Эта «панелька» стояла на берегу охладительного водоёма ТЭЦ. Много ходило легенд про утопших в этом пруду. Люди рассказывали про семилетнюю девочку с куклой, про женщину, которая зашла в воду ночью из-за несчастной любви.
Но история моя совсем не о водоёме. В конце 80 — х я вместе с родителями проживал именно в этой девятиэтажке. Всё у нас было как и везде: мятые почтовые ящики в подъездах, старые скрипучие лифты и серый щебёнчатый фасад.
Люди в нашем доме жили обычные, такие же советские граждане, как в Екатеринбурге или Туле. Но ходила среди жильцов дома байка о том, что в 81 году в нашем подъезде погиб молоденький лифтёр. Я никогда не верил в этот вымысел, да и папа говорил, что всё это выдумки. Но всё-таки носил эту историю с собой, а когда вспоминал о ней, невольно становилось страшно.
Я стоял на лестничной площадке и разглядывал рваный сандаль, пахло влажным бетоном, жёлтый свет лампы с трудом освещал пространство вокруг. Я ещё раз нажал на кнопку, беспокойное ухо прильнуло к двери, металл поделился прохладой, нарастающий звук дал понять, что кабина уже на шестом.
Сегодня мама отправила меня за хлебом в кулинарию на Теплотехников. Я уже предвкушал, как распечатаю кофейную жвачку. Дорога домой всегда интереснее, когда можно надувать пузыри.
Лифт подошёл на этаж, задумался и двери привычно открылись. Правда, одна створка запаздывала, дёргалась и натужно скрипела. Я заскочил внутрь, двери закрылись, раздался привычный щелчок и кабина поехала вниз. На середине пути я услышал монотонный гул, словно человеческий голос повторял нехитрые звуки.
— Мам. Мам. Мам. — слышалось мне.
На секунду лицо расплылось в улыбке, я хихикнул, но тут же задумался: «А если и взаправду человек? Спрятался небось в шахте и пугает детей». Остаток пути мне было уже не до смеха. Я ждал с нетерпением, когда же кабина раскроет железную пасть и выпустит меня на площадку первого.
По дороге в кулинарию я разглядывал полосатые трубы ТЭЦ. Металлические урны притягивали меня будто магнит. Я подходил ближе и плевал, ведь урны созданы для того, чтобы в них плевать. Иногда я впадал в раздумья, и рука непроизвольно тянулась к затылку.
«Да и папа всегда говорил, что это всё чушь собачья, — думал я. — Ерунда какая-то, ведь не бывает приведений и духов».
Наконец, солнышко пригрело голову и наступило спокойствие. При свете дня голос из шахты уже не казался таким страшным. На обратном пути я снова зашёл в лифт. Тусклый плафон моргнул светом, будто хотел предупредить меня об опасности. Я нажал на кнопку под номером 7, и через мгновение лифт вновь заговорил. Я заткнул уши, чтобы не слышать это зловещее «Мам».
Вечером, когда папа вернулся с работы, я рассказал ему, что в шахте живёт человеческий голос, рассказал, что слышал «Мам». Папа смеялся, словно мальчишка.
— Ну фантазёр, — сказал он и хлопнул меня по плечу. — Тебе впору романы писать.
Я обиделся и ровно до часу ночи думал об этом ужасном голосе.
Всю следующую неделю я ходил в школу, а лифт исправно продолжал меня пугать. Когда наступила суббота и солнце заполнило светом мою детскую, мама вновь отправила меня в кулинарию. Я вышел на площадку, кнопка скрипнула и провалилась под тяжестью указательного пальца.
В этот раз я заметил, что пол лифта выше, чем обычно. Постояв в раздумьях несколько секунд, я решил идти по лестнице, но ноги словно чужие затащили меня в кабину. Двери со скрежетом закрылась, кабина дёрнулась, и лифт пошёл вниз.
На половине пути я услышал стук, словно кто-то стучал в пол. Я вжался в угол, глаза непроизвольно закрылись. Страх заставил меня затаиться, пока лифт отсчитывал этажи. Двери открылись, и я побежал с перекошенным от ужаса лицом, но добежав до двери, остановился. Любопытство завладело мной. Мне захотелось заглянуть в шахту, чтобы убедиться, что там никого нет.
Я нажал кнопку, и лифт открыл двери. Я посмотрел вниз в щель между кабиной и внешними дверьми. На бетонном полу валялись окурки, пустая пачка сигарет и проволока. Из центра пола возвышались две мощные короткие пружины.
«Стало быть, они спасут меня, если кабина рухнет», — подумал я.
Дверь дёрнулась, но я надёжно прижал её ногой. Задрав голову, я увидел мрачную шахту и стальные рельсы, закреплённые на стенах. Под самым потолком висел бетонный перевес, а из шахты веяло прохладой. И сколько бы я не вглядывался во мрак, там никого не было.
«Оно на крыше кабины», — подумал я и отскочил от проёма. — Ты сошёл с ума, ведь никто не поверит в такую чушь».
Вечером папа вновь назвал меня сказочником, а на следующий день всё исчезло, и лифт больше не пугал жуткими звуками. Шло время, и я начал забывать о своих страхах. Даже в какой-то момент подумал, что папа прав, что я действительно фантазёр.
Декабрь оказался кусачим. В уголках деревянных оконных рам появился прозрачный лёд, а от балконной двери веяло холодом. Очередные выходные подошли к концу и наступило снежное утро понедельника. Я положил учебники и тетрадки в портфель. Утренний бутерброд с маслом оказался невероятно вкусным. Я взял поклажу и закрыл за собой дверь. Подъездная площадка встретила меня мрачным светом. Сегодня, как назло, не горел свет на лестнице.
«Ну лифт, так лифт», — подумал я.
В тишине скрипнула пружинка кнопки и через секунду двери открылись. Левая дверь, как всегда, дёргалась и запаздывала.
Тусклый свет фонаря плохо освещал коричневую кабину. Я немного растерялся, но подумал, что лучше уж на лифте, чем пешком по тёмным лестничным маршам. На мгновение я представил мертвеца из фильма ужасов, который возможно спрятался за трубой мусоропровода и уже не раздумывая ступил в кабину.
Лифт привычно дёрнулся и пошёл вниз. Проклятье, ведь я опять услышал «Мам», а уже через несколько секунд снизу кто-то начал стучать. Я вжался в угол, глаза непроизвольно закрылись, а ладошки отсекли звук. Скрежет усиливался, и я почувствовал его телом, почувствовал, как кто-то с силой пинает в пол кабины с обратной стороны.
Потом она начала шататься и скрежетать. Наконец, звук стих и кошмар закончился. Я открыл глаза и случайно поглядел вниз. Из шахты сквозь декоративную решётку смотрел человеческий глаз. По движению зрачка стало понятно, что глаз осматривает меня. Я не мог отвести взгляд. Глаз то и дело моргал и продолжал наблюдать. Наконец, я набрался смелости и спросил: — Кто вы?
Ответа не последовало, а глаз всё так же смотрел. Лифт дёрнулся и остановился, свет стал тусклым. Я начал давить на все кнопки, чтобы вызвать диспетчера, но вызов оказался сломан. Наконец, глаз исчез и стало слышно, как пол из шахты ковыряют металлическим инструментом.
Я сел на корточки, тело начало вздрагивать, непослушные слёзы покатались по щекам. А потом я услышал стон и приглушённый мужской голос: — Наташа, милая, мне холодно. Я хочу пить.
— Кто вы! — закричал я.
От крика в замкнутом пространстве зазвенело в ушах.
— Мне холодно, — повторял голос.
Наконец, он затих и послышался хрип и клокот, словно в человеческое горло попала вода и человек начал захлёбываться. Через секунду в кабине стало светло, и лифт продолжил движение.
Наконец, двери открылись, а я сидел на полу и не знал, что делать дальше. Я боялся остаться и боялся уйти, потому что лифт был проклят, двери могли запросто меня разрезать пополам. От испуга я сжался, словно пружина и через мгновение выстрелил. Стены, люди, кусты, деревья — всё мелькало перед глазами, пока ноги несли меня прочь. Наконец, пружина окончательно разжалась и я остановился.
Пять лет подряд я бегал по серым бетонным полам больничных коридоров, обгоняя тёток в белых халатах. Мама всегда была рядом. Обычно она сидела с носовым платком в руке и красным, как помидор носом. Меня часто тыкали иглой, спрашивали всякий вздор и надевали шлем с проводами, словно готовили к отправке на Марс.
Я ел таблетки на обед, на ужин и на завтрак. Один раз я даже пролежал в больнице всё лето, а осенью папа приехал на нашем стареньком москвиче и увёз меня домой. Мама говорила, что я серьёзно болен, а я не понимал, почему она так говорит. Да, я больше не ездил на лифте и спускался только пешком. А потом мы продали квартиру и переехали в центр в пятиэтажку. Вот такая история со мной приключилась, друзья.