Трамвай, как всегда, загрохотал своим железным корпусом совсем некстати. Сергей проснулся от скрежета колёсных пар на повороте с улицы Некрасова на Литейный. Окно его комнаты выходило на Некрасова. Стоял июль, жара пришла в Ленинград, поэтому последние ночи створку окна он не закрывал до конца, оставляя щель для прохладного ночного воздуха.
Сергей смотрел на потолок с сетью трещинок на старой побелке. В коммунальной квартире было тихо. Мать рано утром уехала на дачу в Синявино. Соседи тоже ушли на работу, оставив двух кошек. Он подумал, что такие дни приятны, как в повести Гоголя, во всех отношениях. Например, можно в трусах пойти в ванную, а потом сидеть на кухне, не думая, что может неожиданно войти тётя Зина в линялом ситцевом халате и с вечно недовольным лицом.
А ещё можно курить в открытое окно, не раздражая мать. Главное, потом хорошенько проветрить.
Сергей сел на краю тахты, полированная боковина приятно холодила икры ног. Подошёл к книжному стеллажу и, немного подумав, вытащил из-за двухтомника Хемингуэя пачку «Maльборо». Рядом стоял серый том Ремарка, с ним соседствовали Пикуль и Дюма «Три мушкетёра». Самым потрёпанным выглядел Ремарк. «Триумфальная арка». Сергей перечитывал его несколько раз. Доктор Равик ему очень нравился. Сигареты, кальвадос, немногословность, ироничные диалоги, в которых Сергей чувствовал скрытый надлом, какую-то драму.
