Луна

(*) Луна равнодушна и беспощадна. Но не стоит её винить – она не злая, она безразлична ко всему, потому что слишком много знает о тех, кто зависит от её света. Но даже к ним не снисходит она в своём величии. К чему ей это? Боги не сходят к смертным, а Луна считает себя близкой к богам, она возникла с ними, с ними, наверное, и уйдёт.

И наплевать ей, что молятся и боятся её оборотни, что безумие вселяет она в них, когда становится в небесном полотне в полной мощи, раскрывается…

Никто толком не знает, почему так происходит. Но некоторые вещи существуют сами по себе и связь оборотней с луной из этой категории. Первое безумие после обращения самое страшное, некоторые его и не переживают, стая, конечно, поддерживает молодого волка, но и это не гарантия безопасности новообращённого: в припадке первой ярости молодой оборотень уже не человек, но ещё не зверь. Он нечто среднее и ломается в нём что-то, что поддерживает рассудок.

Позже становится легче. Оборотни это не звери, а всё-таки люди, а ко всему привыкает подлец-человек. Даже к звериному. На второй-третий раз, ну с четвёртого точно оборотень способен хранить разум, и учится обращаться в волка уже не по воле равнодушной Луны, а по собственной. Но для этого нужно пережить первую по-настоящему лунную ночь, когда запахи и цвета обретают необыкновенную чёткость, от которой выворачивает желудок; когда не слышно ни голоса, ни звука, лишь ветер и собственный вой; и когда впервые ощущается собственный, новый запах, и новая суть проходит болевой волной по каждому суставу, выворачивая его…

Оборотней презирали, и, наверное, будут презирать всегда. Даже то, что некоторые участвовали в войне на стороне, что победила, а следовательно неподсудна, не сделало им чести. Маги не приняли оборотней после победы, как не приняли их до этого. Люди не приняли их. И даже вампиры, происходящие из таких же низших нечестивых магических пород, смотрят на оборотней свысока, как всегда смотрели. Хотя в чём разница? В отсутствии безумия, волчьей шерсти и способе питания? Оборотни едят тёплую горячую пищу, такую же, как люди…за исключением некоторых ночей.

Впрочем, нет, дело не в способе питания. А в звериной их организации. Маг может быть одиночкой, человек может быть сам по себе, вампиры и вовсе по сути своей индивидуалисты, а вот оборотни всегда живут стаей. Чаще всего – более опытный оборотень собирает под своей властью мелких «волчат», детишек, что были найдены им или другими, или спасены от смерти : силён дух оборотня, вот и отдают иной раз родители сами на волю лунных детей своих чад, моля, чтобы жили они, пусть чудовищами, но жили!

Отчаяние, конечно, выходит и боком. Одно дело желать своему ребёнку выздоровления любой ценой, другое: видеть, кем твой ребёнок всё-таки стал. Смотреть в жёлтые глаза, на заострившиеся зубы… нет покоя обращённым детям, уходят они в лес, прибиваются к стаям. Так и живут, учатся, охотятся, приходят на службу – всюду следуют за своим вожаком, пока вожак сильнее всех их.

Но ничто не вечно под луной. Однажды наступает день, когда вожак сдаёт, и всё недовольство им и его решениями, копящееся годами, трансформируется в откровенную ненависть и самый сильный из оборотней бросает своему вожаку вызов. Они сходятся в схватке под свидетелем – луной, под взглядами своей стаи. Стая молчит, не имеет права вмешиваться. А вожак и его соперник дерутся до смерти одного из них. Если побеждает вожак, он должен убить своего мятежного соплеменника. Если побеждён вожак… что ж, его проблемы. Луна не взглянет на него даже. Не вспомнит и стая, примет победителя.

Жесток закон звериного царства. Но ещё хуже, когда стоит это звериное царство на пути к царству людскому.

***

Уэтт мрачно смотрел в такое знакомое ему небо. Он, как и все оборотни, видел в нём гораздо больше звёзд, чем люди и маги. Смотреть в небо было ему куда приятнее, чем возвращаться мыслями и взглядом в реальность, в которой ничего хорошего его уже не ждало. Сегодня старый вожак оборотней Уэтт получил официальный вызов от своего соплеменника – молодого оборотня Рейнса, и приближался час их битвы.

Да, Уэтт знал, что однажды наступит этот час. Он сам когда-то перегрыз глотку оборотню Маркусу, и занял его место. Но Маркус нарывался. Он забыл про всякие правила приличия и не стеснялся налетать на людские поселения, таскать и мелкий скот, и маленьких детей прямо из их кроваток. Церковники сбивались с ног, забивали десятки невинных, самых обыкновенных лесных волков, ища стаю оборотней, а Маркус лишь хохотал и снова, испытывая удачу, нападал на селения.

В конце концов, устав от жалоб церковников и простых людей, даже магическая Цитадель, осуществлявшая плохонький, но всё-таки контроль над своими магическими созданиями, призвала Маркуса к порядку. Но Маркус к тому времени уверился в собственной правоте до такой степени, что наплевал и на прямой приказ своих господ. Он провозгласил себя абсолютно неуязвимым и повёл стаю в новую деревню.

Тогда всё и случилось. Уэтт, поражаясь собственной смелости (вероятен был исход собственной смерти) возразил Маркусу:

–Я не думаю, что это разумно. Церковники на хвосте, Цитадель не пощадит…

Он не договорил. Маркус, сверкнув желтыми страшными глазами, посоветовал:

–Ты, щенок, либо говори громче, либо вызывай на бой и дерись со мной как подобает оборотню.

Уэтт не хотел драться. Но оборотни из стаи услужливо захихикали над словами своего вожака, и Уэтт дрогнул, поддался на провокацию. И вызвал Маркуса на бой. Под изумлённый вздох стаи, что не посмела вмешиваться, Уэтт, ко всеобщему удивлению, победил Маркуса. Так он стал вожаком, и первые годы пытался быть справедливым и мудрым.

Потом он понял горькую правду: ни справедливых, ни мудрых, ни даже подвластных законам словом никаких оборотней не желало принимать как равных ни магическое, ни людское сообщество. вечные изгои, сбившиеся в стаю, должны были и существовать внутри своей стаи, не вмешиваясь и не вмешивая никого в свои дела.

Тогда это стало разочарованием для Уэтта, но он взялся за ум, и держал своих в строгости. Многое было за годы: мелкие мятежи, новые ученики-оборотни, их первые полнолуния, их раны, их вопросы о неприкаянности, служба всей стаи то на одной стороне, то на другой, и, наконец, война, в которой отличился Уэтт, и…которая закончилась победой для всех, кроме него. цель была достигнута, а вот оборотни остались при своём ничего.

Уэтт знал, что близится час его низложения. Знал это по взглядам соплеменников, по их шепоткам, по тем обещаниям свободы и новых земель, что дал им сам, и что не сбылись после войны, а ведь должны были сбыться! Но в последнем не совсем его вина. Таков был договор: стая Уэтта участвует в битвах с Цитаделью, побеждает, и получает все права, что маги или люди. Война кончилась, Цитадель пала, Уэтт и его стая были вежливо, но настойчиво отосланы прочь.

–Нельзя сговариваться с магами, – заметил Рейнс, смело глядя своему вожаку в глаза. тогда Уэтт окончательно понял – час не просто близок, он уже над ним.

Впрочем, то, что это будет именно Рейнс, Уэтт предполагал. Рейнс был выше его самого на голову, шире в плечах, а в образе волка превосходил мощью. У Уэтта был боевой опыт, у Рейнса нет, и, возможно, именно это сдерживало молодого оборотня от откровенной борьбы.

А ещё у Рейнса был характер. Не заискивающий, а прямой, воинственный, полный амбиций. Когда-то Уэтт сам радовался и отмечал это как положительную сторону, но теперь время самого Уэтта заканчивалось, и он жалел о поспешности, с которой сам же взращивал в Рейнсе опасное соперничество с собой.

И сегодня свершилось. Уэтту вручили вызов – чёрную повязку оборотня, что не пожелал больше быть в его власти. Уэтт, увидев её, зажмурился, но повязка всё равно не исчезла.

–Бери…вожак, – хмыкнул посыльный оборотень. Он уже не сомневался в том, что за дерзость ему ничего не будет. Рейнс был явно в фаворе всей стаи. Также недовольной в большинстве своим постаревшим вожаком.

–Он не ловит мышей, – рассуждала давно Като, молодая волчица, которую Уэтт сам выкармливал ещё волчонком молоком. Като сильно болела, Уэтт не знал что с ней толком, но её кости разрушались сами собой, несмотря на усилия лекарей. Родители уже всерьёз ждали конца, когда Уэтт, увидевший её в окне – печальную и грустную, на свой страх и риск, пришёл к ним в дом и предложил избавление.

Родители Като, кстати, не ужаснулись своей дочери. Но переживания по ходу всей её болезни подорвали их здоровье, вскоре молодая волчица, девочка Като осталась одна и сбежала в стаю. Уэтт принял её, а теперь мог слышать её рассуждения о его старости и никчёмности.

–У нас жил старый кот, – продолжала она, – он был так стар, что мышь могла пролезть прямо под его носом безо всякого вреда…вот и он такой же.

Като делала так не из подлости. Она действительно так думала. Оборотни не умеют думать иначе. Они не видят вожака как одного из своих. Если друг за друга они ещё готовы рвать глотки и драться, то вожак – это другое. Он существует как бы отдельно. И когда он стареет и слабеет, он становится никчёмным.

И это не предательство говорить о нём и презирать его. Это забота о своей стае. Это подначивание – кто-нибудь услышит да решит занять его место!

Уэтт знал всё это, но ему было горько, безумно горько от мысли о том, что близится его итог. Он славно повоевал за свою жизнь, и пусть не дали ему вписать собственное имя ни в историю, ни в победу великой войны, он сам знал о своих подвигах. И теперь всё это ничего не значило!

–Господи, за что? – Уэтт обращал взгляд к Луне. Та молчала. Молчал и Господь. Он вообще не сходил к оборотням – те по определению, что выдали церковники, назвавшие себя его гласом, были грешны.

Уэтту было безумно жаль себя. И ещё Рейнса. Даже сейчас, при раскладе – собственная старость против его молодой наглости – итог был не ясен. Опыта у Уэтта больше, опыт никуда не денешь! Бой мог повернуться буквально в любую из сторон!

Уэтт владел приёмами, которые почерпнул за свою жизнь, а Рейнс нет. Уэтт был когда-то ловчее, Рейнс давил силой. Уэтт мог бы и победить, и проиграть с равной вероятностью, но он вообще не хотел драться.

Да и как мог он драться с тем, кого буквально вырастил сам?..

***

Рейнс был беспризорником. Такие всегда были, есть и будут на улицах крупных и малых городов. Ему было безразлично – стать оборотнем, умереть от голода или холода, или быть убитым какой-нибудь сбившейся местной шайкой других беспризорников. Но судьба вывела его на Уэтта и вывела очень вовремя: приближалась зима – верная смерть для тех, у кого нет дома. Даже если не замёрзнешь, прохватит лёгкое или почки, и всё – кто о тебе позаботится, когда ты один? Но Рейнс встретил Уэтта, и больше не был один, у него появилась семья.

Да, за неё он заплатил страшным первым полнолунием, во время которого оцарапал когтями собственное же лицо так, что чуть не выбил себе глаз. И сейчас можно было увидеть на загрубевшем лице его тонкую полоску шрама. Но это уже мелочи. Обошлось!

–Главное, помни, что Уэтт будет тебя изматывать! – наставляли сейчас Рейнса два брата-оборотня: Нокс и Варок. Вообще, оборотнем стал только Варок, стал случайно, после того, как во время охоты его укусил, как он сначала думал, волк. Волк этот не принадлежал стае Уэтта, и нарушил чужую границу охоты, так что Уэтт с ним после разобрался. Но укус был, и Варок вскоре понял, что теперь с ним. Варок хотел умереть от своей руки в первый же день после полнолуния, когда спало безумие, такое отчаяние овладело им – прежде богобоязненным и тихим!

Но вмешался Нокс. Остановил. Сказал, что пути господни неисповедимы и попросил для себя такого же проклятия, пожелал разделить участь со своим братом. Варок колебался долго, но вскоре поддался на уговоры брата и укусил его. Вдвоем покинули они родную деревню, искать себе новую участь – Нокс боялся оставаться в родной деревне, ведь теперь он мог покусать кого-то из тех, кто был ему знаком, или даже убить!

Нашли Уэтта. Тот их принял, хотя, обычно Уэтт принимал подростков, детей, но взял и их. Навыков у них было в оборотничестве не больше, чем у прочего молодняка.

Но теперь и Нокс, и Варок, благодарные прежде Уэтту, шли против него. не потому даже, что перестали быть благодарными, а потому что стал он стар, а следовательно – слаб. он не мог больше защищать стаю, и не мог её вести. Закон природы. Закон жизни – смерть слабых.

–Он в своё время так Маркуса положил! – вторили друг другу братья, неразлучные в проклятии. Рейнс слушал их вполуха. Ему самому было не по себе от того, что близилось. Нет, смерти он не боялся, он боялся победы.

Да, Уэтт больше не вожак. Да, Уэтт уже стар, но поднять клыки и когти на того, кто сделал для тебя всё? у Рейнса не было ни отца, ни матери, ни надежды. Уэтт дал ему кров и пищу, защиту и смысл к жизни. Уэтт превратил его из обыкновенного, непримечательного беспризорника во что-то иное, более сильное, более редкое. Да, благородства в этом облике, особенно по меркам магов и церковников, немного. Но всё же! Для Рейнса, не постигшего ещё степени презрения магического мира к его природе, быть оборотнем означало быть великим, подняться над природой.

–Всё будет хорошо! – заверила Като, глядя на Рейнса во все глаза. Она была маленькая, но совсем его не боялась. Он был страшен, а она по меркам своей стаи хрупкой и слабой. Но Като стала всеобщей любимицей, младшей сестрой своему племени и гордилась тем, что ей позволяют наблюдать за подготовкой Рейнса к первому бою. О том, что этот бой будет с Уэттом она не думала. Она думала только о победе Рейнса.

Рейнс глянул на неё с усмешкой. Хорошо уже не будет – он знал. Рейнс уже убивал людей, доводилось, но никогда не убивал он своих. Особенно ради власти.

–Ради спасения, – возразил его мыслям старый оборотень Керно, неслышно приблизившийся к их лихой компании. Крено был слаб всегда. Он помнил ещё Маркуса, помнил и того, кто был до Маркуса. Он жил очень долго, редко участвовал в битвах по молодости, в основном занимался контролем над провизией, бухгалтерией, отвечал на письма. Физически слабый, он умудрялся жить и переживать тех, кто во много раз сильнее его. До Маркуса был Плокер – тот был сильным и глупым, Керно стал при нём и писарем, и переводчиком, и картографом. Потом Плокера убил Маркус. У Маркуса был очень вздорный характер, и у него постоянно менялось настроение. Маркус мог в гневе разорвать и кого-то из своих, но Керно никогда не слышал от него и дурного слова – Маркус был гневливым, но не был идиотом.

Уэтт оставил Керно на своём месте. Иногда даже советовался с ним или говорил. Но время шло, и Керно шёл вместе со временем, и сейчас стоял рядом с тем, кто должен был стать новым вожаком. В смерти Уэтта он не сомневался, потому хотел получить гарантии собственного благополучия. И заранее позаботился об этом, принеся в словах своих успокоение молодому оборотню.

–Когда у фруктового дерева заражена ветка, что лучше: ждать, когда болезнь пойдёт до самых корней или отпилить ветку? – спросил Керно.

–Ветку! Ветку! – закричала Като вместо Рейнса. Керно обращался не к ней, но Рейнс не сделал ей замечания, и был к ней расположено, значит и Керно должен был сдержать внутреннего воспитателя и улыбнуться Като:

–Молодец, девочка. Рейнс, Уэтт та самая ветка. Я не думал, что скажу так однажды, но у него не та хватка.

–Он не ловит мышей! – Като даже приплясывала от осознания собственной важности.

И снова Керно подавил в себе желание высказаться по поводу манер девчонки, продолжил:

–Когда он старел, я молчал, зная, что он копит опыт. Когда он шёл на войну, и вёл нас с собой, я молчал, потому что он обещал нам уважение, земли и законы. Но он ошибся. Он постарел и маги, что призвали его к бою, обманули его. а он им это дозволил. И теперь мы не только в ссылке, в провинции, мы на помойке истории, за которую бились и за которую проливали кровь. Уэтт потерял свою хватку, а ты, мальчик мой, единственная надежда своей стаи. Спасение.

Как важна правильная поддержка! Керно знал, что пустые боевые советы и заверения о том, что всё будет хорошо, не нужны Рейнсу. Ему нужно получить прощение у самого себя. Самого себя заверить в том, что произошедшее неотвратимо и он не подлец, а спаситель!

Керно дал ему это.

–Вы…– Рейнс нервно сглотнул, – вы были ему другом.

–Наши друзья стареют, – вздохнул Керно. – долг друга признать это. Для стаи нужно решение, выходящее за пределы чувств.

–Будете моим другом? – спросил Рейнс. Он боялся не только победы, но и перспективы. А что, если он будет плохим вожаком? Уэтт столько всегда читал, столько вёл дипломатических переписок, столько торговался с другими стаями за каждый клочок территории, постоянно переделывал их границы… сможет ли он всё это? Страх сжимал горло.

–Почту за честь! – Керно слегка склонил голову. Этого он и добивался. Ему нужна была уверенность в том, что мальчишка попадёт под его влияние раньше, чем под чьё-нибудь ещё.

Рейнс через силу улыбнулся. Ему стало чуть спокойнее. Он просто выполнял долг. Ради него он должен был поднять клыки и когти на того, кто сделал для него всё. Ради стаи! Ради стаи жертвовать душой.

–Так поступают людские короли, – шепнул Керно.

Рейнс кивнул, пообещав себе стать сильнее собственных слёз и сожалений. Он оборотень. Он должен заботиться о стае, если вожак слаб. Он пойдёт и против брата, и против друга, и против названного отца – таков путь того, кто сильнее.

***

Близился час, а Уэтт всё не мог насмотреться на звёзды. Он знал, что шансы его победы примерно один к одному. Но он не знал, как будет жить после победы. Что, если Рейнс проиграет? Тогда Уэтту придётся его убить – таков их закон. А убивать его… умирать ли самому, поддаться?

Уэтта не устраивал и этот вариант. Он смотрел на луну, ждал ответа, она молчала. И тогда Уэтт признал, что она окончательно равнодушна ко всему его роду.

Пришлось опустить голову, слушать ветер, доносивший весёлые переливчатые смешки и голоса его стаи, которая сплотилась сейчас не возле своего пропадающего вожака, а возле того, кого уже называла своим новым лидером.

Невыносимо!

Он, Уэтт, спаситель детей и учитель молодняка, герой великой войны, ничего не получивший за неё, должен был сгинуть так? в этом лесу, при этой равнодушной луне? Нет, невыносима сама мысль! Почему же всё так? почему должен он или убить одного из своих близких, или умереть от его руки? Рейнс будет беспощаден. Ему будет тяжело, но он будет беспощаден – так его учил когда-то сам Уэтт.

Невозможно!

Но ветер плевал на его страдания, он пробежал по волосам Уэтта, как бы прощаясь с ним, побеждал по кустарнику, зашевелил траву. Уэтт смотрел ветру вслед, когда понял, как ему нужно поступить. Ему нужно также побежать, только не по полянке, а ещё дальше. Не за ветром, а против него.

В одно мгновение он обратился в громадного волка, и, стараясь не выдать своего шумного дыхания, побежал прочь, от стаи, от леса, от границы, которую долго выгрызал сам у других стай когда-то, и которую ему вежливо и равнодушно предоставили по завершению войны маги, мол, всё, что заслужил!

Уэтт бежал в ночь, бежал ото всех. он не остался в истории магов и людей никем, его имя не было вписано, но для оборотней, что уцелели, он оставался трусом. Нет более позорного и печального зрелища, чем оборотень, что оставил свою стаю и нет более смешного и нелепого, презираемого, чем вожак, что бросил свою стаю.

Но Уэтт сделал это. Он наступил на горло остаткам гордости. Он не хотел умирать. И убивать он тоже не хотел. Миролюбивый по сути своей, он был волком, проклятым оборотнем, но не желал становиться окончательно зверем. И бежал, бежал, не обращая внимания на колющую боль в правом боку, на режущее глаза слёзы, бежал в вечную трусость, в жизнь, в бесславность, и в чистоту совести – он считал побег единственным решением, что не отправит остатки его души догорать в ад.

Где-то позади него оборотни прежней его стаи всполошились, а поняв, что произошло, зашлись хриплым издевательским смехом. Все, кроме молодого оборотня Рейнса, лучше других понявшего, что двигало Уэттом.

–Да здравствует новый вожак! – провозгласил Керно, довольный своим новым положением.

Стая залилась воем и смехом. Всем было радостно. Рейнсу было досадно – Уэтт поступил нечестно по отношению к нему, но честно по отношению к себе.

До самой смерти своей Рейнс будет досадовать на этот день и своё бесславное становление вожаком. И до самой смерти, пришедшей гораздо позже, чем смерть Рейнса и всей его стаи, Уэтт, одряхлевший и забытый оборотень, будет мучиться мыслью: победил бы он того, кого вырастил сам или всё-таки не смог?

Но никто не даст ему ответа. И Луна будет также равнодушно и слепо смотреть на его обращения в волка, без укора, без сочувствия и вообще безо всякого чувства. Что ей её дети? Она никогда никого не любила.

(*) персонажи принадлежат моему роману «Отречение», продолжению романа «Скорбь»