на Совете начали всплывать дальние разногласия, которые всегда бывают, когда несколько разных людей по уму, характеру и происхождению начинают вдруг вспоминать старые обиды, надеясь получить какие-то блага и убедиться в собственной правоте какого-то давнего дела.
А началось все просто. Осторожно было замечено, что Джонатану нужно будет жениться сразу же, при достижении возраста.
Джонатан, присутствовавший здесь же, сидевший в большом для него кресле отца и смущающийся каждого слова, заспанный, причесанный и прилизанный многими своими старательными слугами, вздрогнул и взглянул на Мирана с мольбою. Тот, преисполненный справедливого чувства, возразил, что Джонатану еще рано, и думать об этом можно лишь через три-четыре года, прикидывать, присматривать невесту, ведь тогда явно измениться расстановка политических союзов и лучше сейчас не обижать и не обнадеживать ни один дом, чтобы ни случилось потом разочарования.
-Но какие-то наметки должны быть, — не согласился министр Торговли. – Я считаю, что это должен быть союз с домом за Морем, ведь тогда наши торговые порты…
-Вам лишь бы о торговле думать! – гневливо возразил мастер над Военным делом. – Армии из-за морей будут добираться сюда, в случае чего, неделю, не меньше! Надо укреплять оборону, на юге неспокойно. На западе лихие племена, на востоке…
-Нет, торговля обогащает казну! – встал на сторону Торговца министр над Финансами. – Я согласен здесь. Нужен союз с богатым Заморьем.
-Рано предполагать! – вспылил Миран. – Его Величество еще не в том возрасте.
-Господин Миран прав, — заметил министр над Дипломатией, — Его величество, не слушайте нас, мы лишь болтаем.
-Вечно вы так стелите! – всколыхнулся с недовольством министр Дознания. – Двоякий, неоднозначный смысл вкладываете в…
-Вы бы вообще молчали, — зашипел на наго в ответ министр Торговли, — ваши дознаватели не дают моим кораблям торговать спокойно, вечно досматриваете, задерживаете, как будто бы мы контрабандисты, а не слуги Его Величества!
-Я еще доберусь до ваших дел с казною…- министр Дознания прищурился. От гнева у министра Финансов перехватило дыхание:
-Да я…да вас…да вы! вы!
А потом последовала безобразная сцена, которая не должна быть свойственная совещаниям лучших людей королевства, но все-таки произошло (и происходила с переменой лиц) в одной из зал замка.
Проклятия летели от одного советника к другому. Самые дипломатичные и спокойные попытались кого-то разнимать, призывать к миру всех подряд, отвешивали подзатыльники и пинки всем, кто оказывался под рукою…
А маленький король юркнул за кресло своего отца, перепуганный этим безобразием и шумом и попытался превратиться в невидимку.
Миран прикрикнул на советников, извлек короля и повел его за руку прочь из залы, сердитый и яростный, грозный и раздосадованный. И досада его была на совет, что ведет себя так, как не должен вести, на маленького Джонатана, что слишком нежен для трона, на отца Джонатана, что не позаботился о сыне, и не научил его шуму двора и дурным привычкам своего же совета, и даже на себя самого досадовал Миран – все-таки стоило подать в отставку раньше.
***
-Я буду плохим королем, да? – Джонатан доверял Мирану и эту тайну своих мыслей был готов доверить только ему.
-С чего ты взял? – Миран удивился по-настоящему.
Джонатан отложил книгу, которую изучал до прихода советника и вздохнул:
-Я плох в мече, в стрельбе из лука. Всадник из меня тоже никакой. Я люблю книги, но король должен уметь сражаться.
-Ну…- тут трудно было спорить, поскольку Миран знал из большого опыта своей жизни, что короли часто присутствовали среди военного лагеря, чтобы поднимать боевой дух солдат. – Ваше Величество, это необязательное условие. Ваш прадед, к примеру, был плох в мече, но присутствовал среди всех военных компаний, наблюдая за ходом сражения, к тому же, вы, откровенно говоря, еще очень молоды и вам еще рано делать выводы о своих…
-Военных компаний? – Джонатан вообще отличался вежливостью и не перебивал никого, но здесь перебил, видимо, слишком сильно был изумлен.
-Войн, ваше величество, — уточнил смущенный Миран.
-Но я не хочу войн!
-Их никто не хочет, мой король, но они приходят.
-Я верю в силу договоров, союзов и здравомыслия. Война – это только средство чьего-то обогащения, чьих-то амбиций и чьего-то желания доказать свою правоту. Но гибнут люди, настоящие, живые люди. Домой не возвращаются мужья, сыновья, братья. А сколько гибнет случайного мирного населения? Сколько теряет земля матерей и дочерей? Сколько жен и сестер? – Джонатан впервые на памяти Мирана так разошелся, до этого ни о какой пылкости речей не было и намека, а тут! И это не было словами воинственного отца Джонатана и ничьими словами совета, это, выходит, было собственное мнение маленького короля.
Странное ощущение.
-Война – это порок всего разумного, всего добродетельного и священного. Мы теряем людей и льем кровей не из-за чего. Мы должны быть умереннее в своих желаниях. В своих деяниях. Я отменяю войну!
-Мой король, — Миран тяжело вздохнул, когда Джонатан, щеки которого пылали от волнения, замолк. – Я понимаю ваши мысли, но война приходит не всегда по воле одного человека. И иногда она нужна. Война объединяет народ. война обогащает. Война не позволяет разойтись мыслям и памфлетам, в которых высмеивается власть трона, идущая, как вам известно, от небесного провидения!
-Нет, Миран, — Джонатан заговорил слишком серьезно для своего возраста, — война – это слабость. Союзы – наше оружие. Ни одна армия не может быть самой сильной. И я не верю в силу оружия. Я верю в силу слова.
-Вы еще молоды!
-Вы все твердите мне это! Вы все! не лезь в это, Джонатан, ты еще молод. не мешайся, Джонатан…- король передразнил советников. – Но вы подписываете приказы моим именем и провозглашаете их народу от моего голоса! И я…король!
Миран вздохнул, признавая правоту. На самом деле, как бы он ни старался, ни выбивался из сил, постоянные стычки между советниками, проблемы в народе, проблемы в дипломатических отношениях и угроза нападений, восстаний, и тысяча и еще одно дело, в которое вкладывалось отдельным блоком и обучение короля, все это не позволяло Мирану уследить за тем, чтобы все законопроекты были согласованы с ним. Порою он узнавал о принятом декрете уже после его объявления и Джонатан только скорбно отмалчивался, отказываясь признаваться, как уговорили его и как убедили принять тот или иной декрет.
В конце концов Миран понял, что подпись короля нередко подделывали…
***
-Однажды я разгоню этот поганый совет! – Джонатан все еще был ребенком, но теперь в нем не было ничего прежнего, того очаровательного и наивного, что было еще так недавно. Миран, который пытался уберечь его юную душу от таких радикальных перемен, только с трудом удерживался от слез, глядя на ожесточенные черты маленького короля.
-И что ты сделаешь вместо него? – спросил Миран, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей.
-Я создам новый. Из тех, кто мыслит вперед. А не одной минутой, из тех, кто готов жертвовать собою во имя блага земли.
-Мой король, — осторожно заметил Миран, — в Совет входит двадцать девять советников во главе с королем, который тридцатый. Двадцать девять людей, одинаково преданных…
-Между нами, — теперь у Джонатана вошло это в привычку, перебивать, — мой отец, мир его праху, развел слишком много ненужных должностей и включил в совет тех, кто не должен там быть. Зачем, к примеру, он ввел в Совет отдельного министра над Финансами и Казначея? А зачем разбил ответственность за следствие между Дознанием и Судом? Они друг друга не выносят. Дознание ловит преступника, но не может его наказать, зато может пытать. А Суд выносит приговор на основании того, что предоставляет Дознание! Почему бы не создать, например, Трибунал, который будет дознавать, выносить приговор и исполнять его? это уберет многие должности, на которые идет расход государственной казны!
-Дознание – это просто орудие на страже закона!
-Время меняется и надо орудие совершенствовать. Суд тоже орудие закона. А закон – король, — возразил Джонатан с ясностью и твердостью, из которой следовало, что он действительно много думал об этом.
-Но повесить все функции на Трибунал! Это и следствие и розыск, и пытка, и суд, и исполнение приговора… это сложно, сложно вынести все это!
-А слабые и не нужны, — фыркнул Джонатан. – Сильные должны править. В Совет входят лучшие. Лучшие должны уметь справляться с возложенными на них обязанностями.
Это был последний разговор перед роковой ночью, и в этот разговор Миран пришел в неистовый ужас, не ожидавший от ребенка разумных и жестких речей.
Которые признавал для себя правильными и разумными.
Но потом пробил ночной час, занялась над землей темнота, но сну не дано было свершиться. В половине второго в двери к Мирану лихорадочно постучали. Стук был нервным, резким. Слуга Мирана, отчаянно бранясь, поднялся с постели и прошел до дверей, чтобы спросить, какой ночной черт не дает сна в этот час, когда всякий добродетельный и не очень человек уже спит?
Но через минуту слуга уже сам тряс за плечо своего господина, а когда Миран открыл глаза, сообщил тревожно:
-Король болен!
И Мирана мгновенно оставил сон.
***
Миран замечал много раз, что Джонатан носит переживания в себе, прячет их в глубине своей души. Все метания и стычки хоронит в какой-то внутренней тюрьме, запирает на самый крепкий замок и никого к тому замку не пускает.
И это отозвалось для юного короля сейчас болью в груди, тяжелым дыханием, которое отдавалось где-то в левом боку, колючим ежом в желудке…
Призванный Целитель бодрыми пинками и не менее бодрою бранью выгнал столпившихся подле постели короля, который совсем потерялся в подушках, из комнаты и принялся осматривать больного.
А среди советников царило напряжение.
-А если он умрет? – задал роковой вопрос министр над Войной. – Наследников нет.
-Может, его отравили? – размышлял Дознаватель.
-Никто не умрет, никого не отравили. Король съел за ужин что-то не то, — увещевал всех Дипломат, но и сам нервничал и бледнел, кусал губы, волнуясь.
-Если что, править будем советом…- заявил осторожно министр над Финансами.
-Как равные? – ехидно осведомился Дознаватель.
И началась новая безобразная сцена, в которой не участвовал только Миран, предпочитая ходить взад-вперед перед покоями короля, словно это могло чем-то помочь. его сейчас не тревожила власть, передел ее у трона, в случае смерти короля. Он думал о ребенке, который не вынес всего напряжения, скопившегося подле него и слег с болезнью.
Он видел только ребенка. Ему было плевать на все остальное.
Появление Целителя произвело такое же оживление, как и дождь в засушливый сезон. Миран, не видя никого, растолкал всех советников локтями и спросил, хватая за руки Целителя:
-Ну?!
Целитель молча вывернулся и вздохнул:
-Это несправедливо, когда на человека сваливается такая ответственность.
-Говори! – прорычал Миран.
-Я не бог, — покачал головою Целитель, — я не на все способен. Понимаете, сердце здорового человека…
Он что-то говорил, изображал руками, но Миран понял только одно – конец.
-Конец династии! — выдохнули слева.
-Конец короне, — прошелестело справа.
-Править будет совет…
Это конец ребенку – так решил для себя Миран. Не помня себя, он оттолкнул Целителя так, что тот упал, потеряв равновесие и так и остался сидеть, сломленный несчастной своей долей и всей той виной, что привычно возлагают люди, испытывающие горе на тех, кто не сумел излечить.
Но не всякая хворь отступает от лекарств. Горю, конечно, этого не объяснишь, но…все же!
***
-Ты не плачь, я уже все знаю…- дыхание Джонатана было хриплым, но когда он увидел вломившегося в его покои Мирана, то даже попытался улыбнуться. Но голос все равно оставался тихим, лицо серым, а из груди рвалось странное хриплое дыхание, как будто бы ропот неизвестного существа, хищного и жестокого.
-Знаешь? – Миран сполз в кресло подле постели, а затем из кресла на пол, приложился лбом к руке Джонатана, моля небеса о чуде.
Но чудо не пришло – оно не слышало обращений из каменных стен замка: оглохло под старость лет.
-Конечно, — серьезно промолвил маленький король. – Но ты не плачь, ладно? Лучше…лучше послушай. Я сам сказал, что в моей земле должны быть сильные люди. Но я слаб.
Он выдохнул, судорога прошла по его телу, и потребовалась бесконечная минута, чтобы джонатан снова сумел заговорить.
-И я ухожу. Это закономерно. Но Совет…не должен править. Это крах.
Миран не выдержал томившего его изумления: в минуту, предшествующую кончине, этот мальчик думал не о себе, а о земле, которую покидал!
-Я…я немного боюсь, но там ведь мама и папа, — Джонатан облизнул растресканные белые губы. – Я скажу им, что ты был мне…другом. и слугою. Я скажу. Скажу…
-Мой король! – Миран взвыл раненым зверем и схватился крепче за тонкую руку маленького короля.
-Но, — продолжал Джонатан, не позволяя себе сдаться и не давая послабления, — я не отпускаю…понимаешь? совет не…не должен. Я узнал, Миран. Узнал все. у моего отца есть бастард, ты…отыщи его, ладно?
Джонатан мог приказать, но просил. Он еще не привык приказывать. От этого было гораздо больнее.
-Ты…отыщи. В нем кровь отца. Моя кровь. Пусть трон будет цел. Не плачь, молю тебя!
Джонатана стал заговариваться, повторял бесконечно про трон и про то, что плакать не нужно, твердил про маму и папу и про то, что Миран был верным слугой. А Миран ничего не мог сделать, лишь стоял без сил, пока уходил маленький король.
***
Ветра запели еще более надрывно и протяжно, когда Миран очнулся от горя, когда похоронен был маленький король и когда объявлен был поиск бастарда, единокровного брата Джона.
Совет был в ярости и облегчении. Каждый хотел власти, но понимал борьбу и кровавость. Препятствий не было.
Была только бесконечная усталость в природе и скорбь Мирана, непроходящая, тлетворная и разъедающая. И мысль – едкая, колючая, одна единственная мысль о том, что отставки Мирану не видать.
Еще почитать:
Вражда
потерянный в облаках
Про духоту одного зала
Балерина.
«
»
19.07.2021
