Она шла, цокая каблуками по остывшему асфальту. Фонари вспыхнули минуту назад, небо сгустило краски и стало тёмно-синим. Пустующая лавочка, окружённая кустами, манила своей чистотой и приглашала присесть. Она села. Вытянула ноги в каблуках, что из-за усталости готовы были отвалиться и стянула с волос тугую резинку. Полулёжа на скамейке – всё равно никто не видит – достала из маленькой сумочки пачку сигарет с зажигалкой и, секунду подумав, телефон. Отключила его совсем, глядя за тем, как гаснет экран и положила обратно. Чиркнула колёскиком, поцарапав палец и тут же засунула его в рот, между делом матернувшись. Мама всегда говорила, что от этого и сдохнуть можно. Она ещё раз облизнула покрасневшую кожу и снова попробовала зажечь сигарету. Тонкая бумага загорелась, а зажигалка уже нет. Даже после семи попыток. Сука.
Она расстегнула ворот душившей рубашки, откинула назад голову и вынула из туфель ступни, положив их прямо на асфальт. Затянулась. Потом ещё, и выдохнула дым носом. Она устала. Оно и понятно.
На дорожке вдалеке, похоже из ниоткуда, появился человек. Но по мере приближения он не увеличивался, а, кажется, уменьшался или оставался одного размера, а в руках у него оказалась гитара. Голубая. Она, скосив на него глаза, затянулась и ног убирать не стала – обойдёт. Но он не обошел. Оказался около лавочки и сел на край. Мальчик. Лет двенадцати, наверное. Она в детях не разбирается, своих-то нет, а другие говорят, что надо бы уже и за первым, и за вторым, пока возраст позволяет. Пока возраст позволяет она будет курить и гладить уличных котов, а потом, сразу после этого, не вытирая рук, есть фисташковое мороженое. А дальше придумает что-нибудь.
Мальчик партизански молчал, даже не смотря на свою соседку, которая докурила, но садиться ровно не торопилась. Они сидели. Пять минут, десять, пятнадцать.
– А почему гитара голубая? – Прохрипела она.
– А почему небо голубое?
– Почему небо голубое?
– Потому что Бог так решил, вот почему.
– А гитара тоже, потому что Бог решил?
– Нет, потому что я так решил.
– А ты что, Бог?
– Нет, но я Бог для своей гитары.
– Как это ты Бог? Ты же играешь на ней, а она страдает из-за этого, ей больно.
– Она живёт так. Жизнь невозможна без страданий.
– Возможна.
– Нет. Все хорошие люди страдают, – и добавил тихо: – и гитары тоже.
Она повернула голову, оглядывая пацана. Вроде самый обычный. Темноволосый, кожа бледная, родинка на щеке, пальцы крепко сжимают гриф, а так, визуально, чистый, не бродяжка значит. Но разговоры философские ведёт. О Боге. А может, он сам Бог, спустился по её грешную душу, напомнить, что без страданий жизни не бывает, а значит, прямо сейчас она живёт. Она такое читала в детстве. Он потом исчезнет, а ей об этом до смерти помнить. Потому что, сколько ещё у него таких, как она?
– Значит я хороший человек. – Она смеётся, глядя на него. Долго смеётся, с плечами, руками и пальцами. Это нервное. Но глаз пока не дёргается.
– Наверное, – мальчик кивает. – А ты страдаешь?
– Да. Ещё как.
– Тогда хороший. Хотя плохие тоже страдают, но они за свои поступки.
– А хорошие почему?
– Просто.
– Просто?
– Возможно, за других, за плохих, возможно, нет.
Она смотрит наверх. Звёзды гаснут в диком городском освещении, теряются в нём и путаются. Здесь их тоже плохо видно – фонари мешают, но разглядеть можно. Мальчик болтает в воздухе ногами, носками кроссовок шаркая по асфальтовой пыли и вдруг спрашивает:
– Цой или Земфира?
– Богатый репертуар, другие предложения будут?
– Цой или Земфира? – Спокойно повторяет он.
– Земфира.
Струны дёргаются, создавая музыку. Долгое вступление, а потом куплет.
«Море обнимет, закопает в пески…»
Она слушает, звёзды, дом напротив них в нескольких метрах, бордюр и сожжёный окурок под лавкой тоже. Все они слушают. «Прости меня, моя любовь». Ей не у кого просить прощения. Но можно у Бога. Для разнообразия, например. Песня заканчивается.
– Могу ещё «Снег», но только спеть.
– Давай.
И он поёт. Тоже про любовь. Является ли это намёком для неё? Очень может быть. Особенно, если этот мальчишка и вправду Господь. Найди мужика, роди ребёнка, воспитай его и задача твоя будет выполнена. Про любовь ни слова, потому что для этого она не обязательна.
Песня закончилась снова. Пацан не исчез. Проблемы тоже. Она надевает туфли на замёрзшие ноги. Что с ним делать? Куда в таких случаях ведут детей? В полицию? А ей вознаграждение дадут?
– Как думаешь, который час?
– Первый. Примерно.
– Я тоже так думаю.
Она встаёт. Он тоже. Протягивает ей маленькую тёплую ладонь и жмёт её, с длинными пальцами и бесцветными ногтями.
– Спокойной ночи. Останься хорошим человеком.
– Я постараюсь. И ты тоже.
Мальчик мягко улыбается и кивает. Потом берёт гитару, как бы обнимая инструмент, и уходит по дорожке туда, откуда пришёл. Она стоит и поглаживает свои растрёпанные от ветра волосы. И кричит, пока фигурка не превратилась в точку, а точка не исчезла совсем:
– Спасибо!
Он останавливается и оборачивается. Опять кивает и говорит:
– Спокойной ночи.
Но она всё равно слышит.